Без Всего

Разговор с родителями был сродни извержению вулкана - стремительная и беспощадная волна отцовского гнева сметала всё на своём пути. Его дурацкая привычка обвинять, не дослушав повергала Катю в шок. Не то чтоб раньше она не замечала этого за ним, но после того, как стала работать в огромной компании и вращаться в кругу разномастных людей, отцовская деревянность и нетерпимость постепенно начинали злить. Она любила своих родителей, очень, правда, но в такие моменты ей хотелось жить где-то в другом месте. Шура намекала, что было бы не кисло снять свое жилье. Мол, туда можно было бы пригласить друзей (считай Женсовет), и парня, а такой появится сразу, Шура была в этом уверена, как только Катя обретёт свободу от родителей. Она отмахивалась от Кривенцовой, день ото дня возвращаясь в свою безопасную гавань, может зря возвращалась? Катя ощущала себя дома, словно на муравейнике, но это был понятный муравейник, все муравьи ходили строевым шагом и кусали в одни и те же месте, в конце концов, почти на все эти укусы у нее выработался иммунитет. Сейчас в этом муравейнике был бунт - папа орал, мама его успокаивала, а Катя просто взирала на всё это, привалившись к стене. Когда папа выдал: - С кем ты вообще была? - девушка, наконец, ощутила, что это не риторический вопрос. Впервые за всё время монолога от неё ждали ответа, и по-хорошему, у нее был шанс красиво объясниться. Но злости было слишком много, а ещё очень хотелось плакать, и чтоб мама обняла. Последнему было не суждено сбыться, а плакать нужно только в свою любимую подушку, поэтому на помощь пришли отцовские гены. - Вы серьезно? - она даже не повышала голос, просто давилась раздражением и злостью, получая удовольствие на грани сознание, замечая, как меняются лица родителей. - На меня посмотрите! С кем я могла быть? С крысами в архиве я сидела. Дверь захлопнулась, а все уже ушли… Забыли, что я там. Понятно? Заперли и оставили так до утра. - Катенька, - мама сделала к ней шаг, но девушка взмахнула рукой. Если её сейчас обнимут, она сдуется как воздушный шарик. - Вы строите себе какие-то безумные предположения. Вы что, думаете, за мной там пол фирмы носится, чтоб на свидание пригласить? Да меня там едва терпят временами, - она шумно выдохнула, стащила пальто. - Я там их главного дизайнера видом своим оскорблять умудряюсь. Так что не мудрено, что обо мне просто забыли. Теперь ясно? Отец нахмурился и явно собирался перейти на тираду относительно того, как она с ними разговаривает. Но мама прихватила его за руку и заглянула в глаза. - Валер, а пойди на кухню, поставь чайник. Хорошо? Мужчина замялся, зыркнул на дочь раздражённо и расстроенно одновременно. Кате стало стыдно - их не переделать. Её родители не виноваты, что все происходит именно так. Ей даже захотелось извиниться, в конце концов, ей в любом случае придется это сделать. Но все решила мама - подтолкнула отца в сторону кухни, забрала у Кати пальто. Без слов, спокойно, с привычно грустной любовью во взгляде. Девушка поспешно сбросила обувь, и ринулась в свою комнату. Нужно немного порыдать, решила она, это обычно помогает. Уже в комнате она принялась сбрасывать вещи - очень хотелось смыть с себя всю эту ситуацию. Снимая кофту, она обо что-то укололась, резкая боль заставила её вздрогнуть - она ощупала кофту в поисках острой проблемы и наткнулась на лезвие, которое прикарманила там в архиве. Оно все ещё было со следами крови, и Катя уставилась на него в растерянности. Интересно, он уже добрался домой? Воропаев был таким уставшим, ей хотелось думать, что он выкроит себе время на отдых, а не переоденется и снова пойдет пугать и ненавидеть. Она крутила в руках лезвие, внутренне содрогаясь от воспоминаний. Очень, очень странный Воропаев, она была почти уверена, что после того, как она видела его слабости, он будет преисполнен желанием раздавить её как клопа. И у него для этого было достаточно сил, средств, ума, связей. Но он сказал, что не причинит ей вреда. Может это у него недосып? И завтра ей принесут на работу отравленные конфеты или на голову упадет кирпич? Катя села на кровать, забыв, что собиралась раздеваться. Погладила пальцем острую кромку лезвия. Екатерина Валерьевна Пушкарёва видела человеческую сторону Александра Юрьевича Воропаева, осталась при этом цела и невредима, да ещё и, фактически, получила заверение о ненападении. Расскажи кому - не поверят! Почему-то вспомнились его руки на руле автомобиля. Она никогда не рассматривала Воропаева в деталях - он был для нее незыблемой константой, гранитной стеной, тараном, который сносит всё на своем пути. Оказалось поразительным, что этот человек был более хрупким ... физически. У него были поразительно тонкие и длинные пальцы - интересно, Александр Юрьевич играет на чем-либо кроме её и Жданова нервах? Она не могла представить его за пианино, но с лёгкостью представляла себе его пальцы на своем горле. Катя уставилась вперёд себя расфокусированным взглядом продолжая поглаживать лезвия, когда в комнату зашла мама. - Катенька, - она говорила тихим, спокойным тоном, но девушка умудрилась испугаться. Неудачно дёрнувшись, она порезала палец и зашипела. Затем подхватилась на постели, словно была застигнута за чем-то постыдным, неправильным. - Мама, ты постучать не могла? - возмутилась она, выуживая дневник из-под подушки и пряча лезвие между его страниц. - Так я стучала, - удивилась женщина, - и даже звала тебя, ты мне не ответила. Я вошла проверить уснула ты или нет. Катя снова плюхнулась на кровать. Внутренняя дрожь не прекратилась, но холодный ком в желудке стал рассасываться. - Солнышко, - Елена Александровна присела рядом с дочерью, осторожно привлекая её к себе за плечи, - ты не обижайся на папу, ты же знаешь он… - Знаю, - перебила её Катя, - всё я знаю, мам, - она уткнулась ей в плечо и вздохнула, - просто у меня был очень тяжёлый день, и он чрезвычайно затянулся. Я обещаю тебе, я посплю и поговорю с папой. - Ты же знаешь, он просто переживает, ты для нас всё самое дорогое, - женщина поцеловала дочь в макушку. - Знаю, мам, правда. Помолчали. Делить такие минуты с мамой было прекрасно. Она давала огромную поддержку, не ожидая, что с ней будут делиться чем-то сокровенным. - Ты сегодня дома останешься? - Да, - девушка встала, - у меня сегодня неожиданный выходной. Андрей Палыч распорядился. - Какой он молодец, - одобрительно закивала Елена Александровна, - как он о тебе заботится! Ты очень важный сотрудник. Катя кивнула, складывая на руку пижаму и огромные теплые носки. - Ага, очень ценное звено, - согласилась она, зевая, и направилась к двери. - Катюш, - мама продолжала сидеть на кровати, - я тут в окно смотрела, и … ты как раз подъехала,… и я хотела спросить… - Меня подвозил Александр Юрьевич, - Катя старалась на маму не смотреть, - ему было по пути, и он меня решил подбросить, ну чтоб я… автобусы там, все дела… - Он хороший? - мамин тон стал вкрадчивым, тёплым и намекающим. - Заноза он в одном месте, мам! Я в ванную, - девушка опрометью выскочила из комнаты. Уже после горячего душа и чашки чая с огромной плюшкой, Катя добралась до постели. Вытянувшись под тёплым одеялом, она, наконец, смогла полностью расслабиться. Запустив руку под подушку, она нащупала дневник - нужно было бы его дополнить, слишком много эмоций накопилось за, без малого, полтора дня. Их нужно было структурировать, разложить по полочкам. Катя скребла ноготком по обложке дневника уговаривая себя - ещё минуточка и она этим займётся. Но усталость внесла свои коррективы. Томное ощущение разливалось по телу, нежность рук, касавшихся её сейчас, была просто восхитительной. К ним хотелось льнуть, растворяться. Так касаться её мог только один человек, только с ним она могла себе такое позволить. Она ощутила, как по её коже бегут мурашки, когда его губы коснулись её шеи. Выгнувшись под его руками, она хотела притянуть его к себе ближе, но ей не позволили это сделать. Запястья её оказались в плену, сжатые настойчиво, но нежно над головой. Поцелуи сводили с ума, она хотела всего, что он был готов ей дать, она сама была готова отдавать всю себя, без остатка. Всё что в ней есть и так его, пусть забирает. В полу осознании, эйфории, полёте она шептала его имя: - Андрей… Андрей… Андрей... Она ещё раз выгнулась под его настойчивыми прикосновениями. Он мучил её, наслаждаясь тем, как она тянется за ним, мечтая продлить контакт. Глаза её закрыты и от этого она ещё сильнее теряется в ощущениях. Его дыхание щекочет её ушко, когда он склонятся, чтоб прочертить дорожку поцелуев по скуле и вниз к горлу. Она хочет, чтоб он поцеловал ее в губы, старается повернуться так, чтоб этот поцелуй случился сейчас, немедленно, иначе она просто-напросто взорвется! Но он ускользает от нее, отклоняется, дразнит, просто таки заставляет её умолять. И она готова молить об этом. Ей так хорошо! Но вот сейчас, когда его губы накроют её, это будет… - Пожалуйста, - она буквально выдыхает это, и он знает, что она просит. Поцелуй выходит жадным, непривычным, буквально голодным. Так целуют после долгой разлуки, сгорая от нетерпения, желания, страсти. Заявляют свои права. Он не даёт ей вздохнуть, прижимает её к себе теснее, словно пытается выпить её до дна. Она тает, плавится и возрождается это так хорошо, так невообразимо хорошо. Она стонет ему в рот и слышит в ответ тихий стон удовольствия. Он отрывается от нее, и она тянется за ним, желает продлить этот миг, но его лицо уже слишком далеко. Она распахивает глаза, чтоб насладится любовью в направленном на нее взгляде. Карие глаза смотрят на нее выжидательно, с нежностью и спокойствием. Катя замирает, рассматривая лицо мужчины. Он снова склоняется к ней, оставляя на губах короткий поцелуй, его шепот обволакивает её тёплым слоем ваты: - Я никогда не причиню тебе вреда… Катя… Катенька Голос его меняется, теряет низкий тон и опасную, обманчивую мягкость, обретая такие знакомые черты голоса её матери. Когда Катя открывает глаза, Елена Александровна слегка трясет её за плечо. - Катюш, ты что, тебе кошмар приснился? - С чего ты взяла? - девушка пытается отделить сон от реальности, трёт глаза. - Ты стонала, так по кровати металась, я испугалась, прости, - поясняет мама, поправляя на ней одеяло, а затем заявляет, - там Коля пришел в гости,… если захочешь, выходи к нам чай пить. Или ты ещё поспишь? - Нет,- Катя поспешно садится на кровати, сбрасывая с себя одеяло и надевая очки, - лучше я к вам пойду, а то спать днём плохая идея, снится всякое… - Я так и знала, что ты какие-то ужасы видела, - мама гладит ей по волосам, - поделится, не хочешь? Катя в ужасе вскидывает глаза на мать. Затем отрицательно трясет головой так сильно, что очки почти слетают. - Не очень, я… просто бессвязный набор всего. Елена Александровна отходит в сторону, позволяя дочери застелить постель. - Коля не мог знать, что я дома, - говорит она через плечо, - значит, он пришел в гости к твоим пирожкам? Мама смеётся и помогает Кате с одеялом. - У него молодой растущий организм, - оправдывает она любимого троглодита. - Мам, какой растущий, он уже взрослый мужик, что выросло, то выросло, больше не нарастёт, - уверенно заявляет девушка и тоже улыбается. - Ты иди, а я сейчас тут переоденусь, причешусь и выйду здороваться с официально признанным грабителем нашего холодильника. - Хорошо, - Елена Александровна целует дочь в щеку, - ты выглядишь отдохнувшей. Даже сон плохой помехой не стал. Я рада, а то ты была такой уставшей. Катя нежно улыбается маме, крепко обнимает её и отпускает обратно на кухню. Как только дверь ее комнаты снова оказывается заперта, она садится на уже застеленную кровать и усиленно трёт лицо. Тебе мало было в этих снах Жданова, зло думает Катя, так теперь ты туда ещё и Воропаева решила поселить? Дурацкий мозг! Нужно же было такую комбинацию ввернуть. Только этого ей ещё не хватало. Девушка откидывается назад, упираясь затылком в стену, и несколько раз не сильно стучит об нее головой. Чего только не выкидывает уставшее и разыгравшееся подсознание. Катя краснеет, представляя, как завтра ей предстоит общаться с Александром. И как он своим елейным тоном, не предвещающим ничего хорошего, будет у нее спрашивать. - Катя, вам нехорошо? Вы что-то подозрительно покраснели. И она такая в ответ: - Хуже некуда, Александр Юрьевич, всю ночь про вас сны смотрела... Какой бред-то, Господи! Кричи - крыша стой, Пушкарёва! Кричи, пока не поздно.