(Не прелюбо)действуй

Мадлен заплетала в косы белую ленту. То ли как знак капитуляции, то ли наоборот — как знак борьбы. Воспоминания о детстве насмешливо пролетали вместе со всеми правилами, что она впитала с материнским молоком и молитвами. Это казалось насмешкой судьбы: сначала горечь монастырей пополам со сладковатым вином раскаяния и сестринства; потом — грязные стены похоти, где каждый посетитель облизывает взглядом и покупает твое тело, как товар. В борделе её знали хорошо: клиенты обычно называли «та дерзкая девчонка за двести баксов», а непосредственная начальница — «простушка». Она действительно не отличалась изящностью, иногда была излишне грубой и прямой. Да и выглядела на фоне остальных не так выигрышно, как, почему-то, казалось самим клиентам. Но даже так — это была она. И терять себя в этой суматохе голых тел, грязных денег и прокуренного воздуха не хотела. Наркотические вещества утащили несколько соседок по комнате, и что сказать? Они были слишком слабы, чтобы выжить. А она — оставалась собой. Горящий огонь в глазах был её, игривая ухмылка была её, и желания, мечты, тихие улыбки по ночам, не сломавшийся спустя долгое время стержень — тоже её. Девочки ей завидовали. Она была самой спрашиваемой работницей в данном заведении. Именно на неё падал взор уставших мафиозников, которые хотели… итальянку. Страстную, темпераментную, с вьющимися волосами и алыми губами, и чтобы в её глазах горел не то, что огонь — жертвенный костер инквизиции. Самый настоящий, языческий, чтоб прям до неба, в котором и восседают боги. Войны, любви, венерических заболеваний. Она делила комнатку с достаточно депрессивной особой, которая после рабочего дня заваливалась на кровать, укутывалась в дырявое, нестиранное одеяло. И рыдала, растирая по своему миловидному личику тушь вместе с помадой. Мадлен всю свою юность боялась вырасти и стать такой же. Боялась не сбежать отсюда до того, как её сломают. Ей все еще помнилось искаженное в ярости лицо Госпожи Тофаны¹, когда она увидела лист с выпиской от врача. Ноздри женщины раздувались, впитывая запах только-только созревшей омеги. Матушка что-то кричала, очень долго, а потом ударила её ладонью, оставив после себя только алый синяк. Красный, как только-только начинающийся рассвет. Слуги и служанки испуганно ахали, прикрывая ладонью злорадные усмешки. Мадлен с самого своего рождения портила все, к чему прикасалась, и величественный особняк не был исключением. Госпожа Тофана разорвала бумагу в клочья, отвернувшись от нее к окну. Вот так, в один момент, её жизнь богатой наследницы была разрушена. Она глотала обиду, хлебая разочарование и стыд от собственной природы. Омега. Жалкая, подчиняющаяся, пассивная, ничего не умеющая… можно продолжать до бесконечности. Её тут же, даже не рассказывая об этом остальным, отвезли в злачное место на окраине города. Оттуда — как бы она не сопротивлялась, — её увезли в другое место. С семьей её начали разделять километры. Все, что она знала, так это то, что её продали в бордель за пачку сигарет. И готовы были даже заплатить сверху, лишь бы её забрали. Позор семьи отравителей. Боже мой, какой ужас! Мадлен ухмыльнулась ядовитой улыбкой в потрескавшееся зеркало. Отражение оскалилось в ответ тысячами тысяч осколков. На окнах были решетки, через которые невозможно пролезть, но она уже разузнала, в кои-то веке смогла, о том, как можно сбежать. Теперь любые решетки ей не страшны, даже если погонятся полицейские (а они не погонятся, договорилась). Она долго готовилась к этому дню — прозрачная жидкость² холодила руку. Она чувствовала, что внутренняя пантера готова разодрать глотку любому, кто ей помешает на пути к свободе. И как никогда была согласна с омегой внутри. Когда Мадлен узнала, что является омегой, была очень расстроена. Пока не поняла, что у неё есть преимущество перед многими-многими альфами и бетами. Хитрость и яд, а еще спрятанный в рукаве острый кинжал, в любой момент способный ударить по сонной артерии. Пантера была до ужаса свободолюбивой, и её было очень больно сдерживать во время актов. Омега принимала только Истинного, но Истинного не было, и казалось, что он её и не искал. Дни тонули в рутине блуда, и все, что хотелось — это вскрыть глотку уже себе, пока это не сделала держательница борделя за слишком несчастный для блудницы вид. Девушка вытянулась на кровати, как стрела. Такая же резкая и быстрая, совершенно неуловимая. Её голая кожа касалась холодных простыней, лучше качеством, чем у остальных, потому как и для борделя работает больше. Сказать бы, что у неё привилегированное положение, да нет: работает так же, как и все, не щадя собственных нервов и тела. Как же обеспечить безбедную старость на работе, что не предполагает пенсионных выплат? Альба рядом вновь подвывала. Мадлен чувствовала, что еще немного, и прикончит её к чертовой матери. Но это бы отсрочило её побег, и тогда все старания пошли бы прахом. А она слишком много сделала для того, чтобы отступить так просто. Для начала, договорилась с одним полицейским за небольшую неоплачиваемую услугу; после — разузнала у смущенного, робкого мальчишки, который хотел разузнать «женский мир» расположение комнат. Дело оставалось за малым. Остальное было по мелочи: украсть карточку постоянного клиента, определить бокал, из которого пьет только начальница, а соседка по комнате очень снисходительно одолжит краску для волос. Этого должно было хватить на первое время, чтобы её не поймали, и этого времени должно было быть достаточно для неё. Обжилась бы немного, нашла работу, быть может, стала бы наёмником. Да, работа не очень оплачиваемая в данное время, насколько она помнит, но всяко лучше, чем быть товаром в злачном местечке. Зеленый неон подсветил горящие уверенностью карие глаза. * Когда она впервые увидела его, еще тогда, стоя в зале, наполненном другими работницами, она поняла, что он несет смерть. Мадлен видела всю его внутреннюю суть, несмотря на то, что это он должен был рассматривать каждую и оценивать по собственным критериям. Выбрать единственную и неповторимую. Незнакомец был опасным, о боже, каким опасным он был. И каким привлекательным в своей опасности! Взгляд Ди Адамо скользнул вниз по мужской шее, к острым плечам и закрытой грудной клетке. Своим телосложением, резкостью и смертоносностью клиент издалека был похож на средневековый меч — и его серые глаза резали ничуть не хуже этого оружия. Свет сошелся нимбом над смертельной опасностью. Он пах сталью и сицилийским морем. Мадлен поняла — она пропала. Никогда в жизни до этого она не ощущала столь сильного единения с каким-то человеком, и теперь казалось чем-то ужасающим расстаться с посетителем борделя. «Только, черт возьми, не это», — подумалось Ди Адамо. И: Этого не может быть. И: Просто какой-то кошмар. И: Пожалуйста, я умоляю — лишь бы не… А следом: да. Кажется, это именно оно. Когда они встретились взглядами, Мадлен облизнула губы. Она знала, как это действует на мужчин, и не боялась этим пользоваться. Но сразу же после этого девушка закусила нижнюю губу в смятении. Все собственные действия сейчас казались таким безликими, а ведь незнакомец уже отвел глаза и повернулся к другой работнице, что кокетливо поправила лямку красного платья. Если этот клиент выберет Альбу, она очень сильно разочаруется. Мужчина выбрал её. Это было даже немного предсказуемо для остальных, ведь между ними сразу возникло какое-то напряжение, как только они оказались в одной комнате. Эти чувства, что обычно прерывались на корню закрытой одеждой и запретом ставить метку. Обычно посетители платили меньше. Но этот заплатил вдвое больше, взял целый час и втолкнул её в подготовленную комнату, чуть ли не набрасываясь с поцелуями. — Никаких поцелуев, — сразу обозначила правила Мадлен, судорожно сжимая чужие плечи в каком-то исступлении. Впервые за всю свою работу она почувствовала, что действительно хочет кого-то поцеловать. Но это было запрещено — телесный контакт означал образование связи с Истинным, хоть и с трудом верилось, что они могут встретиться в таком грешном до ужаса месте. Мужчина склонил голову (отчего волосы водопадом стекли на другую сторону), расплываясь в острой улыбке, но понятливо кивнул. В груди ди Адамо это вызвало какую-то горечь: ты что, совсем не хочешь меня поцеловать? Но вместо этого он двинулся рукой по темной ткани, что скрывала её тело, и казалось, что он обволакивает её всю. Своим запахом, своим присутствием. Всеми движениями. Другой рукой он не шевелил, но и одной было достаточно, чтобы ошеломить Мадлен азартным натиском. Она охнула, как только клиент укусил её сквозь ткань в районе живота, и тут же возблагодарила, что не в шее, потому что тогда бы её прикончили на месте. Мужчина потащил её куда-то за собой, а после чуть ли не упал на кровать, усаживая её к себе на колени. Эта поза Мадлен была очень хорошо знакома. Но именно в этот раз все было по-другому, в каких-то полутонах и оттенках, и почему-то именно в глазах этого опасного незнакомца она почувствовала себя действительно женщиной. Он знающе огладил её округлые бедра и двинул своим пахом навстречу. Это было… слишком. Слишком хорошо, слишком красиво. Казалось, что это не он заплатил за нее, а она сняла себе парня, чтобы снять напряжение: клиент отчего-то любовался её эмоциями, всеми силами делал так, чтобы она застонала. И она это сделала. Стон вырвался сам собой при особо резком, наигранно-грубом толчке, что она встретила своими бедрами. Руки цеплялись за пепельные волосы, вплетались до самой макушки, пока колени сжимали чужие бока. — Ты просто пахнешь чертовски, — мужчина задержал дыхание, не договорив, но прижавшись носом к закрытой тканью ключице, — привлекательно. Ты знала? — Не-ах, — голос сорвался на стон, когда он опрокинул её на мягкую кровать. Глаза в глаза, и даже чужое тепло воспринималось сквозь одежду неожиданно остро. Он смотрел на её губы, явно борясь с желанием впиться в них. — А ты из тех, кто любит поболтать? Как я могу сделать тебе приятно? — Заткнись, женщина, — клиент закатил глаза, что очень скоро скрылись за челкой густых пепельных волос. — Считай, что сегодня приятно делают тебе. Голос его был хриплым, но громким. Смирившись с желанием клиента, Мадлен подхватывала каждое действие мужчины, чтобы, все же, как-то окупить вложенные средства — отзывы иногда были очень неприятными. — Не советую, — бархатно выдохнула рядом Мадлен, кокетливо скосив глаза, когда он сжал её тонкие запястья своей большой ладонью и двинулся вперед, покрывая собой чуть ли не всё ее тело. Клиент растерянно моргнул, не совсем понимая, о чем она говорит, — пить сегодня вино. Будет очень жаль, если он умрет по собственному незнанию вместе с остальными (как жаль, что из всех она предупредила только этого клиента и двух милых девочек, что не заслуживали такой смерти). Он ведь тоже мог выпить, не зная о том, что это яд, смертельный и незаметный в алкогольном вкусе последнего глотка. Насыщенный цветок, падающий в открытый рот падким на жадность. Пантера внутри жалостливо заскулила, выпуская когти. Ты что, хочешь его отпустить из наших лап? Купленного часа не хватило, но продлевать клиент не стал. То ли от растерянности, то ли от такого же чувства влюбленности, бьющегося где-то в горле. * План выполнялся идеально, точно звезды сошлись на небе, благоволя ей. Мадлен закусила край закрытой одежды, что выдавался всем омегам в этом заведении без исключений — во избежание образований связи. Никто не хотел лишаться работниц. Начальница отпила немного сока, объясняя что-то охраннику, и поставила бокал на место. Девушка задержала дыхание: вот оно, вот оно, этот момент, когда все начнется, назад пути уже нет. Сначала ничего не происходило, но омега знала, что нужно немного подождать. Яд её собственной разработки (будем честны, рецепт её семьи был о-очень недоработан) действовал через час. Так она сможет избежать любых обвинений на первое время. Ну а что, кто бы не воспользовался моментом и не попытался сбежать, пока эта мерзкая свинья корячится на полу в судорогах, хм? Час прошел в ужасном нервозе. Ди Адамо тонула в сомнениях, вдруг яд не сработает, вдруг охрана заметит что-то необычное, вдруг полицейский обманул? А потом глубоко вдохнула и встала, как раз в тот момент, когда держательница борделя закашлялась, хватаясь за горло. Лицо женщины моментально посерело, будто предсказывая скорую смерть, как и губы, что стали голубоватого оттенка. Начальница постаралась хоть немного вдохнуть, но горло было слишком захвачено спазмом и воспалением, чтобы даться так просто. Пока все были слишком сосредоточены на предсмертных вздохах женщины, Мадлен выскользнула в темный коридор. Именно он вел на выход, боже, как же близко свобода была к ним все время. В комнате неподалеку громыхала музыка, на лицах искрились улыбки. Её сердце стучало почти так же сильно, как и музыка в борделе, отдаваясь звоном в ушах. Казалось, этот стук слышат все, что все уже поняли, куда она собралась. Возле входа никого не было — слава богу. Она знала, что здесь никого быть и не должно, но чем черт не шутит? Охрана была не нужна, ведь именно эта, последняя, дверь открывалась карточкой постоянного клиента (она украла её вчера, чтобы он не успел опомниться). Мадлен провела карточкой по дисплею и заливисто захохотала. Стало легче дышать, и воздух стал казаться каким-то невероятно вкусным, впрочем, это было лишь самовнушение. Она быстрым шагом вышла, пока никто не заметил, и взглядом устремилась вдаль: в маленький городок, что был совсем на окраине, и среди чьих домов выпадала хорошая возможность затеряться. Стянув с рук темные перчатки и кинув их куда-то на землю, девушка рванула было вперед, но за ладонь её кто-то схватил. Сначала она напугано вздрогнула от осознания, что побег был замечен, а потом её прошило насквозь чувством единения и связи с другим человеком. И вновь — серые глаза, пепельные волосы. — Ты! — сквозь зубы процедила Мадлен. Не для того она его спасла советом, чтобы он вернул её обратно в бордель. — Надо же, как много времени, оказывается, нужно, чтобы найти омегу. Или совсем её не искать? Альфа смерил её тяжелым взглядом, а на не двигающейся руке она заметила прикрепленный меч. — Врой, не беси меня, — фыркнул недавний клиент и потянул куда-то к стоянке, чтобы после втолкнуть в машину. — По борделям обычно не шляюсь. — Ну-у, прямо судьба, — ангельски пропела Мадлен, вспоминая свое прошлое в церковном хоре. Бежать было некуда, а посему она даже не дернулась, когда завелся мотор. — Первый бордель и сразу я. Очарован? — Разочарован. Мадлен хмыкнула, расправляя накрашенные губы в жалящей ухмылке. Он ждал её у выхода, значит, понял, что она собирается сбежать. Поймал её, зная, что она без перчаток, а значит, принимая во внимание, что может образоваться связь; а теперь говорит, что разочарован? Ложь. Но уж она-то точно не разочарована: теперь в бордель ей путь заказан. А если уж альфа будет слишком зарываться… что ж, при ней всегда был талант к ядам, при ней он и останется.