(Не прелюбо)действуй

Мари не очень любила эту выбелено-невинную атмосферу главного особняка Мельфиоре. Что коридоры, сияющие белоснежной чистотой, что сами кабинеты — всё это выглядело таким фальшивым, что хотелось разрушить, пока не стало слишком поздно. Выкрашенные в эту бесцветную краску стены напоминали о сожженном доме: странный огонь, крики детей, побег в монастырь. Бежать от Бьякурана было бесполезно, и на что только надеялся Ска Иси? Рядовые оцепили здание, и Джессо, прижав её к холодной земле своими бледными руками, пустил девушке кровь своими клыками. Ненавистный запах сладкой сирени выжигал легкие, колол в носу и заставлял плакать, пока образовывалась между ними связь. Альфа стал сильнее, обретя омегу — Мари знала это, как никто другой. И это было плохо. Это было настолько плохо, что Делаж готовилась убить себя, лишь бы не дать Бьякурану возможности захватить этот мир. Фальшивая, кокетливая улыбка на чужом лице была слишком знающей. Впиваясь в собственные волосы онемевшими пальцами, девушка осознавала, что умереть ей никто не даст. Заточив в этом белоснежном замке, Бьякуран лишил Мари любой возможности убить себя. Здесь не было оружия, не было людей, которых можно было бы спровоцировать, и даже обманчиво-твердые поверхности оказывались мягкими. Здесь она жила, словно буйный психопат в отдельном помещении, только психиатрической больницей было всё здание. Веревок нет, как и ремней, да и вешаться было не на чем: лампочки были встроены в потолок, а трубы находились внутри стен. — Синьор Джессо так вас любит, — мечтательно вздохнула однажды одна из служанок, когда следила за неё во время трапезы. Почти-детская тарелка, которой невозможно пораниться, и тонкие, пластиковые столовые приборы. Мари уже рассчитывала, сможет ли она, при должном старании, захлебнуться в стакане с водой. Кто ищет, тот всегда найдет. — Он любит только играть, на настоящую любовь этот монстр не способен, — хмыкнула тогда зло девушка, размазывая слишком сладкий десерт по поверхности тарелки. Находясь в таких условиях, Мари ощущала себя не более чем собственностью, и все мечты на то, что когда-то она станет главной в поселении, канули в небытие. Рождена омегой, а не альфой, и теперь способна только сидеть дома в постоянном ожидании, что Истинный придет. Она даже не знала, что происходит за пределами этого особняка, и небольшие прогулки, на которые её вытаскивал приезжающий альфа, совсем не показывали реального положения дел. Сегодня он очень услужливо предупредил о своем приезде через служанку, и Мари, зарывшись в теплое одеяло сильнее, до ужаса хотелось послать его куда подальше. Пламя Солнца, выученное защищать хозяйку, бесновалось внутри — но выхода не находило. Специально сделанные под неё блокаторы обтягивали кожу запястий. — Вам прислали коробку, — девушке упрямо протягивали подарок от альфы, как бы она ни старалась скрыться под теплой тканью. Здесь ей всегда было холодно, несмотря на то, что климат был куда более теплым, чем в её родном поселении. Мари эта коробка совершенно не заинтересовала. Служанка, не зная, что можно сделать, вынула белоснежное платье из коробки и едва успела подхватить выпавшую записку, от которой за версту пахло невыносимо сладкими конфетами. Бета, коей являлась работница, не могла этого почувствовать, а вот Делаж, пытаясь сдержать тошноту, выглянула из-под одеяла, как дикий зверек. — Оставь меня, — недовольно потребовала Мари. За несколько недель существования в этом месте девушка поняла, что всем здесь нужно приказывать, иначе её слова никто не воспринимает всерьез. Оставив коробку на краю смятой постели, служанка поклонилась и выскользнула из комнаты. Злясь на саму себя и на всё происходящее вокруг, пленница скомкала записку, на которой был идеальный почерк невыносимого преступника. После этого она расправила бумажку, тяжело сжимая челюсти от беспомощной ярости, что разгоралась внутри. «Обязательно надень это платье, сладость! Сегодня я покажу тебе мир». Карикатурная рожица самого Бьякурана, выполненная ловкими движениями пера, заканчивала записку. Мари разорвала листок в секундном порыве и пнула коробку так, что светлое платье вывалилось на пол, пачкаясь о немного пыльную поверхность. Раздражает-раздражает-раздражает, эта чистота, наигранная невинность, слепящая уставшие глаза. Если бы только была возможность окрасить эту белоснежную пустоту в маняще алый цвет или ядовитый желтый. Разрисовать кровью эти бледные стены, утолить свою жажду мести за всех тех, кто не пережил тот злополучный пожар. Расцарапать это актерское лицо, заставить его умолять на коленях, как же ей хотелось увидеть страх и удивление у него в глазах. Делаж подорвалась с постели, холодя свои босые ступни, и раздраженно проследовала к двери. Ручек не было, только небольшая выемка под пальцы, и преграда открылась, являя Мари двух служанок, что посменно дежурили у её комнаты, если ей что-то было нужно. — Принесите мне акриловые краски, — не размениваясь на стеснительность, сказала девушка. У неё возникла идея, как можно хотя бы немного вырваться за рамки этой стерильной чистоты и гнетущей белизны. Нужно было показать, что, несмотря на все предпринятые меры, Бьякурану не удалось заставить её полностью подчиниться. Мари терпеть не может белый цвет. Ещё больше ненавидит ограничения. Но самое противное — быть подконтрольной омерзительному человеку. Краски принесли не сразу, видимо, просьба-приказ согласовывалась с самим Джессо (о духи, даже бунтарство должно быть ему подчинено). Однако девушка, как только получила в руки заветные краски, поспешила к платью. Воздушная многослойная юбка до колена, красивые полупрозрачные, будто вуальные, рукава. С довольной усмешкой Мари открыла красный акрил и окунула пальцы в вязкую краску. Низ живота подернулся жаром, Делаж изумленно застыла — в монастыре старшие часто рассказывали о том, как ощущается течка. Это было совсем невовремя. С другой стороны, у неё ещё было время до того, как Бьякуран приедет и, может быть, у неё получится как-то скрыть скорое наступление этого неприятного явления. Хмуро рассуждая об этом, омега начала комкать в испачканных руках платье, намеренно оставляя некрасивые алые пятна. Она перестала это делать только тогда, когда полностью удовлетворилась внешним видом платья. Надевать его всё же не хотелось, но кто знает, как сильно разозлится Джессо, если она взбунтуется так сильно (очень сильно, очень — сарказм горько резал по нутру). За всё то время, что девушка это делала, она вдруг поняла, что успела проголодаться. «Если бы я только могла распоряжаться едой», — сломено подумала Мари. Подавали на стол здесь только в определенное время, по расписанию, и меню было составлено врачами и поварами. Желания её, естественно, не учитывались. Такое пренебрежение больно било по самолюбию, но Делаж могла только, поджимая губы, сверлить Истинного нетерпимым взглядом. Пленница повернулась к окну. Иллюзия, кропотливо созданная каким-то мастером, в этот раз показывала яркий вечер и безучастно плывущие по небу облака. Действительно ли на улице вечер? В какой стране она сейчас находится? Успел ли Бьякуран разрушить этот мир до основания, пока она скрыта здесь за непоколебимыми стенами? Нарастающий шквал вопросов прервал тактичный стук в дверь. — Господин Джессо ждет вас внизу, — тихо оповестила работница. Мари перевела взгляд на испачканное платье, и впервые за много дней на её лице появилась настоящая улыбка. Конечно, в этот раз ей недоставало азарта и живости, но даже так это было лучше всех тех гримас, что она корчила перед другими людьми, как разбитое зеркало. Пришлось надеть новое платье, но оставаться Делаж в комнате больше не могла. Светлая юбка струилась по худым и ослабшим от плена ногам, когда девушка медленно шла вниз по лестнице в надежде оттянуть момент встречи. Мужчина стоял у двери, облокотившись о стену, и выглядел как всегда — идеально: слегка растрепанные белые волосы и татуировка под глазом, задумчивый взгляд и открытая поза. Мари остановилась на предпоследней ступеньке, с тоской косясь на запертую дверь. Бьякуран, ощутив присутствие гостьи, тут же приторно улыбнулся, но наигранная радость на его лице померкла сразу же, как только он заметил, что сделала девушка с присланным платьем. Делаж, вопреки желаниям внутренней омеги притиснуться ближе к своему Истинному, чуть ли не сделала пару шагов назад — настолько опасным в этот момент выглядел альфа. Но через секунду он вернул свою привычную маску, и это позволило Мари погрузиться в мнимую безопасность. — Сладость, я ожидал несколько другого приема, — он очень хорошо разыграл невинного мужа, которого дома не так любовно встречает возлюбленная. Пленница чуть не закатила глаза, в последний момент остановив себя от такого самоубийственного действия. — Даже не обнимешь своего уставшего альфу? Я так долго ехал, чтобы порадовать тебя. «Порадовать», — хмыкнула мысленно девушка. Нерешенная проблема течки вновь дала о себе знать болезненной судорогой внизу живота. Посреди прохлады белоснежного коридора вдруг стало жарко, и Мари чуть пошатнулась на ватных ногах. Внимательные глаза мужчины тут же уловили внезапные изменения в поведении Истинной. — Я должна бросаться в объятия человеку, который запер меня в этом отвратительном доме? — бравады она, однако, не потеряла. Мужчина хмыкнул, закинув в рот зефир из открытой пачки, и положил упаковку на тумбочку у двери. — Для начала, ты могла бы не относиться так к подаркам. Не кусай руку, что тебя кормит, — снисходительно посмотрев на Истинную, Бьякуран схватил её больно за локоть и потащил по лестнице наверх. — Тебе срочно нужно переодеться, сладость. Всё должно быть идеально сегодня, как я и представлял. «О чем говорит этот сумасшедший?» — спросила саму себя Мари, но мотнула головой, выкидывая эту мысль. Если она начнет разбираться в его поведении, то тоже сойдет с ума от того, как он непоследователен и непредсказуем. Они почти дошли до её комнаты (всё это время он знал, где находится её спальня?), но Делаж уперлась ногами в пол, чтобы не идти дальше. Нет. Достаточно. — Малышка скалит зубы? — осведомился мужчина. — Я не буду тебе подчиняться, — зло выцедила в ответ Мари. Связь будто горела от переполняющей её ненависти. Наверное, Бьякурана это только смешило — то, как она старается сопротивляться их Истинности, будто способна что-то сделать. Пленница не отвела глаза даже тогда, когда он навис над ней материальной угрозой. На них со страхом и удивлением смотрели служанки. — В кабинет, — Джессо елейно улыбнулся и махнул рукой к другой двери, за которой девушка никогда не была. Оттуда пахло приторной сладостью, так что она обходила эту комнату за несколько метров в опасении, что он там иногда живет. Омега внутри заставила подчиниться прямому приказу. Дверь захлопнулась позади, и мужчина сразу же дернул Мари к столу, прижимая к поверхности своим телом. Девушка ощутила грудью все лежащие на горизонтали бумаги и хмуро выдохнула от неудавшейся попытки что-либо изменить. — Ах, милая Мари, ты же знаешь, что не стоит злить меня, верно? — он наклонился к ней, обдавая прохладным дыханием чувствительную, в преддверии течки, шею. Делаж дернулась в попытке вырвать руки из чужой хватки, но сжатые предплечья только сильнее прижали к выгнутой спине. Бьякуран глухо втянул воздух прямиком с меткой и слащаво улыбнулся своим мыслям. — Ты была такой плохой омегой все эти дни. Значит ли это, что я должен тебя наказать? — Пошел к черту, — отозвалась непокорно и громко Мари, хотя внутри все горело от такой интимной близости. Джессо, одновременно и раздраженный, и очарованный таким отношением к себе, свободной рукой выдернул кожаный ремень из петель белоснежных брюк и отстранился от разгоряченного тела омеги, чтобы полностью обездвижить её предплечья. Он хотел её поцеловать, чтобы оборвать этот поток гневных шипений, но, подумав об этом, решил заняться другим. Делаж едва держалась, сохраняя строптивость чисто из упрямства, в то время как тело и внутренняя омега полностью извивались в ожидании близости. Сознание путалось, живот горел так сильно, что ей хотелось просто воткнуть в себя нож и закончить эти страдания, а между ног нарастала пульсация, которая немного ослаблялась прохладой чужих рук, скользящих по позвоночнику вниз. Мари царапнула пальцами свой локоть, чуть не зарычав от досады — у неё не было и шанса ослабить узел, сковывающий руки. Наклонившись ближе, мужчина боролся с непреодолимым желанием оттянуть ткань платья вниз и исследовать её чувствительную кожу. Воротник был слишком тонким и мягким, чтобы так хвататься за него — не хотелось портить такое замечательное платье, даже если сама омега успела так нерасторопно запачкать вещь своими алыми отпечатками. Вместо этого, Бьякуран прижался к шее лёгкими поцелуями: кожа была немного сладкой. Мари застыла под ним, будто надеялась, что он про неё забудет, если она перестанет двигаться. — Расслабься, дорогая, твой бог милосерден, — мужчина не смог скрыть ироничной ухмылки от собственных слов. Он расстегнул скрытую застежку на платье, ладонями пробираясь под ткань. Тело омеги задрожало, когда его тонкие пальцы скользнули под косточки лифчика, накрывая грудь руками. Мари выгнулась, словно хотела уйти от прикосновения, но из-за этого только сильнее прижалась к нависающему над ней телу. — Хотя… продолжай. Мне так нравится ломать твоё сопротивление. Он стянул с её плеч платье, и ладонями направился к ягодицам. Его ледяные пальцы медленно, скользя по чувствительной коже ног, задрали длинную юбку, после выводя какие-то неизвестные узоры на внутренней стороне бедра. Это вызывало у Мари сплошные мурашки, скапливающиеся томной угрозой по всему телу, но особенно — между ног. — Если бы не течка, я бы вспорола тебе-мх, — пытаясь совладать с голосом, Делаж хныкнула, когда почувствовала столь желанное прикосновение к пульсирующей точке через ткань нижнего белья. Закончить свою угрозу она не смогла — Бьякуран поспешно закрыл ей губы ладонью, сжимая челюсть. Мари, как бы ни хотела, так и не смогла укусить его за руку. — Тише, тише, — успокаивающе прошептал мужчина, вновь пробираясь под светлую юбку. Музыкальные пальцы свободной руки ласково прошлись по коже к низу живота, где уже ощущалось значительное количество смазки, вызванное близостью с Истинным альфой. Мари зажмурилась, сильнее сжимая губы. — Я был бы так счастлив услышать, как ты умоляешь меня, Ма-ри… Имя низким мурлыканьем перекатилось на его языке, словно он смаковал сладость, и одновременно с этим мужчина, отодвинув ткань нижнего белья, провел пальцами по чужой промежности, вызывая этим лишь новую попытку вырваться. Несмотря на активное сопротивление, девушка не могла скрыть дрожи и усилившегося запаха течной омеги. — Но сейчас слишком опасно так шуметь, ведь все могут понять, чем мы тут занимаемся, — глухая реплика сменилась хитрым смешком. Мари знала, что ему плевать, поймут ли все или нет, на самом деле он лишь дразнил её, заставляя стыдливо дергаться в его руках. Альфе так нравилось ощущать над ней безраздельную власть. Пальцы проникли внутрь, скользя по складкам. Делаж только сжала бедра, соприкасаясь коленками и чувствуя невыносимое возбуждение вместе с беспомощностью и сомнением. Она хотела, чтобы он прекратил, но также ей хотелось, чтобы мужчина продолжал. Едва не задохнувшись от переполнявших нутро эмоций, Мари замычала в бледную ладонь. Вместо того чтобы убрать преграду около её губ, мужчина, прищурив глаза и замедлив движения между ногами, жарко вдохнул раскаленно-сладкий аромат. Длинные пальцы проникали глубоко, вызывая жаркое желание. Мари, зажмурившись, сто раз прокляла себя за то, что родилась омегой — всё это было так унизительно и неправильно, что хотелось плакать. Рефлекторно девушка прогнулась в спине при особенно глубоком погружении, и мотнула головой в подсознательном отрицании происходящего. Мысленно она постаралась абстрагироваться от слишком приятных прикосновений, от этой невыносимой нежности и пугающих желаний. — Нет-нет, сладость, — Бьякуран угадал её мысли и, отстранившись, потянул чужое ослабшее тело на себя, чтобы перевернуть на поверхности стола. Руки больно впились в спину, а бумаги скомкались под разгоряченным телом омеги. — Смотри на меня. Не отводи взгляда, дорогая. Наказание, помнишь? — Я н-не собираюсь играть в твои игры, — щеки Мари окрасились в розовый, как только она увидела темный фиалковый взгляд и это безумно-ревностное выражение лица. Так смотрели её братья, когда она, будучи маленькой, забирала у них их любимые игрушки. Джессо без особых усилий, огладив девичьи бедра, раздвинул её ноги в стороны, чтобы устроиться посередине. — Но ты уже играешь, — Бьякуран наигранно посочувствовал омеге, прежде чем впился в сухие губы подавляющим поцелуем. Мари не открыла рта, сомкнув челюсть в небольшом превосходстве, и тут же зашипела от предупреждающего укуса. Не стоило и говорить, что омега, на самом деле, и не умела целоваться. Хотела ли она, чтобы Джессо вообще целовал её? Нет. Она хотела запереться в холодном душе, чтобы тереть свою кожу до крови и покраснений, пока липкие прикосновения полностью не сотрутся из памяти. Плечи ломило от неудобной позы, Мари пыталась сомкнуть разведенные колени, но мужчина не давал это сделать. Новые движения по нежным складкам заставили её закусить губу, чуть ли не раздирая до металлического привкуса. Противоречащие желания раздирали Мари изнутри, но она продолжала упрямо поджимать свои губы, не давая альфе скользнуть языком внутрь. Его пальцы закружили по поверхности, заставляя девушку смущённо жмуриться, а после Бьякуран проник глубже. — Кажется, ты уже совсем готова, — он выскользнул полностью, и его хитрая улыбка не тронула внимательные глаза. Омега ощущала жар настолько невыносимый, что уже было все равно, насколько Истинный фальшив к нежности, насколько Джессо тиран, насколько сильно она сожалеет, что позволила альфе обрести такую силу. В тишине комнаты, где было слышно только тяжелое дыхание обоих, прозвучал звук расстегиваемой ширинки. Сердце Мари застучало где-то в горле. Как же тяжело ей было признать, что чужие прикосновения, разносящие мурашки по коже, вызывают несравнимое ни с чем возбуждение. Даже самой себе Делаж боялась сказать, насколько сильно её распаляет его власть над собой. Это было ужасно. Кошмарно. До одури ошеломляюще и пугающе. Бьякуран любовно обхватил линию челюсти омеги, повернув её лицо к себе. Чувствительная шея девушки горела, но Джессо специально к ней не прикасался, чтобы доставить пленнице удовольствие на грани мучений. Ему хотелось, чтобы она видела только его перед собой и думала только о нём, пока он ведет руками по её ключицам к груди. Солнечное сплетение надежно скрывало испачканное белоснежное платье, и мужчина даже пожалел о своем решение обездвижить руки омеги — ведь так он не может снять с неё эту бесполезную вещь, открыв доступ к голой коже. Он мог бы вызвать у неё губительное исступление, чтобы она, сгорая в желании, стонала его имя на этом столе. Мог бы распалить Мари настолько, чтобы она плакала, пока он двигается в ней. Но всё это было таким блеклым, когда она безвольно лежит и не пытается больше сопротивляться. Как поломанная кукла, более не представляющая никакого интереса для капризного ребенка. — Скажи, что ты хочешь меня, — альфа невольно показал клыки, когда улыбнулся, и Мари задрожала: то ли от страха, то ли от того, как восхитительно это выглядело. Этот дьявол был слишком красив для того урода, каким на самом деле был. Она заметила это еще тогда, когда он только прибыл в поселение. Он убил всех, кого она любила. — Скажешь? — Я скорее воткну в себя нож, чем скажу тебе такое, ублюдок, — вопреки своим словам, она двинулась навстречу его бедрам, когда он подошел к ней ближе. Делаж намеренно не опускала глаза вниз, чтобы не видеть возбуждение мужчины — благо, что он не снимал с себя одежды, а только расстегнул ширинку брюк. Альфа довольно рассмеялся тому, что Мари вновь сопротивлялась, пусть это и казалось забавным со стороны. Ей до ужаса захотелось очернить его радость, заставить страдать, даже если после этого её саму захлестнут страдания от чужой злости. — Мне нравится другой альфа, а не ты. Ей почти физически стало больно от собственных слов, настолько связь не терпела и мысли об измене. Бьякуран молча наклонил голову, медленно рассматривая омегу из-под опущенных ресниц. Сбившееся платье, растрепанные волосы, горящие яростью и загнанным испугом глаза, покрасневшие от укусов губы и лихорадочный румянец на щеках. Сумасшедшая — говорить такое, когда он хотел ей помочь. Без предупреждения мужчина наклонился, прибив девушку к поверхности своими руками. Мари застонала от боли, и руки, сжатые за спиной, прострелило от неудобства. Новый укус, раздирающий шею, подавил бунтующую волю. Бьякуран сжал челюсть предупреждающе, жестко, но сладкий аромат, смешанный во всей комнате, будто смягчил происходящее. Джессо слизнул проступающую кровь и довольно улыбнулся, когда увидел, насколько яркой вышла новая метка: — Ты только моя, Мари-чан, — если бы только Делаж подняла взгляд, она испугалась бы того, как ярко осветились собственничеством его фиалковые глаза. Мужчина притиснулся к Истинной, руками приподняв девичьи бедра, и приставил возбужденный член к пульсирующему входу. Мари задержала дыхание в смутном ожидании чего-то, и сдавленно застонала, когда альфа сделал первый, неглубокий толчок. Тяжесть в животе слегка ослабла от переполняющего огня в груди. Наклонившись вперед, заставив охнуть от жара чужого тела, Бьякуран втянул омегу в требовательный поцелуй. Делаж протестующе промычала в металлически-соленые и мокрые губы, пока мужчина новыми толчками вжимал её в стол. Нежная кожа терлась при каждом движении о неснятую в спешке одежду. Девушка выгнулась в пояснице при особо глубоком движении, и Джессо ухмыльнулся тому, как легко она поддалась своей омеге. Возможность того, что кто-то из работниц мог зайти внутрь, сильно волновала обоих, заставляя их двигаться быстрее в каком-то своем, особенном ритме. Языки сплелись, как только Бьякуран смог, сжав легонько волосы на блондинистом затылке, уговорить Мари приоткрыть рот. Девушка действовала неловко, язык был твердым и неповоротливым, и альфа, мурлыкнув что-то под нос, поспешил это исправить, заманивая Делаж в пылающий танец. «Убийца всех моих друзей и родных сейчас прижимает меня к столу, целуя, а я и рада», — с отвращением и ненавистью к самой себе подвела итог пленница. «Разрушил все мои мечты, втоптал в грязь меня, а я не могу сдержать стонов». Мари поморщилась от боли внутренней и внешней, когда Бьякуран сжал её горло рядом с опасными зонами. В груди полыхнуло пламя, но не нашло способа выбраться наружу, чтобы испепелить ненавистного человека. Оставив бледные отпечатки на изящной шее, мужчина сладко выдохнул Мари в ухо. Сознание покрылось туманом и ледяной коркой осознания, но яркая вспышка, пронесшаяся перед глазами, и судорога в пояснице, заставляющая всё тело дрожать, вернули девушку обратно в реальность. Пленница устало моргнула, смотря в раздражающе-белый потолок. Неприятно ощущать себя использованной. Неприятно быть омегой. Лучше бы она умерла тогда, когда родилась. Девушка едва села на столе, дергая руками в надежде освободиться, и мужчина потянулся, чтобы развязать нехитрую конструкцию. Мари чуть не шарахнулась в сторону, но сдержала этот порыв, хотя сильно колотящееся сердце хорошо ощущалось после небольшой эйфории. Течки. Эта была первой, но для Делаж этот период никогда не станет любимым. Предплечья освободились, но теперь лопатки кололо, а кончики пальцев онемели. — Как замечательно всё сложилось, — Бьякуран расслабленно устроился в компьютерном кресле, плавно раскачиваясь из стороны в сторону, пока Мари приводила себя в порядок. Это было трудно сделать, ведь мужчина в порыве ревности скомкал её платье, а прическа совсем распалась от резких движений. Делаж с ним была не согласна, но течка, отступившая на время после близости Истинного, радовала тем, что не наступит как минимум несколько часов. Девушка поправила воротник еще раз, а после мысленно махнула рукой — едва ли служанки не были в курсе, что здесь происходило, ведь звуки, исходящие из кабинета, были красноречивее слов. Мужчина встал, одернув рукава официальной рубашки, и, проходя мимо, оставил легкий поцелуй на лбу Мари. Кажется, он был действительно в хорошем настроении, ведь обычно Джессо так много к ней не прикасался. Это пугало. Неопределенность, непредсказуемость, неизвестность — пленница боялась этого. Господи, как же ей всё это противно. — Я кое-что хотел тебе показать, — он загадочно приподнял уголки губ, утягивая Истинную за собой к двери, чтобы пойти по коридору вниз. Мари смотрела ему в спину, прожигая ребра ядовитым взглядом, а омега внутри радовалась от того, какое внимание оказал ей альфа. Пленнице хотелось взвыть от того, как всё трудно стало в один момент. Эта его загадочность до добра не доведет. Был зол из-за того, что она испортила платье, требовал переодеться, а сейчас так просто ведет её на выход из дома, будто ничего не было. До этого он не выходил с ней, пока она не доказывала, что у неё нет с собой колюще-режущих орудий для самоубийства — и тут открывает дверь перед ней, выпуская свободно на улицу. Он совсем не волнуется, что она сбежит? Вместо свежего воздуха легкие девушки наполнили гарь и дым. Ещё не отошедшая от недавних событий, Мари непонимающе и сонно моргнула, но сознание приободрилось после того, как мозг оценил всю степень окружающего ада. Разрушенные осколки привычного мира, горящие здания и сплошной хаос. Мари оглянулась с сожалением, но куда бы она ни посмотрела, всё ломалось и падало, будто наступил конец света. Спиной девушка ощущала Бьякурана, и поворачиваться ей было страшно. Что за чудовище могло бы превратить всё сущее в это? Нижний мир на земле. О духи, шаман бы схватился за голову, если бы увидел, во что превратилось будущее. — Что ты… зачем? — голос дрожью прокатился по пустующей улице. Это было раннее утро — иллюзия на окне показывала поздний вечер. — Я разрушил мир, чтобы построить новый, — мужчина засмеялся, уронив подбородок на вихрастую макушку Делаж. Его глаза горели безумным огнем отчаянного человека. Пленница с горечью поняла, что ей некуда бежать. Куда бы она ни пошла, он найдет её: не через связь, так благодаря своей власти в этом умирающем мире. — Разве это не прекрасно? Теперь я здесь Бог, а ты у моих ног, дорогая. Это всё, о чем я мог только мечтать. Сбежать она не могла. Но могла прикончить себя, пока не стало слишком поздно. Покончить жизнь самоубийством, утянув за собой этого сумасшедшего, не дать ему больше сил от этой связи. Мари скрыла решительный блеск у себя в глазах, пока улыбалась, глядя на разрушенный мир. Тяжесть в голове обернулась звенящей пустотой, будто всё то, что волновало её, в один миг стало неважным. Тиски, обвивающие всё тело, исчезли. Делаж хотелось смеяться, но звуки застряли в горле насмешливым комком. Слезы скатились по щекам вниз. Она вспомнила своё счастливое детство и пребывание в монастыре. Et ne nos indūcas in tentatiōnem, sed libĕra nos a malo. Кажется, она оказалась слишком слаба для той надежды, которую оказывал шаман.