Теория игр

— Да ладно… — Олег неверяще обернулся на Сергея — тот сидел за столом, по-птичьи поджав под себя одну ногу, и невинно улыбался. — Ты не читал «Гарри Поттера»?! — Начинал какую-то часть…но мне не понравилось. Олег убавил огонь на варящемся глинтвейне на минимум. Этот вопрос требовал разбирательства. — Ну, ты хоть фильмы смотрел? — Первый вроде да… — Сергей чувствовал, как одновременно захватывают смех и смущение — не то чтобы до этого момента кого-то так волновала его неосведомленность в области школы магии или как там она называлась. Олег, кажется, был поражен до глубины души, и эта внезапно подскочившая детская увлеченность невероятно умиляла. И смешила, поэтому в тишине Разумовский все-таки не подавил нервный смешок. Так началась неделя «Гарри Поттера». Предновогодние завальные будни сплетались с нежными теплыми вечерами. Казалось, никогда прежде Сергей Дмитриевич не был так продуктивен — не было ни одного дела, которое Разумовский решался бы оставлять «на потом». Теперь любое потом — это всегда он. Разве что одно единственное, помимо Олега в его объятьях, руках, кухне, постели, сердце, занимало Сергея — предстоящий зачет в своей любимой группе. Разговор накануне лишь подогревал это веселое ожидание — возбужденная разгоревшейся влюбленностью теперь почти всегда фантазия превращала процесс оценки знаний в какую-то странную игру, но, несмотря на это, Сергей пытался сохранять объективность — и это незамедлительно встретило сопротивление. 10:35 ты серьезно?! 10:41 ??? Что? 10:41 ты поставил мне 26 баллов?! Сергей подавил улыбку, окидывая взглядом наполняющуюся аудиторию, студенты, здороваясь, рассаживались плотнее из-за своего неожиданного количества — как будто посещение за неделю до зачета могло еще что-то изменить, дорогие будущие менеджеры. И что ответить? Так и хотелось — можешь попробовать это изменить)) 10:42 Да🥰 Хочу увидеть вас на зачете, Волков Боже Прошу, не скринь это Это была правда — предвкушение от предстоящей встречи щекотало неожиданно приятно — как будто легальная игра в передачу власти. — Пойдешь первым? Я хочу посмотреть на эти игрища, — Вадик многозначительно повел бровями. В комнате в середине декабря было невыносимо жарко — и на это Вадим жаловался теперь каждый вечер регулярно, пока проводил свою новую процедуру — аккуратно смазывал свежий контур татуировки — на груди справа и по плечу расползался дракон — новым элементом себя Вадик был крайне доволен, проводя полуголым почти все время в общаге — заживление на свежем воздухе — важно кивал он, когда коменда в коридоре возмущалась — это вообще-то не баня для такого вида. — Понравился ей, — подмигнул он Олегу. — Боюсь, что да, — траурно подтвердил тот, оборачиваясь на уходящую за поворот Ирину Степанну. За последние недели все стало немного по-новому — во всем появился другой оттенок. И теперь странные когда-то шутки Вадика стали казаться вполне очевидными — словно появилась дополнительная оптика — засквозили подтексты, разговор с собственным и чужими телами стал другим. Олег забывает о зачете и своих 26 б., пока смотрит, как Вадик размазывает гель по груди — казалось бы, ничего нового о его теле он уже точно не узнает, но между тем — те же мышцы, те же руки, но все немного другое, все теперь встает в меркнущее сравнение. Конвенциональная красота — это то, о чем так часто говорила Юля, если делать ей комплименты — это странная вещь. Олег смотрит на себя в зеркало в сережиной ванной — это точно не о нем, в нем нет ничего от идеальных пропорций лица или там… идеального тела… хотя, может, Олег еще чего-то не знает во всех этих фактурах, потому что вот — Сережа ночью прижимается губами к шее, шепчет через несколько секунд куда-то за ухо уже почти ставшее знакомым и нежно любимым — ты такой красивый. Олег чувствует, что наверно — да, еще чувствует — щекочущее и ломкое в груди, пробивается что-то, словно тонкий росток. Наверно, да. Еще наверно — Олег смотрит, как Сергей завязывает волосы вечером, теперь уже собираются в крохотный хвостик — это отдельный ритуал, узнав о котором не так давно, Волков удивился до глубины души. Забирая однажды волосы, поднимаясь со стула в кухне, Разумовский вдруг обернулся с серьезным лицом: — Я сделаю маску? — интонация зависла между вопросом и утверждением, и Олег все-таки кивнул. А когда через несколько минут Разумовский вернулся — боже. — Так вот в чем твой секрет, — Олег заулыбался, глядя на подзасыхающее — это глина или что это? — на сережином лице — ну прямиком из всяких романтических комедий. Сережа только закатил глаза, но все-таки заулыбался — и маска, едва схватившись, снова заломалась у уголков губ. Разумовский сел напротив, и Олег тут же придвинулся ближе, насколько это возможно, принявшись рассматривать новый штрих в этом огромном портрете — «он». Несколько волосков все-таки прилипли ко лбу, и это делало его еще живее. Пахло совсем невесомо и вкусно, но странно — как-то слишком сладко. — Ее можно облизать? Разумовский закрыл глаза и проговорил, едва размыкая губы: — Не смеши меня. — А целовать можно? Олег поднимается, тянется через стол — пачкает нос, подбородок, даже губы немного — потом облизывается все-таки — ну и мерзость, это полный обман — от сладкого запаха во вкусе ни следа, горчащая хуже мыла вязкая гадость. Это все складывается как пазл. Каждую деталь ищешь среди других — порой откладываешь бережно в сторону — я увижу для чего она потом. Сережины маски работают так же — не сразу ясно, что они значат на самом деле. А на самом деле — это все не про лицо, не про молодость, не про красоту, это про отношения с собой. Разумовский объясняет — здесь кожа слишком чувствительная, здесь — сушится, тут — вообще лучше на массаж. А все в сумме слышится как — я тоже смотрю на себя в зеркало. Интересно, что там Сережа видит? Олег его высматривает всюду и внимательно — в разном свете, ракурсе, фокусе. И сюда все прежние знания о том, как должны выглядеть люди, тоже не ложатся — и Олег решает проблему радикально — это все не те знания. У меня — свои. Вот Вадик — мажет свою широченную накачанную грудь, блестит улыбкой, эти морщины у носа и рта у него точно первыми проявятся. И теперь, после сближения с собственным телом, кажется, что вроде бы вполне ясно, почему он может нравиться вот так — визуально-физически — всем другим. Но понимание не дает чувствования. — Слушай, — Олег обрывает Вадима на середине рассуждения о том, как они будут сдавать Сереге — он все еще ведет эксперименты с именами, и Волков не мешает процессу. — А я красивый? Вадик, подзависнув, хмыкает как-то неожиданно неоднозначно. — А че за странные вопросы? — полутона в голосе Олега легко различимы, и этот был тревожный, даже какой-то — животрепещущий. Что там у Волчонка вообще в башке? Уточняющие вопросы — идеально, чтобы потянуть время. Не хотелось сразу с козырей. — Не знаю, — Олег искренне и растерянно взглянул в ответ. Ну и как вот с ним играть? — Не уверен… что имею о себе четкое представление. — А раньше был уверен? — Раньше как-то не думал об этом. Вадим помолчал, заканчивая свое занятие, а потом сгладил не начавшийся диалог своим: — Любооофь… Олег повернулся на спину, рассматривая потолок. — Тебе сначала люди кажутся красивыми, а потом нравятся — или наоборот? И сам вопрос вдруг дает ответ. Сергей — все еще про красоту, про симпатию, но на самом деле — не о ней. В светлых ресницах, темнеющих веснушках, остроте кончика носа, изгибе верхней губы — во всем он — Олег собирает осторожно — взглядом, прикосновением, поцелуем. В острой ключице, во впалом животе, проступающем ребре — когда Сережа втягивает воздух глубоко, поднимая грудь, Олег скользит быстро ладонью по узкому телу — тот натягивается словно струна, словно горячность сердца можно почувствовать за этой клеткой. Еще — у него чудесные щиколотки. Это Олег случайно узнает и хранит внутри как ценную находку, чтобы однажды применить — поставить в этот ряд его — Сережа утром спит, завернувшись в одеяло, Олег встает, боясь малейшего скрипа — у него чуткий сон, он, оказывается, просыпается, если ночью его обнять. Олег встает — и так и стоит у двери, смотрит на эту узкую белеющую из-под одеяла ступню — и остроту косточки лодыжки. Это темное уже зимнее утро вспоминается часто и совсем неуместно — редкая магия, волшебная косточка. Утро зачета от него отличается всем — в конвенционально красивых ногах Вадика на полу напротив, увы, никакого волшебства. Олег тупит в линолеум, а в голове — остатки вечерней попытки учить. Второго провала он не переживет. Очередь выстраивается анархично, но яростно — двадцать второго декабря никто не хочет сидеть весь день на зачете. Кроме кое-кого, конечно. Олег вежливо уступает всем желающим. — Наша беседа формальность, — Сергей Дмитриевич улыбается слишком открыто для себя, и хорошее настроение преподавателя приободряет аудиторию. — Мы обсудим итоги вашей работы в семестре и в зависимости от баллов, возможно, пробежимся по материалу. — Дополнение чуть сбивает уже поддавшихся расслаблению. — Ууу, — Вадик толкает плечом, — долго бегать будете, Волчок. Олег уже смирился с унизительными 26 б., и даже более того — стал видеть в этом вполне себе забавный флирт. И не зря. Вадика к кафедре выталкивает раньше, чем тот собирался — не хотелось остаться последними с ним в аудитории — как будто это какая-то особая процедура, которую необходимо проходить по отдельности, сохраняя личное пространство. Усевшись перед Сергеем Дмитриевичем, Вадик начинает говорить сразу же, и его громогласные речи долетают и до Олега — там обо всем, вплел даже свой прошлогодний курсач в качестве актуального свидетельства заинтересованности в предмете, хотя там о нем ни слова — Олег следит внимательно за Разумовским — тот смотрит немного мимо, куда-то Вадиму в плечо и приподнимает иногда уголки губ. Олег слышит, как Алиса, выходя, прикрывает дверь, и в пустоте аудитории остаются двое — почти уложились в полтора часа, за тяжелым деревом уже шумит коридор перерыва. — Рад вас видеть, Олег, — Сережа улыбается, понимая, что заигрываться сейчас не стоит — но и устоять невозможно. Все закрутилось без паузы, а теперь вот — как логичное завершение, прощание с обстоятельствами — снятие наконец этих странных ролей. Я смотрел на тебя всего несколько месяцев назад, еще ничего о тебе не зная, а сейчас смотрю — и уже что-то. Вот, например — отблескивает та самая цепочка под воротом кофты. И вообще там под воротом кофты — не только она. — И я вас, Сергей Дмитриевич, — у Олега от комичности ситуации вот-вот все из головы вылетит — он же сюда правда пришел типы игр обсуждать и там… все такое. Но Сергей смотрит как-то совсем задорно. — Что-то у вас невысокие показатели, Олег. — Сергей кивнул на свою балльную таблицу, которую скинул несколько дней назад. — Не смогли прочувствовать предмет? — ну все, сейчас скулы заалеют. Олег подавил смешок, наблюдая как Сережа старательно уводит взгляд, выводя карандашом на листе знакомые очертания — то ли лиса, то ли волк. — Скорее прочувствовал слишком глубоко. Знаете, иногда погружаешься во что-то легкое, а оно оказывается очень… очень сложным. Разумовский вдруг поднял взгляд. — Знаю. Я так диссертацию писал. — А я так влюбился. Это как в ромкомах, в мелодрамах, в веб-сериалах — диалоги из несуществующей жизни в симулякре, но нет — это ему Олег говорит, не краснея даже, а у Сережи шея пылает. — Вы невозможный, Олег. Давайте зачетку, — Разумовский, пытаясь сохранить серьезность, протягивает руку, и зачетную книжку Волков тянет с торопливым удовольствием, но когда чужие пальцы касаются его руки, Сергей вдруг хитро ухмыляется, — спасибо. А вы пока расскажите мне о поле применения предмета. Только, прошу, — он все-таки вытянул зачетку, оставив Олега ни с чем, — без свойственных вам лирических отступлений. Олег после сбивчивого монолога и нелепого обмена поздравлениями делает наконец свойственное себе лирическое отступление — подается, вставая, вперед — прямо губами к губам. Успевает только уловить вкус утренних сигарет, прежде чем: — С ума сошел? — у Сергея от подскочившего адреналина сердце забилось быстрее — невинный поцелуй сталкивает на землю — если хотя бы краем уха кто-то слышал их диалог, то это может быть началом конца. Но Олег улыбается беззаботно, не понимая, и как никогда ощущается вот эта юношеская глупость. Разумовский отчитывает по-учительски. — Никогда так больше не делай, — но добавляет все же, не сдержавшись, смягчающее, — здесь. Там — не буду — думает Олег. Буду здесь — в темноте дорожки на катке в Сокольниках — Сережа из раза в раз хватает Олега за предплечье, боясь упасть, и Волков этим пользуется бессовестно — тянет за собой, разгоняется перед поворотами, заталкивает чуть ли не в снег коньками — и быстро — ам — в нос, в щеку. Еще здесь — прямо за кофейней — сегодня не Шурика смена — забрать стакан из только согревшейся руки — губами в костяшки — быстро, мимолетно, Сергей едва почувствовал, как сам протянул руку. А еще — здесь. В шумном баре играют «Штаны в огне» — Олег объясняет сложно и долго, в чем разница между поп-, пост- и панком — Сергей чувствует себя обладателем самого главного приза — как будто вручили победу в жизни авансом — и она теперь вот — с трех шотов орет — я съел деда! Потом тянет покурить — целуется в цыганочку, пока свистят с порога бара, не то одобрительно, не то наоборот. Но самое главное здесь — это вот. Здесь — на любимом теперь диване, пока на экране Гарри, Рон и Гермиона едут уныло на третий год обучения в Хогвартс — Олег тянется к нежно белеющей шее, но Сережа вдруг, улыбаясь, уходит от касания. — Стой. Олег останавливается, и — боже — Сережа смотрит в экран так напряженно, как будто это он Олега младше лет на десять. — Этот Сириус Блэк как-то связан с собакой, которая в кустах за Гарри следила? — Разумовский оборачивается с таким лицом — ну! просто! — Олег хочет начать снимать — это будет видео о том, как котеночек смотрит кино. — Связан. — Бедный Гарри… — вдруг причитающе выдал Разумовский, и Олег, не удержавшись, все-таки заржал. Олег рассказывает из книг все, что помнит — у Сережи вопросов куча, как будто это он едет в Хогвартс учиться, больше всего ему нравится все про устройство школы, и Олег знает, чем покорить. — Хочешь, пройдем тест, на какой бы факультет тебя отправила шляпа? — вместо ответа — котячьи глаза. — Но сначала я тебя сфоткаю. Олег смотрит на эту фотку часто — свет так смешно падает, что видны едва заметные обычно ямочки. Фотография меняет вкус и значимость, как и отражение — фотография хранит теперь не изображение, не знание, не воспоминание — целое ощущение, чувство. Один взгляд на мило выбившуюся прядь, и все — вытягивается ниточка, а в нее вплетенное — Олег удивленно смотрит на результат — Слизерин? Сережа выглядит разочарованно и не скрывает этого: — Я хотел на Гриффиндор. Олег едва сдерживается от улыбки, слыша почти детскую обиду в голосе. — Ну, — он качает головой неопределенно, — если попросишь шляпу, она, наверно, согласится, — как еще можно утешить слизеринца, мечтавшего о Гриффиндоре, Волков не знает и применяет последнее средство, — я вообще пуффендуец, если тебя это успокоит. Разумовский вдруг фыркает: — Ну тут вообще-то ничего удивительного. — Чего?! — Олег вообще-то сам хотел на Гриффиндор, и в общем-то все детство именно там мысленно проучился. Досматривают в возбуждении. У Сережи снова вопросы, один из них — давай обсудим, какие у нас Боггарты? Перечисляют смешное вперемешку с серьезным, Олег цепляется за — всегда боялся раньше встретить в каком-нибудь клубе кого-то из универа. Это как-то отрезвляет — жизнь в России, вне олегова собственного пузыря из пяти человек, наверно, совсем другая. Наверно, такая, какой она в детдоме была в жестокие 10-е. Ощущение знания о себе, понимания, что, оказывается, вполне разумно бояться, Олега бьет куда-то под ребра. Сергей еще рассказывает, пока он рассматривает их сплетенные пальцы — в метро, конечно, так не поездишь. И это как будто никогда прежде не волновало, а теперь… — А ты… — вопрос рождается в голове раньше, чем Олег осмысляет проблему полностью, — тебе сейчас не бывает страшно? Разумовский замолкает, всматривается внимательно в темные глаза. — Из-за чего именно? — пальцы почти выскальзывают, цепляют теперь олегову ладонь ногтями. — А у тебя много поводов? Сергей ухмыляется, многозначительно кивая на их руки. — Достаточно, думаю. Интересно, а он живет в таком же пузыре? Или, может, он живет в мире, где совсем не с кем разделить себя? Олег почти спрашивает — а твои родители зн — и тормозит. Разумовский от темы явно морозится, хоть и делает вид, что нет — улыбка из светлых глаз ускользнула. — Извини, если спрашиваю какую-то херню. Сережа жмет плечами как-то странно — между — да ладно — и — так уж и быть, извиню. Разговор оседает в памяти недосказанностью — и Олег вдруг чувствует, что хочет этот надрез разорвать полностью — наговориться всласть. И это все лишь повод, потому что по-настоящему — Олег чувствует, что сдвигает границы. Или наоборот — втягивает в вакуум на двоих все больше информации. О тебе — все. И это складывается в словарик, переводчик, язык жестов, интонаций. Когда Сережа целует со спины в шею — мурашки бегут вдоль позвоночника возбуждающе. Это значит — приглашение в объятья, в поцелуй, в побыть вместе. А еще это значит — совсем новый оттенок чувства, для Олега по-другому совсем переливающееся ощущение — где-то в солнечном сплетении раскатывается щекотно и ласково до кончиков пальцев, до желания вдохнуть поглубже, до низа живота. Первый раз — так ярко и сильно, словно случившееся озарение, что должно и может — вот так. В груди горячо и трепещуще — Сергея в этом скользящем поцелуе — боже, уже минут десять длящемся — хочется раскусить как леденец, как шипучку на языке, чтобы терпко, сладко, покалывающе. Олег стягивает футболку, кидает под ноги, хватается за сережину, запускает руки под-, гладит нежный подрагивающий живот — да. Да! Они стоят в тусклом свете коридора, замершие — сомкнувшиеся, передающие друг в друга. Сережа стонет в поцелуй глухо, вибрацией отдает по губам — Олег чувствует, что пульсирует в висках. Отрывается, ощущая, как вязкая слюна остается в уголках губ, чтобы: — Боже, — раз — по режущему кадыку языком, собрать этот вкус — прошедшего дня, наступающей ночи, сладости кожи, горькости мыл, лосьонов, кремов, — я хочу тебя, — два — запустить руку в эти волосы, коснуться этого рта пальцами — Сережа прихватывает губами подушечки, словно током бьет, обжигает, — я… — Олег пытается в сложное, пытается — я не верю, что это говорю, я не знал, что я умею это чувствовать, я не хочу, чтобы это заканчивалось.