Virgin skin

Минхо, как и обещал, помог мне с работой по дому, с уроками и с обработкой ран. В этот раз я, действительно, сильно переборщил и сделал порезы на ногах более глубокими, чем обычно. Пока я был в ванной, я из интереса замерил линейкой самый широкий из них - семь миллиметров в толщину и десять в длину. Да уж, их неплохо было бы зашить, но уже поздно, так как они уже всё равно начали потихоньку присыхать, не смотря на то, что сукровица будет выделяться ещё долго. Ходить было больнее, чем обычно, на цыпочки встать уже было более ощутимо, а простое занятие, как снять трусы, или надеть штаны, задев раны под повязкой, тоже отдавались довольно неприятными ощущениями. Это порезанное подобие пелёнки теперь приходилось менять чаще, чем обычно, ведь малейшие движения, вызывающие соприкосновение ран с её поверхностью, уже вызывало несильное кровотечение, из-за чего геморроя только прибавилось. Как-то с этого вечера что-то несильно, но ощутимо во мне изменилось по отношению к своим порезам. Раньше я мог рассматривать их часами, пока они кровоточили или пенились от перекиси, вызывая у меня какой-то мазохистский восторг от того, насколько они глубокие, длинные или то, насколько их много. Сейчас же я смотрел на них и думал о том, зачем я так сильно себя ненавижу, ведь моё тело не виновато. Но, кстати, по некоторым шрамам я мог распознать что именно посодействовало их появлению, различая их по "возрасту", размеру и месту, где они теперь располагаются. В этот же раз я начал резать второе бедро, которое я себе обещал не трогать, но, так как места на правом оставалось уже ничтожно мало, а порезать себя хотелось сильнее, чем пожалеть, то я раздумывал недолго. Точнее даже, вообще не думал. Само ощущение первого пореза на девственной коже вызывало странные ощущения - хотелось смотреть как можно дольше с каждой новой полоской. На правой ноге шрамы и порезы уже не лежали ровным слоем, как раньше, в первый раз: более старые, годовалой давности, были слегка розоватыми, и располагались тесно друг к другу строго по горизонтали, после чего я начал уже резать наискось и поперёк им. Выглядело, как бы это мягче сказать, реально жутко. Если провести пальцами по зажившей коже с закрытыми глазами, то казалось, будто это просто будто нога покрыта морщинками или тиснением, но... Это были уродливые шрамы. Косые, неровные, поверх остальных, оставляя после себя красные полосы после того, как спадает корка, ещё очень долгое время. Теперь на левой ноге красовалась не менее уродливая угловатая надпись, напоминающая мне о том, кто я есть на самом деле. Я провёл по ней пальцами и приложил поверх кусок ваты, пропитанный спиртом, чтобы выступившая кровь свернулась. Кстати о спирте. Минхо ведь терпеть не может этот запах: его сразу начинает тошнить, сам он пытается дышать ровно, но всё равно, в итоге, ловит небольшую паническую атаку. Редко, когда это медицинский спирт, часто - когда это запах перегара. Казалось, он мог различить то, сколько и что именно человек выпил и как долго пьёт. Я лишь однажды застал его в подобном, но более тяжёлом состоянии, когда он метался, словно в агонии, пытаясь глотнуть хоть немного воздуха, но тогда он оттолкнул меня и мою помощь, поспешив спрятаться в уборной, чтобы переждать приступ. Я тогда не сразу понял что произошло, пока, сидя вечером того же дня в своей комнате, не сложил детали инцидента, собирая пазл воедино. Я потратил всю ночь, изучая различные источники по теме панических атак, перечитал форумы и истории тех, кто с этим сталкивается постоянно, поняв для себя тогда сам феномен того, что произошло с Минхо. Я попытался осторожно поинтересоваться у него как часто это с ним происходит, на что он дурачливо отмахнулся, мол, да с кем ни бывает, а мне оставалось только наблюдать за ним. В очередях, в окружении с вообще с посторонними людьми, если был кто-то с явным запахом перегара вблизи от Минхо, то его начинало трясти. Сам же он стоял с невозмутимым лицом и его выдавали только сильно сжатая челюсть и едва ли не выпрыгивающие вены на шее. Его дыхание было немного свистящим, а по стиснутым кулакам можно было догадаться насколько тот было напряжён. Казалось, пульс можно было посчитать одним взглядом по ударам его вен, которые выступали в тот момент. Я как-то догадался о том, что его отец - жуткий пьяница, но Хо предпочитал не говорить об этом. Его выдавала квартира, в которой он жил с родителями: въевшийся в стены запах сигарет и перегара на кухне, полупустые и пустые бутылки под столом и на подоконнике, шум гостей-собутыльников за дверью, пока мы с Минхо сидели взаперти в его комнате, пытаясь готовиться к экзаменам. Он часто бывал на больничных и ещё однажды пришёл в школу со сломанной левой рукой. Тогда он сказал, что просто неудачно учился кататься на скейте. С кем? Он ведь ни с кем, кроме меня, не общается. Это было ещё и на первых месяцах нашей с ним дружбы - тогда-то я ему поверил на слово, но теперь мне кажется, что это было последствием потасовки с пьяным отцом. Я вообще не знал, что происходит в его семье, и оставалось только догадываться, потому что сам Минхо ничего и никогда не рассказывал о том что происходит у него дома: как к нему относятся родители, обижают ли они его. У него всегда всё "нормально" на любой вопрос о его делах, и такая скрытность делает его ещё более загадочным, чем он уже есть. Загадочным не в той волнующей манере, когда его хочется разгадать, как замысловатый ребус, а в той, когда его хочется прижать к стенке и заставить признаться, вылить из себя всё скрываемое внутри дерьмо. Минхо тоже умеет врать. И врёт он неплохо. По крайней мере, меня и всех окружающих он с лёгкостью обводит вокруг пальца, пуская пыль в глаза о том, что его жизнь ничем не примечательна и скучна. Правда, верится каждый раз с трудом в его улыбку, в озорной блеск в глазах и шутки. Слишком много тяжести он удерживает внутри - я чувствовал это где-то на подкормке сознания, но боялся об этом распросить, опасаясь того, что он может оттолкнуть меня, и перестать со мной общаться, так как я переступлю его личные границы. И так каждый раз. Когда мы оба покончили со всем и собрались на прогулку, я оставил записку для мамы на кухне, после чего мы вышли из дома, чтобы пройтись по району вдоль улиц. И шли мы молча, изредка соприкасаясь плечами и пальцами друг с другом, что вызывало у меня лёгкое смущение и улыбку, пока Минхо со спокойным лицом смотрел по сторонам. Казалось, что он рад происходящему, но что-то его всё равно ело изнутри. - О чём ты думаешь? - Я первым нарушил тишину, поворачиваясь лицом к другу. - Да так... Ни о чём, - он пожал плечами, как ни в чём ни бывало и продолжил разглядывать дома через дорогу. - Почему ты никогда не признаёшься? - Потому что не хочу, чтобы ты переживал из-за меня, - честно ответил Хо. - Но я переживаю только больше, не зная правду. Мне остаётся только додумывать. - А ты не думай, - он улыбнулся и посмотрел на меня в ответ. - Единственное, о чём тебе стоит сейчас позаботиться - это заживление ран. - Тебя это так беспокоит? - Всё это время. - Почему? - Потому что мне не всё равно. Я остановился и попытался вглядеться в его лицо: выглядел он спокойнее, чем обычно, хоть и взгляд выдавал лёгкую тревожность. - Это только потому, что я тебе нравлюсь? - Нет, наверное, не только поэтому, - снова пожимает плечами, отводя взгляд. - А что это может быть? - Какая-то дурацкая эмпатия? Я будто чувствую то, что чувствуешь ты, и, с одной стороны меня это бесит, а с другой - я понимаю, что ты переживаешь и ка́к сильно в себе запутался. - Ты хочешь мне помочь? - Честно? Я буду счастлив, если с тобой всё будет в порядке. Я поджал губы и опустил голову, невольно окутываясь волной чувств вины и стыда. Я могу пообещать ему не трогать себя, но не могу сказать, что буду в порядке всё время. Минхо не спеша шёл рядом со мной, пока в один момент мы не столкнулись мизинцами, сцепляясь друг с другом. Я готов поспорить, что точно увидел, как кончики его ушей покраснели, пока его лицо стабильно удерживало кирпичное выражение. Его хотелось треснуть. Смущение было явно написано на моём лице, на щеках разлилась красная бегущая строка "мне непривычно, но до одури это нравится", но, если бы не его пунцовые уши, то я бы и не догадался даже о том, что он чувствует. Я ведь так-то и позабыл о тех чувствах, когда мне нравился кто-то, хоть и безответно. Мы так обошли круг и были уже близки к моему дому, где внутри уже горел свет, что оповещало о возвращении мамы. Мы всё ещё держались мизинцами друг за друга и из-за угла поглядывали в одну сторону - сторону моего двора, не обмениваясь ни словом. Я повернулся к Минхо и буквально завис на бликах в его глазах, отражающих свет фонарей под рядами густых и длинных ресниц. До него я и не видел никогда более ясных глаз. Он обратил свой взгляд на меня и улыбнулся. Краешками губ, совсем легонько, едва заметно, но так тепло стало от этого. Я повернулся обратно в сторону дома и тяжело вздохнул - день был весьма контрастным на события. Пока я думал об этом, подводя итоги в своей голове, я почувствовал, как его рука полностью обхватила мою, крепко сжимая. Я посмотрел на наши ладони и поймал себя на мысли о том, что мне нравится то, что я вижу и что от этого чувствую. Каждое прикосновение ко мне было настолько остро ощутимым, будто из раза в раз моя кожа испытывала голод по пальцам Минхо. Это ни с чем и никогда не сравнится, мне кажется, потому что внутри я был уверен, что никто, кроме него, никогда бы не прикоснулся ко мне настолько же тепло и нежно. Мне снова чертовски сильно хотелось поцеловать Минхо, но он вдруг перебил моё желание, а заодно и тишину, своей репликой: - Тебе пора домой, Джисонни. - Да... Мама, наверное, очень устала. - Думаю, всё будет хорошо, м? - Надеюсь на это. - Выше нос, воробушек, - он улыбнулся шире и пригладил мои волосы, заводя их за ухо. - Что? Я похож на воробья? - Мгм. Ты такой маленький, лёгкий... словно пёрышко. Тебя иногда хочется спрятать в ладонях, или посадить во внутренний кармашек и отнести куда-нибудь, где нам было бы тихо, спокойно и просто хорошо нам вдвоём, где не было бы ни родителей, ни одноклассников - ни-ко-го. Только ты и я. Я начал смеяться, смутившись, заливаясь звонким и заразительным смехом, что Минхо тоже рассмеялся, но, как обычно, беззвучно. Всегда хотелось услышать его голос, когда он смеётся. Это казалось таким... будто это нужно было заслужить. Всё же он, и вправду, невероятно красивый. Буквально весь мир вокруг него со всеми закатами и рассветами - меркнет, когда он улыбается. Я не думал в тот момент о том, что я уродлив, по сравнению с ним, нет. Я смотрел на него и видел красоту во всех её смыслах. Я не мог сказать наверняка о том, нравится ли он мне как парень, влюблён ли я в него, но определённо точно я был уверен в том, что Минхо был самым красивым внутри и снаружи среди всех людей, которых я когда-либо знал. Он довольно редко улыбается во все зубы - это выглядит очаровательно. Так бы и смотрел на него, смеющегося, как можно дольше. Едва уловимый момент в жизни, будто северное сияние - настолько его Улыбка была завораживающей. Время будто замедлило свой бег, пока я улавливал взглядом каждую морщинку и тень; каждый блик и движение век. Казалось, я мог бы разбиться влюбиться прямо сейчас. Улыбка плавно сползла с моего лица, а Минхо продолжал смотреть на меня - мы оба задержали взгляд друг на друге, глядя то в глаза, то на губы. Я вдруг потянул его за собой, уводя в небольшой темный переулок, где крепко-крепко обнял его за шею. Я настолько тесно в него впечатался всем телом и своими бедрами, что те горели огнем от задетых ран и от самого́ ощущения быть так близко к нему. Он немного растерялся, но, всё же обнял меня за талию, умиротворённо укладывая голову на плечо. Я чувствовал, как он спокойно выдыхает и как начинал невесомо гладить по моей пояснице, разгоняя стаи мурашек по всему телу. Моё тело легонько вздрагивало от каждого движения его рук на мне. - Я снова хочу поцеловать тебя, - прошептал как можно тише, чтобы услышал только он. - Тогда поцелуй. Не знаю, сколько секунд мне понадобилось, чтобы осмелиться сделать это снова, но я сам сделал первый шаг и сказал о том, чего так сильно хотел. Волнение обдавало жаром, будто в первый раз, но я не хотел просто так отпускать его после того, как он мне это позволил. Я неторопливо прижался к нему губами, чувствуя, как он начинает двигать своими, обхватывая мою верхнюю. И, о боже... Это было слишком. Он целуется так приятно и я надеюсь, что ему также хорошо, как и мне. Возможно, я действительно, плохо целуюсь, это ведь, всё-таки мой второй поцелуй в жизни, и я рад, что он достался именно Минхо, а не тому парню, который мне нравился или кому-то другому. Что-то было своеобразно интимное, таинственное и общее в этом. И он слишком нежен со мной в тот момент: целовал так плавно, неглубоко, забавно задевая кончик моего носа своим, выдыхал горячо, кусал небольно, но до дрожи приятно. Я едва смог от него оторваться и я не знаю, как долго это длилось: минуту, две, может, все десять... Я был готов продлить это ещё на вечность. Просто было такое ощущение, будто время замедлило свой бег, останавливая всё вокруг, делая окружение совершенно неважным. Я всё ещё был слишком близко к нему, тяжело дышал и совсем не хотел отходить от него хотя бы на шаг. Я не хотел отпускать, возвращаться и ломать этот хрупкий мирок, в котором мы находились в тени переулка. Минхо вдруг потёрся, невесомо так, легонько своим кончиком носа о мой и странно, но довольно хмыкнул. - Я могу попросить тебя кое о чём? - Угу. - Ты же выбросишь их? - я сразу понял, что он имеет ввиду. - Но... Как я буду справляться? Мне, правда, легче от этого, - я тяжело вздохнул и прикрыл глаза, сжимая сзади его воротник. - Я понимаю, но, если тебе будет плохо - помни, что у тебя есть я. Просто позвони мне, хорошо? - Минхо скользнул рукой выше и, просунув её между нашими телами, добрался к моему лицу, прикладывая тёплую ладонь к холодной щеке. - Я, нет... я так не могу, - я сильно зажмурился и уткнулся лбом ему в плечо. - Попробуй. Вместе мы со всем справимся, веришь мне? - его голос звучал тихо, но убедительно, немного убаюкивающе. - А ты? - Я снова поднял голову, заглядывая ему в глаза. - Ты позвонишь мне, если тебе будет плохо? Минхо молча ответил на взгляд и тут же опустил его вниз, набирая в лёгкие побольше воздуха через нос. Он ведь никогда не попросит помощи, даже если будет при смерти - я знаю, но.. - Позвоню. Это было так тихо и невнятно, что я едва расслышал. Я стоял напротив него и не мог до конца осознать то, что он буквально переступает через себя только ради того, чтобы я был в порядке. Он. Минхо. Душит собственные принципы, потому что не хочет, чтобы я резал себя дальше. Я... та́к не понимаю, что я чувствую... Но это что-то между восторгом, гордостью и чувством вины. Мои руки скользнули к его щекам, притягивая к себе, я снова целовал его, как можно нежнее и крепче, чтобы он мог почувствовать мою благодарность и всё обожание, что я к нему на тот момент испытывал. И только, спустя пару долгих минут, что мы стояли почти неподвижно, я неохотно оторвался от него, посмотрев ему в глаза. "Мне пора идти" - осталось невысказанным, но понятым по одному только взгляду. Я отошёл на шаг, затем ещё и ещё, плавно отстраняясь от ощущения его тела под своими пальцами, после чего свернул за угол, возвращаясь в сторону своего дома. Я не хотел прощаться с Минхо, потому что боялся, что после того, как мы скажем друг другу "пока", он исчезнет как сон. Но то, что он вселил в меня сегодня, останется со мной ещё надолго - я знал это наверняка.