После мрака свет

      ***       ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ       ***       Утром вторника Питер Паркер медленно разлепляет глаза. На дворе стоит глубокая зима — во всех своих правах.       Он позволяет себе блажь просыпаться неторопливо, потому что на улице стоит та еще холодрыга, и хотя бедняга-обогреватель тужится на полную мощность, этого всё ещё недостаточно. Он просыпается неторопливо, потому что, едва придя в себя, осознает, насколько, в действительности, продрог. А ещё, проснувшись, хочешь не хочешь, а придётся столкнуться с этим новым днём и сопутствующими ему вызовами.       Однако же самая важная причина, по которой Питер Паркер не спешит вылезать из постели, тихо посапывает сейчас у него под боком, и губы против воли растягиваются в улыбке. Видеть Мишель Джонс такой — расслабленной и умиротворённой — как и прежде, кажется чем-то из ряда вон, и всякий раз, осознавая, что теперь он делит с ней всё, включая постель, Питер всё ещё по привычке щипает себя за запястье.       Лёжа на животе и вжимаясь лицом в подушку, он тихонько усмехается, позволяя себе на мгновение просто насладиться комфортом и безмятежностью этого момента. Кто мог бы даже вообразить себе подобный исход ещё несколько месяцев назад?       И всё же оказаться здесь — в этой вселенной, в этой жизни и в этой конкретной постели — это вопрос выбора их обоих — Питера и Мишель. И выбор этот он поклялся себе делать каждый божий день до конца своей жизни.       Ему всё ещё кажется поразительным, что Мишель вообще дала ему этот шанс — что она продолжала давать ему их раз за разом, несмотря ни на что.       Это радует, конечно, и Питер уже в достаточной мере поборол в себе всполохи эгоизма, чтобы не думать об их отношениях исключительно с точки зрения того, что их надо заслуживать. Радует, что, несмотря на все показания к обратному, Мишель продолжает делать выбор в его пользу и работать над этими отношениями сообща.       Радует, что теперь у него тоже есть возможность принимать её любовь и стараться отвечать ей тем же в полной мере.       Питер по натуре своей вовсе не бесшумный человек, но в этот момент он призывает на помощь все свои паучьи ресурсы, чтобы выбраться из постели как можно осторожнее. Ему хочется поцеловать ЭмДжей, снова зарывшись в одеяло, притянуть её к себе и позабыть обо всем на свете хоть на миг.       Но он этого, конечно же, не делает. Сегодня ему есть чем заняться, да и Мишель не склонна страдать от безделья, и с нетерпением он ожидает того дня, когда сможет вернуться домой к своей любимой девушке в самом буквальном смысле этого слова.       Пока же они всё ещё не добрались до этой стадии, но Питер позволяет себе понадеяться — Мишель шевелится самую малость, когда он направляется в кухню, чтобы приступить к приготовлению кофе — что однажды этот прекрасный день настанет.       Пока Питер выполняет свои утренние ритуалы, о которых так грезил в последние месяцы, ему на ум приходят слова Пеппер. А с ними и зудящее чувство в глубине сознания, напоминающее, что ему и правда не помешало бы принять её предложение и нагрянуть с визитом.       Прошло почти шесть месяцев с момента предполагаемого путешествия Питера по мультивселенной, и его уверенность в том, что всё это случилось на самом деле, колеблется день ото дня, даже если он так и не обсудил произошедшее с кем-то, кроме своего терапевта.       Неду известно, что кома была чем-то большим, нежели просто комой, а Мэй, будучи Мэй, ясно чувствует, как нечто для него неуловимо изменилось, и это просто необходимо принять как данность.       Питер больше не опасается, что все они дружно заподозрят его в сумасшествии, и не только из-за того, что терапевту удалось отыскать нужные и правильные слова, а доктор Стрэндж — каким бы раздражающим персонажем он ни являлся — может кое-как подтвердить, что разум Питера пребывал где-то вне этого мира.       Питер не поделился больше ни с кем, потому что рана всё ещё не зарубцевалась и всё это кажется уж слишком личным, будто он ещё не разобрался в случившемся и в том, что узнал о себе и о людях — даже если опыт их и варьировался, в зависимости от вводных данных.       С другой стороны, думает Питер, разливая кофе по чашкам и добавляя то количество сливок, которое предпочитает ЭмДжей, быть может, не так уж и отличаются люди по обе стороны реальности. В том, ином, мире близкие скорбели по Питеру, который так нелепо оставил их в шестнадцать, но здесь им довелось оплакивать в своё время того пацана, что выбрался из автобуса во время экскурсии и влез по дурости своей в битву, к которой не был готов, чтобы погибнуть несколькими часами позже.       А ещё Тони там жив и здоров. Тони, о котором Питер изо всех сил старается не думать — чтобы не дать себе закопаться в этом внутреннем диалоге и привычных уже мыслях о том, что будь он тогда быстрее, сильнее, лучше…       — Вам стоит быть снисходительнее к своему прошлому «я» за то, о чём вы знать не могли, и добрее к своему будущему «я», которое ещё ожидает своего рождения, — постоянно твердит терапевт Элин, когда ему приходится особенно нелегко. И вновь Питер напоминает себе об этом, поднимая взгляд, когда Мишель начинает подавать признаки жизни посреди одеял.       Он наблюдает, как рука её опускается в сторону, и глаза её недоуменно распахиваются, когда она понимает, что его сторона кровати пуста.       И всё же Питер не может сдержать улыбку, которая расцветает на его лице, когда он тихонько кашляет в кулак, и Мишель поворачивает голову в его сторону, заспанная и растрёпанная.       Есть в ней что-то такое неуловимое, что всё его естество преображает до неузнаваемости, делая его мягким, малость застенчивым, и наполняя жизненной энергией.       Когда Мишель улыбается, Питер думает, что из всего, что он когда-либо испытал за свою короткую, но такую истязающую его жизнь, не было ничего, что могло бы сравниться с тем, какой это дар свыше — любить и быть любимым этой невероятной девушкой.       — Ты сегодня рано, — зевая, бормочет она, подходя к нему вплотную, и Питер с улыбкой протягивает ей кофе. Мишель принимает чашку, целуя его в губы, и с улыбкой делает первый глоток.       — Не мог позволить тебе снова надрать мне зад, — шутит Питер, и Мишель смеётся, небрежно прислонившись к стойке плечом.       Питер собственными глазами видел, как огорчилась она, когда обнаружила его отсутствие в кровати, и это, без сомнения, напомнило ей о тех временах, когда он вытворял подобные фокусы в ночи — повинуясь не супергеройскому долгу, отнюдь, а лишь собственному устремлению любой ценой избежать душеспасительных разговоров, пугающей близости и отношений, которые должны были быть приоритетом, а не восприниматься им как должное.       Питер твёрдо вознамеривается никогда больше не допустить ничего подобного (уж попытаться, как минимум), но трудно винить её за прошлые выученные реакции.       Прошло всего шесть месяцев, и Питер знает, что не в состоянии он отменить все те годы, сквозь которые им довелось пройти рука об руку. Но это начало, новый путь, а значит, и новый шанс измениться к лучшему.       И придерживаться этого пути Питер планирует всё то время, пока есть у него такая возможность.       — А у тебя сегодня хорошее настроение, да? В чём дело? — интересуется ЭмДжей, делая ещё один глоток.       — У меня занятие в десять, а после работа в редакции, — вздыхает Питер, прислонившись к стойке, — если бы я только мог заглянуть в лабораторию…       — Тогда ты не сможешь помогать Неду оплачивать счета, — невозмутимо констатирует Мишель, опуская свою чашку, пока Питер корчит гримасу.       — Ты права, просто… это отстой, понимаешь? Я думал, что снова погрузиться в учебу — это будет… ну, круто. Я как-то не собирался повторять базовые курсы, за которые получаю высшие баллы.       — Чтобы заняться чем-то «крутым», надо начать с этих самых основ, — хмыкает Мишель, пожимая плечами, — и Элин, помнится, рекомендовала тебе делать первые шаги постепенно?       — Было дело, — вздыхает Питер, лениво отлипая от косяка, — я просто хочу… погрузиться во всё это в полной мере, понимаешь?       Мишель приподнимает бровь вверх, посылая ему укоризненный взгляд, который заставляет его в жесте капитуляции вскинуть руки вверх.       — Знаю, знаю: я бегу впереди паровоза. Я понял, — смеётся Питер, в очередной раз припоминая слова терапевта.       Занятия в университете, переезд из квартиры Мэй в обиталище Неда — всё это маленькие шаги к созданию новой жизни и нового распорядка для Питера Паркера. Шаги, которые предпринимать нужно постепенно, не сразу, как бы сильно ни хотелось опережать события.       — Я помою посуду, мне просто нужно собраться, — бросает Мишель, убирая кружку в сторону, однако едва только хлопает за ней дверь ванной комнаты, Питер неспешно принимается за мытьё — это меньшее, что может он сделать, чтобы облегчить ей жизнь.       Единственная причина, по которой Питер проснулся так рано, заключается в том, что ему отчаянно хотелось заполучить себе возможность увидеть Мишель до того, как она приступит к работе, учитывая, что он понятия не имеет, сколько времени на самом деле продлится его смена в The Bugle — в зависимости от того, какой запрос будет нынче на Человека-Паука.       Терапевт предложила ему ограничить супергеройство определённым периодом времени, ровно так же, как он это делал, будучи в старшей школе. Жаль только, что трудно было объяснить Элин, что преступники под особенности его расписания подстраиваться обычно не желают.       — Преступники — нет, а вот Питер Паркер должен, — ответила тогда Элина, и Питер хмыкает себе под нос, выливая остатки своего кофе в термокружку.       Теперь, через три недели после начала семестра, он понимает, что и правда лучше начал ощущать и более качественной рефлексии подвергать свою жизнь и отношения, в частности. Обычная жизнь, полная самых обычных житейских радостей и неурядиц — это всё ещё восхитительно.       Идти сегодня на занятие по английскому хочется меньше всего на свете, но таковы требования университета хотя бы потому, что первую попытку сдать этот экзамен он с треском провалил.       Не потому даже, что в принципе не в состоянии был тогда связывать слова в предложения, а просто потому, что начал в то время закидываться шутки ради дешёвым пойлом.       Абсолютно трезвеннический образ жизни Питер ведёт вот уже на протяжении нескольких месяцев, если великодушно закрыть глаза на последнюю попытку заглушить себя алкоголем примерно через месяц после возвращения — будучи полным сомнений о реальности пережитого опыта.       Желание выпить пока ещё никуда не делось хотя бы потому, что время от времени на периферии сознания мелькает привычный страх — жить, строить надежды и планы и подпускать к себе дорогих и любимых людей. Одного только желания измениться, к сожалению, никогда не будет достаточно.       Восстановление — это всегда тяжкий труд. Но Питер старается изо всех сил.       Подобно тому, как он решает, что не имеет права пропускать сегодняшнее занятие (во всяком случае, не по тем причинам, которые он себе называет), Питер думает и обо всём том прогрессе, которого он достиг, и о том, почему прогресс этот не должен вызывать в нём приступы вины за то, почему изначально многое в его жизни складывалось далеко не так идеально. Теперь это, скорей, основа, которая мотивирует его продолжать в том же ключе.       — Вы добились большого прогресса, и это уже о многом говорит, — сказала ему однажды Элин в особенно отвратный день. Их с ЭмДжей угораздило поскандалить из-за какого-то пустяка, потому что отношения не могли заработать как часы лишь от одного его на намерения сделать их лучше. Всё, чего Питеру хотелось в тот момент — это скулить на кушетке своего терапевта, будучи в полном раздрае оттого, что не удастся попросту улететь в закат, преисполненным непреодолимой волей к жизни и надеждами на светлое будущее.       — Вы должны делать этот выбор каждый день, и далеко не всегда он будет таким уж простым, — сказала она ему в тот вечер, — но именно это делает вас живым, Питер. Выбирать каждый божий день и знать, что вы не одиноки в своём выборе.       Элин своей непоколебимой мудростью слишком уж напоминает Пеппер из другой вселенной, потому что эта мысль чужеродна и никак уж не может являться плодом его собственных измышлений. Питер делает глоток кофе, возвращая себя в настоящий момент.       Прогресс всегда был и будет непрерывно длящимся с течением времени процессом, даже если и кажется иногда, что дни, недели и месяцы попросту утекают сквозь пальцы. Долгие годы Питер позволял себе копить и складировать в душе своей тяжесть пережитого, и только сейчас он начинает понимать, сколь важно, в действительности, разбираться с проблемами, а не заниматься трусливым попустительством, закрывая на трудности глаза.       Питер думает, что получил второй шанс — сейчас, через шесть месяцев после одного из самых странных событий в его жизни (это если на секундочку можно себе вообразить, что гибель на чужой планете ему примерещилась) — и размышление это приводит его к пониманию, как же сильно ему повезло.       Он, конечно, не окончил ещё университет, но кто мешает попытаться снова? И вовсе не потому, что такова его внутренняя потребность соответствовать неким социальным стандартам и нормам, а потому, что о поступлении Питер Паркер мечтал ещё задолго до того, как стал Человеком-Пауком — ещё в те годы, когда Бен водил его, малолетку, по кампусу.       Питер разбивал сердце ЭмДжей больше раз, чем может сосчитать, но сейчас он (не без её посильной помощи) изо всех сил старается спасти то, что спасти ещё можно, и выстроить на этом фундаменте нечто новое и прекрасное. Оно того стоит — ради себя самого, ради неё и ради шанса каждый день узнавать, что любовь другого человека не стоит принимать как должное, как и не нужно заслуживать.       Питер подводил Неда во многих смыслах, больших и малых, но он пытается стать ему другом получше — переехал вот, как полагается, а не просто занял свободный диван, в очередной раз злоупотребив его добротой. Питер расспрашивает теперь Неда о его собственной жизни вместо того, чтобы использовать того исключительно в качестве безотказной жилетки для соплей.       Питер некогда пытался заставить Мэй им гордиться и — в его собственном понимании — потерпел сокрушительную неудачу, однако самое время ему прийти к пониманию, что единственное её желание — чтобы он жил собственной жизнью, не пытаясь выстроить из себя кого-то, кем являться не может по определению.       — Ты счастлив? — так она спросила его несколько месяцев назад.       Питер с улыбкой оглядывает квартиру ЭмДжей, держа чашку кофе в руке.       «Я пытаюсь быть счастливым», — думает он.       И этого на данный момент будет достаточно.       ***       Питер прощается с ЭмДжей, ловко притягивая её к себе для поцелуя, в котором она растворяется на мгновение, прежде чем мягко вытолкнуть его за дверь, и он, улыбаясь про себя, направляясь в сторону метро.       В кои-то веки на занятия он прибудет одним из первых, а потому имеет смысл чуть замедлить шаг. Питер ныряет в карман за телефоном и набирает номер, которым пользовался гораздо чаще в последние месяцы. Через пару гудков в трубке отзывается знакомый голос:       — Роудс на связи.       — Вы ещё не сохранили мой номер? Моё сердце разбито, — шутит Питер, слушая, как хмыкает Роуди на другом конце.       — Слушай, я никогда не знаю, чего от тебя ожидать. Вот начнёшь вести нормальную жизнь с нормальными житейскими проблемами, тогда я и буду отвечать на твои звонки, как если бы ты был любым другим контактом в моём телефоне.       — А кто ещё у вас там есть? — спрашивает Питер, приближаясь к станции гораздо медленнее, чем следовало бы любому уважающему себя жителю Нью-Йорка, но желая насладиться моментом, пока есть такая возможность.       — Не твое дело, — со смешком отрезает Роуди, вызывая в Питере новый приступ веселья.       Не то чтобы он бросался намёками, но сейчас просто не может ничего с собой поделать.       — Знаете, если уж вы на полпути, чтобы замутить свидание с одной одинокой женщиной по имени Мэй…       — Питер…       — Думаю, это дает мне право узнать немного больше о том, чем вы занимаетесь, а? Это было бы честно, раз уж вы, в свою очередь, знаете обо мне буквально всё.       Тяжкий вздох Роуди на том конце уж точно того стоит, и Питер, ухмыляясь, произносит:       — Да расслабьтесь, я просто прикалываюсь. По большей части…       — Меньшего от тебя и не ожидал, — снова вздыхает Роуди (и Питер про себя отмечает, как упущена была часть, посвящённая его тёте), — знаешь, мне не помешало бы твоё содействие в Джерси.       — Джерси? — насмешливо переспрашивает Питер, — я из Квинса, забыли? Какого чёрта мне делать в Джерси?       — Может, мне удастся заинтересовать тебя подробностями. Она… достаточно любопытный образчик. Помнишь тот инцидент с терригеном в октябре?       Улыбка Питера чуть меркнет, когда он думает обо всём том беспорядке. Воистину представляется невозможным для них выстрадать себе хоть несколько месяцев покоя даже через пять лет после победы над безумным титаном.       Похоже, вселенную совсем не волнует, какой там у Питера экзистенциальный кризис. В конце концов, теперь он знает, что не является центральной точкой её интересов.       — Я думал, мы всё там прояснили.       — Так и есть, — говорит Роуди, пока Питер разглядывает вывеску метро, — но затем случилось несколько… инцидентов. Я буду на базе в эти выходные. Там и обсудим.       Подходя ко входу в метро, Питер делает себе мысленную пометку, кем может являться таинственная «она», и надеется, что Роуди и правда посвятит его более обстоятельно в детали случившегося, когда он, будучи верным своему обещанию не отталкивать людей, прибудет на базу Мстителей в субботу.       Не то чтобы раньше он был в этом деле хорош.       Но он попытается.       Питер складывает губы в кривоватую усмешку:       — Звучит как план.       ***       В лекционном зале он усаживается на самый задний ряд, потому что место это неофициально закреплено за его скромной персоной с тех самых пор, как он впервые заявился на занятия несколько месяцев назад.       Питер вообще-то самый старший в своей группе, и этого было достаточно, чтобы с первого же дня он невольно дистанцировался от остальных. Порой это задевает. А в остальных случаях ему попросту на это наплевать.       Изо дня в день его окружают все эти восемнадцатилетние юнцы, а сам он повторно проходит курсы, которые однажды уже умудрился провалить. Он мог бы позволить данному обстоятельству нанести сокрушительный удар по его и без того шаткой самооценке.       Но Питер предпочитает этого не делать.       ***       — Привет, — отвечает он на звонок, перепрыгивая через одну ступеньку эскалатора, — как прошёл день яичных экспериментов?       — Ты не поверишь, — смеётся Нед на другом конце провода, — нулевой показатель треснутых яиц во всём классе!       — Да что ты! — Питер восхищенно присвистывает. Он едет на работу (то ещё гадство), но пару минут передышки лучше всего потратить на рассказ Неда о его учениках.       — Знаю, — говорит он, и ухмылка пронизывает саму амплитуду его голоса, — без понятия, как мне посчастливилось заполучить лучший класс во всей школе, но они, чёрт возьми, справились, чувак!       — Честно говоря… — Питер перекладывает телефон из одной руки в другую, — честно говоря, у них лучший просто учитель в штате, так что…       — Фу, — недовольно хрипит Нед, — позвони в скорую, я сейчас захлебнусь этой патокой.       — Пусть это сделает один из твоих гениальных детишек, — добродушно отвечает Питер, — а я немного занят.       — Ах, — понимающе бормочет Нед, — мчишь на тусовку с Великим и Ужасным?       Это не вопрос, потому что Нед и так знает, что он прав, потому что происходит подобное с регулярностью одного раза в неделю, и Питер никогда не перестанет ныть по поводу своей работы в издании, ведь как бы он ни работал над тем, чтобы стать лучшим в мире другом, есть некоторые вещи, справиться с которыми он на данном этапе своей жизни пока не в состоянии.       Ему без устали твердят, что это нормально — делиться своими проблемами, нуждаться в людях — буквально все вокруг. И с некоторых пор он всё чаще сам себя ловит на том, что быть с другими, а не бежать от них без оглядки стало как-то… привычнее, если не проще. В особо хорошие дни он даже может застать на лицах друзей выражение признательности.       (В плохие дни он не видит ничего, кроме стен вокруг себя, и всё, на что он в эти моменты способен — разбирать их буквально по кирпичику, когда хотелось бы разрушить эти стены одним метким ударом).       — Будь готов морально к моему вечернему нытью, приятель, — отвечает Питер на незаданный Недом вопрос, — но пару часов в компании Джея я, пожалуй, продержусь.       — Осторожнее с этим оптимизмом, — хмыкает Нед, потому что за шесть месяцев они снова обучились подобному роду дружеского взаимодействия, — смотри на радостях руку ему не сломай.       — Уж постараюсь, — ворчит Питер, останавливаясь у пункта назначения, — позже поболтаем, хорошо?       Он убирает телефон в карман и, тяжко вздохнув, топает в сторону входных дверей.       ***       День, собственно, складывается в стандартной степени отвратительно — начиная с критики Джеймсона и заканчивая его же ворохом срочных заданий.       Хочется, ох, как хочется вернуться домой, упасть ничком на подушки и проспать часов этак четырнадцать в надежде, лишь бы только не нагрянуло снова предательское желание схватиться за бутылку.       Потому Питер решает вместо этого выпить чашку кофе.       ***       — Вот уж не думал, что ты рискнёшь здесь показаться.       Питер, прокручивая ленту соцсетей у стойки кофейни, вздрагивает от звука этого голоса и медленно оборачивается в сторону Гарри Осборна, ухмыляющегося до ушей за маленьким столиком у стены.       Первоначальная реакция Питера — закатить глаза и усмехнуться.       — С каких таких пор я здесь персона нон грата? — лениво отзывается он, но Гарри, ни малость не уязвлённый его реакцией, вскакивает со своего места и дергает за один из ремней на его рюкзаке.       — Я тоже рад тебя видеть, студент, — говорит он. Бойкий, беззаботный и несерьёзный. Типичный Гарри.       Это шутка, и Питеру это прекрасно известно, но весь день он балансировал на острие ножа, и подобное имеет весьма высокий потенциал довести его до ручки. Чувствуя, как сжимается внезапно в груди, Питер прикусывает щёку изнутри и оглядывается в сторону бариста, который отчего-то медлит с приготовлением его стандартного капучино. Внезапно он испытывает безудержную потребность уйти.       — Не опекай меня, чувак, — Питер бесцельно проводит пальцем по экрану, чтобы занять себя хоть чем-то.       — Чего? — Гарри кажется искренне сбитым с толку, — я вовсе не… слушай, Пит… — он шутливо пихает его плечом, — я правда ничего такого не…       Питер заглядывает ему в лицо, и его собственная незащищенность вызывает в нём куда больше дискомфорта, чем искренность, которую он внезапно обнаруживает в Гарри.       — Честно говоря, я просто немного завидую, — продолжает тем временем тот, — если бы я не спешил так с колледжем, то сейчас не проводил бы бессонные ночи за попыткой переосмыслить свою карьеру, понимаешь?       Питер со вздохом отводит взгляд, с неудовольствием ощущая, как его личные проблемы высовываются из земли, в которую он их закопал.       Вселенная не настроена против тебя. Гарри Осборн вовсе не желает тебя задеть.       — Кажется, это называется кризисом четверти жизни, — ухмыляется ему Питер, усилием заставляя себя обрести контроль над собственными чувствами.       Глаза Гарри загораются, и он хохочет — задорно и от души.       — Разве ты не слышал? Я планирую прожить ещё лет сто, — шумно объясняет он, — далековато от четверти жизни.       — Тогда ты просто излишне к себе строг, — пожимает плечами Питер.       С каждой мимолетной остротой становится чуть проще отмахиваться от крайне назойливых мыслей о том, как зигзагообразно складывается пока его собственная жизнь, и как порой нестерпимо хочется просто лечь и плыть по течению.       Становится проще, когда Гарри со смешком отмахивается, что, мол, кто-то должен сообщить об этом его отцу, напоминая Питеру, что он не одинок в своих проблемах.       Становится проще, когда наконец-то водружают перед ним бумажный стаканчик с кофе, и Гарри предлагает ему посидеть за его столом несколько минут, прежде чем отправиться на работу.       Становится проще.       ***       Вечерами вторников Питер с некоторых пор традиционно уже (спасибо совпадающим графикам) ужинает с Мэй.       Иногда бремя готовки ложится на его плечи, иногда — на её, однако в любом случае они вместе моют посуду и рассказывают друг другу о событиях прошедшей недели.       Бывают дни, когда он по привычке лжет ей и умалчивает о важном, но в этот вторник он обнаруживает себя абсолютно искренним. И он надеется, что ей об этом известно.       После ужина она приподнимается на цыпочки, чтобы легонько чмокнуть его в лоб, а после он, набросив куртку, выходит за дверь, прощаясь с тётей и мысленно давая себе обещание попробовать. Просто попробовать.       В конце концов, его супергеройский костюм непростительно долго пылился в шкафу.       Столько всего решительно поменялось в его жизни за последние месяцы — от каждодневных привычек, которые ему с таким трудом удалось выстроить, до робко намеченных долгосрочных планов — и все же кое-что остаётся неизменным.       Теперь, существуя в плоскости «жизнь Питера Паркера — патрули Человека-Паука» он всякий раз старается выкроить себе минутку, чтобы посидеть в одиночестве и дать своему мозгу импульс к переходу. Потому что эти двое вообще-то один и тот же человек, и Питер начинает осознавать эту простую истину всё более полно с каждым днём, но, как ни крути, а супергеройская жизнь требует совершенно иного набора правил и установок.       Давным-давно — месяцев шесть тому назад — Питер сидел на крыше многоквартирного дома Мэй и думал о вероятности собственной смерти. Смерть, пожалуй, будет слишком быстрой, слишком жестокой и слишком похожей на самопожертвование, чтобы быть справедливой по отношению к тем, кого он оставит позади.       Не думать о смерти вообще не получается, потому что пока Питер Паркер наряжается каждый вечер в красно-синий забавный костюм, его смерть будет относительной неизбежностью. Разница в том, что теперь, будучи преисполненным всем тем знанием, он может осознавать эту неизбежность иначе и пытаться с ней примириться.       Потому что теперь он точно знает, как будет выглядеть наследие Человека-Паука, такое красивое, трагичное и сводящее неподготовленную публику с ума. Но выбор остаётся всё ещё за ним. Питер, как минимум, пытается контролировать свою жизнь, и решит ли он (как один зелёный пацан по ту сторону реальности) положить свою жизнь на алтарь великого подвига, или же этот выбор будет сделан за него, но каждую минуту своей жизни он посвятит отныне добру.       Счастье — концепция сама по себе нематериальная, его невозможно постичь и ещё более невозможно каким-либо образом удержать, но счастье, которое Питер испытывает сейчас, в такие дни, как этот, такое острое и пронзительное как раз потому, что может в один момент закончиться.       И счастье, которое он предлагает своим близким, пока он ещё здесь, не стоит меньше только потому, что его время на этой планете ограничено.       Питер позволяет себе сделать паузу и устраивается на крыше очередного дома, пока солнце медленно закатывается за горизонт, и наблюдает.       Город. Огни. Люди. Небо. Сочный оранжевый, переходящий в индиго.       Он сам.       Питер наблюдает за собой изнутри, и это во многом напоминает ему то, как Бен однажды описал свои отношения с богом. Он с натяжкой может назвать себя таким же верующим человеком, что и его дядя, да и с принятием веры как таковой отношения у него не то чтобы простые, но это позволяет ему, оглянувшись по сторонам, просто жить в мире с собой и с людьми без постоянных попыток занять чем-то иным фокус своего внимания.       Возможно, это само по себе нечто духовное.       Он вертит телефон промеж облачённых в перчатки костюма пальцев и медленно покачивает ногами, задевая покатый выступ крыши, на которую занесло его на этот раз. Питер наблюдает, как запотевают от дыхания его растрескавшихся губ стёкла маски, и думает о течении времени. С ним у Питера взаимоотношения всегда были напряжённые. Он опаздывал, спускал время понапрасну, на глупости растрачивая столь драгоценные моменты с дорогими людьми, и всё же, возвращаясь мыслями к природе и её неизменным циклам, Питер думает, что начал понимать время чуточку лучше.       Он наблюдал, как наступает лето, примерно в то же время, когда начал признавать, что его отношения с алкоголем, вероятно, всегда будут сложными.       Он наблюдал, как окрашиваются деревья ярко-жёлтыми всполохами, когда начал по-настоящему проходить терапию.       Он наблюдал, как в Нью-Йорке впервые за зиму подморозило, когда выехал из квартиры своей тёти и поселился с лучшим другом.       Он наблюдал за ярким белым снегом, серой грязью и промокшими ботинками, когда записался на новый семестр занятий, паникуя по этому поводу настолько, что едва не отменил регистрацию, но затем принял решение попытать счастья ещё один раз.       Всё это — такие крохотные по вселенским масштабам шаги, но реальность, к которой они неизбежно его приведут, отнюдь не эфемерна.       Питер долго глядит на закатное солнце, вертя телефон в руках, и решается-таки набрать нужный номер.       — Питер?       — Э-э… да, привет, — он слегка заикается, упираясь пяткой одной ноги в кирпич здания, чтобы приземлиться, — здравствуйте, Пеппер.       — Здравствуй, Питер, — отвечает она на другом конце провода на выдохе, и Питер гонит прочь мысли о страхе, — рада тебя слышать. Прошло немало времени.       Губы Питера сжимаются, и он бормочет что-то невразумительное в знак согласия.       — Да… так и есть, — кивает он, хотя она и не может его увидеть, — простите за это.       Питер думает, что прошло чуть больше года, когда он в последний раз видел её и Морган на новогодней вечеринке. Если Питер правильно припоминает события минувших дней, он тогда слишком много выпил, ушёл слишком рано и вообще повёл себя наиболее отвратительным образом.       Не вытравить, конечно, тот свой светлый образ, отпечатавшийся прочно в сознании Пеппер, но так хочется верить, что можно хотя бы попытаться это исправить, поэтому, когда она говорит ему, что всё в порядке, он незамедлительно даёт ей понять, что это не так.       Питер тихонько смеётся себе под нос. Не в попытке выглядеть самоуничижительным, отнюдь. Просто так будет честно для них обоих.       — Я хотел позвонить, просто… — он качает головой, — я просто не знаю, как много… если, конечно, вообще… если вам что-то сообщили…       — Никто на тебя не жаловался, если ты об этом, — говорит Пеппер с легким смешком, — но они… они говорят, что у тебя все хорошо. В эти последние пару месяцев.       — О, это так, — охотно соглашается Питер, словно пытаясь что-то ей доказать. Стабильность и устойчивость своего нынешнего положения, как минимум. — Мне уже намного лучше, и… вот почему я хотел… Я не хочу ни к чему вас принуждать, но надеялся, что, может быть, вы и Морган захотите со мной пообедать? Или… мы могли бы отвезти её в то кафе-мороженое, которое ей нравится в Бруклине, или, ну, даже если вы не хотите, чтобы я её видел, что я прекрасно понимаю, мы могли бы просто выпить кофе… вдвоём…       — Питер, — перебивает его Пеппер тихо, но уверенно, — думаю, это отличная идея.       Он сжимает пальцами коленную чашечку, впиваясь ногтями в ткань своего костюма. А затем, помедлив с мгновение, нерешительно спрашивает, чувствуя, как ломается предательски голос:       — Какая часть всего этого?       — Я действительно хотела бы тебя увидеть, — тихо усмехается Пеппер, и сердце Питера наполняется счастьем и разбивается в один момент, пока она не заканчивает простым… — и я знаю, что Морган тоже. Знаешь, она очень по тебе скучала.       — М-м-м, — бормочет Питер, потому что горло внезапно сжимает спазмом, — я… — он сглатывает, — я тоже скучал по вам обеим очень сильно.       — Знаю, — говорит ему Пеппер, — и тебе придётся объяснить ей, что это не её вина. Я хочу тебя видеть, но это должно быть частью сделки, Питер.       Он кивает, зажимая переносицу, чтобы исчезли противные звёздочки перед глазами.       — Конечно, — говорит он так же серьезно, как и имеет это в виду, — мне стоит извиниться.       И давно.       — Она тебя простит.       Питер тяжело фыркает.       — Может, ей и не стоит.       Это слова предыдущей версии Питера, что на мгновение берёт под контроль над его языком и челюстью и выбрасывает в мир эти слова. Питеру эта версия больше не по душе, но он прогоняет чувство досады.       — Ох уж эти супергерои, — произносит Пеппер ровно, но не без понимания, — вечно пытаетесь принимать решения за остальных, да?       — Есть такое дерьмо, — усмехается про себя Питер, — но таково уж наше супергеройское кредо — быть в каждой навозной бочке чёртовой затычкой.       На мгновение он сожалеет, что не подобрал слов помягче, потому что, чёрт побери, он сейчас пытается спасти свой имидж в глазах этой женщины, а мгновение спустя он замечает, как её дыхание прерывается, и она делает судорожный вздох.       — Пеппер? — в нерешительности зовёт он, когда тишина начинает как-то затягиваться, — вы всё ещё там?       Выдох.       — Как ты узнал?       Питер хмурит брови.       — Узнал что?       — Эту… эту фразу, — осекается она совершенно не в свойственной ей манере, — как?..       Питер с усилием воспроизводит в голове детали их с Тони последнего разговора.       Один раз.       Ещё один.       На третьем его сердце пропускает удар.       Словно вечная затычка в каждой бочке с навозом.       — О, — выдыхает он тихо.       — Просто… Тони раньше… — Пеппер прерывает себя на полуслове, но завершать ей и смысла нет, потому что Питер прекрасно понимает, о чём идёт речь.       — Услышал от него, должно быть, — говорит он, зная, что это правда, хоть и в определённом смысле, как и многие вещи в запутанной жизни Питера Паркера, — я, наверно, просто…       — Нет, — категорично заявляет Пеппер, — нет, он… Питер, он начал говорить так только после… после того, как ты… — умер, ага, — ты никак не мог услышать это из его уст.       Пеппер замолкает, и Питер чувствует, как все его попытки выстроить с ней нормальную коммуникацию летят в тартарары. Чёрт, чёрт, чёрт…       — Прошлым летом, — продолжает Пеппер, не давая ему и шанса извернуться, — прошлым летом, когда ты провел неделю в медотсеке…       — Ага, — выдыхает Питер.       — Стивен сказал, что сознанием ты был где-то далеко — говорит она, и он в равной мере слышит в ее голосе слёзы и уверенность, — и на той неделе тебя не было в нашем мире. Это правда?       — Это правда.       Питер говорит так просто потому, что это единственная доступная ему истина, пусть она и несёт в себе прослойку возможной лжи. Все эти месяцы он верил в реальность того места, куда он попал, и тех людей, которых там встретил, но только сейчас, в этот момент, он наконец получает внешнее подтверждение своей правоты.       — О, — подтверждение приходит в прерывистом рыдании, печальном и полном щемящей сердце надежды единовременно, — о, Питер…       — Он любит вас с Морган, — говорит он ей умоляюще, отчаянно желая, чтобы она знала правду, даже если губы его чуть подрагивают при воспоминании о лице Тони в тот момент. Позаботишься о них? Что ж, попытаться он обязан, — он любит вас так… сильно и так безусловно…       Питер больше даже чувствует, нежели слышит из трубки тихий прерывистый всхлип, и это отдаёт болезненным уколом в районе рёбер. Словно бы ностальгия по чему-то, что немногие когда-либо поймут.       — Спасибо тебе, — произносит наконец Пеппер, и звук её дрожащего голоса эхом отдаётся у Питера в ушах. — Я хочу, чтобы ты… чтобы ты тоже это знал, понимаешь? Ты ведь это знаешь, правда? Что он любил тебя?       Питер сглатывает, судорожно сжимая ткань своего костюма.       — Ага, — через силу выдыхает он, — я это знаю.       — И я полагаю… я полагаю, что он всё ещё любит, — продолжает она, — там, где-то… за пределами.       Питер множество времени потратил, размышляя об этом с тех пор, как вернулся. И ему даже начинает казаться, что Пеппер права.       Тони Старк — тот, кого он встретил, помирая от похмелья, на лужайке у его дома, любит его точно так же, как и Питер любит его в ответ, но совсем иначе, чем они оба любят тех, кого потеряли.       Питер знает Тони уже в двух его вариациях и с удивлением обнаруживает, что есть в его сердце место для каждого из них — для любви к ним, самой по себе — всеобъемлющей и неделимой, как и для всех тех нарывов, которыми она заполонила его грудь.       Того Тони, ту Мэй, тех Неда и Пеппер он не знал все эти годы, но, тем не менее, он любит их просто за то, что они были рядом, когда его так жестоко выдернуло из собственной жизни.       — Знаете… а я ведь тоже его любил, — через силу смеётся Питер, — вряд ли я когда-либо вам об этом говорил, потому что… я так на него злился, вы бы знали…       Пеппер хмыкает.       — Полагаю, у тебя есть на то немало поводов, а?       — Есть такое, — выдыхает Питер, — но всё же я его любил. И работаю над тем, чтобы… простить его за всё.       — Хорошо, — уверенно отзывается Пеппер, и нечто неуловимое в её голосе заставляет Питера поверить, что видит она отчётливо, что именно здесь осталось невысказанным — что не смог бы он когда-либо так долго злиться, если бы не любил Тони по-настоящему.       — Хорошо, — вторит он ей, подписывая это неозвученное соглашение между людьми, которые пережили редкостное дерьмо, но стараются держаться.       Питер думает, что это утверждение будет справедливо применить ко всем, кого он любит. Ведь что такое жизнь, если не попытки продолжать, несмотря ни на что?       — Что ж, — Пеппер фыркает, прочищая горло, и сразу же напоминает ему себя прежнюю. (Хотя Питер и рад был повидать её чуть менее собранную и уверенную в себе коллегу), — мороженое — звучит отлично, правда?       Питер смеётся, открыто и искренне, пусть и с толикой меланхолии, глядя на окрашенный в немыслимые оттенки заходящего солнца горизонт, и думает о том, как точно так же выглядит небо в другом городе и в другой жизни над головами других и тех же самых людей.       — Да, — он проводит рукой по лицу, собирая это великолепие на ладони, — мороженое — звучит потрясающе.       Этим зимним вечером солнце медленно закатывается за горизонт, озаряя их лица своими последними тёплыми лучами. Кажется в равной степени авантюрным и невозможным — прожить эту жизнь в полной мере, во всех её красках и во всех её немыслимых перипетиях.       Но Питер твёрдо намеревается попробовать.       Конец.