Триста минут на подумать

В ушах застыл омерзительный писк. Сраженный бессилием и болью, он лежал на спине и справлялся с головокружением, пока его руки, сгорая в незримых языках пламени, были раскиданы в разные стороны и не откликались на приказы. Шифу помнил, как сделал вдох. И помнил, как сжался в комок от криков и картинок, возникших в голове.

— Смотрите… Они отступают! Враг капитулирует, мы победили!

Чен Цзян. Рядовой, что вечно при виде Настоятеля Нефритового дворца прижимал к груди руку и кланялся в пол. Его детский голосок прорезался первым среди всеобщего балагана из криков гражданских, стонов раненых военных и залпов пушек. Какое счастье, что этот замечательный парнишка остался жив.

— Выступаем завтра утром. Будьте готовы к сопротивлению.

— Нет мишени легче, мастер!

— Я за врачом! Никуда не уходите, ждите здесь, п-понятно?

Обезьяна. Он кричал так истошно, что мастер не с первого раза узнал его когда-то пронзительный ребяческий голос.

— Если хотим ускорить ход сражения, нужно как можно скорее прорвать линию обороны здесь, здесь и здесь, — воин с ровной как палка спиной поставил три черных креста на карте, расстеленной на столе. — Мастер Боджи, ваши парни значительно уступают в скорости, но они до последнего крепки и выносливы. Они займутся пехотинцами. Мастер Шифу, вы с учениками обойдете гору с северо-запада и разберетесь с подкреплением. Команда во главе с мастером Чао в это время обойдет лагерь неприятеля с тыла и укрепит ваши позиции. При успешном прорыве встретитесь в долине Скорпиона к началу десятого, — твердой рукой на карте были нарисованы три угольные стрелочки, чьи концы сводились к одной точке — долине между гор. — Зажмем врага в тиски.

Напыщенный тон и смазливое лицо. Генерал Лин. Бесчестный. Сообщник. Предатель.

— Я думал выпить чай. Присоединишься?

— Ну что, мастер, настроены оторваться как в старые добрые?

Образ мастера Чжимина растворился мгновенно. Его поднимали по лестнице. По лицу хлестал ветер. Он сделал рваный выдох. Голоса продолжали наполнять его сознание, они смешивались и наслаивались, но один единственный выход сейчас — это сохранять спокойствие. Вдох.

— Мастер Киан! Мастер Киан, он не дышит!

По. Шифу узнал его голос. Он что, плачет? Что По делает в его голове? И когда… он говорил такое?

— По существу здесь говорю только я! Или вы шевелитесь в темпе вальса и помогаете мне…

Дождь перестал падать на лицо, они поднялись во дворец. Что за тип их сопровождает? Врач?

— Вы же никогда не сдавались так просто…

— Помяните мое слово. Выживем, и я отстраню вас от дел, чего бы мне это ни стоило.

Шаги ускорились, постепенно превращаясь в бег. Его тело затрясло, а вместе с этим испарился образ озлобленного мастера Киана. Уже лучше, голоса становятся тише. Еще раз. Выдох. Вдох.

— Что с ним может случиться? Не смешите, это же мастер Шифу, его везение не знает границ.

— Будь проклят, Шифу! — старый мастер подошел и без всяких церемоний похлопал по плечу давнего друга. — Сто лет тебя не видел, а ты все еще не помер, колдун чертов.

Боджи. Все с тем же грубым низким голосом и старческим смехом, похожим на простудный кашель. Действительно, сколько лет они не виделись после «Хей Дай» — команды подростков-сорви-голов, что отбирали первые места на всех местных турнирах, терзали сердца девчонок и ни во что не ставили соперников?

— Его давно нет с нами.

— Не печалься, шустрый, — бросил Боджи одну из вспомнившихся подростковых прозвищ, разливая вино им по чашкам. — Хотя, мне самому жаль, что так вышло. Старина Угвэй пропустил все самое интересное.

Мастер Шифу поморщился. Что-то глубоко внутри него наотрез отказалось вспоминать Угвэя.

— Нельзя этого допустить. Я должен что-то сделать.

— Но приказ генерала…

— Отставить, солдат, — грозно отрезал старший по званию, сложив в единую стопку все бумажки и громко захлопнув самодельную записную книжечку с картой сражения. — Генерал Лин ничего не смыслит в математике, как и те умы в руководстве, что через запятую перечисляли его подвиги на поле боя.

Сжавшись, рядовой спросил:

— Вы так думаете, командующий?

— Мне не дает покоя предчувствие, солдат, — Хиген впопыхах закрепил наплечники и поправил нагрудник. — Вероятность того, что мастеров Нефритового дворца испепелят под артиллерийским огнем, слишком велика, чтобы начинать обстрел позиций Чжао. Генерал не понимает, что делает, и если оставить ситуацию, как есть, мы лишимся лучших своих сил. С момента гибели Воина Дракона или хоть кого-то из Пятерки нам останется только ждать, когда нас передавят как блох.

В горле рядового Чена образовался ком. Что-то неестественное происходило с вечно миролюбивым и умиротворенным Хигеном. Что-то такое, чего прежде он не замечал. Но Чен, несмотря на страх за собственную шкуру, проследовал взглядом за командиром, взвинченным, как никогда. Тот удалялся из шатра, звякая доспехами и на ходу накидывая на плечи черную накидку.

— Так, вы отправитесь на перехват? — робко спросил рядовой.

— Единственный выход — найти мастера Шифу, — Хиген схватил ножны и на скорую руку прицепил их к поясу. — Я доложу ему обстановку. Он не должен отправлять своих к Чжао.

— Остановите наступление Воина Дракона? — Чен Цзян знал, что в вопросе нет необходимости, но озвучил его, в глубине души надеясь услышать отрицательный ответ. Юнец всем сердцем переживал за командира, что своими благородными действиями навлечет себя последствия. — Или будете препятствовать работе артиллерии, нарушив приказ гене…

Чего следовало ожидать, командующий Хиген резко развернулся и за два больших шага сократил дистанцию с рядовым. Он замер, оказавшись лицом к лицу с парнишкой, что стоял на ватных ногах, но не опускал взгляда, и процедил:

— Господин Чен, — Хиген стрельнул глазами, в которых плясали искорки, и вздернул подбородок. — С сегодняшнего дня запомните то, что я вам скажу, и впредь не задавайте глупых вопросов. Я плевать хотел на приказы генерала.

Тяжелые шаги Вана Хигена и хлопок шторок шатра — последнее, что услышал Чен Цзян перед тем, как остался в шатре в абсолютном одиночестве.

Оставив рядового с языком, зажатым за зубами, командующий вышел на улицу. Как приятно оказаться здесь вечером. Свежесть елового леса пахла мхом, шишками и грибной похлебкой, что варили на костре лучники Гунмэня, и Хиген с удовольствием набрал полную грудь влажного воздуха. Вскоре он глубоко вздохнул и окинул взглядом территорию лагеря. Остановился, когда силуэт мастера Шифу показался вдалеке среди высоких голых деревьев. «Это шанс», — с надеждой подумал он, сделав три резких шага в сторону мастера, но тут с ужасом заметил, что тот больше не один. Словно из тьмы за спиной мастера Шифу нарисовались Киан и Пенг, что за разговором увели Шифу в другую сторону. За спиной зашуршали шторки шатра.

— Командующий Хиген, я хотел сказать…

Чен Цзян сравнялся с плечом волка, что не сводил глаз с мрачных рядов лесной чащи, и лицо его обрело озадаченное выражение.

— Что-то не так? — спросил Чен наполовину шепотом и осмотрелся. — На территории лазутчики?

— Что? А, нет, рядовой Чен, — мягко выдохнул Хиген. Он с чувством проигравшего зашагал к костру, и в мыслях его крутился мастер Шифу, стоящий между деревьев. — Никого там не было.

Не с первого раза, но рядовой начал догадываться, что именно не так с его спокойным командующим. Он неуверенно посмотрел в глубь леса. И, кажется, имя этому явлению — ложь.

Голос волка стрелой вонзился в сознание мастера Шифу. Высокий, широкоплечий парень. Рассерженный, жаждущий справедливости. С ним так и не удалось перекинуться словом.

Мастер Шифу постарался ухватиться за это воспоминание, но что-то, происходившее в мире живых, силой оттолкнуло его назад. Врачи ввели ему первую дозу опиума. По венам растекся обжигающий жар. Выдох. Вдох.

— Мастер Шифу.

— Всем лечь на землю!

В голове прозвучал взрыв. Чао. С ним рядом был Чао. Боги, с ним ведь все в порядке?

— Никогда бы не подумал, что учителем такого весельчака станет небезызвестный бездушный Шифу.

Первые иглы вонзились в его руки. Но боль не прекратилась. Голоса, воспоминания, вспышки, которым не было конца, вытесняли голос разума, и с того момента Шифу, ослепленный и сбитый с толку, перестал понимать, что происходит.

— Из каждой ситуации есть выход, и я хочу, дорогие ученики, чтобы вы запомнили это правило и верили в него лучше, чем во что-либо. Пообещайте, что так и сделаете. Безвыходным называется лишь то положение, выход из которого нам не нравится.

— Я же никогда и ничего у вас не просила, отец…

— Шифу, неужели вы забыли.

— Идем, пора домой.

Бао Гу. Он забирает Тигрицу во дворец.

— Хорошие новости мне сейчас не помешают.

Зенг. Тай Лунг, сбежавший из тюрьмы.

— Откройте глаза!

— Что можно сказать о трупе, господа. Ничего, кроме слов соболезнования.

— У меня очень, эх, плохие новости.

Вечер под персиковым деревом. Мастер Угвэй.

— Но мне никогда не стать таким, как вы!

— Ты должен верить.

Кто-то трясет его за плечи. Выдох.

— Что ты сделал? Что ты сделал? Ничего!

Тай, сломанная нога… Пощечина.

— Откройте глаза.

— Неужели вы сделаете из этого — Воина Дракона?

— Мастер Шифу!

— Вы нас к этому готовили.

— Мастер, вы меня слышите?

— Ты не можешь управлять ее судьбой.

Угвэй… Пощечина.

Вдох.

— Мне не нужны твои извинения.

— Я слишком сильно тебя любил и не видел, во что ты…

Пощечина. Выдох.

— Откройте глаза!

— Сегодня Вселенная послала нам Воина Дракона!

Вдох. Выдох.

С громким десятым шлепком, что пришелся по щеке, он открыл их. Желтый свет, в котором исчез дворец, шатер Хигена и лица всех, кто терзал его разум, ослепил мастера Шифу. Но над ним склонилась тень, и даже не одна. Они закрыли собой незримый источник света и говорили с ним, говорили без умолку, утешали, просили цепляться за голоса и бороться, но через шум в ушах мастер Шифу не соображал, где он и что происходит. По спине бежал холодок. Исходя из ощущений, он лежал в воде, на дне мелкого-мелкого озера, где уровень воды едва доходил до его щек. Мастер моргал промокшими от слез глазами, тупо смотрел перед собой до тех пор, пока пелена на них не растворилась, голоса не затихли и не стало ясно, кто владельцы тени. Когда они с ним заговорили, сомнения отпали окончательно.

— Мастер Шифу, — молодой волк стоял перед ним в воде, опустившись на одно колено. В красных доспехах, обрамленных золотыми узорами и символами императорской армии, виднелись два сквозных отверстия. — Вы нас слышите?

Помутненный взор Шифу сместился влево. В желтых лучах света перед ним предстал тот, чья смерть однажды оторвала кусок от его сердца.

— Здравствуй, дорогой друг, — молвил Угвэй, мягко улыбнувшись. — Не думал, что мы так скоро встретимся.

Мастер Угвэй и Ван Хиген. Они встретили мастера Шифу. Встретили в мире Духов.

***

      Мастер Шифу закрыл глаза и поднес к губам флейту. Пальцы уверенно заняли стартовую позицию для ноты, открывающей первый такт.       «Терпение. Сейчас должно получиться».       Он сделал вдох и замер. Нижняя губа коснулась сухого бамбука. С плавным выдохом прозвучало «ре». Бархатное «фа». Нежное «ре» второй октавы, перетекающее в «до». Неужели у него выйдет? После стольких попыток, обреченных на провал, этот вечер скрасит настоящая музыка, а не симфония из безобразных звуков? От волнения у мастера похолодели кончики пальцев. Вот он, конец такта на низкое «ля». Сейчас он возьмет эту ноту, продержит, всем телом прочувствует ее дрожь. Но вместо ноты раздраженно дрогнуло лишь порядком поседевшее ухо. Руки мастера отстранили флейту. Кто бы мог подумать, что в конце он сфальшивит на целых полтона. Как и в предыдущий раз.       «Безнадежно».       Мастер Шифу опустил инструмент на скрещенные ноги и круговыми движениями пальцев стал разминать правое запястье. Отсутствие практики дало о себе знать. Если руки задерживались в игровой позиции, мышцы неприятно натягивались и ныли, прося расслабления, но ни разминки, ни упражнения на растяжку не приносили былого облегчения. Конечности не слушались хозяина. Пятнадцать минут назад он оставил попытки унять в них дрожь, а с тревожностью, чей шепот стоял в голове навязчивым фоном, мастер вовсе предпочел смириться.       — Все нормально, — сухо повторил он про себя, с бережностью проворачивая кисть. — Нет в этом мире боли, которой я не вынесу. А это… — мастер посмотрел на дрожащие пальцы и резко сжал их в кулак. Дрожь прекратилась, как по приказу. — Всего лишь отголоски ломки.       Ломки. С момента церемонии прощания прошло два с половиной месяца, но сколько раз за это время он произнес это слово? Сотню? Несколько сотен? А фразу о боли, что превратилась в мантру? Тысячу раз? Две тысячи? Несомненно, в том, чтобы поддерживать позитивный настрой, мастер не видел ничего плохого, но когда он замечал, что начинает с этой фразы день, становилось не по себе. Так ли сильно Шифу боялся стать заложником своей слабости, что ежеминутно утешал себя? Или заложником средства, что имело силу исполнить его постыдную мечту: навсегда избавить от боли? Действительно ли гордился он тем, что отказался от опиума?       Мастер помотал головой, прогнав беспокойные мысли. Взяв флейту пальцами и поднеся ее к губами, он сделал глубокий вдох и попробовал сыграть еще раз. Проклятье. Буквально на первой позиции пальцы правой руки полыхнули огнем, а Шифу выронил инструмент и подался вперед, согнувшись в спине. Седые брови нахмурились, он безбожно выругался себе под нос, пока левая рука лежала на колене, сжимая чашечку до пульсирующей боли.

— Есть все-таки доля везения в вашем случае, — лекарь отстранился, закончив с осмотром. — Ваша левая рука получила ожог третьей степени первой группы. Это значит, что происходит омертвение кожи в зоне поражения, образовываются крупные волдыри, а раны покрываются струпом.

— И это лечится? — шептал Шифу, лежа в постели. Полузакрытыми глазами он наблюдал за медленно догорающей свечей, что стояла на его рабочем столе, пустом и вытертом от пыли, и с пугающим безразличием думал, как же у них много общего. Они оба горели. И оба догорают. — Или проще ампутация?

— Ампутация, скажете еще, — хмыкнул лекарь, присаживаясь на стул к Шифу лицом. По привычке его руки скрестились на груди, а правая нога закинулась на левую. — Бесспорно, ампутация — это выход из ситуации, но как по мне чересчур радикальный. Ваши ожоги лечатся. Долго, муторно, но уж точно лечатся.

Шифу хотел было показать свое удивление, будь у него на это силы, но пришлось довольствоваться тем, что есть.

— Как скажете, — мастер удобнее устроился в постели. — Мне остается только верить вам.

— Лечить можно двумя методами: внешним и внутренним, но в вашем случае будет достаточного первого. Я говорю о продолжительной внешней терапии, то есть, об антисептических повязках, повязках с бальзамами. Они способствуют осушению гнойного отделяемого, отторжению струпов, препятствуют интоксикации организма и так далее. Процесс лечения пройдет гладко, если соблюдать график перевязок и беречь силы.

— Всего-то.

Лекарь кивнул, пусть Шифу и ответил с долей сарказма.

— На этапе регенерации будем использовать бальзамические повязки, стимулирующие рост грануляционной ткани. Поврежденные места затянуться и покроются рубцами, но я слышал, что мастера кунг-фу охотятся за красивыми шрамами.

Лекарь молча понаблюдал за Шифу и понял, что дело пахнет жареным.

— Вы только не отчаивайтесь раньше времени, мастер, — сказал он с точной проницательностью. — С лекарствами, что мастер Чао привез вам из столицы, через месяц восстановитесь полностью. В случае осложнений — через полтора. Не говорю уже о голосе, который вернется к вам как только накопите чуть больше сил.

Мастер Шифу вдумчиво смотрел на свою левую руку, как бы сверяя слова лекаря с действительностью. А затем взглянул на правую: страшное месиво из мокрых волдырей и корки, состоявшей из запекшейся крови.

— А что вы скажете насчет этого несчастья? — матер кивнул в ее сторону, не решаясь пошевелить. — С ней дела обстоят хуже, как я понял?

Лекарь выдержал удручающую паузу.

— Видите ли, мастер. Из рассказов ваших учеников мне стало известно, что ваша правая рука приняла основной удар. И, по правде говоря, по ней это замечательно видно. Ожог третьей степени второй группы.

— И уровень повреждений ощутимо отличается, как я… — мастер сморщился от боли, голос его сжался, — сам успел понять.

— Основным отличием является то, что у вас могут быть повреждены не только все слои кожи, но и подкожно-жировая клетчатка. Это соединительная ткань, состоящая из жировых клеток. Основные ее функции — запасание энергии в виде жира, теплоизоляция, создание механической защиты вокруг органов в виде жировой подушки и выделение в кровь ряда веществ.

— И какие же меня ждут последствия? — сдавленно выдавил мастер, откидываясь головой на подушку.

— Нарушение описанных функций и более длительное заживление. Струп на ранах более грубый и сморщенный, а волдыри наполнены кровянистым содержимым. Я бы рекомендовал смешанное лечение. То есть, перед тем, как приступать к повязкам, стоит сперва удалить большую часть некротизированной ткани.

— Хирургией?

Лекарь прискорбно кивнул.

— Именно.

То, как мастер Шифу замолчал, натолкнуло на мысль, что его встревожила эта новость.

— Процедура будет происходить под местным обезболиванием, — поспешил утешить лекарь, — вам дадут определенную дозу опиума для того, чтобы минимизировать дискомфортные ощущения. Все пройдет как нельзя гладко, можете не бояться. Я лично буду руководить процедурой.

— Бояться? Вы, явно, с кем-то меня путаете, — прошептал мастер, подняв болезненные глаза. — Потому что нет в этом мире боли, которой я не вынесу. Не тратьте опиум понапрасну, господин. Лучше скажите, когда мы сможем приступить.

      Казалось бы, с момента, когда ставиться диагноз, путь к выздоровлению проходит проще. Ты знаешь, что тебе делать, и для чего. Терпишь то, что нужно потерпеть. И мастер слушал свой диагноз, вдумчиво кивая головой и отвешивая шуточки, но в душе признавал сказанное приговором. Он не боялся испытаний, что пророчил ему лекарь, и тем более не боялся боли, которую придется стерпеть ради выздоровления. Страх нового рождается на страхе потерять старое. А Шифу с грустной готовностью осознал, что из старого ему больше нечего терять. Он улыбался всем в глаза, но не верил ни в один положительный исход, потому что давно признал руки обреченными. И что судьбой ему уготовано прожить остатки дней беспомощным и жалким.

— Отпад, Шифу! За такое короткое время! — прыгал от радости По, смотря на промежуточный результат лечения. В одну из рук мастер смог самостоятельно взять палочки. — Скоро сможете играть на флейте! И в маджонг! И… И по пельмешке сможете со мной… скоро…

— Да-да, По, — улыбался мастер Шифу, не поднимая от тарелки глаз, — скоро смогу, поэтому мой тебе совет: не пропускай тренировки. Я встану с постели достойным соперником.

      Хоть Шифу говорил неискренне, но «скоро» таки настало. Удовлетворительный результат лечения появился по расписанию через две недели, и вера в лучшее постепенно к мастеру вернулась. Ощутив на вкус уныние во всей красе, Шифу поклялся держаться за нить веры любой ценой, потому согласился на любые методы, способные вернуть его в прежнюю счастливую жизнь. И Вселенная дала ему этот шанс. Напомнила вкус воздуха, к которому стоит стремиться.       Как бы Шифу сейчас не возмущался, согнувшись в две погибели над ноющей правой рукой, он прекрасно помнил тот день, что наступил в его жизни и дал решающий толчок вперед. Он прожил его как прежде после мучительных месяцев, проведенных в постели: самостоятельно оделся и привел себя в порядок, прошелся по двору до кухни, позавтракал. И днем этим, как это ни странно, были его похороны. Только на церемонии прощания Шифу почувствовал себя живым: свободно разгуливающим на своих двоих, не вздрагивающим от боли и озноба, от горячего жжения, которым разражались места ожогов. В те минуты он жил. Лежал в собственном гробу, был свидетелем ужасного события и слушал уйму мрачных слов, но был счастлив от того, что мечта, в которую превратилось желание не чувствовать себя изувеченным, исполнилась. Мастер чувствовал кончиками пальцев бархат, на котором лежал, слышал ровный ритм сердца и теперь искренне верил, что победил смерть.

Тигрица стояла на смотровой площадке дворца и глядела под ноги, прямиком в рощу железных деревьев, что с высоты не казались столь громадными. Не трудно догадаться, к чему был прикован ее взгляд. Поведение Шифу и то, как внезапно он стал пропадать в неизвестном направлении, отняло у Тигрицы право на спокойное существование. И как бы она ни боролась с клятвой не лезть в жизнь мастера Шифу и дать ему покой, волнение исключило из уравнения все установки и обещания. Она во всех смыслах слова шпионила за ним, и шпионила даже тогда, когда прекрасно знала, чем он будет заниматься. Помнится, много лет назад он был на ее месте и наблюдал за тем, чтобы ученица не отлынивала и как следует отрабатывала удары. Теперь же она стояла здесь, наблюдая за ним с тяжестью на сердце, и ничего не могла сделать. Она видела струйку дыма, поднимающуюся вверх, и с каждым прикосновением губ мастера к трубке ощущала укол боли.

— Должна признать, состояние мастера Шифу не дает мне покоя. Ему не становиться лучше? — из голоса Тигрицы исчезла надежда. Она стояла перед лекарем, что готовил ему все новые трубки со сладким тошнотворным запахом, и с грустью понимала, что вопрос риторический. — Совсем?

— Мастер Тигрица, поймите, — мягко сказал лекарь, не поворачиваясь к ней, — ситуация мастера Шифу довольно сложная. Времени, чтобы восстановиться, нужно куда больше, но мастер делает все, что в его силах, и справляется с испытанием. Поверьте мне, если сможете. Однако сейчас мастера мучают страшные боли. Они настолько сильные, что выжимают из него все соки. Опиум — единственное спасение, за которое мастер Шифу держится. Он обезболивает и успокаивает, и вы можете не переживать насчет дозы. Я распределяю ее так, чтобы мастер перестал мучиться, мог спокойно засыпать и выходить на улицу, то есть, делать то, что ему привычно.

— Но опиум… Я слышала об этом лекарстве страшные вещи, я слышала, на что способны мастера кунг-фу, которые долгие годы…

Заботливая ладонь коснулась ее сильного плеча.

— Ну же, мастер Тигрица. Вашему учителю без надобности принимать опиум столь долго. Спрячьте подальше от его глаз свое беспокойство и облегчите ему жизнь, сделав вид, что не замечаете. Вот увидите, это предаст ему сил.

— Но что если я не могу…

— А если не можете, — так же мягко продолжил мужчина, — то перестаньте шпионить исподтишка и побудьте со своим отцом. Я уверен, в данную минуту он очень в вас нуждается.

— Я не знаю, — выдохнула Тигрица, смотря на это кошмарное количество опиумных трубок. — Просто не знаю.

Вот и сейчас, смотря с высоты на качающиеся кроны, Тигрица не знала, нужна ли она там, внизу. Нужна ли тому, кто нуждается в помощи, но никогда ее не попросит.

      Факт остается фактом. Мастер Шифу был близок к поражению дважды, и проиграл бы он не кому-нибудь, а собственному безрассудству, если бы в какой-то момент не опомнился и не столкнулся полусонными глазами с отражением в зеркале. Тогда он в шоке подскочил с кровати, сметая с пути одеяло, и подбежал к зеркалу на трясущихся ногах. Шифу схватился за раму, поворачивая зеркало на себя, и его сердце пропустило удар. С необъяснимым ужасом в глазах и на лице мастер таращился на свое отражение и упрямился как мог, отказываясь верить в то, что видит. Он коснулся пальцами впавшей щеки, наблюдая, как безбожное отражение повторяет за ним, и внутри него что-то оборвалось.       — Что же я наделал…       Мастер стоял посреди своей спальни, словно громом пораженный, и недоумевал, когда же он успел растерять все то великолепие и величие, что даровали ему годы, проведенные в бою и тренировках. Как из продолжения Угвэя и наставника, что воспитал настоящих легенд, из него получилось вот это? Изящные и сильные пальцы превратились в старческие, что без лекарств и опиума ходили ходуном. Спина, ранее выдерживающая сто ударов розгами, теперь гнулась под весом скелетообразного тела. Бледность и бесцветная шерсть обрамляла безрадостное лицо. На мир смотрели глаза с красными сосудами, лопнувшими от недосыпа. Под ними красовались отеки и мешки, огромные, как у пропитого пьяницы. Что самое ужасное, ко всему этому Шифу побледнел и изрядно потерял в весе, а когда он провел пальцами по холодному лбу и всмотрелся получше в отражение, растворяющееся в вечернем мраке, то опешил, обнаружив броские проплешины в рядах белой шерсти.       Вместо мастера Шифу, некогда грозного и привлекательного, тогда он увидел жалкое создание, помешавшееся на опиуме и безболезненном существовании, забытье. Но пути другого не существовало. Мастер многим пожертвовал, чтобы поверить в свое выздоровление. Пожертвовать привлекательностью — меньшее, что он потеряет в этой борьбе. Его следующий шаг — не потерять от боли рассудок и дойти до конца, и только принимая опиум появятся шансы добиться желаемого. И он принимал его, собственными глазами наблюдая за тем, как разрушается помпезность его имени, меркнет блеск в глазах и осыпается шерсть, но в то же время проживая день за днем, шаг за шагом двигаясь к цели — вылечить руки. Легче стало мгновенно. В одну из ночей мастер проснулся, чтобы уталить жажду, и с восторгом заметил, что его кожа перестала гореть. Руки больше не мешали ему спать.       Теперь же покалеченное опиумом тело было только радо стараться. Что бы он ни делал, дрожащие руки, ноющие суставы и литры пота не давали разуму убежать от правды, желания и мыслей, возвращающих его в те мгновения. Дым, отключающий боль, желание жить, возрождающееся из пепла. Мастер почувствовал его сладкий вкус на языке, но потом нещадно сжал запястье в пальцах. Тупая боль и уличный воздух отрезвили разум.       — Соберись.       Он в ответе за слова, сказанные в глаза врачу.

— Другого пути нет, господин Яоши, — жадно выхлебав стакан воды, выдохнул Шифу. — Я должен от него отказаться.

Мужчину, что копошился в травяных настойках, сказанное порядком озадачило.

— Очень неожиданное рвение, мастер. А вы уверены, что справитесь?

Самим вопросом лекарь поставил под сомнение данное решение. Несомненно, лечение как таковое подходило к концу: были проведены все необходимые операции и курсы перевязок, приняты снадобья и предусмотрены все меры для дальнейшей реабилитации. Но не прошло и полдня, как трубки с опиумом лежат нетронутые, а самочувствие Шифу и то, с какой скоростью оно меняется, уже давало о себе знать. Его бросило в пот, а вдобавок к дрожи и ломоте по телу пробудилось неутолимое чувство жажды.

— Боли еще не отступили, вы же снова перестанете спать, — Яоши с ужасом наблюдал, как мастер становится сам не свой после первой пропущенной дозы, и поспешил озвучить главные аргументы, — это плохо скажется на заживлении ваших ран.

— Посмотрите на меня, — с дрожью и ненавистью в голосе сказал мастер, который бился в легком ознобе, — посмотрите, во что я превратился по собственному безрассудству.

— Вы боритесь с тем, что многим не по силам.

— Если мне хоть сколечко важен путь, который я прошел, чтобы стать тем, кем являюсь, я немедленно должен отказаться от опиума, господин Яоши. Позвольте мне хотя бы попробовать, пока не стало слишком поздно.

— Но он лишает вас страданий, — Яоши, искренне не понимая причину внезапной паники, не оставлял попытки донести истину. — Да, возможно, при некоторых дозах вы чувствуете, как он вас обездвиживает, но возможность здраво мыслить остается с вами. Если вы беспокоитесь, что разовьете зависимость, то можете прекратить это делать. Я ведь контролирую вашу дозу!

— В том-то и дело, господин, — обреченно выдохнул Шифу, качая головой, — что вы давно ничего не контролируете.

Выражение лица Яоши переменилось, руки в белых рукавах обмякли и опустились. Когда до него дошла истина и осознание того, что происходило за его спиной, он повержено опустился на стул.

— Что же вы наделали, Шифу… Что же вы наделали… — повторил он шепотом.

      Позади горяче-холодные вспышки и озноб, потеря аппетита и веса, боли в мышцах и суставах, очередные проблемы со сном, перепады настроения и блеф, но мастер не отступится. Он убедил врача, что сможет справиться своими силами, что он сильнее последствий. Убедил, что готов отказаться от опиума. И по сей день мужественно держал свое слово.       На идеальную игру Шифу не рассчитывал. Но то, что происходило с его пальцами, вызывало возмущение. Они мало того, что не слушались, но еще и быстро выдыхались, отчего сыграть мелодию до конца превратилось в непосильную задачу. Мастер еще раз поднял флейту и с выдохом сыграл «ре». Он переставлял пальцы с отверстия на отверстие, с аккорда на аккорд, выпускал из губ воздух, что превращался в ноты, фальшивые и дрожащие, но сливающиеся воедино. В сей раз звучало куда лучше. Мастер Шифу доиграл первый такт, закончив его чистым «ля», и начал новый такт красивой нотой «соль». Но мелодия, которую Шифу так отчаянно пытался воссоздать, совсем не была похожа на «Восхождение Угвэя». Скорее на жалкую какофонию из тонов и полутонов, смесь неуверенных легато и бемолей, извлеченных по инициативе нерасторопных пальцев, и очень скоро мастера охватила тоска. Произведение искусства, которое он написал после смерти учителя Угвэя, осталось в далеком прошлом, в былых временах, когда его руки были мечом и щитом и не имели ничего общего с обгоревшим поленом.       На втором такте мастер сдался. Когда-то медленный темп в этом отрезке не поддался пальцам, и теперь успешно сыгранная «соль», что должна была ручьем перетечь в «ля», возвратиться в «соль», а после через «фа» обратиться в стартовую низкую «ре», запнулась на полуслове. В мыслях начался кавардак. Он знал ее на зубок, в каждую ноту вложил часть своей души, но сейчас сидел под деревом при свете единственного фонаря и не мог продвинуться дальше десятой ноты. Возможно, так на него влиял вечер. Мастер покинул свою комнату и скрылся в роще железных деревьев у дворца сразу же после того, как прозвучал горн, а Пятерка и По поспешили на ужин. С того момента прошло порядка шести часов, и Шифу несказанно радовался тому, что впервые за долгое время смог остаться в одиночестве и провести холодный мартовский вечер в одном из своих любимых мест.

— Шифу, ну наконец-то, — мастер Угвэй оставил палочки в тарелке и проводил взглядом ученика, всего смятого и будто вывалянного в грязи. Совсем юный парень, еле волоча за собой ноги, дошел до стола и опустился напротив черепахи. — Ты пропустил ужин. Я попросил подать его, когда ты вернешься. — Угвэй с интересом наклонил голову, разглядывая внешний вид молчаливого Шифу. — Где же ты был все это время?

— В роще, мастер.

— В роще?

Парень сонно покивал и подпер голову серым от пыли кулаком.

— Учился играть. Чтобы никто не слышал.

Мастер Угвэй удивленно посмотрел на малую панду.

— На флейте? Правда, Шифу?

      Конечно, правда. У Шифу не было иного выхода. Он подводил Угвэя неумением контролировать свой нрав, и когда мастер понял, что медитации бессильны в его возрасте, пришел к ученику с просьбой сыграть что-нибудь на флейте. Пожав плечами, Шифу ответил, что не умеет и не желает уметь играть на ней, так как музыка для воина кунг-фу — это отвлекающий фактор, мусор, занимающий мысли. Но Угвэй неотступно стоял на своем странном поручении.

— И все же, Шифу.

Угвэй мягко улыбнулся, вручив ученику тонкий бамбуковый инструмент: совсем не дорогой, но имеющий достойное приятное звучание. Шифу поднял недоумевающий взгляд с флейты на учителя, но не смог прочитать на его лице ничего, кроме немой просьбы. Тогда Шифу неумело поднес флейту к губам, не будучи даже уверенным, что держит ее правильно, и выдохнул воздух в узкое дульце. Лица слуг, подметавших двор, свело от звона скрипящей высокой ноты. Они застонали и схватились за головы, за изнасилованные уши, и Шифу резко остановился, когда сам не выдержал этой пытки. Лицо мастера Угвэя скрасила улыбка. Будто прозвучавшая чудовищная недо-нота была лучшей в его жизни.

— Музыка — хрупкое и тонкое искусство. Его не возьмешь грубой силой, с которой ты привык добиваться всего, чего пожелаешь. Не волнуйся, если что-то не получилось. Несколько часов тренировок выровняют твое дыхание, а руке подарят легкость.

Пропустив напутствие мимо ушей, Шифу настойчиво протянул флейту обратно Угвэю.

— Спасибо, конечно, мастер Угвэй, за вашу непоколебимую веру в меня, однако я и еще пара присутствующих полны решимости, что музыкант из меня тот еще.

В подтверждение словам слуги дворца начали смеяться и поддакивать.

— В мои намерения не входит сделать из тебя музыканта. Хотя, право, твой слух стал бы неплохим фундаментом для подобного начинания.

— Спасибо, мастер, — сдерживая раздражение, ответил Шифу. Почему-то к комплиментам в адрес его ушей и слуха он питал особенную неприязнь. — Но я, пожалуй, откажусь.

Шифу повторно протянул флейту, и во второй раз столкнулся с полным нежеланием Угвэя забирать инструмент обратно. Тогда он за мгновение прозрел и тут же спросил:

— Вы же не хотите сказать, что уже все решили вместо меня?

— Ты вспыльчив, Шифу, очень вспыльчив. Нужно научить тебя контролировать свой гнев, а раз уж медитации и дыхательные практики тебе не по душе, музыка станет временным выходом из положения, — мастер Угвэй стал спускаться по ступенькам. — Она и покажет тебе, как контролировать силу.

— Но вы же специально воспитываете во мне силу, мастер Угвэй! — посмотрев вслед учителю умоляющими глазами, Шифу до треска сжал в кулаке флейту. — Я же должен, в конце концов, стать мастером!

— Это правда, но ты упускаешь одну маленькую, но очень важную деталь.

— И какую же? Ту, которую и предстоит узнать игрой на флейте? — бесился воин, гневно расхаживая по крыльцу.

— «Мастер», дорогой Шифу, — Угвэй повернулся, — это не только про силу тела. Но еще и про силу духа.

      Научиться играть на флейте для Шифу значило научиться владеть собой и перестать бить кулаком по дереву после каждой мизерной неудачи. Играя, он был вынужден контролировать каждую мелочь: позу, в которой сидел, ритм вдохов и выдохов, движение пальцев и течение нот, смешавшихся в голове. Шифу учил их строгую последовательность. Механически отыгрывал паузы и длительности, опираясь на мысленный счет и сухую математику. Но Угвэй хотел не этого, не точности мастера кунг-фу и не напора молодого воина.

— Меня не интересует мелодия, которую ты без ошибок читаешь с листа, — Угвэй сел в позу лотоса на том же самом деревянном крыльце. — Также мне не мила музыка, где присутствует чужая душа. Она не становится менее красивой, вовсе нет. Но от нее мое сердце не трепещет, а все почему, как ты думаешь? Потому что мне хочется послушать тебя, Шифу.

— Но это занятие просто душит меня, мастер! — кричал мальчик, стоя на коленях. Его кулаки, избитые и исцарапанные, прижимали к груди флейту, а на глазах дрожали капли слез. — Я не могу жить со связанными руками, не могу так бездарно тратить время! Я хочу сражаться, но вы же ни на шаг не подпускаете меня к оружию! Моя мечта стать учеником и мастером, достойным вашего имени, а для этого мало одной игры на флейте, прошу, мастер, сжальтесь! — Шифу сложил в поклоне руки и опустился чуть ли не до пола. — Я готов поклясться, что буду держать себя в руках, что буду вести себя сдержанно, но прошу, позвольте пройти в тренировочный зал!

При виде картины, где гордый и независимый подросток прижимает лоб к земле и чуть ли не раскаивается, Угвэй испустил тяжелый и долгий вздох.

— Ты недооцениваешь то, чем занимаешься, — сказал он, слегка разочарованно. — Пусть сейчас ты этого не видишь, Шифу, но флейта уже подарила тебе многое. Ты стал спокойнее, терпеливее и…

— Но я хочу стать выносливым и сильным! — громко перебил Шифу. Он поднял голову и сел на пятки. — И сильным настолько, чтобы я мог кулаком разбивать глыбы, чтобы мог бежать быстрее ветра и ломать пальцами стрелы, чтобы был мастером, с которым все считались, чтобы я мог… мог… Сразить кого угодно и поднять кого угодно!

— Даже большую панду?

— Да хоть две большие панды!

— Но сила без знания, когда ей пользоваться, не приведет тебя к цели. — Угвэй вытянул посох и подцепил его кончиком опущенный подбородок Шифу. Темные брови мальчика дрожали, но он со всех сил сдерживал слезы. — Дорогой Шифу, я помню, как кунг-фу тоже душило тебя однажды. Но ты нашел в нем отклик. Твое тело нашло отклик, но не душа. Просто не будь так скуп, дай ей чуть больше времени.

      И Шифу играл. Играл до тех пор, пока поза лотоса не стала удобной. Пока пальцы не стали невесомо порхать над инструментом и осторожно ложиться на игровые отверстия. Пока голова не перестала кружиться от переизбытка кислорода, пока навсегда не умолк голос счета. И у него получилось. Шифу научился совмещать удовольствие и музыку, нашел отклик, позволивший ему медитировать, не медитируя. Его душа наконец-то нашла отклик.       Собравшись с мыслями, мастер приготовился сыграть еще раз.       «Последний раз. Пора возвращаться во дворец».       Шифу сделал вдох и поставил пальцы.       «Указательный палец на фа. Средний на ми. Безымянный на ре. Не думай об опиуме. Вдох. Выдох».       По тропам густой рощи полилась мелодия. Мастер сыграл первые два такта в полной тишине. Начал третий, когда послышались шаги. К четвертому тропу устелил свет второго фонаря.       — А-а-а, прелестное «Восхождение Угвэя», — блаженно протянул мягкий мужской голос где-то вдалеке. — Довольно трудно не узнать эту мелодию. Она долго тебе не давалась, помнишь? Я постоянно просил тебя сыграть, а ты без конца вредничал.

— В другой раз, Чао.

      — Она не готова, Чао. Я не держу темп, Чао. Я не дописал концовку, Чао! — дразнился ящер, после чего начал кашлять и вежливо извиняться. Ему самой природой было велено не дотягивать до басов, на которых с юности разговаривал Шифу.       Мастер Шифу опустил флейту и поднял голову. С осанкой, что не искривила война, его старый добрый друг поднимался по узкой каменной лесенке, которую давно поглотила природа. Ее ступени стерлись и покрылись мхом, через трещины пророс сорняк. Но Чао шел, не обращая на внимания на камни, путающиеся под ногами, и ветки кустарников, что разрослись в разные стороны. Его худое лицо застыло в гримасе, с которой он долгие годы дразнил давнего друга, а в руках, скрывшихся за длинными рукавами гранатового кимоно, болтался фонарь и переполненная корзина. Ее стенки местами выгнулись наружу под давлением содержимого, а прямоугольная крышка подпрыгнула, не сумев закрыться до конца.       — Я много лет не слышал твоей флейты. А ведь все почему? Потому что мы допустили немыслимую глупость служить в одном органе. Не находишь? Что не встреча, все разговоры по делу, что не съезд, все собрания да совещания, — мастер Чао улыбнулся. — Но я безумно рад, что ты снова играешь. После всего, что было, наверное, сложно вернуться к правильной позе и технике, но ты не станешь отчаиваться, правда же? Музыка, что ты посвятил мастеру Угвэю, одна из лучших из твоего репертуара, и я очень хочу услышать ее вновь.       Когда ящер преодолел последнюю ступень и вышел на истоптанную тропу рощи, его лицо переменилось. Шифу смотрел на него глазами вора, которого поймали с поличным.       — Шифу, будь ты милосерден, — оторопев, протараторил озадаченный Чао, — ну что за взгляд? Я не вовремя пожаловал? Или тебе уже настолько невмоготу видеть кого-то из совета?       — Я всегда рад вас видеть, мастер Чао.       Шифу знал, что его выражение лица сейчас — объективно потешная картина, но ничего не мог с собой поделать. Реакция опытного воина не вернулась к телу после больничного, отчего любой шорох мог застать врасплох или неприятно удивить.       — Но сейчас ночь, а это роща железных деревьев. Вы и корзина — действительно последнее, что я ожидал здесь увидеть.       — Не льсти моему умению эффектно появляться, ты знаешь, что оно у меня прихрамывает.       — Будем откровенны, на обе ноги.       Мастера засмеялись, на мгновение затмив очаровательное пение сверчков.       — Ох, Шифу, — по истине счастливо вздохнул Чао, — ты себе даже не представляешь, какое порой удовольствие наблюдать тебя в хорошем расположении духа.       — Я прекрасно провел вечер, — как бы в объяснение добавил мастер Шифу. — А в компании с вами он пройдет еще прекраснее.       — Я польщен, но давай договоримся. На сегодня никаких «вы» и никаких «мастеров».       Шифу хотел было что-то возразить, но не успел.       — Мы здесь одни, — Чао демонстративно осмотрелся. Он брел по тропе среди могучих деревьев и, кажется, не находил ничего прекраснее этой благодати. — И прежде всего мы друзья.       Как бы лихорадочно ни работала голова, Шифу не нашел контраргументов. Обращение к Чао на «вы» и с приставкой «мастер» вошло в привычку, чей возраст перевалил за третий, а может и четвертый десяток лет. И если Шифу считал это частью манер, признаком уважения и почтения, то Чао же наоборот. Он обозначал границы между работой и личной жизнью с завидным рационализмом и все еще не мог привыкнуть, что Шифу временами настолько бессилен перед воспитанием.       — Забудем о титулах на сегодня.       Мастер Чао остановился в нескольких шагах от Шифу и поставил фонарь на недавно проклюнувшуюся зеленую траву. В ту же секунду он запрокинул голову и набрал полную грудь воздуха. В душных и суетливых городах, таких, как Гунмэнь, совсем нет времени смотреть на звезды.       — В долине Мира восхитительные вечера, — сказал он откровенно и продолжил созерцание.       По правде говоря, Чао и не помнил, когда проводил время вот так: стоя под открытым небом без единой мысли в голове. События произошли так быстро и в то же время тянулись так долго.       Когда закончилась война, Чао думал, что не выдержит бесконечного наплыва поручений сверху и в итоге тронется умом. Эти бесконечно долгие месяцы службы текли в недосыпе, нервотрепке и голодовке, и ученикам Чао оттого казалось, что учитель ходит на взводе вне зависимости от обстоятельств и времени суток. И если правительство еще понимало, что Чао не разорвется между делами страны и хлопотами своего храма, то товарищи по несчастью думали иначе. Мастера из совета требовали от главы поддержки в виде воинов, способных сопроводить караваны с целебными снадобьями и защитить лекарей от набегов бандитов. Они хотели стабильности и материальной помощи, ведь их мастера вернулись покалеченные и в ожогах, а запасы спирта, мазей и опиума иссякали на глазах.

— Да вы же просто меня не услышали! Они…

— Я тоже сыт по горло обещаниями чиновников, — отрезал Чао, сжимая за спиной кулаки. — Меньше недели назад я добивался того же, что и вы, и уж поверьте, мне ни чуть ни легче от мысли, что вашим парням пришлось так несладко. Сражение в долине Скорпиона всех нас коснулось.

— Но у вас есть спирт, эфирные масла, иглы и опиум в отличие от храмов, что приняли первую ударную волну, — крокодил помахал перед Чао культей вместо правой кисти и улыбнулся. — Посмотрел бы я на вас на нашем месте.

— Я знаю не хуже вас, мастер, что вы правы, — Чао холодно смотрел в глаза Боджи, не замечая культю. — У нас есть масла и опиум. А еще двадцать четыре юноши, которых по частям собирали на поле боя. Вы вернете мне их в обмен на то барахло, что вы перечислили?

— Мне жаль, мастер Чао, — сбавил пыл мастер Боджи. — Несмотря на то, что мы сильно пострадали, погибших в наших рядах нет. Однако я вынужден просить вас об этой милости. Правительство сократило поставки медикаментов для восстановления армии. А теперь посмотрите на меня и скажите, — крокодил в кимоно смотрителя северо-восточного храма склонился над ящером. Его правый глаз был замотан окровавленной тряпкой. — Разве справедливо в первую очередь заботиться о тех, кто для победы ничего не сделал?

      Так один клубок проблем сплелся с новым, и во всю эту квинтэссенцию из раненых солдат и послевоенной суматохи с двух ног ворвался Шифу со своей героической кончиной. Месяцы без сна и отдыха наслоились на дни безутешной скорби и молчания, которые в свою очередь едва не закончились приступом бешенства или каким-нибудь инфарктом, ведь Шифу, чтоб он был здоров, подонок, обвел вокруг пальца если не половину страны, то целый совет сердобольных мужчин. И если половина этих самых мужчин была еще достаточно молода, чтобы поседеть от ужаса, то вторая за день превратилась в стариков с дергающимся глазом. И Чао стал одним из них.       Небо утратило свое великолепие, когда вниманием Чао овладело какое-то движение справа. Он опустил голову и увидел, как Шифу смахивает с коленей кусочки земли и сконфуженно поднимается на ноги.       — Друг мой, не утруждайся.       Чао говорил со всей присущей ему любезностью и добротой, но как только обнаружил демонстративное невыполнение просьбы, рассердился не на шутку.       — Слушай, ты принципиально злишь меня своим упрямством?       — Я принципиально не хочу приветствовать вас, распластавшись на…       Ладонь Чао опустилась на худое, но крепкое плечо Шифу. То напряглось, намереваясь противостоять натиску.       — Не зли меня, — тихо процедил Чао, чтобы звучало доходчиво, — бога ради.       С тяжелым и полным недовольства вздохом Шифу сдался. Он нахмурил брови и сел в прежнее положение, скрестив ноги в позе лотоса и сложив ладони перед животом. С ровной спиной и явным повиновением настоятель Нефритового дворца ждал продолжения тирады от старшего по званию, но Чао, похоже, по-настоящему не злился. Он поставил корзину и кивком головы указал на место рядом с Шифу.       — Разрешишь присесть?       После секундного замешательства мастер Шифу пожал плечами.       — Пожалуйста.       Чао откинул подол кимоно и опустился по правую руку от малой панды, не посмотревшей в сторону ящера. Трава была мелкой, сухой, но зеленой и мягкой, и Чао совсем не огорчила мысль о свежих не отмывающихся пятнах на штанах или земляных разводах на подоле, которые обязательно появятся, стоит ему встать. Его руки расслабленно скрестились на груди, ноги вытянулись, а спина так удобно устроилась на стволе железного дерева, что Чао давно не чувствовал себя так хорошо. И хоть между ним и Шифу повисло удрученное молчание, ничто в этом мире не мешало слушать, как стрекочут сверчки и тлеют свечи внутри рядом стоящих фонарей.       Прохлада мартовского вечера сменилась удушьем, и Шифу не удержался от неловкого покашливания, чтобы разбавить тишину. Он отложил подальше флейту и, подцепив пальцами чабань с чайным сервизом, потянул его на себя. Чао краем глаза наблюдал за тем, что делает Шифу, и не стесняясь удивлялся чудесам, на которые способен этот мир. Несмотря на то, что руки Шифу еще заметно подрагивали, они двигались уверенно и почти что с былой легкостью. И хотя воспоминания о тех днях, когда сам Шифу признавал свои конечности безнадежными, свежими ранами гнездились в памяти, Чао гнал их прочь и повторял, подобно молитве, что страдания друга остались в прошлом.       — Да, Чао, он справился, — одними губами прошептал ящер, пока Шифу заканчивал разливать чай, — всему миру на зло.       Не успел Чао смазать с лица меланхоличное выражение, как Шифу повернулся и вопросительно на него посмотрел.       — Все в порядке? — спросил он с догадливой усмешкой.       — Конечно, нет, — Чао положился на свою театральность и не прогадал, когда увидел перемену настроения собеседника и его приподнятую бровь, — сердце кровью обливается, когда смотрю на эти утерянные драгоценные капли.       Шифу изумился пуще прежнего и обратил взор на чашки. Чао же так переволновался, что едва не сгрыз себя за эту фразу, брошенную в адрес неосторожности Шифу и его дрожащих пальцев. Подумать только, эти руки возродились из пепла, сделав невозможное, за что Чао секунду назад искренне радовался, но какого-то мимолетного смущения хватило, чтобы без колебаний плюнуть другу в душу.       Момент самобичевания Чао прервал фруктовый запах и Шифу, любезно подсунувший к ящеру поднос.       — Шифу, знаешь, прости меня, — поспешил промолвить Чао, пока смущение не связало язык. — Я не подумал, что сказал.       — То-то я не знаю, — голос Шифу звучал задорно. — Но прошу, давай забудем. Составь компанию, раз уж пришел.       Чао взглядом обвел усмехнувшегося Шифу и наклонившийся чайник в его руках. Мастер наливал свою порцию.       — Как раз тот, что ты любишь, — Шифу с легкой улыбкой посмотрел на ящера. — Ты же не откажешься от возможности согреться из-за одной неуместной фразы?       Поняв, что друг над ним по-доброму издевается, Чао расслабленно выдохнул и поддержал его басистое хихиканье, улыбнувшись краем губ.       — Не откажусь. Долина Мира восхитительна, но мартовские вечера здесь все те же: холодные и ветреные.       Высоко над головами мастеров зашуршали кроны деревьев. Как и предсказывал Зенг, к вечеру умиротворенную тишину долины заменит свист ветра.       — И мне после стольких лет городской жизни нелегко ужиться в горах.       Бережно обхватив горячую чашечку, Шифу поднес ее к пересохшим губам. Слуги принесли ему чай минут десять назад, но он играл так увлеченно, что напрочь забыл о возможности смочить горло.       — Что ж, — начал Шифу, чтобы хоть как-то сдвинуть разговор с мертвой точки. — Раз пожаловал, вещай. Прибыл недавно? Днем тебя не наблюдал.       — Час назад приехал.       — И впервые так поздно. Панда и Пятерка встретили тебя должным образом?       — Обо мне позаботились, — в интонации Чао слышалась благодарность. — А ребят я застал во дворе, они ожидали мой приезд ровно в той же степени, что и ты.       — Что ж, их неведение простительно.       — Ты бы видел их счастливые лица, — Чао непроизвольно улыбнулся, вспомнив встречу с Пятеркой и Воином Дракона. — После стольких месяцев восстановления и реабилитации они возобновили тренировки. Представить страшно, как их все это время терзало желание хорошенько размяться.       — О, я знаю.       — Знаешь? Насколько мне известно, тебя не видели во дворце больше шести часов. Тигрица обеспокоена, сказала, ты ничего не ел.       — Она права, — сказал Шифу, сделав глоток. — В последнее время я часто пропускаю ужины.       Мастер Чао тоже прильнул к чашечке, но потом выпучил глаза и восклицающее поднял указательный палец.       — К слову, об ужине! — допив, сказал он. — Я же чуть про него не забыл.       Ящер поставил чашку на подставку и с явным энтузиазмом потянулся за корзиной. Он поставил ее перед Шифу и снял крышку. Наружу вырвался пар и запах дворцовой еды.       — Конечно, Шифу, с твоей стороны было весьма опрометчиво полагать, что я ни о чем не узнаю, — твердил Чао, осторожно вынимая содержимое корзины и раскладывая его на мягкую траву. — Но мне тут птичка напела, что как только я уехал, ты спрыгнул с нормального питания на чай, воду и яблоки, так что…       Чао с довольной лыбой поставил перед Шифу миску с тушеными овощами, миску с острой лапшой и блюдце со сдобными булочками, а после заглянул в голубые глаза, что вылезли на лоб.       — Ты будешь вынужден терпеть мою компанию пока не поешь нормальной еды.       Шифу сжался от смущения, да так, что визуально стал в два раза меньше, и забегал глазами по заполненным тарелкам.       — Булочки можешь не трогать, коль за фигурой следишь и хочешь женщинам нравится, но лапшу и овощи чтобы через полчаса я уже не видел.       — Чао… — Шифу забывал слова на ходу, особенно после умопомрачительной штуки про женщин, которой уже сто лет от роду, но чтобы не выглядеть идиотом, пришлось говорить дальше: — вовсе не стоило, я в любом случае собирался возвращаться во дворец и…       — Не стоило позаботиться о своем друге, который сидит весь день голодный? Ты серьезно? — Чао улыбнулся и стрельнул глазами в миску с овощами. — Уплетай давай, пока не остыло.       Шифу хоть и пытался скрыть, что у него отняло дар речи от смущения, но его детский растерянный взгляд и опустившиеся кончики ушей показали все переживания, как на раскрытой ладони. Удивляясь самому себе, Чао почувствовал, как его грудь согрело тепло ностальгии. В годы их юности смутить Шифу удавалось только Зинши, и Чао помнил, как вел с ним негласную войну за количество раз, когда Шифу съежится или почувствует себя не в своей тарелке. Стоило признать, что молодой посыльный и воин нашли сомнительный повод для гордости, но сейчас как нельзя приятно вспоминались времена, канувшие в лету.

Ящер переступал порог кухни, устало закидывая на плечо белое полотенце. Мастер Угвэй помотал его, как в последний раз, и Чао полз из тренировочного зала с единой мыслью: умыться и завалиться на кровать. Он прошел к столу, за которым с самого утра Шифу читал свиток с высказываниями Конфуция, и обвел осуждающим взглядом нетронутую тарелку.

— И чем же тебе булочки не угодили?

Отпив чай с соответствующим выражением лица, Шифу ответил что ни есть профессорским тоном:

— Булочки для слабаков, что хотят отрастить пузо. А я не слабак.

— О, да, понятно, — устало пробормотал Чао, бросив полотенце на спинку стула. Он как сонная муха подошел к печи, которую еще предстояло разжечь, и принялся переливать деревянным черпаком воду из бочки в железную тару. — Небось и пузо тебе ни к лицу.

— Ты как всегда прав, — не отрывая глаз от бумаги, ответил Шифу. — Дряблые лапы и нелепое брюхо обезображивают. А я хочу нравиться женщинам.

— Нравиться женщинам? — удивленно прыснул Чао, аж повернувшись. –Дружище, прости, но не с твоим характером.

— А что вдруг стало не так с моим характером? — Шифу оставил свиток, чтобы долить себе еще чай. — До сегодняшнего дня тебя, например, все очень даже устраивало.

Чао помедлил, но ненадолго.

Это был первый раз, когда он стукнул друга черпаком вне тренировочного зала.

      Переборов ураган эмоций и волнения, Шифу расслабился и взял в руки миску с овощами. Кто-то позаботился о том, чтобы принесли его любимые, с соевым соусом и семенами кунжута, но Шифу даже не стал об этом думать, чтобы не провалиться под землю, так сильно зашкаливал уровень неловкости.       Узрев собственными глазами, как Шифу орудует палочками в тарелке с цукини, грибами и двумя видами перца, Чао невольно расслабился. Друг сыт и обеспечен компанией на вечер, значит, миссия «старшего, брюзжащего и опытного» увенчалась успехом.       Ухо Шифу вздрогнуло и повернулось в сторону дворца. Чао выпучил глаза и начал осматриваться.       — Да ты шутишь. Здесь же никого нет.       — Сражаются на шестах, я слышу удары, — прожевав, ответил Шифу как ни в чем ни бывало. — Они жуть как отвлекают.       — Всегда поражал твой слух.       — И раздражал не меньше. Помнишь, как Угвэй поднял нас в пять утра на лекцию… — Шифу пощелкал палочками, пытаясь вспомнить ее название, — вот на какую, ты не скажешь? Тогда была ранняя осень, солнечно, но жуть как холодно, а мы в первом составе «Хей Дай», нам лет по восемнадцать…       — «Нападение и защита» называлась тема, — безрадостно дополнил Чао, чья память разблокировала нежеланное воспоминание. — И я, кажется, знаю, что ты, негодник, хочешь мне припомнить.       Мастер Шифу рассмеялся.       — О, да, Чао, нам обоим есть что припомнить! Годы «Хей Дай», пожалуй, лучшие в моей жизни.       — Но эта история уже не смешная, ты же понимаешь? — напирал Чао абсолютно серьезно.       — Я понимаю то, почему ты с тех пор так печешься над репутацией. Ведь если я кому-то расскажу, скажут же, что выпил лишнего.       Чао нахмурился.       — Я не сделал ничего такого.       — Ничего? — брови Шифу поползли вверх. — Это говорит глава совета мастеров? Да ты же, самое великолепие, с заспанной мордой и перекосившимся кимоно ковырялся в зубах палкой, пока Угвэй распинался об атаках и контратаках!       — А сам? — парировал ящер, уперев свободную ладонь в колено. — Мало того, что лег за полночь, так еще и проспал на крыльце половину лекции. Как ты в принципе что-либо увидел? Тебе же солнышко в глаза светило, еще не пожелтевшими листочками прикрылся!       — Чао, я услышал, в том-то и дело! Ты не покладая рук трудился, за это стоит отдать должное, друг мой.       Ящер посмотрел на жующего Шифу с нескрываемой угрозой.       — Но об это никто не узнает, тебе ясно?       — Что тебе нет равных в манерах? О, да, Чао, никто не узнает! — мастер закинул в рот сладкий перец и музыкально им захрустел. — Ты ведь снова пригрозишь мне треклятым черпаком, а я жуть как боюсь черпаков и потому не стану трепать языком.       — Тарелку с булками видишь?       — Ясно, как днем.       — Она в тебя полетит.       Оценив масштаб угрозы, Шифу покачал головой.       — С такой задачей справиться непросто, но я приму вызов.       — Должно быть, тебе уже гораздо лучше. Решиться на бой с тарелкой это рискованное мероприятие.       — Да, мне лучше, — кивнул Шифу. — Как видишь, могу позволить себе прогулки без сопровождения и уж тем более, когда мне грозятся расправой булочками с сахарной присыпкой — страшнее участи и не придумаешь!       — А теперь серьезный вопрос.       Мастер Шифу пожал плечами.       — Я весь во внимании, Чао.       — Что ты скажешь мне насчет опиума?       Шифу сделал паузу с едой, так как перцы нещадно жгли ему горло, и сделал глоток остывшего чая. Столь простой рабочий вопрос вызвал у него смущение.       — Ну… Я знаю, что такое опиум.       — Вот только не валяй дурака, — настоял Чао. — Ты понял, о чем я спросил. И ты знаешь, что будет, если я не услышу правду и ничего кроме правды.       Шифу поставил пустую чашку на чабань и вздохнул.       — Скрывать нет смысла. Бывает, что мыслями я… — мастер подумал, как бы правильно выразиться. — К нему возвращаюсь.       — «Возвращаюсь» понятие растяжимое. Давай ты будешь со мной до конца откровенным, дружище.       — Хорошо, я не могу выбросить его из головы, — раздражительно ответил Шифу, пристально посмотрев на Чао. — Это ты хотел услышать?       — Не неси чушь, — осадил Чао, но после сразу смягчился. — Ты долго принимал его, навязчивое желание вернуться — естественно. Сейчас ведь ты держишься? Совсем не принимаешь?       — Совсем.       — Даже перед сном?       — Ни одной затяжки за семь дней.       — Замечательно. Но жди, что еще семь ты гарантированно будешь лезть на стены.       Так как Шифу расправился с овощами быстрее, чем полагал, он и не заметил, как сменил пустую тарелку на новую, накрутил лапшу на палочки и с восхитительным чувством наполненного рта засмотрелся в миску. Его взгляд утонул в неспешно колышущемся содержимом.       — Зачем ты пришел, Чао? — серьезно спросил Шифу, как только проглотил. Голова его не повернулась, а желание дурачиться улетучилось так же быстро, как и возникло. — На самом деле зачем. Проблемы в совете? Что-то случилось?       — Разве что-то должно случиться, чтобы захотелось…       — Чао.       — Молчу.       Некогда дружеский разговор неожиданно сошел на нет. Воспоминание, болезненное и горячо нелюбимое сердцем ящера, возникло перед глазами.

В освещенный факелами шатер вошли двое. Десятки голов в шлемах и без, в перевязках или с опознавательной лентой на лбу, повернулись на звук тяжелых шагов. Мастера Пенг и Боджи, несмотря на травмы и хромоту, твердо прошли вперед по ковровой дорожке и синхронно стали на колено, склонив головы. Военачальник и правая рука Императора в одном лице, что восседал во главе круглого стола для переговоров, молча поприветствовал обоих.

Когда воины встали и выпрямились, крупный бык с перекрестным шрамом на все лицо поднял руку развернутой ладонью вверх. Мастер Чао, чье место за столом, наполненном позолоченными чашами с вином, подразумевало место по левую руку от военачальника, достал из запахнутого кимоно свиток и с поклоном вложил его в ладонь. Развернув бумагу, военачальник перевел на нее пристальный взгляд.

— Мастер Пенг, — сказал он холодно в мертвой тишине и поднял голову. — Я вас слушаю. Можете приступать.

Чао переминался с ноги на ногу, напряженные плечи были подняты вверх. Его взволнованный взгляд блуждал по неузнаваемым лицам коллег. Перед ним стояли постаревшие за две недели мужчины и юноши, они казались совершенно незнакомыми, ведь даже позы их лишились чего-то знакомого: военной выправки, элегантности, грации. Кто-то, скуля под нос, опирался на костыль, потому что у него не было половины ноги. Кто-то с шипением прижимался рукой к плечу товарища, потому что не мог самостоятельно стоять из-за головокружения. Кому-то нечем было прижиматься, ибо рук не было совсем, и такой воин, как правило, не издавал ни звука и отсутствующим взглядом смотрел в пол. Сам Чао с благодарностью думал о своей удачливости. В бою он отделался контузией и парой неглубоких порезов, потому принципиально стоял, невзирая на боль в ранах, подобно натянутой струне.

Исследовав каждый ряд от начала до конца, а потом провернув эту процедуру дважды, мастер с дурным предчувствием на сердце понял, что не обнаружил никого из тех, кого искал. Затаенное дыхание Чао привлекло внимание Чжимина. Он стоял рядом с перемотанным плечом и костылем подмышкой — Чжимина ранили прямиком в колено во время освобождения Цзы, но во время разговора военачальника и Пенга не осмеливался задавать свой вопрос даже одними губами. И без ответа было понятно, что с главой совета что-то не так.

С поднятой головой и расправленными плечами первый советник мастера Чао продолжал отчет о потерях китайской армии и совета мастеров.

— В лесу в восьми ли отсюда были обнаружены тела командира Широ и десяти его стрелков. Также неподалеку, примерно в пятидесяти шагах, нашли пропавшего гонца из его же подчинения. Парень в тяжелом состоянии, на его голове открытая рана, но лекари делают все возможное. Обстоятельства смерти Широ и стрелков выясняются. У разведки есть предположения, что их убили за попытку дезертировать, однако я лично, господин, готов оспорить эти утверждения. Командира Широ выставили в дурном свете, а причина его смерти кроется не в попытке покинуть поле боя.

Военачальник давил на окружающих гнетущим молчанием. Он прошелся взглядом по списку из имен членов совета и солдат при военном звании, что отвечали за определенные сектора, отряды, операции и ведение войны в целом, и с грустью отметил, что через каждое восьмое-десятое имя стоял один, а то и два знака вопроса. Они свидетельствовали о том, что с указанной особой нет контакта, а достоверная информация о нем отсутствует.

Мастер Пенг тем временем продолжил:

— Командир Гуан, как мы и предполагали, был ранен и своевременно госпитализирован. Мастер Цзихао после стычки с некромантом потерял сознание, он пролежал в груде веток около суток, его уже нашли.

— Хоть какие-то хорошие новости, — буркнул военачальник, глядя в список. — Что мастер Инь? Не нашли?

— Мастер Инь пропал без вести, вместе с ним четверо его учеников. Также ведутся поиски мастера Лоана и заместителя генерала Лина, оба исчезли при неизвестных обстоятельствах, когда отправились в гущу сражения в долине Скорпиона. Вероятнее всего, они погибли на поле боя, господин.

Пенг встретился глазами с Чао. Второй стоял, утратив цвет лица, но не опуская головы. Глава совета жуть как боялся, что имена тех, кого он безуспешно искал, вот-вот будут озвучены Пенгом во всеуслышание.

Бык на секунду оторвал глаза от свитка и остро посмотрел на Пенга.

— Мастер Пенг, а что сообщает разведка…

Конец вопроса мастер Чао уже не слышал, пусть и стоял чуть ли не плечом к плечу с военачальником. Перед его глазами застыл туман, а горло сильно сдавило, словно из шатра выкачали воздух. Чжимин легонько толкнул его локтем, молча спрашивая, все ли нормально, однако Чао утвердительно закивал головой. Нет причин беспокоиться, твердил себе ящер, в особенности за Шифу, который не явился, хотя должен был стать первым из присутствующих. «Все в порядке, он просто задерживается», — абсолютно спокойно думал Чао, делая над собой усилие. По его затылку скатывался пот, хотя на дворе стояло прохладное утро двенадцатого ноября. — «С ним ничего не могло случиться. Граница у Цзы, там было много наших. Его видели целым и невредимым, он обязательно появиться. К тому же, случись чего, По и Пятерка непременно дали бы знать». Раздумья Чао прервались, когда слух резануло знакомое и не менее важное для него имя.

— …разведка и группировка из Цинхай также сообщили новые сведения о теоретическом местоположении командующего Вана Хигена, господин, — отчеканил уже Боджи, когда Пенгу разрешили пройти к столу и занять свое место.

Бык одобрительно кивнул головой, разрешая продолжать.

— Они, а также некоторые рядовые командующего, утверждают, что в последний раз Вана Хигена видели несколько часов назад, в ночь с одиннадцатого на двенадцатое ноября в тылу воинов Нефритового дворца.

Военачальник, в чьи суровые глаза не решалась смотреть половина жителей Китая, резко оторвал их от списка и, как будто одумавшись, прошелся по лицам присутствующих. Не веря происходящему, он встал со своего места и огляделся еще раз. Убедившись, что написанное не вяжется с реальностью, он в последний раз заглянул в список, а после выстрелил свирепым взглядом в мастера Чао.

— Мастер Чао, вы убеждены, что предоставили мне актуальную информацию?

— Абсолютно точно, господин, — поклонился ящер, чей голос не выдавал ни грамма беспокойства. — Если вас беспокоит отсутствие мастера Шифу на собрании, знайте, что я тоже весьма поражен этим. Однако мастер Шифу цел и невредим и просто задерживается. Сектор предместья Цзы — нелегкий, вероятно, там произошли непредвиденные обстоятельства. Уверен, мастер объясниться о причине опоздания как только объявиться.

Снаружи шатра послышался бег.

— Мне превыше всего не хочется огорчать вас, мастер Чао, — сочувственным голосом сказал мастер Киан, что стоял напротив, по правую руку от военачальника. — Но что-то мне подсказывает, что мастер Шифу не из тех, кто опаздывает.

Спустя секунду в шатер влетел гонец. Он задыхался и хрипел, однако все равно упал на колено и склонился. Все присутствующие оживились, военачальник вышел из-за стола и направился к гонцу.

— Докладывай.

— Ван Хиген найден мертвым, господин! Зарезан в спину, умер от потери крови! — надрывно протараторил юноша, не поднимая глаз. — Воин Дракона нашел его в груде тел на месте последнего сражения, медики отправлены в тот сектор. Также стало известно, что…

— Где мастер Шифу? — выкрикнул военачальник и выступил вперед, не выдержав медлительности юноши. Присутствующие интуитивно расступились. — Где он, черт тебя побери?

— С Воином Дракона и Неистовой Пятеркой на том же месте, господин. Поисковый отряд с медиками и воинами отправлен к ним на выручку. Как стало известно, мастер Шифу при смерти.

Последнее, что Чао отчетливо помнил, это руку мастера Чжимина, схватившую его под плечо. Все, что происходило после, плыло, как в дурмане.

      Сделав глубокий вдох, мастер Чао вернулся в реальность. Ощутив жгучее желание объясниться, он заговорил с тихим голосом:       — Еще полгода назад я хоронил тебя, помнишь?       — Ты хоронил меня, а потом обвинил в чудовищной шутке. Однако я спасал тебе жизнь.       — Я знаю, Шифу, — протянул Чао, который искренне устал утверждать это из раза в раз. — Правда знаю. Но скажи, разве то, что я вдвойне переживаю за тебя после случившегося в ноябре, нисколечко не оправдано?       Чтобы не выглядеть в разговоре смущенным мальчишкой, Шифу продолжил наматывать лапшу.       — Оправдано, не спорю.       — И еще ты знаешь, что все полгода я приезжал во дворец исключительно, чтобы тебя поддержать и проведать.       — Прискорбно, но мы с тобой выросли быстрее, чем хотелось, — мастер отвлекся, чтобы налить себе и гостю еще чай. — И я знаю, что ты со мной согласен, и более того, ты не винишь меня за то, что я позабыл глубину нашей дружбы.       — Ничего ты не забыл. Просто ты — Шифу, а это многое объясняет.       Чао выдержал паузу, полагая, что Шифу что-то добавит или откроется ему, но когда столкнулся с холодным равнодушием, решил попросту сменить тему.       — Предлагаю обсудить новости, пока они не вылетели у меня из головы.       Шифу, вернувшийся к лапше, одобрительно закивал головой, не имея возможности ответить в процессе пережевывания. Чао тоже, чтобы не отставать, взял свой чай и прихватил с тарелки Шифу одну аппетитную булочку.       — Его Величество хотел отправить гонца, но я заверил, что у меня будет возможность передать тебе лично.       — Сообщение от Его Величества, надо же, какой сюрприз. И что же там? Меня все же отстранили от дел? — когда Чао не засмеялся, Шифу обрел серьезное выражение лица. — Или что-то стало известно по делу мною горячо любимого Киана?       — Закончился последний этап судебного разбирательства по твоему делу и делу Вана Хигена, — Чао сделал короткий глоток. — Вину генерала Лина доказали. Его разжаловали, а у единственного сына конфисковали все имущество. В совете ходит мнение, что для генерала это чересчур щедрое наказание.       Мастер Шифу и виду не подал, что как-то рад решению суда.       — Я того же мнения.       Не это Чао ожидал услышать, замерев с булочкой, не долетевшей до рта.       — Тебе известно что-то еще?       Шифу пожал плечами, пережевывая.       — Это настолько очевидно, что в какой-то степени смешно. Наместник провинции Гуандун долгие годы враждует с семьей Лин, и я, что ни странно, располагаю этими сведеньями со времен юности Тай Лунга. А так как уважаемый Киан — далеко не последняя персона в тех краях, генерал планировал заручиться его поддержкой, а после устранить господина Дзяня, чтобы посадить на место наместника своего сына.       — И все по доброте душевной? — Чао задавал вопросы быстро и методично, дабы впитать в себя как можно больше информации. Правда вот, думать о том, что для этого ему приходится сидеть, как недалекий, с чашкой и сахарной булкой, не хотелось от слова совсем.       — Доброте душевной? Такими качествами ты наделяешь убийцу Вана Хигена?       Под звук агрессивного втягивания лапши в полоски рта, Чао издал раздосадованный вздох, и такой длинный, какой только мог себе позволить.       — Ничего-ничего, Шифу, — Чао перевел взгляд на аппетитное содержимое своих рук с целью не испепелить им неразумного друга, — если будет угодно судьбе, я поживу еще чуть-чуть и докажу тебе, что не будь у меня такого положения в совете, с убийцей Вана Хигена я бы разобрался лично, — помедлив, Чао продолжил менее уверенно. — Если Киан действительно имеет ко всему этому отношение.       Шифу чуть не подавился от услышанного. Впервые за весь вечер его возмущение стало столь масштабным, что сформировавшийся вопрос сам вылетел наружу из рта, битком набитого лапшой:       — Ты издеваешься надо мной?       — Отнюдь нет, — серьезно ответил Чао, едва сумевший разобрать сказанное.       Мастер Шифу опустил тарелку на скрещенные ноги и выставил перед Чао свои руки — в грубых рубцах и неровных швах.       — А теперь скажи, — прожевав, затараторил он. — Что еще Киан должен сделать, чтобы ты увидел очевидное? — мастер резко опустил ладони и упер их в колени, склонившись к ящеру. В голосе мастера появилась жесткость. — Даже генерал Лин, в чьей преданности ты был так уверен, ради сделки и собственной выгоды передал командование над своими псами в красных мундирах. Намеренный обстрел артиллеристами отряда Чжао. Намеренный обстрел ребят Хигена с целью оставить его в гуще сражения одного. Представление, устроенное на моих похоронах, попытка забрать у меня учеников. Что еще тебе нужно? Возможно, мне стоило не быть таким мягкосердечным и дать предателям покуситься на тебя, дабы ты, старина, не был так нерешителен?       Ящера порядком оскорбило то, с каким тоном это было сказано.       — Мне кажется, ты забываешься.       — Нет, это ты забываешься, — пониженный голос Шифу звучал по-настоящему угрожающе. Он склонился и ткнул пальцем в грудь ящера. — Я за словом в карман не полезу. Киан тебя обходит, как наивную девчонку, и раз уж ты пришел сюда на правах друга, будь добр, наберись дружеского снисхождения и выслушай, когда я твержу, что ты идиот.       Шифу убрал руку и выпрямился. Ящер поежился от прикосновения малой панды, но как бы ему ни был неприятен этот жест, он понимал, что Шифу прав. Членство в совете так и не научило ящера видеть намерения коллег насквозь.       — Ты говоришь об отряде Чжао, — спокойно начал Чао, возвращаясь к теме. — Не кажется ли тебе, что невозможно глупо со стороны Киана обстреливать Пятерку и тем более Воина Дракона, если в его дальнейшие планы входило избавиться от тебя и взять над ними управление?       — Он пошел на риск, — Шифу хотел было резко схватить палочки и доесть несчастную лапшу, но правая рука неприятно заныла. — И риск бы ему окупился, если бы Пятерка получила ранения, но выжила. Стало бы ясно, что я плохо распоряжаюсь воинами и ссылаю их на гибель, а значит, меня можно устранить за совершенное преступление. Все куда запутаннее, чем кажется, — разобравшись с палочками, Шифу намотал на них лапшу. — Мы с Кианом давно не в радужных отношениях.       — Не помню, чтобы у мастера Шифу хоть с кем-то было радужно, — деликатно заметил Чао, взяв чайничек и свою пустую чашечку.       — Ты забыл одного брюзжащего ящера, — не менее деликатно сказал Шифу. — Он достаточно высокого роста, излишне манерный и тактичный, а еще пролил горячий чай прямо мне на…       Чао опустил глаза и с тысячей извинений отпрянул от Шифу. На внешних стенках чашечки ящера виднелись мокрые дорожки, на кромке донышка свисали не сорвавшиеся капли, а ее содержимое весело плескалось через край. Чао со всей ловкостью, что позволяли ему руки, поставил чайник на чабань и бросился к корзине за салфеткой.       — До чего докатился, несусветная неосторожность! — сетовал ящер, протирая мокрую посуду. — Шифу, прости мою нерасторопность, у меня весь день сегодня с рук все валится! Как твоя рука? В порядке? Я не сильно…?       — Жить буду, — Шифу принял салфетку из рук Чао и прислонил ее к месту, где, явно, появиться еще один небольшой ожог в коллекцию. — Так что там с этим… — всеми силами Шифу пытался вспомнить, на чем прервался их разговор, чтобы не дать Чао пуститься в самобичевание, — с показаниями против Киана?       — А что тут говорить, — купился Чао, печально выдохнув. — У монахов Киана, которых он отобрал для миссии генерала, были изъяты схемы нападения на делегацию наместника и пути отступления в случае провала. А у самого генерала была найдена планировка поместья и переписка с Кианом, где, собственно, и обсуждались условия предстоящей сделки.       — Какое счастье, спасибо, — мастер Шифу поспешил смочить горло. — Но боюсь, в шкафу генерала окажется куда больше скелетов.       — Имена его соучастников уже всплыли на поверхность. Разведчиков, по его приказу отказавшихся доносить вам сведения, понизили в жаловании и побили розгами, а артиллеристов, причастных к обстрелу отряда Чжао, задержали на границе при попытке покинуть страну. На след пехотинцев и лучников, на чьих руках кровь Хигена, уже вышли мои воины. По прибытию в столицу их тоже ждет справедливый суд.       — А что же Киан? Если ты сейчас здесь, значит, победа за мной, и суд не подтвердил мое сумасшествие.       — Бесспорно, Шифу, твои слова на прощальной церемонии посадили семена сомнения в головы мастеров совета. В какой-то момент они подумали, что ты спятил, но солдаты командующего Хигена с удовольствием внесли свою лепту, когда услышали, что в адрес мастера Шифу полетели обвинения.       — Полагаю, они нашли ту самую записку?       — Собственными глазами ее не видел, но уже порядком наслышан. Совет так и гудит.       — Осмелюсь предположить.       Таки сумев откусить булочку, Чао выдержал паузу, пока жевал ее.       — Парни Хигена провели тщательный обыск дворца Киана и поместья генерала Лина. Основная часть писем была обнаружена. Но потом один рядовой предоставил самое весомое доказательство.       — Записку Киана, адресованную генералу с приказом открыть огонь по своим: по Воину Дракона, Обезьяне и Богомолу. Мне тоже почти удалось подержать ее в руках, однако я… не смог встретиться с Хигеном в тот вечер. С ним был рядовой Чен Цзян, я слышал разговор на повышенных тонах, не стал вмешиваться. К тому же, потом ко мне подошли мастера Пенг и Киан, я не мог вот так просто…       Чао вспомнил, что судьба избрала именно Шифу в качестве палача и поставила того перед выбором: либо Хиген и справедливость, либо жизнь учеников. Но теперь после всего случившегося: победы, месяцев траура, ложных похорон, и так понятно, что он выбрал. Чао до последнего не разрешал себе касаться темы смерти Хигена при Шифу, но то, какой болью и неизвестностью от нее веяло, не давало ему спать.       — Шифу, — позвал Чао друга, угрюмо склонившегося над почти оконченной тарелкой лапши. Вид Шифу излучал нежелание с кем-либо разговаривать. — Прости меня за то, что спрашиваю. Тягомотина в суде и совете все равно не дадут мне того, что можешь дать ты. Ты — единственный, кто прямой нитью связан с Хигеном и этим делом, поэтому мне хочется знать. Как все это случилось? Как вы с Хигеном оказались связаны? — Чао заглянул в лицо друга. — Как он умер?       Помедлив, Шифу ответил:       — С честью.

***

Взгляд мастера беспокойно бегал от одного лица к другому, пока его сил, скопившихся за время пребывания в ступоре, не хватило на фразу:

— Быть того не может.

— Почему не может? — смеялся Угвэй. Реакция Шифу была для него не большим, чем реакция пятилетнего ребенка на вещи абсолютно очевидные. — Ты покинул мир живых и оказался здесь. Все согласно законам мироздания.

Угвэй повернулся и зашагал, пристукивая посохом, в сторону золотистого берега. От его шагов по воде расходились круги, и лепестки персикового дерева, побеспокоенные волнами, теперь неустойчиво покачивались, как маленькие кораблики без парусов. Командующий Хиген, которого тоже весьма позабавило недоумение Шифу, дружелюбно протянул ему руку. Однако мастер был так напуган и сбит с толку, что принял предложение волка не сразу.

— Мне бы стоило расстроиться, что нашей встрече судилось состояться здесь, а не в чудесном Нефритовом дворце, о котором я так много слышал, — добро сказал Хиген, когда мастер поднялся на ноги и с завороженным видом принялся глазеть по сторонам. — Но мир Духов тоже не так плох, как о нем говорят в мире смертных. Здесь так красиво. И так спокойно.

Мастер до конца не понимал, с чем имеет дело: с игрой воображения или же со смертью? Здравый смысл подтолкнул его к идее проверить свою материальность путем ощупывания конечностей, но как только Шифу коснулся пальцами висков и вместо привычного тепла почувствовал пронзительную боль, вопросительно уставился на руки и замер с шоком на лице.

— Я ничего не понимаю.

— Все мы с этим столкнулись по началу, — утешил Хиген, встречая настороженные глаза мастера своими. — Но вы не пугайтесь того, что видите. В этом мире мы — всего лишь энергия, души с прошлым и будущим. Совершенные, чистые и свободные продолжения самих себя. То, что вы не испытываете чувства и не ощущаете себя материальным, одним словом, живым — это ни что иное, как благосклонность Вселенной. После всех бед, что познаешь при жизни, в мире душ тебе не будут знакомы ни страдания, ни боль.

Шифу смотрел на Хигена и, кажется, только теперь начал понимать суть происходящего. Он попал в мир, где души свободны от тела. И он тоже душа, что больше не почувствует физической боли, никогда не почувствует. Но много ли в этом радости? И так ли это на самом деле?

Не успел Шифу оклематься и хоть сколько-то прийти в себя, как Хиген негромко позвал его.

— Идти можете? — после неуверенного кивка волк с улыбкой продолжил: — Тогда следуйте за мной.

Хиген пошел по воде, что была ему по ступни. К берегу, где под пышным деревом сидел мастер Угвэй.

— Знаете, Шифу, а ведь мы наблюдали за вами. Мастер Угвэй все твердил, что вы вот-вот оступитесь и ошибетесь, а я, право, не верил ни единому слову.

Вокруг Хигена буквально все светилось. Шифу смотрел ему в спину, и вид тех самых двух отверстий, что при жизни оставили вражеские мечи, сжимал в тисках его сердце.

— Мастер Угвэй рассказал мне вашу историю. Моему удивлению не было предела, так у вас, оказывается, есть сын! Не знал, что Тай Лунг — ваш воспитанник. И он, по идее, находиться где-то здесь, да? Вы очень сильно его любили, быть может, отдохнете и мы займемся его поисками? — Хиген с улыбкой повернулся. — Как вам идея?

Он ступил около десяти шагов, когда понял, что не слышит шагов мастера за своей спиной. Обернувшись, Хиген подтвердил догадки. Шифу и вправду стоял на прежнем месте. Он смотрел на свои руки, и его лицо искажалось от боли, то ли физической, то ли душевной. Сердце Хигена сжалось от этой картины, и он решил не откладывать разговор, необходимый им обоим, зашагав по воде обратно к мастеру Шифу.

— То, что вы чувствуете, не противоестественно, — осторожно начал господин Ван. — Расставаясь с физическим телом и прежним миром, все мы чувствовали, что теряем что-то очень родное. Но со временем боль проходит, и вы получаете покой, который заслуживали. — Хиген шел медленно, спешить им теперь некуда. Все время мира у их ног. — Я теперь знаю вашу историю. И знаю, сколько боли вы стерпели. Вы заслужили покой.

— Я не горюю за смертным телом, командующий Хиген, — надрывисто сказал мастер, не поднимая головы и тяжело дыша. — Меня пожирает совесть за поступок, что приговорил вас к смерти. Киан обвел меня вокруг пальца, да еще так просто… Он в который раз поставил меня перед выбором, зная, каков будет исход, и теперь вы… и я…

— Вы добродетельный и великодушный, мастер Шифу, уж я-то знаю, — Хиген остановился и опустился перед мастером на колени. После всего, что волк узнал от мастера Угвэя, его уважение к Шифу выросло втрое. — Однако не в ваших силах было изменить то, что предначертано. Вы не могли знать, что так случиться, и не могли знать, что мне не хватит сил за себя постоять. При любом раскладе, я погиб, как воин, сражаясь за своих офицеров и свою страну. Нет лучше смерти для такого, как я.

— Но я был рядом в тот миг и видел, как вас предавали. Я сам своим бездействием предавал вас, — поднял суровые глаза мастер, не понимая, почему Хиген не разделяет его чувств. — Я мог помочь. Я знал о плане Киана, знал все до мелочей о сговоре с генералом Лином. Я искал возможности встречи с вами, чтобы обсудить план действий, но Киан будто читал каждый мой шаг. Вмешаться было моим долгом, я должен был… должен был…

— Я хотел того же, мастер, — понимающе выдохнул Хиген. — Но поверьте, мастер Киан и генерал Лин не в первый раз проворачивают кровавые сделки. Они опытны, и потому уверенны в стратегии. Нам ни при каких условиях не позволили бы остаться наедине.

— У меня был план, как связаться с вами. И я бы смог осуществить его.

— Если бы не ваши подопечные. Воин Дракона и Неистовая Пятерка оказывались в опасности всякий раз, когда вы решались сделать шаг. Я боюсь представить, что вы тогда почувствовали. Мне самому очень пришлись по душе ваши ребята, я не хотел подставлять их под удар, пытаясь встретиться с вами. Они те немногие, что не прогнили от имеющейся силы.

— Я не оправдываю себя привязанностью, командующий, — мастер опустил руки и, шатаясь, поднялся на ноги. Ван Хиген придержал его за плечо. — Мой поступок на веки останется для меня чудовищным и несправедливым по отношению к вам. Но я был вынужден. И я надеюсь, что однажды вы простите меня.

— Кому и стоит извиняться, так это мне. Я стал вашей обузой, еще одним ребенком, которого вы хотели уберечь, и в конечном итоге мы оба оказались здесь. Я рад, что вы поступили так и никак иначе, мастер. Ваша команда — наше будущее. А я обыкновенный солдат. Кто бы что ни говорил, но моя жизнь не стоит и юаня на обычной войне.

Мастер выровнялся и посмотрел перед собой. Его холодный взгляд привлек очерк мастера Угвэя.

— Вы говорите ужасные вещи, с которыми я не согласен.

— Потому что вы не генерал Лин и тем более не мастер Киан.

Не зная, как ответить, мастер Шифу устремил взгляд на золотистую воду. В ней он увидел отражение порхающих в воздухе лепестков, острова, невесомо парящие над головой. Разговор, что должен был принести душе облегчение, только больше обременил ее.

Собравшись с мыслями, мастер прошел вперед. Хиген, самую малость воспрянув духом, увязался за Шифу с прежней беззаботной улыбкой на молодом привлекательном лице.

— Позвольте спросить. В какой именно момент вы учуяли предательство? Мы ведь с вами поступили как типичные супруги в разводе — даже приветствиями не обменялись.

— Если быть откровенным, я начал догадываться с момента, как мне прислали императорский указ.

— А-а-а, — Хиген посмеялся, — тот самый, что вы якобы нарушили.

— Абсолютно верно.

— Я тоже подумал, что в нем что-то нечисто. Уж больно туманную причину в нем аргументировали. Никому из командования не было выгодно оставлять вас в Нефритовом дворце кроме генерала Лина. Здесь любой, у кого есть хотя бы полглаза, увидел, какие на самом деле цели он преследует. Отрезать вас от Пятерки и Воина Дракона любой ценой, а после вашей гибели или отстранения от должности переделать подчистую списки и, что естественно, в пользу мастера Киана.

— Кто знает, какие у Киана были первоначальные планы. От правды не убежать. Он одержал победу.

— Насколько мне известно, вы да я — единственные источники показаний против преступлений Киана, — бросил Хиген с легкостью, будто эти слова совершенно ничего не весили. — И нас обоих не стало меньше чем за сутки.

— Это точно, — угрюмо сказал Шифу, не сбавляя темп, — но до поры до времени.

— Две угрозы одним махом. Вы представляете, до чего же удачный для Киана выдался денек… Стойте, что вы сказали?

Хиген остановился синхронно с мастером Шифу, который повернулся и решительно посмотрел на солдата. Золотые узоры на его красных доспехах отбрасывали блики.

— Я не намерен оставаться здесь, командующий.

— Не намерены? Как это… не намерены? — Хиген таращился на мастера, как умственно отсталый. — Но вы умерли, Шифу! Ваш путь в мире живых подошел к концу!

— Нет, — мастер посмотрел на свою руку, как на ключ к данному ребусу, и осторожно сжал ее в кулак. — Я еще жив. И я отомщу за вас.

Мастер Шифу сорвался с места и вновь резвым шагом пошел по направлению к Угвэю. Хиген последовал за ним, ногами разбрызгивая воду.

— Мастер Шифу, простите за дерзость, — говорил волк ему вдогонку, — но с чего вы все это взяли?

— С того, что я чувствую боль.

— Боль? — Хиген так долго пробыл в мире Духов, что уже и позабыть успел о боли. — Физическую?

— Да, Хиген, — мастер Шифу вышел на берег и как следует выжал подол кимоно. — Прежде, чем оказаться здесь, я почувствовал что-то странное.

Командующий Ван нагнал мастера и тоже вышел на сушу. Его внимание было целиком и полностью поглощено действиями и словами Шифу.

— Я словно… Как бы это сказать…

— Оказался на границе между мирами, — встрял в разговор мастер Угвэй, возникший, как всегда, из неоткуда. — Такое бывает.

— Я в равной степени слышал и чувствовал то, как вы пытаетесь привести меня в чувства в мире Духов, и то, как лекари обрабатывают мои раны в долине Мира. Мои руки, они… Словно горели. Я чувствую, как они болят. Даже здесь.

— Вы не допускаете, что это всего лишь галлюцинации? Последствие перехода из мира смертных в мир, где…

— Я жив, мое тело в Нефритовом дворце, и я уверен, что есть способ в него вернуться. Я не чувствую пустоты как вы, Хиген, потому что мое сердце еще бьется, а я, простите, еще не испустил дух.

— Погодите, — впервые за нынешний разговор голос Хигена утратил все веселье. — Так вы не погибли в… привычном смысле слова?

Шифу помотал головой, не удостоив собеседника четким ответом, потому что еще сам раздумывал над этим вопросом.

— Полагаю, удар электричеством отправил меня в кому, но не более. Я жив и потому мне нужно поторопиться, пока По и Пятерка не потеряли рассудок, а голову Киана не посетила мысль расправиться с кем-нибудь еще из потенциальных свидетелей.

Мастер Угвэй, стоящий в сторонке, посмеялся.

— Жизнь тебя не изменила. Столько лет прошло, а ты все еще ведешь себя так, словно целый мир лежит на твоих сильных плечах.

— Мастер Угвэй, ну что вы такое говорите, мастер Шифу ведь из добрых намерений.

— Хиген, — мягко сказал Шифу, не поворачиваясь к волку. Его глаза смотрели на Угвэя. — Оставьте нас наедине.

      — Шифу?       Шифу встрепенулся и поднял голову. Чао уже с минуту дергал его за плечо. Он и не заметил, как его затянула волна воспоминаний, поэтому посмотрел на ящера и кивнул в знак согласия.       — Я прекрасно себя чувствую, молю, не беспокойся.       — Что с тобой такое? Ты задумался? Или ты все же…       — Опиума со мной нет, — напряженно ответил Шифу. — Я всего лишь вспомнил, как… — Шифу помедлил, не зная, стоит ли продолжать, — как выбирался из мира Духов.       Руки Чао покрылись мурашками. Не сформулированный вопрос остался висеть в воздухе.

Поклонившись, командующий Хиген без возражений удалился. В сопровождении угнетенного молчания мастеров Шифу и Угвэя он дошел практически до противоположного края острова, лег на спину и закинул за голову руки. Как не крути, но глядя на Хигена становилось ясно, что он здесь по-настоящему счастлив.

Мастер Шифу хотел было поразиться тому, как бывалый солдат, вроде господина Вана, что за годы службы повидал все красоты Китая в лице природы и миловидных дам, теперь любовался безграничными просторами мира Духов и восторженно вздыхал, но безрадостное чувство, клубившееся в груди, глубокое и тягучее, на корню стирало улыбку.

Мастер Угвэй проводил взглядом волка, что давным-давно обрел долгожданный покой, и в предвкушении вернулся к Шифу, что, на удивление, прошел дальше по берегу и обнаружил персиковое дерево — копию того, что не один десяток лет росло во дворце. Секундой спустя раздался ровный грудной смех.

— Какая неожиданность, какая…

— Случайность, ты хотел сказать? — говорил Угвэй, двигаясь к Шифу.

— Да. Именно так.

— Персиковое дерево осталось персиковым деревом. Ты тоже остался собой, меня не может это не радовать.

Мастер Шифу остановился и полным пренебрежительности взглядом обвел покосившийся ствол и ветвистую крону. Такой пышной она ни была ни разу при жизни, и это вызвало повторную волну нервного смеха мастера Шифу.

— Я постоянно вспоминаю день, когда вас не стало. Первым, что идет на ум, это опустевшее персиковое дерево. Оно простояло пустое и беззащитное в ту светлую ночь, а я просидел вместе с ним до самого рассвета, — мастер покачал головой, не веря. — Видать, не случайно я оказался здесь, тоже опустошенный и беззащитный под тем же деревом. Самой Вселенной было угодно, чтобы мое сердце разрывалось на части даже после смерти.

— Ну же, Шифу, все не так печально. Ты провел целую ночь в раздумьях, и вот, к чему это привело. Свершилось то, что было неизбежно. Воин Дракона исполнил свое предназначение.

Смешок непроизвольно вырвался из уст мастера Шифу. Вновь его чувства ушли на второй план.

— Воин Дракона не подвел меня, это правда, — говоря это, Шифу старался думать о хорошем, о беззаботном По, что сейчас больше всех на свете желал его выздоровления. — Хотя в нем все еще остался тот несносный черно-белый малый, что любит поломать дрова.

— По слишком вырос с тех пор, когда я видел его в последний раз, — мастер Угвэй так и светился от гордости. — Все же, годы и опыт привносят свою частичку мудрости в юные сердца и головы. А вот ты ни капли не изменился. Даже с внутренним покоем и моей мудростью ты остался тем Шифу, которого я знаю столько лет.

Мастер Угвэй остановился рядом с Шифу и взглянул на крону дерева.

      Мастер оставил оконченную тарелку на подносе и потянулся за флейтой. Он поставил на голую землю ребро ладони и смел в бок камушки и листья. Взяв в пальцы тонкую палочку, будто кистью он начал рисовать по земле горизонтальные полосы.       — Я не силен в музыке, поэтому, не побоюсь спросить, — спрашивал Чао, подсаживаясь ближе. — Что это, Шифу?       — Нотный стан, — сказал мастер, заканчивая вести последнюю черту. — Удобный способ записывать музыку с помощью символов. Изобретение одного выдающегося монаха.       — Ничего о нем не слышал.       — Он живет на другом конце земного шара. Я вряд ли выговорю его имя.       — Он и правда выдающийся, если сумел удивить мастера Шифу.       Ничего не ответив, Шифу провел вертикальные полосы. Чао увидел как под самой нижней строкой появился маленький круг.       — А это, я так понимаю, и есть сами ноты?       — Да. Нота «ре».       С неимоверной ловкостью Шифу орудовал палочкой. Нотный стан заполнялся все новыми и новыми символами, которые Чао прежде не видел, и вскоре ящер поймал себя на мысли, что ему давно не было так интересно наблюдать за происходящим. Шифу дошел до вертикальной черты и, перескочив ее, продолжил писать, как ни в чем ни бывало. Прямо на второй строке снизу появилась еще одна головка ноты.       — А ты разбираешься не хуже того монаха, я погляжу, — со сдержанным восхищением заметил Чао. — Выглядит так, словно тебе легко дается.       — В этом действительно нет ничего сложного. К тому же, система записи и нотные обозначения и правда куда удобнее наших.       — Поверю на слово, — Чао отвлекся на булочку. — Но напомни, Шифу, когда же это произошло?       — Что именно?       В какой-то момент нарисованный фрагмент нотного стана закончился. Шифу пришлось дочерчивать горизонтальные полосы и снова разделять их на такты.       — Твоя любовь к музыке. Ты же ее ненавидел. Я был этому свидетелем.       — Я ненавидел не музыку, а то, как меня заставили к ней подойти.       Чао хохотнул пока жевал.       — Да, мастер Угвэй и его методы непредсказуемы. Но постой, ты же никогда не осуждал его поступки. Если меня не подводит память, ты до последнего был паинькой.       Шифу медлил с ответом, будто не осмеливался его озвучить.       — «Никогда» закончилось.       — Друг мой, ты меня пугаешь. Это точно ты?       — Это я, Чао. Я, который слишком поздно понял истину.       Чао замолчал, боясь спугнуть красноречивость Шифу.       — Истина в том, что мастер Угвэй… — Шифу замер. Его взгляд устремился в пустоту, — … что мастер Угвэй меня подвел, Чао. И подводил все это время.       — О чем ты говоришь?       Трудно сказать, о чем он говорит. Отрывки диалога всплывали в голове яркими вспышками, и ни об одном, как ни странно, не хотелось вспоминать.

— Вы говорите так, словно то, что свершилось, свершилось само по себе.

— А ты считаешь иначе?

Мастер Шифу смотрел еще с минуту на великолепное дерево и со вздохом отвернулся.

— Будто когда-то имело значение то, что я считаю.

Мастер Угвэй понял, куда ветер дует, и повернулся к Шифу.

— Ты отослал командующего Вана, чтобы мы могли поговорить. Конечно, я могу ошибаться, но весьма вероятно, что я понимаю, что ты хочешь обсудить. Мой уход получился таким внезапным. Если позволишь начать первым…

— Нет, мастер Угвэй, — отрезал второй, подняв руку, да так внезапно, что черепаха опешила и остановилась. — Нет. Хватит с меня вашего лицемерия, — слова легли на язык густым привкусом меди, но Шифу продолжил говорить сразу по делу, как бы ни было больно. — Я думал, что что-то для вас значу. До последнего думал, ведь я столько для вас сделал, стольким пожертвовал. Но принципиальная несправедливость по отношению ко мне, которой вы придерживались столько лет, уже просто стоит поперек горла.

Выражение лица Угвэя застыло в изумлении, как и сам Угвэй в принципе. Выслушивать при жизни приступы негодования от вспыльчивого Шифу было делом самым обычным, но выступать причиной этих самых негодований, да еще и в мире мертвых, даже Угвэю было не по себе. В глубине души он признавал свою вину, всегда признавал, но то, что этому разговору когда-то будет суждено состояться, никогда не верил.

— Шифу, я не думал, что ты относишься к этому так…

Шифу громко засмеялся.

— Вы не думали! Ах, вот оно что, вы просто не думали! А что вы скажете насчет того, что вы просто плевать хотели на мое участие в становлении панды Воином Дракона? Вы ведь наплевали, когда вручали ему посох и ни словом не обмолвились, что это моими руками и моими нервами было сделано то, что вы назвали великим пророчеством!

Угвэй хотел было противопоставить аргументы в свою защиту, но Шифу был так зол, что попросту не позволял вклиниваться в свою гневную речь. Он мерил шагами остров, время от времени держась за руки и морщась от боли, и вид его излучал такую опасность, что даже Ван Хиген, чье внимание привлек диалог на повышенных тонах, не удержался от парочки любопытных взглядов через плечо.

— Я знаю, что вы сейчас скажете: «Если ты сделал добро, делай его снова и снова, строй на нем свои намерения. Накопление добра — радостно. Драгоценный камень нельзя отполировать без трения. Также и мастер не может стать совершенным без достаточного количества трудных попыток», — мастер замолчал и перевел дух. — Манипулировать моим уважением к Конфуцию и Будде вы не сможете. Я думал, что могу доверять вам. Я думал, что что-то для вас значу. «Разве что-то должно случиться, чтобы захотелось увидеть старого друга», «друг ты мой старинный», так вы меня называли, так вы играли моей привязанностью, когда по существу я для вас — инструмент исполнения желаний, подушка для битья, на которую можно повесить все ярлыки в случае неудачи. Вы ведь, сказав первую фразу, действительно позвали меня, потому что что-то случилось. Вы лгали мне на каждом шагу!

— Предательство Тай Лунга и разрушение долины Мира в равной степени легло на нас обоих.

— Да неужели, — Шифу удивлялся, насколько легко Угвэю даются эти слова. — А кто же нес бремя вины все эти годы? Кто засыпал и просыпался с мыслью, что грядет турнир? Что оскорбленный несправедливостью воин гниет в тюрьме и копит свою ненависть, которой хватит на весь мир? Кто не имел права на ошибку? Быть может, вы? — Шифу выдержал паузу, смотря в глаза Угвэю. — Или все-таки я?

— Ты, Шифу, лучше многих знаешь, что я не имел родительского опыта. Мне и близко не знакома та отцовская боль, что терзала твое сердце, и мне жаль, что все обернулось именно так. Я никогда не желал тебе чего-то подобного.

«Если бы вы знали меня хоть сколько-то, — думал Шифу, смотря на наставника, — то поняли бы, что уже дважды прошлись ногами по моему отцовскому сердцу.»

— И я никогда не отрицал то, что Тай Лунг был великолепным воином.

— О, да, — поразился Шифу. — Так красноречиво с вашей стороны. Быть может, мне коленопреклоненно поблагодарить вас за правду, сказанную с таким опозданием? Тогда вы, правда, уверяли, что Тай Лунг нужен миру, как прошлогодний снег, но кого теперь это интересует. Мой сын слепо верил мне. Он думал, что я стану на его сторону, но как же ошибался Тай Лунг, как же я, черт возьми, все эти годы ошибался! Если я сам не был нужен под крышей Нефритового дворца, то что говорить о талантливом ребенке, чье стремление быть лучшим в своем роде вы превратили в манию!

— Не я обещал ему свиток дракона и великое будущее.

— А кто, если не вы, поставил здесь знак равенства?!

Угвэй бросил на него резкий взгляд. Уж больно быстро Шифу ответил — он не придумал это только что. Вынашивал, что кипело, не один год.

— Рассказывать ребенку сказки о могучем Воине Дракона было вашей идеей. Так, вы говорили, у него появиться мотивация становится лучше. Но не кажется ли вам, что этим маленьким детям, Тай Лунгу и Тигрице, нужны были не сказки и не мотивация, а любовь отца? Моя любовь? Мое признание и мое внимание?

— А тебе самому? — спросил Угвэй. — Не это ли было нужно каждый раз, когда ты приходил ко мне за советом?

— Считал я вас своим отцом или нет, не имеет значения, — в словах Шифу слышалась ясность. — Вы весьма талантливо давали мне понять, что мне не светит ничего, кроме звания друга на побегушках. Я верил вам, как никому другому. Одно ваше слово, и я помчался бы на другой край света. Но сейчас я понимаю, что никакого «ведения» и «пророчества» могло и не быть в тот день. От Тай Лунга не было угрозы. Тысяча стражников Чор Гома могла не пострадать. По мог избежать этой судьбы, не терпеть мои издевательства. И не было нужды калечить столько жизней моими руками. Не было нужды морочить голову свитком дракона.

      Мастер рисовал нотный стан, воссоздавая на земле ноты «Восхождения Угвэя», и чем дальше по мелодии он продвигался, тем больше в его памяти сгущались краски, тем ярче становились воспоминания. Мастер и не думал, что способен на такое количество гадких и правдивых слов, но как бы сильно он себя не корил за все сказанное в глаза Угвэю, факт того, что мастер вырос в собственных глазах после того, как пошел наперекор наставнику, что поступил так бессердечно, остается фактом.

— Принцип, по которому вы якобы выбирали Воина Дракона — полнейшая чушь, если этот принцип вообще когда-либо существовал.

Тон Шифу смягчился. Теперь он звучал скорее разочарованным, нежели обозленным.

— Помните, что вы сказали мне перед уходом? Вы взяли с меня слово поверить в панду. Сказали, что именно в этом сила. Но что же было не так, когда я верил в Тай Лунга? Когда верил в Тигрицу? Что я делал не так? — он смотрел на черепаху в поисках ответа. — Если секрет в вере в себя, что сыграло в случае По, то что вам сделал Тай Лунг, в чей адрес вы бросались недовольными речами, даже не поперхнувшись? Вы знали, насколько сильна была моя вера, что Тай Лунг — лучший из лучших, вы знали, что он целеустремленный молодой парень, который верил в свои силы. Допустим, вы предчувствовали обиду в его сердце — последствие моей промытой головы и безоговорочной веры в то, что ваше слово — закон. Но что вам сделала Тигрица? Чем вам не угодило ее доброе и преданное сердце? В нем с роду не было зазнайства или тщеславия, она — мой самый верный воин и моя дочь. Предложите ей хоть тысячу свитков дракона, она костьми ляжет, но ни при каких обстоятельствах меня не предаст. И после всего этого я спрошу еще раз. Почему не они? Почему не остальные из Пятерки? Почему По? На самом деле почему? Потому что в прошлом вас спасли панды? Серьезно, мастер Угвэй? Только по этому? А насчет будущего кунг-фу? Откуда мне знать, что вы правда его видели?

Угвэй ответил незамедлительно:

— По был выбран Вселенной.

Помедлив, Шифу отвернулся и подошел к воде.

— Для вас воином больше, воином меньше — особого значения не имеет, — подытожив, выдохнул он. — Мне жаль утраченное время и боль, которую я принес ни в чем неповинным. Я хлебнул неудобств по горло, пока понял это.

Покидая мир Духов, мастер Шифу не испытывал сожаления. Все, что было сказано, останется здесь навсегда, и он будет нести за это ответственность с гордо поднятой головой.

— И вы бросили меня, — эхом разносилось в голове Угвэя, когда тот возвращался к дереву. — В тот момент, когда я нуждался в вас больше всего, вы бросили меня! И теперь, после всего, что было, вы думаете, я поступлю точно так же? Возьму с вас пример? Сейчас там, в мире смертных, над моим телом льют слезы самые сильные воины Китая. И если мне самой судьбой дан шанс вернуться к жизни, пусть и жизни калеки, я им воспользуюсь. Потому что я больше никогда не отвернусь от своих близких. Никогда, мастер Угвэй.

— Я никогда от тебя не отворачивался, — сказала черепаха, впервые по настоящему грустно.

      Палочка сломалась как раз вовремя. Мастер Шифу закончил такт низкой нотой «ре» и, не отводя внимательных глаз от нот, что расползлись по земле, поднес к губам чашечку чая.       — И что же было потом? — с жгучим интересом спросил Чао. — Что мастер Угвэй сказал тебе?       И Шифу ответил, как ни в чем ни бывало:       — Ничего.       Не скрывая печали, Чао покачал головой и отстранился. Мастер Шифу смотрел в ноты, в уме просчитывая вероятность успешной игры. Быть может, он соберется с силами и попробует сыграть еще раз. К тому же, сегодняшний вечер, как и предполагалось, выдался чудесным. Нельзя оставить Чао, который уже надумал подниматься во дворец, без благодарности.       Не долго думая, Шифу взял флейту и поднес ее к губам. Настроение ящера тут же поднялось.       — Боги, Шифу, ты что, сыграешь мне? — с детским восторгом спросил он. — Я правда услышу свое любимое «Восхождение Угвэя»?       Почувствовав на себе взгляд счастливых глаз, Шифу смущенно улыбнулся. Однако предчувствие подсказывало присутствие еще одного слушателя, и Шифу покорно поднял голову. Тигрица, что стояла все на том же месте на смотровой площадке, после взгляда мастера поспешила ретироваться.       — Конечно, Чао, — сказал Шифу, поставив пальцы для ноты, открывающей первый такт. — Конечно, я сыграю тебе.

***

      Старая черепаха в зеленой мантии и волк в красных доспехах сидели на берегу и глядели в неподвижную воду. Там, в воде, виднелись темно-зеленые черепицы крыши Нефритового дворца.       — Мастер Угвэй, — позвал солдат, заворожено разглядывая храм, — а вы бы хотели, чтобы он остался?       — Кто? Шифу? — старый воин хихикнул. — Быть может, ты заметил, но его не так-то просто удержать на одном месте. Он безумно любит движение.       Хиген грустно улыбнулся.       — Я не об этом, мастер.       — Знаете, господин Ван, а ведь я не все поведал вам, — говорил Угвэй с сонно прикрытыми до половины глазами. — Когда Тай Лунг сбежал из тюрьмы и прибыл во дворец, чтобы сразиться, я видел, как Шифу встречал его с высоко поднятой головой, хотя прекрасно понимал, чем все закончится.       Хиген слушал, глядя в воду. Десятки тел в белых кимоно метались взад вперед по комнате, устеленной окровавленными бинтами.       — Битва между отцом и сыном. Вот уже дважды я стал свидетелем этого события. В первый раз я не вмешался, но в ходе следующей битвы Тай Лунг едва не задушил Шифу моим посохом. Я не смог остаться в стороне.       — Воин Дракона рассказывал мне как-то, что посох сломался в самый ответственный момент, что и позволило мастеру выжить, — внезапно, у Хигена в голове что-то щелкнуло. — Только не говорите, что именно вы стоите за этим.       Угвэй ничего не ответил. Он смотрел с высоты нескольких миров на то, как искалеченное тело Шифу переносят на кровать, и чувствовал себя поистине великолепно. Утратив какое-либо понимание, Хиген вопросительно смотрел на черепаху. Недавняя сцена разногласия между учеником и учителем до сих пор стояла перед глазами, и не осознавать после слов, сказанных Шифу от чистого сердца, что великий Угвэй не так уж мудр и идеален, давалось с трудом.       Хиген опустил взгляд в прозрачную воду. По уселся рядом с кроватью наставника, что не приходил в себя, и от осознания боли, в которой прямо сейчас мечется душа мастера Шифу внутри собственного тела, Хигена охватила печаль.       — Почему вы не сказали ему? — тихо молвил волк, еле шевеля губами. — Мастер Шифу не ждал от вас много. Всего лишь пару слов.       — Многие вещи должны держаться в стороне от таких, как мастер Шифу, Хиген. Просто мало кто, да и вы тоже, знает мастера Шифу по-настоящему.       — Но ведь мастер думал… он же…       — Он считает, что ничего для меня не значит, — сухо констатировал Угвэй, хотя пробивались нотки сожаления в его сиплом голосе. — Нет грубее ошибки, которую может допустить наставник, и я знаю, что это уже не исправить.       Ван Хиген отвлекся от картины, где гусь в белом халате склоняется над раненым, и посмотрел на мастера Угвэя.       — Сколько я знаком с Шифу, жизнь всегда ставила его перед выбором: чувствовать боль или не чувствовать ничего. Когда Тай Лунга заключили в Чор Гом, Шифу выбрал ничего не чувствовать. Он закрылся на долгие годы, хотя я так любил его улыбку. По твоему мнению, Шифу правильно поступил?       — Не думаю, что он выбирал.       — В жизни Шифу был период, который он не выбирал. Но что он и решил, Хиген, так это то, как именно его прожить.       Хиген молча смотрел в воду.       — Вы хотите сказать, что мастер Шифу, высказавшись вам, показал, что научился выбирать иное?       — Тот Шифу, которого я оставил под персиковым деревом, не раздумывая остался бы со мной: в безопасности и покое. Но Шифу, что пришел сюда и высказал по существу все, что считал несправедливым, больше никогда ко мне не вернется. Он стал сильнее своих страхов. А значит, сильнее себя прежнего, — Угвэй с ностальгией покачал головой, словно то, о чем шла речь, происходило много веков назад. — Когда-то именно страхи приводили Шифу ко мне.       — Вы радуетесь за него.       — Я благодарен судьбе за то, что она дала мне шанс иметь такого ученика, как Шифу. И я не жду подобной благодарности от него самого, совершенно не жду. Пусть он и сердиться на меня за то, что я оставил его на произвол судьбы с множеством нерешенных вопросов и трудностей, но где-то глубоко в душе Шифу благодарит ту силу, что теперь имеет. Хорошо больше не чувствовать себя беспомощным, неопытным или одиноким, правда же? Шифу обрел мудрость. И теперь, ставая перед выбором: боль или ничего, он всегда выбирает боль.       — Потому что больше не умеет по-другому, — подытожил Хиген, смотря на бездыханное тело мастера, от которого не отходил Воин Дракона. — Но что если мастер Шифу не справится? Он ведь понимает, что не наделен всесилием.       — Шанс опустить руки и прекратить борьбу всегда неподалеку, когда речь идет о трудностях, и поверьте, Хиген, вернувшись в тело, Шифу не раз задумается над тем, чтобы сдаться и свести счеты с жизнью.       Хиген не подал виду, но в его груди повеяло холодком от этих слов.       — Я надеюсь, перед тем, как принимать решение, мастер будет думать дважды. Пройти такой путь, чтобы сейчас повернуть назад…       — Шифу любит подумать на тему жизни и смерти, уж я-то знаю. Однако на сей раз речь идет о Пятерке о Воине Дракона, так что, много времени ему не понадобиться, чтобы определиться. Вот увидите, — мастер Угвэй встал и перед тем, как уйти, бросил через плечо с улыбкой: — Трехсот минут ему хватит.