Триста минут на подумать

      Как правило, умершего нельзя погребать до тех пор, пока не высохнет его кровь. В Китае быстрые похороны осуждались, их называли кровавым захоронением, и прощались с усопшим не раньше, чем на седьмые сутки после смерти. Душе давали время. Время, чтобы покинуть этот мир.

— Мастер Крок, — гонец опустился на колено и, склонив голову, протянул вперед свиток. Под зеленой пробкой, расписанной золотыми узорами, развевалась тонкая белая лента. — Вам сообщение из Нефритового дворца.

      В течение семи недель друзья и родственники покойного не причесывали волосы и не плели косу, но сжигали предметы быта и его личные вещи. Так усопший не чувствовал себя обделенным и брошенным в мире, совершенно ему незнакомом.

— Учитель Киан, — юный парень поклонился и указал на свиток в вытянутых руках товарища, что неподвижно стоял рядом. — Ваши прогнозы сбылись. Это прислала Неистовая Пятерка.

      За считанные дни убранство даже самого роскошного дома чахло, и тускнели в окнах огни фонарей. Женщины избегали украшений, отказывались от ярких цветов во избежание слишком броского внешнего вида. Разбитые чаши — символ скорби — заполняли поверхности столов и полок. И музыка голосов замолкала, казалось, что навечно.

— Главе совета мастеров от Воина Дракона, — читал немолодой мужчина, держа в пальцах развернутое полотно. Его тревожный взгляд после каждой прочитанной строчки поднимался на ящера. Тот стоял неподвижно, скрестив позади себя руки, и вид его напряженной спины говорил о готовности выдержать самый болезненный удар. Услышать худшую новость в своей жизни. — Никто не верил, что этот день настанет.

— И я с ужасом хочу сообщить…

— …что произошло непоправимое, — мастер Киан встал со своего места, не веря тому, что вот-вот сейчас услышит. — Спустя восемь дней с момента нашей победы, в ветреный, пасмурный вечер…

— За несколько часов до наступления полуночи…

— Не стало Настоятеля Нефритового дворца.

— Не стало мастера Шифу, — гонец поднял глаза и оторопел. Плечи мастера Крока, закрытые металлическими пластинами с шипами, тряслись в бесшумном плаче.

      Не стало мастера Шифу — повод, по которому половина государства облачилась в белый траурный цвет. Повод, навеки заглушивший музыку и струны банджо.

— Почему его не спасли? — взревел Бык. — Как его могли не спасти?!

— Собирайтесь в путь, — умиротворенный голос Киана, сухой, как осенние листья под ногами, обратился к парням и девушкам, выстроившимся в шеренгу. — Поспешим в долину Мира.

      Траур объявили по всей провинции. И жители со всех соседних поселений и далеких южных побережий одолевали знаменитую лестницу не с целью взглянуть на столкновение стилей кунг-фу и обнять своих кумиров, а оставить у ног цветы. У ног мастера Шифу. Оставить цветы.

— Святые, дайте сил, — дочитав, мужчина оставил колбу и тяжело опустился на подушки, глубоко пораженный новостью. — Мы приглашены на церемонию прощания мастера Шифу. Не знал бы его лично, поверил бы запросто, что он точно такой же смертный, как и все мы, но согласитесь, Шифу…

— Никогда не был обычным смертным. Он погиб, сражаясь за Цзы, — продолжил поникший голос мастера Чжимина — второго советника мастера Чао. — Мастера Шифу больше нет. Ума не приложу, как выдержать его прощальную церемонию.

— Отправитесь без меня, — на одной ноте сказал Чао, отвернувшись от коллег.

— Мастер, так нельзя, — Чжимин промокнул салфеткой вспотевший лоб. — Мы все должны поехать. Мастер Шифу ведь…

— Я ни шагу не ступлю по Нефритовому дворцу, ты меня понял?!

Разумеется, он понял. И сам пожертвовал бы многим, чтобы не присутствовать на церемонии, где воина, с которого он брал пример, и коллегу, с которым веселее становились собрания, превратят в черный прах.

      Работы было много, и забегавшиеся слуги не уследили за тем, как во дворе и на крыльце храма показались первые силуэты в ослепительно белых кимоно.       — Гости подходят.       Отворились ворота, и на площадку перед дворцом вышла Тигрица. Уныло серого цвета небо ударило по ее глазам, привыкшим к полумраку главного зала, и она сощурилась, продолжая смотреть на редкие облака, гонимые по небу холодным, неприветливым ветром. Предвестником скорой зимы. Прошло два месяца с тех пор, как ей сломали руку, и та нещадно болела на малейшее изменение погоды. Сегодняшний день не стал исключением, и Тигрица на мгновение пожалела, что отказалась от бинтовой повязки. Она облегчила бы боль и предоставила бы слугам в распоряжение однорукого, но стойкого помощника, который украшал бы зал молча, не отвлекаясь, вместо того, чтобы бродить взад-вперед и не знать, куда податься. Но даже в отсутствии повязки Тигрица нашла что-то хорошее. Она проститься со своим отцом, как воин, достойный его имени, и будет держаться прямо, невзирая на раны. Так же, как всегда держался он, несмотря на хромоту.       Ветер шумел в ее ухе, но даже с ним Тигрица услышала мужской голос. Он принадлежал мужчине, что только поднялся по ступеням. Печальный, морально растоптанный голос поприветствовал ее, а руки сложились в поклоне.       — Слов недостаточно, мастер Тигрица, чтобы я мог выразить свою скорбь. Примите соболезнования и крепитесь духом.       Тигрица слабо покачала головой, приглашая гостя пройти внутрь. Несчитанное количество раз она услышит это сегодня. Но ей нужно держаться. Держаться и верить, что ком, нарастающий в горле, не вырвется наружу с криком. Тигрица подошла к первой ступени лестницы и посмотрела вниз. На турнирной площади, где однажды решилась ее судьба, собирались мастера с других дворцов и школ боевых искусств. Это были воины, которых она совсем не знала. Но воины, которые прекрасно знали его.

— Мастер, — маленькая девочка потянула Шифу за рукав, изучая недоверчивыми глазами незнакомую фигуру, вдвое, а то и втрое превышающую ее по росту. — Кто это?

— Шифу, вы не рассказали ей обо мне? Возмутительно.

— Как-то случай не подвернулся.

— Не оправдывайтесь. И как мне называть вас другом после этого! — мужчина присел перед полосатой девочкой на колени и с улыбкой взглянул в ее золотистые глаза. — Здравствуй, малышка. — незнакомец поклонился ей, как все остальные незнакомцы кланялись ее мастеру, и девочка почувствовала, что лопается от восхищения. Вспомнив, чему ее учил учитель, Тигрица сложила один пушистый кулачок в другой и неуклюже поклонилась чуть ли не до самого пола. Девочка тут же мысленно отругала себя за эту оплошность, но неловкое покашливание мастера Шифу и добрый смешок незнакомца дали понять, что помимо поклона она ошиблась где-то еще. Подняв глаза и увидев, что перепутала кулаки, и вместо правого кулака в развернутую ладонь вложила левый, Тигрица запаниковала и быстро поменяла руки. Мастер Шифу под теплый хохот незнакомца попросил ее выпрямиться.

— Прекрасно, Тигрица, — незнакомец стрельнул глазами в друга, умоляя сделать лицо хоть чуточку попроще. — Будем знакомы, — ящер пихнул Шифу локтем для доходчивости и увидел, как на его суровом лице засверкала театральная улыбка. — Я давний друг мастера Шифу. Мое имя Чао.

      Присмотревшись, Тигрица нашла среди столпотворения ту самую высокую фигуру в белом кимоно. В детстве Чао казался ей спокойным и несправедливо добрым, и как же Тигрица удивилась, когда поймала себя на мысли, что даже спустя двадцать лет существенно не изменила своего мнения о главе совета. Он также оставался спокойным и добрым, с горящими глазами и приветливой улыбкой… Всегда, но только не сегодня. Сегодня по турнирной площади, усыпанной белыми лентами и рыжими осенними листьями, шагал растоптанный, душевно раненый немолодой мужчина с отсутствующим взглядом. Он пустыми глазами смотрел под ноги, а звери, что бродили вокруг, угнетенно разговаривая, качая головами и растирая по лицу слезы, совсем не привлекали его внимания. Его взгляд с застывшими слезами не поднимался ко дворцу. И шел он к нему, как будто через силу.

— Ваш давний друг еще придет? — в надежде спросила девочка, болтая ногами по воздуху.

— Ты говоришь про мастера Чао?

Мастер Шифу в последнее время много тренировался, чтобы разминать травмированное бедро, и Тигрица расстраивалась всякий раз, когда приходила во двор и наблюдала ворота зала закрытыми изнутри.

— Мастер Чао приезжает во дворец по делам, Тигрица. А не к тебе.

Пусть если так. Все равно ящер умудрялся находить на нее время, болтать с ней на детские темы и даже проносить печенье, в отличие от мастера Шифу, который день и ночь мучился от душевной боли.

      В спертом воздухе Зала Воинов застыл глас. Прибывшие мастера подавленно разговаривали, их тихие голоса смешивались, превращаясь в подобие пчелиного роя. Журавль стоял, устало прислонившись к нефритовой колонне. Травма крыла отстранила его от приготовлений к церемонии в равной степени, как и Тигрицу, и весь день он мучился от физической боли и гнетущего незнания, чем себя занять.       У экспоната напротив него остановилось три зверя. Тот самый меч с круглыми крючками на обухе и лезвием, чистым, как зеркало. Он чуть не лишил мастера Шифу жизни в день битвы с Тай Лунгом, и Журавль помнил, как до поздней ночи они на пару с По пытались достать его из нефритового пола.

— Вы еще не справились?

— Как бы вам так сказать, мастер, — Журавль неуверенно покосился на По, думая, как бы описать, на каком из промежуточных этапов они застряли. — Меч практически не сдвинулся, а с По все увереннее и увереннее сползают штаны. Если продолжим в том же духе, у Воина Дракона появятся все шансы похудеть к утру до уровня Тигрицы.

— Превосходно.

— Мастер Шифу, а мне интересно, — тужась, будто роженица, простонал По. Его ступни упирались в сверкающий пол, а пальцы со всех сил тянули за рукоять. Черно-белое тело и лицо обливались потом. — Если в ваших руках есть столько дури, что загнать меч в нефрит, то получается, что с нами вы никогда не дрались в полную силу?

Смеясь, мастер не спеша подошел ближе.

— А тебе не кажется, По, что то, что ты наворотил с долиной Мира, должно вызвать у меня ответный вопрос?

— Даже спрашивать не буду, как вы его туда запихнули, — По свернул с темы и отпустил меч. Даже сквозь мех его пальцы все же укрыли мозоли. — Даже не попытаюсь.

— Это было давно. Я бы сказал, если бы помнил.

      Конечно, он помнил. И любой ценой добивался того, чтобы не помнили они.       Портрет мастера Шифу, совсем недавно оказавшийся на стене напротив поминального постамента Угвэя, привлек внимание подавляющего количества мастеров, прибывших на церемонию. Те останавливались, не в силах пройти мимо, и мерцание сотни свечей освещало их лица, уста, не произносящие слов. Открытые живые глаза смотрели на них сверху, и как бы ни хотелось сохранить сдержанность, слезы прокладывали извилистые борозды на их щеках.       — Он всегда бросался грудью на амбразуру.       — И благодаря этому стал мастером Шифу.       Ворота в главный зал открывались и закрывались, и желание мастеров прочесть молитву в тишине походило на абсурдное. Потому они смахивали с глаз слезы и спешили удалиться подальше от изображения мастера Шифу, пока эмоции и воспоминания об их совместных годах жизни не захлестнули с головой.       — Добро пожаловать, мастер Чао.       Обезьяна застыл с букетом в руках и обернулся, не веря своим ушам.

— Мастер Чао не приедет, — читала Гадюка письмо, написанное и отправленное одним из приближенных ящера, — советники Чжимин и Пенг очень переживают за него. Мастер в глубоком трауре и в порыве чувств сказал, что его похороны будут следующими, если он увидит своего друга в гробу.

      Мастер шел, не опуская головы, и не приветствуя никого, кто обращался к нему с поклоном. Взгляд его желтых глаз был вознесен к гробу, заваленном цветами. И Обезьяна видел, как глава совета пересекал зал, ни на секунду не сбавляя шаг. Слуги дворца перехватывали Чао, предлагая сопровождение или прося остановиться, но ящер не удостаивал их даже взглядом.       — Зрелище, которое вы стремитесь увидеть, глубоко ранит вас. Мастер Чао, прошу, не подходите к надгробию слишком близко! Шифу не хотел бы, чтобы на всю свою жизнь вы запомнили его таким.       Но Чао никого не слушал. Сравнявшись с мастером Обезьяной, он сделал глубокий вдох и стал подниматься по ступенькам.

— Шифу, я виделся с мастером Увгэем, — голос ящера не сломался до конца и звучал жуть как отвратительно. — К нему приходил мой отец. Ты знаешь, что теперь мы конкуренты?

— Знаю, и что с того? — прозвучал «отвратительно» красивый бас Шифу, которому Чао тихо завидовал. — Служба службой, но ты навсегда останешься мне другом. Твоему отцу не изменить моего мнения, пусть подавиться.

— Верю. Но ты знаешь характер моего отца, — парень вздохнул, сдувая розовый лепесток со своего носа. — Он не оставит меня в покое даже после смерти.

— Чего? — голова Шифу повернулась. Они оба лежали под персиковым деревом, их ноги свисали с обрыва. — Я не претендую даже на то, чтобы протирать столы в совете, поэтому, расслабься. Место во главе — твое, и я не собираюсь лить чью-то кровь, чтобы его забрать. Твой папа может не петушиться. Меня удовлетворят и столы.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Столы, как же. Его друг способен на большее, просто сам пока не знает этого. Но ничего, время покажет, кто на что горазд. А пока это был первый и последний раз, когда Шифу и Чао проворачивали подобное на обрыве под кроной персикового дерева. Мастер Угвэй ругался дальше чем видел, обнаружив парней катающимися от смеха в сантиметре от бездонной пропасти.

      Шифу не Шифу без щепотки самокритики, однако Чао никогда не сомневался, что это всего лишь одна неотъемлемая составляющая чувства юмора его друга. И да, Чао оказался прав. Он стал главой совета, не опозорив имя отца. А его маленький друг, что любил самоиронию, вовсе прыгнул выше головы.

— Мастер Шифу, — торжественно произнес глава совета, вручая зеленую мантию с круглым узором на груди. — Носите с высоко поднятой головой.

— Благодарю, мастер Чао.

— Теперь, когда вы Настоятель Нефритового дворца, еще кто кому столы должен протирать, да, Шифу?

И снова они рассмеялись. Не было над их головой персикового дерева, и не было мастера Угвэя, что следил за ними в оба глаза. Но была их дружба, что прошла сквозь многое. Даже сквозь отца мастера Чао.

      Глава совета мастеров, Настоятель Нефритового дворца. Их должности говорили о том, что не было победы, которую они не одержали, и не было горя, которого не познали. Кроме горя самого страшного. Он пережил своего маленького друга.       И вот они снова встретились. Копия своего отца и гордость мастера Угвэя. Два мастера, сохранивших дружбу, и два солдата, сдержавших обещание.

— Говорите, вместе до конца? — ящер не мог оторвать взгляд от зарева, что оставляли их пушки где-то там, за горизонтом.

— Вы мой друг, мастер Чао, — звучал все тот же отвратительный бас, которому Чао уже не завидовал. Тогда они были детьми, что лежали на траве и говорили о будущем. Но теперь они были взрослыми. И говорили в настоящем. — Конечно до конца.

      И если мастер Чао, глава совета, стоял в снежно-белом кимоно, выглаженном и накрахмаленном, то он же, друг его детства, товарищ, коллега, подчиненный, Настоятель Нефритового дворца, лежал в похоронном одеянии ручной работы: объемном длинном кимоно темного малахитового цвета, что заменяло собой главный символ монаха-хранителя. Ту самую мантию, что Чао вручил ему однажды на церемонии посвящения, одной из самых пышных и зрелищных на его памяти. Лежал в гробу из бурого красного нефрита, самого дорогого и роскошного в Китае, и грудь его не поднималась от вдоха. Потому что он был мертв.

— Не стало Настоятеля Нефритового дворца, не стало… Настоятеля… — ящер перечитывал это снова и снова, заставляя себя поверить. Но верить не получалось.

      На бархатном полотне возлежало изувеченное, худое тело — не такое, каким Чао его помнил, не такое, каким оно должно было быть. Не умытым от крови, не усыпанным кошмарными ранами, и тонкие руки Шифу никогда не скрещивались на неподвижном животе. Это был не он. Не Шифу, которого он с юности знал, не воина, которого с трудом одолевал в бою.

— Ты хоть когда-нибудь мне поддашься? — Чао лежал на спине, избитый по рукам и ногам, но оттого не менее счастливый. Ему нравилось наблюдать, как юный Шифу гордо расправляет плечи после победы над старшим товарищем.

— Не сегодня, — задирал Шифу нос, но после всегда подходил к Чао с улыбкой до ушей и протягивал ему свою руку помощи.

      Бесстрастное, как будто фарфоровое выражение лица было еле различимо среди гор белых ирисов, что целыми корзинами несли во дворец, и подарков, которых оказалось не меньше. Их привозили не только хорошие друзья и коллеги мастера, но и незнакомцы, жители долина Мира, как пожелание ему удачного пути и просьбу своим уходом не обременять своих близких на неведение и бедность. К Чао подошел один из мастеров совета. Очередная корзина с цветами оттягивала ему руку, и Чао постыдился мысли, что поднялся во дворец с пустыми руками. Цветы, привезенные им, остались в повозке у подножия лестницы.       «Я забыл их. Так спешил на тебя посмотреть и убедиться, что ты жив. Убедиться, что все это неправда».       Под мерцающим светом тысяч бамбуковых свечей, заполнивших собой все до единого библиотечные стеллажи, блестели слова, вышитые сверкающими золотыми нитями на зеленых манжетах и груди кимоно мастера Шифу. Они, подобно последнему завещанию, описывали волю и душу мастера при жизни, рисовали его образ, после плавно перетекая из каллиграфичных иероглифов в изображение летящего огнедышащего дракона.       «Ты бы знал, как мне тяжело смотреть на тебя сейчас, — подумал Чао. — Быть может, мы скоро встретимся. Но пока… пока обещаю позаботиться о твоих учениках. Если им понадобиться моя помощь, я никогда не откажу им и направлю. Но можешь спать спокойно, мой дорогой друг. Нефритовый дворец ты оставил в надежных руках».       Столпотворение заполонило Зал Воинов, и воины дворца, выстроившись в линию между гробом и прибывшими, увидели в тусклом свете свечей их поникшие лица и взгляды, опечаленные происходящим. По обе руки от Пятерки и По замерли два стражника. В руках одного из них лежал всем известный ветвистый посох, дожидаясь момента воссоединения с хозяином, а в руках второго дымился поднос с благовониями.       «Он на дух их не переносил, — закрыв глаза, Чао заставил себя отойти от гроба и вернуться к гостям. — Говорил, от них болела голова. О, Шифу…»       Сын, обливаясь слезами, горестно трижды просил душу умершего родителя вернуться в тело. После того как надежды на возвращение души уже не оставалось, покойника признавали действительно мертвым. Но мастер Шифу давно пережил своего любимого сына. И кто-то сказал бы, что некому просить душу несчастного мастера вернуться в тело, но это было не так.       Обезьяна аккуратно похлопал в ладоши, обращая взгляды гостей на себя, и сделал шаг вперед. Он решил произнести свою часть прощальной речи первым, пока ком не подкрался к горлу и слезы не заполнили глаза. Парень молча стоял, заторможено глядя под ноги. Слова не хотели подбираться.       — Кто бы мог подумать, что праздновать нашу победу мы будем вот так. Без него, — Обезьяна громко выдохнул, опуская мокрые глаза. — Понимаю, что сейчас ни у кого из нас нет сил здесь находиться. Это пытка, хуже которой нет ничего. И поэтому я не буду затягивать с речью. Мастер ненавидел болтовню не по делу. Хотя тут много и не скажешь.

— В общем, мастер, я всего лишь хотел узнать, почему…

— Обезьяна, ты уже четверть часа «всего лишь хочешь узнать», но вместо этого скачешь с темы на тему. Говори, что хотел, или ступай. Не отнимай мое время.

      Губы Обезьяны, почувствовавшие вкус соли, тронула слабая улыбка. Помнится, это был первый раз, когда он отвлек Шифу от чтения книги, и первый раз, когда недовольство учителя звучало безобидно и по-доброму. Обезьяне нелегко давались публичные выступления, и он часто отводил взгляд подальше от проницательных глаз гостей. Таких же мокрых, как и его.       — Без конца можно рассказывать о мастере Шифу, как о первоклассном воине и учителе, ведь он без преувеличений был таким. Но еще он был прекрасным. Просто прекрасным. Настолько, что все мы искренне не верили в наступление дня, когда мы должны будем с ним попрощаться. Но он настал. Худший день в моей жизни, — Обезьяна быстро вытер щеки ладонью, пока позорные слезы не стали капать на пол. — За все время моей службы при дворце мастер не стал мне настоящим другом, каким стал для По. Был чересчур холоден и неприступен. Не замечал или не хотел замечать, как я хочу стать ближе. Также Шифу не стал мне отцом. Впрочем, как и я не стал для него сыном.       Гости слушали, не шевелясь. Только редкий треск факелов, горящих у ворот, нарушал тишину.       — Но с ним я обрел то, чего никогда не имел. Где бы я ни оказался, если Шифу находился рядом: свирепый, молчаливый или умиротворенный, я чувствовал себя дома. И любой следующий дом был прекраснее предыдущего. Будь это засада в порту Гунмэня или же поле боя у предместья Цзы. Видеть Шифу возле себя придавало сил, а страх смерти, чувство одиночества и беспомощности — все превращалось в пыль. Все вы наверняка слышали страшные истории о том, «как Шифу тренировал Неистовую Пятерку». Слыхали ведь, правда? В этих рассказах он морил нас голодом, бил розгами и приказывал бить по деревянному столбу, пока кровь с костяшек пальцев его не покрасит. И я согласен, нет подготовки серьезнее той, что мы прошли с мастером Шифу. Но хоть один из присутствующих в зале скажет, было ли продолжение у этих историй? А я вам скажу, что было. Когда идти становилось тяжело, когда ты падал на колени и полз, собирая лицом песок, взгляд на него, хромого на одну ногу, но идущего впереди тебя, был подобен пощечине, и ты поднимался сначала на одно колено, опираясь на его образ, как на прочную трость, потом — на другое, пока не оказывался на своих двоих и не делал шаг. Так из раза в раз, каждую ночь и утро ты вставал и шел, вставал и шел, и все ради того, чтобы догнать, но почти всегда оставался позади. И тогда ты снова падал, в надежде отдышаться, а шаги впереди затихали. Шифу останавливался, бросая взгляд через плечо, и молчанию его не было конца. Он замирал, глядя на тебя, замученного живого мертвеца, и принимался ждать. Ждать столько, сколько тебе было нужно, чтобы подняться. «Вдох, — говорил он, чувствуя, как ты нуждаешься в подсказках и голосе, полном понимания. — Выдох. А теперь поднимайся».

— Мастер, я не могу.

— Поднимайся.

— Мастер…

— Поднимайся, мастер Обезьяна.

      — Ты делал все, что он тебе скажет, потому что верил. И я верил, слепо следуя туда, куда он укажет. И знаете что? Я ни разу не был обманут.       Под негромкие слова «покойтесь с миром, мастер Шифу», сказанные в унисон толпой, Обезьяна, хромая, вернулся на свое место. Его заменила Гадюка.       — Была бы у меня возможность выразить свою скорбь молчанием, я бы простояла молча остаток своей жизни, — девушка подняла взгляд на гобелен с мастером Шифу. Не верится, что когда-то они всей командой подарили его учителю на день рождения. — Мастер был самым лучшим, что когда-либо со мной случалось. Я стала его ученицей. После — частью своей любимой команды. А теперь я не знаю, как быть дальше. Мастер был не просто нашим учителем или руководителем, всегда был слишком разным, чтобы описывать его одним словом…

— Решительный?

— Слишком скучно, — скривился Лотос.

— Тогда интеллигентный? — предложил Богомол.

— М-м-м, разве что временами. Еще?

— Непредсказуемый?

— О, годится, — По черканул слово Тигрицы, дополнив им столб из прилагательных, разросшийся на целый лист. — Достаточно. Может, теперь перейдем к правдивым качествам?

— Высокомерный? — сказал Журавль.

— Невыносимый?

— Упрямый?

— Так, стоп, — Тигрица взмахнула руками от возмущения и окинула взглядом друзей. — Мы пишем поздравительную открытку, а не ордер на арест. Вы помните об этом?

— Да, ты права, — Гадюка кивнула на черновичную бумажку, над которой корпел По. — Вычеркни треть. Нет, лучше половину.

— А такое начало правдоподобное получалось.

      — Но мастер Шифу, несмотря ни на что, всегда был нашей опорой. Почвой под нашими ногами. Он вел нас за руку в темноту, но с ним никогда не было страшно. Он бросался в омут с головой, но ни в коем случае не позволял ее потерять, всегда был готов… к чему-то. Перед походом все мы заметили, что мастер напуган. Я никогда не видела его в таком замешательстве. Даже новость о побеге Тай Лунга из Чор Гома не вывела его из равновесия до такой степени, как это сделала весть о нашем участии в войне. Участии без него.       Во время речи Гадюки Журавль покинул свое место и подошел к одному из стражников. Из прозрачной склянки на подносе он вынул дымящуюся палочку.       «Он на дух их не переносил».       — Мы должны были отправиться самостоятельно, встретиться на выезде из долины с воинами генерала Лина и командующего Вана Хигена и вместе добраться до северных границ. Мастеру Шифу поступил приказ остаться во дворце по ряду причин. Самых весомых было две: в силу возраста и невозможности оставить Нефритовый дворец с долиной Мира совсем без защиты. Но кто генерал такой, чтобы отдавать мастеру Шифу приказы… Мастер уже знал, как поступит.       К тому времени Журавль поднялся к гробу. Благовоние в его крыле тонкой дымкой поднималось к пасти дракона, смотрящего на церемонию с потолка.       — Не раздумывая, мастер отправил свой отрицательный ответ командованию. Столкнувшись с сопротивлением с нашей стороны и просьбами остаться во дворце, мастер ясно дал нам понять, что мы ему не указ, и он знает, что делает. Звучит жутко и неправдоподобно, но мне кажется, мастер знал, что идет сражаться не за страну, а за наше существование. Если бы мастер остался во дворце…       Журавль склонил голову, чтобы глаза не смотрели на панду. Не глядя, он встромил благовоние в одну из подставок, установленных рядом, и жестом подозвал к себе стражника. Бережно взяв в руки посох, Журавль направился к изображению мастера Шифу.       — Мастер Шифу получил бы письмо схожее с тем, что не так давно получил каждый из вас. Весть о нашей гибели. И ничто в этом мире его бы не спасло.       «Я бы спас. Чего бы мне это ни стоило…»       Журавль остановился у изображения, огромного, внушительного. Оно было фоном для горящих свечей и в то же время не представляло из себя ничего особенного. При жизни мастер Шифу, может, и выглядел тщеславным, но мало кому было известно, что он пресекал в себе любое тщеславие. Оттого был несказанно рад, не увидев себя на гобелене в боевой позе или в состоянии глубокой медитации. Взамен мастер увидел себя настоящего, таким, каким он был на самом деле — простым и спокойным. Он стоял в коричневом кимоно на фоне зала тренировок, оставив в стороне зеленую накидку, и держал за спиной любимую флейту. Атрибут, который нельзя заменить ни одним из посохов Угвэя.

— Значит, именно таким вы меня видите, — сказал Шифу, с улыбкой посмотрев на свое изображение. — Стыдно признаться, но я рад этому. — мастер хотел было пошутить про отсутствующие рога на голове и дьявольскую улыбку, но осек себя. Его ученики засияли от смущения.

      Журавль поставил посох на подставку. В память об учителе. Как когда-то делал он в память об Угвэе.       — Напоследок нужно бы сказать слова благодарности мастеру Шифу. Он не только в который раз подарил нам право на эту жизнь, но и сделал ее самой яркой и наполненной эмоциями. Какие бы трудности не пытались тому помешать. Спасибо вам, мастер Шифу.       Журавль долго стоял у постамента с изображением учителя, печально смотря ему в открытые живые глаза. Только по окончанию речи Гадюки и с повторением слов «покойтесь с миром, мастер» он вытер глаза и поспешил вернуться на свое место.       Несмотря на слова, застывшие на языке, Бык и Крок не нашли в себе силы выйти. И Гуожи оказался не столь многословным. Лекарь выразил лишь сожаление, что, боровшись за жизнь мастера, ничего не смог противопоставить смерти.       — Напоследок скажу лишь то, что мне невероятно жаль, что я, несмотря на опыт работы и знания в медицинском деле, не стал спасением для жизни мастера Шифу. Воин Дракона был прав, сказав однажды, что я навеки вечные останусь перед мастером в долгу. Его знания и опыт спасли жизни миллионам. Моих же не хватило даже для одного. Но я верю, что его имя будут помнить всегда, как и о подвигах веками будут рассказывать молодым поколениям. От Неистовой Пятерки я узнал, что мастер Шифу очень любил проводить время в гроте озера Святых слез под надзором каменных глаз дракона Шэньлун. И также я слышал, что в том месте собираются возвести памятный нефритовый монумент. Надеюсь, мастера дворца не будут против, если половину средств покроют жители нашего города.       Про монумент Гуожи не солгал. Каждый ученик Шифу ровно с момента оглашения этого плана уже успел представить, как он ежедневно будет ходить в излюбленное место для медитаций мастера, подносить к его нефритовому облику цветы, кланяться, просить, чтобы он все равно был рядом с ними и клясться, что они никогда не подведут его. Будут беречь честь кунг-фу и доблесть его честного имени вплоть до самой смерти.       Внезапно, толпа расступилась, и мастер Киан, Настоятель Южного храма, вышел вперед. В отличие от всех, кто произносил речь до него, он не стоял, притупив взгляд в пол, а медленно блуждал по свободной части зала между воинами и гостями. Так, поговаривают, легче справится с волнением.       — Все сказанное настолько трогательно, что я больше не могу молчать. Смерть легендарного мастера Шифу — действительно большой удар. Пожалуй, самый болезненный удар, который довелось принять Китаю после этой тяжкой и кровопролитной войны. Пришла очередь и нам принять его. Сейчас это долг каждого из нас.       Киан опустил голову, смотря в блестящий пол и продумывая дальше свои слова.       — Всех нас переполняет уважение к ушедшему мастеру. Как сказал уважаемый Гуожи, мы почтим его память должным образом. Наилучшим образом, — Киан во время ходьбы повернулся к ученикам малой панды. — Воин Дракона и Неистовая Пятерка. Вашего учителя рядом с вами больше нет. Он ушел, взваливая на ваши плечи самое тяжелое и опасное дело в вашей жизни — оборону Нефритового храма, родины нашего искусства, — Киан на секунду перевел взгляд на гроб и лицо, с навеки застывшим на нем спокойствием. Не долго думая, он взял палочку благовония у стражника и направился к ступеням и корзинам с белыми ирисами. — Его путь подошел к концу. Он был долгим и тернистым. Ваш же будет еще сложнее. Сейчас вы должны решать. От ваших действий зависит будущее не только ваше собственное, но и будущее всего кунг-фу.       Толпа начала терять ход мысли, как и ученики мастера Шифу, в чьих взглядах боль утраты сменялась недоумением.       — Шифу был моим другом, — с этими словами Киан остановился у гробницы и взглянул на лежащую малую панду, на ее лицо. По прибытию во дворец оно не казалось таким хмурым. — Почти что самым близким и самым верным другом. А вы знаете не понаслышке, что Шифу не называл так каждого встречного. Я был тем редким исключением.       Киан думал, что это останется никем незамеченным, ведь гроб стоит так далеко от гостей, но Тигрица смогла уследить, как он потушил благовоние кончиками пальцев и небрежно воткнул его в подставку. Что-что, а этот жест превзошел все методы, которыми можно проявить неуважение к умершему, неважно, был это твой лучший друг или заклятый враг.       — Много лет мы бились с ним вместе, не одну войну прошли от начала и до конца, были в самых горячих точках Китая тогда, когда всем вам было еще лет по десять. Знали бы вы, как мне жаль его. Я сделал все, что было в моих силах в то утро, — Киан отвернулся от Шифу и не спеша стал спускаться по ступеням. — В любом случае, время назад не воротишь. Как любил говорить Великий мастер Угвэй, случайности не бывают случайными, поэтому, трудно говорить о гибели Шифу, как о трагичном случае в медицине, когда врачи не успели спасти пациента, вовремя не оказав ему помощь. Шифу хотел умереть. Зная его самолюбие и непробиваемую гордыню, могу утверждать, что Шифу ни в коем случае не пожертвовал бы собой ради кого-то. Шифу просто хотел смерти, возможно, он просто устал от своей жизни. Все мы знаем, какими историями она у него наполнена. Кто бы не устал… — Киан замолчал, демонстрируя напускное понимание. — Сейчас я хочу принять решение. От лица мастера Угвэя. От лица Шифу. Я знаю, оба будут этому рады. Оба всегда желали своим учащимся самого лучшего.       Все замерли, предчувствуя неладное.       — У меня есть к вам предложение.       — Вы на прощальной церемонии мастера Шифу, — вставил Обезьяна, чьего чувства такта надолго не хватило. — Вам не кажется, что абсолютно неуместно…       — Я не давал Вам позволения разговаривать со мной в унисон, — изрек Киан с видом оскорбленного достоинства, и жаль, он был так занят уязвленным самомнением и невежеством мастером Обезьяной, что даже не заметил, как лица его коллег перекосились от возмущения. — Я настаиваю на том, чтобы до момента установления в Нефритовом дворце нового Настоятеля, вы, Воин Дракона и Неистовая Пятерка, перешли под мое начало.       По толпе пошла волна тихого голоса и шепота. Переглядываясь, мастера пытались без лишнего шума выяснить, что происходит.       — В Южном храме кунг-фу много первоклассных преподавателей, там у вас будет самый большой выбор. Желающих вырвать вас с руками и ногами будет предостаточно, за это можете не переживать. Наш шикарный город примет вас со всеми почестями.       — …Ч…Что?! — сдалась второй Гадюка, чьи выпадающие из орбит глаза сразу же встретились с такими же глазами Богомола и Журавля. — Что вы сказали? Какой город?       — Это шутка такая?       — Мастер Киан, вы не хотите повторить, что сказали?       — Я — мастер Киан, Настоятель Южного храма кунг-фу. Храма, бросившего все свои силы и ресурсы на победу в этой войне. Если в ваших сердцах, уважаемые молодые воины, есть хоть капля уважения к мастеру Шифу, отдавшему жизнь взамен на ваше процветание и улыбки, прошу не колебаться и немедленно принять правильное решение.       — О каком правильном решении вы говорите?! Мы воины Нефритового дворца, а не беспризорные бродяги. С какой стати вы предлагаете нам крышу над головой?       — Чего он хочет? — Обезьяна, не веря и смотря на Киана, как на обезумевшего, тихо спрашивал у Тигрицы, сжавшейся от злости. Кажется, они ожидали от этого дня все, что угодно, но только не торги на прощальной церемонии. — Что конкретно вы предлагаете?! Не ходите вокруг да около, после сцены с мастером Шифу там, в поле, ваше выступление совсем не выглядит, как стремление не дать нашим талантам бесследно исчезнуть. Вы хотите, чтобы мы переобулись именно в ваших подопечных?! Хотите, чтобы из списка учеников Шифу мы стали вашей заслугой?       — Напоминаю, вы все еще неопытные ученики и слабые духом мальчики и девочки, — сдерживая бешенство, попытался объяснить свое предложение Киан, — вами не изучено и трети того, что представляет из себя кунг-фу. Я ничего не имею против учения мастера Шифу, но как по мне ваше обучение, по сравнению с тем же выдающимся Тай Лунгом, продвигалось слишком медленно и было малоэффективным, чтобы могло существовать присущее вам право называть себя легендарной пятеркой и преемниками самого Угвэя. Преемников у Угвэя много, раз на то пошло. Я тоже являюсь тем, кто имеет к ним отношение, поэтому прямо здесь и сейчас взываю к вашему благоразумию. Позаботьтесь о своих судьбах, вам нужно учиться дальше, а не горевать над прахом и носиться к памятнику с букетами. Слезами и молитвами из мертвых не достанешь. Без мастера Шифу вы теперь никто, и я считаю, что это нужно срочным образом исправлять. У меня есть на это силы, а если я ошибаюсь, я сделаю все, чтобы их найти, ибо каждый раз читать о красиво написанных подвигах Неистовой Пятерки, а на деле видеть их растерянность и недоумение во время поединка, уже просто нет никакого желания и уважения к самому себе. Перестаньте позориться не только перед мастером Шифу, чье мнение вы всегда ставили выше своего, но и перед друг другом. Со временем может случится такое, что вам будет стыдно воевать в обществе друг друга.       Тишина. Лица молодых мастеров остолбенели, как и большинства тех, кто стоял в стороне и слушал речь мастера Киана, и если мотивы ребят из пятерки еще поддавались объяснению, как и их внезапная ярость, то шок и ступор мастеров из главного совета, в частности и его главы, пока оставались в стороне от аргументов и пояснений. Мастера пытались в общей мере переварить все, что сейчас происходит.       — Я мог бы сказать, что не буду вас торопить. Мог бы, но не буду. Я настаиваю как можно скорее обдумать мои слова и без смятения согласиться, потому что матера Шифу больше нет. Того, кто будет выпрыгивать перед вашими лицами, в очередной раз спасая от гибели, тоже нет. Пришло время взрослеть, Неистовая Пятерка, принимать верные, возможно, рисковые и безумные, но верные решения. Они приведут вас к былой славе. Они вернут мощь и неприступность Нефритовому дворцу, смоют с него славу храма, который проще заново отстроить, чем нормально защитить. Сила в ваших руках. Судьба в ваших руках. И ваш долг не ударить в грязь лицом, как это порой делал наш достопочтимый усопший товарищ, а показать уровень. Достойный уровень.       Никто из учеников мастера Шифу, ровно как и из его коллег из совета, не решился что-то возразить. Все понимали, что если разговор сам не уйдет в иное русло, из одной войны может вытечь еще одна, и все предпосылки указывают на то, что вероятная война может выть еще масштабнее. Еще кровопролитнее.       — Вы же хорошо его знали? Мастера Шифу? Не только же об успешных операциях и битвах слышали? Буду верить, что это так, потому что ц-ц-ц, — покачал Киан головой, — в его биографии столько провалов и неудач. Чего скрывать, я могу долго гадать над тем, как мастер Шифу вообще стал мастером Шифу с его везением и огненным темпераментом. Всем известно, что во всем заслуга мастера Угвэя. Терпения у него было с запасом.       — Я прошу прощения, мастер Киан, — наконец раздался упрекающий голос какого-то мастера, пробравшегося через толпу и медленно зашагавшего к Киану. — Я до последнего не хотел вас перебивать, переживая, чтобы слово за слово мы с вами не развели пожар, но теперь, внимательно выслушав вашу позицию, я понял, что если не стану на защиту Неистовой Пятерки и Воина Дракона, быть беде. И беде очень большой. Разногласие разногласием, но мы не можем опуститься так низко, чтобы решить вопрос дракой. Скажите, чего вы добиваетесь? Вы хотите спровоцировать конфликт в стенах Южного храма? Или нарываетесь на разлад в кругах совета? Я полагаю, вы осознаете, что многие выступят против, если мастер Чао посчитает нужным.       — Не лезли бы вы в дела совета, коль ничего о нем не знаете. Мастер Чао не отвечает за эти вопросы, мастер Чжимин.       — Но я спешу напомнить, что я могу на это повлиять.       — Вы молоды, мастер Чжимин, — снисходительно улыбнулся Киан. — Вам, видимо, невдомек, как в совете все устроено на самом деле.       — Мы говорим не о совете. Вы перебарщиваете. Уже не одному мне кажется, что вы…       — Что вы оборзели уже до такой степени, что не боитесь не только лгать всем в глаза, а еще и на прямую вербовать нас в свое семейство из прохвостов, вытирая ноги о память мастера Шифу! — разрывая линию, резко и яростно процедила Тигрица, в чью сторону все как один повернули свои вытянувшиеся лица.       Киан ожидал такого поворота. Особенно от этой девушки.       — Мастер Тигрица, — выдержано сказал он, смотря на неприязненное выражение лица полосатой кошки и кривой дугой улыбки демонстрируя свое мгновенное разочарование в ней, — а ведь я всегда считал вас особенной ученицей.       — Не помню, чтобы давала вам повод.       — Серьезно. Вплоть до сегодня я считал вас, пожалуй, одной из лучших попыток Шифу повторить феноменальный успех Тай Лунга.       — Меня вы вольны оскорблять сколько вам вздумается, меня не задевают ваши подростковые ужимки. Еще раз потеряете приставку «мастер» перед его именем…       — Нет-нет, мастер Тигрица, не утруждайтесь. Ваша рука сломана, не хочу, чтобы вы вызвали меня на поединок и продержались еще меньше чем тогда. В день, когда сдерживали Тай Лунга на мосту.       — Если вы так им восхищаетесь, мне не составит труда организовать вам встречу.       Киан устало выдохнул. Будто весь его разговор с Тигрицей походил на разборки с пятилетним ребенком, безвредным и глупым.       — Ваше положение вас сейчас же и оправдывает, понимаете? Вы потеряли учителя и отца, я вижу, как вы, вопреки себе, страдаете, но давайте не будем терять голову и забывать, что сейчас за мероприятие и с кем вы имеете честь разговаривать, а то звучали вы крайне грубо. Не так давно и несколько раз подряд, к тому же.       — Конечно, — выдохнула Тигрица, стряхивая с плеч ладони друзей и ступая еще больше вперед, держась за сломанную руку и пропуская мимо ушей осторожные просьбы мастера Чжимина и Крока остановиться. — Давайте не будем забывать, с кем я разговариваю: с бесчестным предателем, не ударившим палец о палец, когда мой мастер тлел, как спичка, а его сердце отбивало последние удары, предателем, который в первый день войны голосил на всю округу, что обеспечит другу поддержку, что бы ни случилось, а сам оказался первым в рядах продажных шкур!!!       — Тигрица, — прошептала Гадюка, выползая к ней и понимая, что подруга начинает закипать до предела, но уже было слишком поздно. Тигрица, которую хотели кинуться оттаскивать уже и незнакомые мастера, успела подойти к подавшемуся назад Киану еще на один опасный шаг ближе.       — Давайте не будем забывать, что именно мастер Киан первый осудил тактику мастера Шифу тогда, когда погибло много наших и нужно было действовать, не будем забывать, что мастер Киан первый пригрозил отстранить мастера Шифу от дел по окончанию войны, и все почему? Потому что Шифу был единственным, кто никогда не боялся оклеветать ваши идеи и как следует дать вам по заслугам!       — Тигрица, — тревожно позвал Богомол, запрыгнув ей на плечо. — Тигрица, послушай.       — Он единственный не только видел в вас умалишенного, а не лучшего полководца, но и совершенно не боялся признавать это! Лично я слышала о том, какой вы гнилой прохвост, около сотни раз из его уст, и мне нисколечко не совестно говорить сейчас об этом на церемонии его похорон! Гнилее вас, Киан, и правда нет никого на свете, вы махнули рукой, когда мы молили вас о помощи. У ваших горе учеников, что молча крутились за вашей спиной и ждали приказов, даже в груди не екнуло, увидь они нас и мастера Шифу, умирающего в луже собственной крови.       По толпе вновь прошла волна недовольства и непонимания. Мастер Тигрица говорила правду?       — Они не посчитали нужным даже посмотреть в нашу сторону, уже не говорю о том, чтобы пойти нам навстречу, и после всего этого, после всех тех попыток подставить нас еще на поле боя, после того, как вы бросили нас, не испытывая желания хотя бы послать за помощью других, менее гордых и равнодушных мастеров, вы смеете заикаться о том, какое ужасный метод воспитания у мастера Шифу?! Смеете, держа в памяти, что находитесь на его церемонии прощания, среди его верных учеников и коллег, готовых снести с плеч вашу голову, так свысока плевать на его великое имя и думать, что останетесь безнаказанным? Вам настолько внушает доверие столпотворение в зале? Вас настолько успокаивает количество свидетелей и легенда о неотъемлемой способности всех мастеров кунг-фу глотать любой мусор, что летит в их сторону, что вы не боитесь находиться в нашем храме и прямым текстом оскорблять нас?! Думаете, мне не плевать с высокой колокольни на правила храма, когда имя моего отца растоптали у всех на глазах?! Мне что ли показать вам силу нашей верности прямо здесь?       Тигрица хотела сделать резкий рывок к Киану, но ее за руки поймали парни: Обезьяна и Журавль. Киан же, не ожидавший от Тигрицы такого количества смелости, отпрыгнул назад, как ребенок, увидевший насекомое.       — Тигрица, это уже слишком, остановись!!!       — Знай, Киан, ты и рядом не стоял с нашим мастером! Ты не только не достоин называться его другом, а и дышать с ним одним воздухом! Ты не в состоянии здраво оценивать ситуацию, потому что ты, настоящий нравственный урод, недооценил не только мастера Шифу, который учил нас стоять горой друг за друга, но и нас, как его верных и здравомыслящих учеников!       — Хватит, Тигрица, пожалуйста!       — Неужели ты рассчитывал, что мы дождемся, когда остынут его ноги, и по первому зову побежим к тебе?! Попросим пригреть и приютить? Да ты взгляни на своих воинов, взгляни на них! Посмотри им в глаза хоть сколько-нибудь и скажи, хоть один из них бросился бы в огонь, чтобы спасти тебя? Хоть кто-то из них пришел бы к твоему проклятому праху?! Принес бы к твоему памятнику цветы?! А был бы у тебя памятник, Киан? Кто-то прорыдал бы ночь, оплакивая твою смерть? Ты — ничто. Ты пустой звук и для нас, и для мастера Шифу, и для своих собственных учеников! Для своих учеников в первую очередь, по ним это видно. Парни всю жизнь старались и не знали ни заботы, ни поддержки, ни элементарного «доброго утра», — Тигрицу удалось оттащить на шаг от Киана, что стоило парням великих усилий. Если вспомнить о травме Журавля, можно сказать, Обезьяна оттаскивал Тигрицу в одиночку, что уже звучит, как безуспешная затея.       — Тигрица, прошу, — не останавливалась Гадюка, пока парни изо всех сил удерживали кошку и не давали ей ринуться к Киану, спрятавшемуся за спинами двух своих коллег. Те искренне не желали, чтобы Тигрица пачкала о него руки. — Мы хорошо понимаем тебя, всем нам хочется оставить от него мокрое место, но прошу, Тигрица, только не при Шифу, умоляю тебя, только не при Шифу…       — Мастер Тигрица, вы ведете себя неподобающе.       — Я уже говорила, чтобы ты шел к черту?!       — Осторожнее с выражениями, мастер Тигрица! — выкрикнул Киан, явно поднабравшись решимости. — Иначе я закрою глаза на то, что мы находимся в Нефритовом дворце, и все вы будете принудительно поставлены на место, раз своих сил для дисциплины не хватает!       — Мастер Киан!       — А вы способны на что-то большее, чем угрозы и предательство? — тут же вступился мастер Обезьяна, устремляя взгляд на Киана, но не переставая держать подругу. — Какое право вы имеете так с нами разговаривать?! Мы разве вам не ровня? Чем мы резко стали хуже вас? В какой войне мы не участвовали? С какой мы не вышли победителями, что вы кричите о нашей неопытности?! Мастер Шифу никогда не позволял себе общаться с нами в таком тоне, какими бы проступками мы его ни огорчали. Вы же, являясь никем, пустотой без какого-либо содержания и куском дерьма вместо совести, приволокли сюда свое недосягаемых размеров эго, с головы до ног облили грязью нашего учителя, минуту назад сказав, какой его смерть для вас болезненный удар, а теперь мечтаете о нашем «переходе под ваше крыло»? Знаете, что делают с крыльями таких, как вы? Если вы запамятовали, то я напомню. Дворец возвел мастер Угвэй! Умирая, Угвэй передал управление дворцом мастеру Шифу! И пока мастер Шифу, являясь единственным старшим мастером дворца и единственным учителем всех, кто сейчас стоит перед вами, живет в наших головах, и мы помним его голос, вам к Нефритовому дворцу в целях собственной безопасности лучше не приближаться! Вы не с детьми имеете дело, и тем более не со стадом пустоголовых, схлопотаете по почкам так, что ваша шайка умственно отсталых, обученная только гавкать, когда им скажут, будет наперегонки ловить их над долиной Мира, помяните мое слово!       — Как бы ни была резка в выражениях Неистовая Пятерка, мастер Киан, я бы прислушался к ним на вашем месте, — сказал Чжимин, оказавшись прямо за спиной Киана, — мы предлагаем вам одуматься, пока вас не вышвырнули из Зала Воинов, как нарушителя тишины.       — Какой срам, господи, какое посмешище, что вы, что вы, — поочередно указал Киан на пятерку и мастера Чжимина. — Теперь я вовсе склонен пересмотреть список выдающихся воинов нашей могучей страны. Вы, Чжимин, достойны вылететь оттуда за одно нежелание урегулировать только возрастающий конфликт, а мастер Шифу за очередное халатное воспитание воинов и полное отсутствие слежки за речевыми навыками Неистовой Пятерки, которые оказались в критическое количество раз выше нормы!       — Это мастер Шифу за нашим языком не уследил? Да все это его заслуга, черт тебя дери!       — Будь он жив, поверь, ты бы и без нас услышал в полной мере, где твое законное место.       Начался хаос. Пятерка, не выдержав шквал унижений и грязи, что обрушился на их дворец, полным составом начала перегрызаться с той половиной мастеров, что пыталась закрыть им рот. Вторая половина перешла на сторону учеников Шифу и доказывала обратное, настаивая на том, что необходимо лишить мастера Киана членства в совете и сместить с должности Настоятеля. Но находились и мастера, что пытались усмирить и ту, и другую сторону. И все продолжалось бы и дальше, имея шансы перерасти в крупномасштабную бойню, если бы не оглушающие удары чего-то твердого о нефритовый пол, что эхом разнеслись по залу и принудили всех бунтующих замереть на месте. Обратив свои бешеные взгляды к источнику звука, все узрели, как возле портрета Шифу и стойки со свечами застыл мастер Чао, и взгляд его прожигал насквозь. Одна рука сжимала знаменитый посох, а вторая ходила ходуном, сжавшись в кулак. Ящер держался до последнего, чтобы не вспыхнуть от ярости и не вытрясти дух с каждого, кто участвовал в этом ужасе.       — Позор! — слово острым лезвием вырвалось из его уст, будто мастер намеревался обезоружить им каждого, чьи уши после грязи, прозвучавшей в священном зале, не утратили способность слышать. — Какой же только позор, вы только посмотрите на себя! Посмотрите, во что вы превратились!       Все поникли. Самый уравновешенный и сдержанный мастер в совете сейчас стоял, убивая присутствующих взглядом, и голос его сотрясал несокрушимые стены.       — Мерзость. Просто мерзость смотреть на всех вас: жалких корыстных созданий, что ради престижа и выгоды своими языками осквернили все святое! — сквозь зубы выпалил Чао, оцепеневшими пальцами чувствуя, как посох подвергается деформации и проминается. — Устроили балаган прямо на церемонии, покойного мастера Шифу не постеснялись! Мастера Угвэя не постеснялись, мерзавцы бессовестные! Сколько гадости и лицемерия только что вывалилось из ваших ртов, а как же много грязных и аморальных слов, я все еще не верю своим ушам!       — А где вы были в этот момент, мастер Чао? Почему же ничего не предприняли?! — выдвинул обвинение Киан, выклиниваясь из толпы весь помятый и взъерошенный. — Где прохлаждается глава совета, когда он так нужен? Или ваши полномочия заканчиваются, когда дело доходит до реальных проблем, а не тех, что написаны на бумажках?       Киан, как и остальные присутствующие, не заметил, как мастер Чао вырос перед его лицом свирепый, дышащий огнем и метающий молнии. Без лишних слов он взял дугообразной частью посоха шею Киана и пригвоздил ее к ближайшей нефритовой колонне с такой силой, чтобы желание огрызаться с ним моментально улетучилось.       — Не думал, мастер Киан, что вам нужна нянька в лице главы совета, чтобы вести себя должным образом и не болтать все, что взбредет в голову! — Чао то и делал, что нажимал на посох, но чувство, как тело под ним начинает жалко изворачиваться, не приносило ему желанного облегчения. — Я надел траур и принял обет молчания с первой секунды, как только узнал о смерти Шифу, и я верил до последнего, что вам хватит великодушия прекратить этот спор, прекратить хотя бы по причине, что вас всех хоть сколько-то воспитывали. Но вера моя, как и слова сейчас, пала в бесплодную почву. Будь проклята скорбь, с которой я не сплю которую ночь. Будьте прокляты узы дружбы, не позволяющие мне пережить эту утрату. Из-за них я был вынужден присутствовать здесь и молча смотреть, как имя моего друга превращают в ничто. Как я собственным бездействием превращаю его в ничто!       Каждая черточка его лица подтверждала правоту собственных слов. Даже то, как Чао стоял, опустив плечи, говорило, что он казнит себя куда сильнее, чем мог бы казнить Шифу. Чао отпустил Киана, повалившегося с ног и схватившегося за горло. Два парня, сопровождавших его на церемонию, не осмелились высунуться из толпы и помочь учителю. По поверхности его сознания скользнула гадкая, едкая мысль, что Тигрица даже будучи при смерти поспешила бы на помощь своему дорогому Шифу, но он тут же отмахнулся от нее, как от мусора, начиная в гордом одиночестве вскарабкиваться на ноги и оттягивать съехавшее кимоно.       Тем временем мастер Чао, уняв гнев, остановился у постамента с портретом и свечами, треть из которых погасла. Так сильно махал он посохом в порыве ярости, желая восстановить в этом мире справедливость.       — Я, как и многие из вас, знал мастера Шифу с его юношества. Лично я знал Шифу с его пятнадцати лет, мы росли и совершенствовались вместе, и я знаю, что мастер не потерпел бы такого поведения и отношения в Нефритовом дворце, какими бы ни были личные отношения между мастером и его учениками.       Голос ящера стал тише. Чао вернул на место посох и замер с прискорбно опущенной головой, словно силы его совсем иссякли.       — Как вы повели себя, боже правый, — разочарованно протянул Чао, без сил качая головой. — Откуда во всех вас взялось столько хладнокровия и неуважения к коллеге, к другу, к учителю, посвятившему жизнь ради вашего образования, когда каждый из вас бился с ним бок о бок еще месяц назад, когда он спасал ваши шкуры, шкуры ваших жен и детей. Как вам хватило эгоизма забыть все, что он вам сделал? — когда вместо ответа звучала непоколебимая тишина, мастер Чао печально усмехнулся. Как нельзя наивно было с его стороны полагаться на что-то другое. — Я вас спрашиваю, мастер Киан. Вас, Неистовая Пятерка и Воин Дракона. Вас, остальных участников дурдома. И вы, две стороны, еще пытались друг другу что-то доказать? Что-то говорить о воспитании? Уровне образования?! Мы прошли с вами войну, товарищи, и эта общая трагедия объединила нас не так давно, чтобы о ней забывать, как и забывать о том, благодаря чему мы выстояли. А выстояли мы, потому что стояли горой друг за друга. Да, я, конечно, обобщаю, я прекрасно помню, что учителя стояли за своих учеников, а ученики за своих мастеров, все держались группами, и я не был исключением, но давайте признаем одно огромную очевидную вещь — никто из нас, из преподавателей, не превзошел поступок Шифу. Поступок того самого Шифу, о котором вы много лет к ряду думали, как о самом бессердечном и жестоком воине, как о мастере, не имеющим столько любви и тепла в сердце, чтобы жертвовать собой ради кого-то. Этот поступок, как и сегодняшний день, сегодняшнее событие… одно из самых печальных в моей жизни… действительно показывает нам обратное. Мастер Шифу любил своих учеников. Возможно, даже больше, чем мы с вами любили кого-то в этой жизни, за кого боролись. Любил больше всего, что у него было. А было у него не так уж и много, поверьте мне на слово. Неистовая Пятерка потеряла настоящего друга, а не наставника. Они, мастер Киан, сейчас оплакивают не лидера, а члена семьи. Самого родного и самого незаменимого. Какие мне еще подбирать слова, чтобы вы поняли свою ненужность в этом храме? Вы пытаетесь вторгнуться в семью. Если не хотите познать всю неэффективность и, как вы выразились, бестолковость образования величайшего мастера кунг-фу на своей шкуре, по хорошему не советую вам этого делать. С рабочей точки зрения вовсе запрещаю. Если вы забыли, что учителем Неистовой Пятерки уже несколько лет официально является Воин Дракона, то я вам об этом напоминаю и призываю немедленно принести извинения перед мастером Шифу и учениками моего замечательного друга, которого вы, совершенно гадко и незаслуженно, преподнесли в таком скверном свете.       Тишина. Гробовая тишина. Внезапный шорох. Кажется, в горе подарков и цветов что-то упало. А после тихий бархатный смех. Мастера завертели головами и каждый с упреком уставился на соседа поблизости.       — Я сказал что-то смешное? — вспылил мастер Чао, рыская глазами в поисках того, кто осмелился поступить так некрасиво.       Смех стал громче. Будто из слабого смешка перерастал в настоящий заливной и яркий смех. Чао снова разразился громом.       — Кто смеется? Кто смеется, я спрашиваю!       Он стал расхаживать между мастерами, грубо расталкивать одного за другим, думая найти источник звука, но предательская акустика зала работала против него. Где и как далеко ни стоял бы мерзавец, звук будет резонировать прямо у Чао над головой.       — Кто этот нахал? Покажите мне это бессовестное воплощение эгоизма, я вытрясу все, что осталось от его скудной совести! — вопил мастер Чао, пробираясь сквозь толпу в сторону Неистовой Пятерки.       Растолкав в разные стороны воинов, ящер поднял глаза и почувствовал, как сердце его уходит в пятки, а после десятикратно останавливается. Увидев выражение лица Чао и то, как его ставшие огромными глаза уставились вперед, Неистовая Пятерка вместе с Воином Дракона и гостями настороженно обернулись. Источником смеха, чистого и заливающегося, был не мастер Чжимин или кто-то из стражников. А мастер Шифу.

***

Два месяца назад

      Неизвестная сила развернула его тело, и Лотос вопреки всем ожиданиям столкнулся с необъяснимым — с лицом того, чей голос смог завладеть чужими мыслями, достучаться до чужого сердца. Глаза. С ними творилось нечто странное, как и с сердцем По, что никак не могло решить: ему разлететься на части или остановиться от ужаса. Веки уверенно поднимались, потом резко падали вниз. Будто вес собственной тяжести не давал им преодолеть ни миллиметра больше, ни миллиметра меньше. Прошло десять секунд сражения с собственным телом, ставшим на целых пять часов настоящей тюрьмой, прежде чем небесные и родные глаза посмотрели на Воина Дракона не менее безжизненно и устало. Лотос не отдавал отчета в том, что наблюдает за настоящим чудом. Тем самым чудом, которого все они так просили, о котором не могли даже мечтать. Командующего Хигена ветром вынесло из головы, По показалось, что он блефует, что он окончательно тронулся умом, поэтому едва не выскочил из комнаты и не закричал на всю округу, но мастер не дал ученику сдвинуться с места всего лишь одним действием.       Он улыбнулся.       По бросился вперед и упал на колени перед кроватью, бездумно схватив мастера за руку и прижавшись к ней лбом. Боже правый, ему не привиделось. Мастер Шифу вернулся с того света.       — Спасибо, — По никогда не проговаривал это слово с таким чувством и глубиной. Его начала захлестывать истерика. — Спасибо, спасибо, спасибо.       Ладони По затряслись, а сам он фактически расплылся у кровати. Его колени завалились, последнее «спасибо» Лотоса растворилось в плаче, моментально накрывшем его с головой. Он захлюпал, как маленький ребенок, и радость его невозможно было описать словами. Она не имела ничего общего с счастьем. Это было что-то большее, чем просто восторг. И даже всем известные семь небес счастья сейчас стали для По лишь первой ступенью той лестницы, по которой он взлетел, увидев мастера Шифу живым. Исхудавшим, изувеченным и беспомощным, но главное, живым.       — Небо услышало наши молитвы. Как же мы испугались, мастер, как же мы испугались…       Пальцы в его ладонях дрогнули, но не для привлечения внимания, а судорожно, от боли. Утерев предплечьем слезы, Лотос поднял лицо и посмотрел на впавшие щеки и пересохшие губы, поймал взгляд, несчастный и потускневший. Улыбка покинула уста мастера так же быстро, как и появилась, но глаза, все еще помутненные после комы, медленно-медленно блуждали по комнате через полузакрытые веки. На лице фарфоровой маской застыла боль. И эта боль была безмолвной. Взгляд, с тихой ненавистью глядящий на мир, на Воина Дракона, был красноречивее любых терзаний, любых подобранных слов.       — Я знал, что вы сможете. Я знал, я знал, — сквозь слезы По укрывал чувственными поцелуями едва теплую ладонь мастера в своих пальцах. — Я знал и оказался прав. — шмыгая носом, По поднял полные надежды глаза. — Мастер Шифу? Вы помните меня?       Вопрос повис в воздухе, которым стало ощутимо тяжелее дышать. Лотос остался незамеченным для Шифу, чье состояние со стороны выглядело пугающе. Отрешенными глазами он водил по комнате от угла к углу, и так чертовски медленно, что секунда времени для По становилась вечностью. Мастер сам не верил, что вновь видит этот мир. Но тогда почему По не нашел и крупицы радости в его взгляде?       По молча сидел, щенячьими глазами смотря на Шифу и ожидая ответ на свой вопрос: хоть слово, хоть звук, хоть что-нибудь, на что он сможет опереться и не прогнется под гнетом пугающих мыслей, пробирающихся в голову.

— Сначала лечащий врач посмотрит, как мастер Шифу, возможно, заработав после удара умственную отсталость, попробует связать больше двух слов или хотя бы вспомнить, как его зовут.

— Если его не охватит болевой шок в первые же минуты после пробуждения…

      Неужели прогноз Гуожи сбылся? Мастер ни слова ему не скажет? Может, мастеру отшибло память? Он сходит с ума от боли? Но тогда по какой причине Шифу выдавил из себя улыбку, как только раскрыл глаза? Нет, теория с амнезией никак не вяжется с реальностью. Здесь что-то другое.       — Вам больно?       Вопрос вновь прошел мимо мастера Шифу, что едва сводил концы с концами. Словно он спал с открытыми глазами, блуждал в своем мире или попросту не понимал, что вокруг него происходит, что за голос сквозь гул в ушах не оставляет попытки до него достучаться. Но По не был глуп. Знал, что рассчитывать на развернутый ответ объемом в двести слов, это кощунство, но выудить хотя бы маленький намек, хоть какой-нибудь знак, стоило попытаться.       — Вам очень больно, да?       Веки мастера Шифу рухнули вниз. По серым щекам ручьем потекли слезы. Лотос лишился дара речи. Он уставился на Шифу, но не от удивления или ужаса. От боли, стиснувшей в руках его нежное медвежье сердце, от ужаса осознания, заставшего врасплох. Шифу плакал. Каких масштабов боль должна обрушиться на такого воина, как он, чтобы вызвать эти слезы? Каких?!       — Мастер, — болезненный всхлип, символизирующий всю любовь и сострадание на свете, бесконтрольно вырвался из уст Воина Дракона.       Казалось бы, уже не осталось ничего, что еще больнее ранило бы его сердце. Но слезы Шифу… Воин Дракона поверить не мог, что они существуют, но теперь они скатывались по безэмоциональному лицу капля за каплей прямо у него на глазах, что сами едва сдерживали плач. Ему так хотелось помочь, облегчить страдания, прижать к себе и разделить муку с тем, кто совершенно ее не заслуживал, но на деле ничего из перечисленного не было возможным. Не имело никакого смысла.       По вспомнил о иглах, что он не так давно вынул из предплечий мастера и сложил на салфетку. Взяв пару, он встал и суматошно направился к столу.       — Сейчас, Шифу, потерпите немного.       По хотел найти то самое болеутоляющее, которым пять часов назад пользовался Гуожи, но нужная жидкость никак не попадалась на глаза. Одни бинтовые обрезки, пустые колбы, запасные свечи, вода, масла, снадобья, травы, иглы, мази. По ужасала мысль, что Гуожи в теории мог забрать пузырек с собой. Но в то же время в его памяти не было такого фрагмента. По усерднее закопошился руками и наконец нашел нужную бутылочку. На дне плескалась порция болеутоляющего, в которой сейчас так отчаянно нуждался мастеру Шифу.       Не успел По развернуться с добытым инвентарем, как за его спиной раздался какой-то звук. Парень все же обернулся, но ничего необычного не обнаружил. Тогда он подошел к кровати и присел перед ней на одно колено, а на поверхности стула разместил все то, что сумел найти. Звук повторился. Посмотрев на Шифу, По увидел, как его губы едва заметно раскрылись. То, что он слышал, было ничем иным как дыханием, что на вдохе было бесшумным, а при резком выдохе обретало звук — звук тяжелого дыхания того, кто даже сейчас хватался за жизнь.       У По засосало под ложечкой. Не успел он и шагу по комнате сделать, как учителю стало хуже. В минуты, когда он только пришел в себя, не было капель пота на его висках, взгляд не выглядел столь пьяным, а руки хоть сколько-то, но согревали теплом. Кончики пальцев обожгли Лотоса холодом. Бессильные глаза мастера закрывались до конца и поднимались, как по приказу. Как же страшно быть в ловушке собственного тела, подумал Лотос. Когда глазам жизненно важно закрыться, прекратить мучения и позволить душе уйти на покой, но ты возобновляешь контроль над телом и вновь и вновь делаешь вдох, тянешься к свету, звуку, голосу, теплу, которое чувствуешь. Падаешь и поднимаешься.

— Поднимайся, мастер Обезьяна.

      Однако глядя на Шифу, на то, как он терзает себя, По осознавал одно. Он уходит.       Опомнившись, По быстро протер мокрое от слез лицо и начал наливать болеутоляющее в маленькую чайную чашечку. Его действия не славились осторожностью, и потому содержимое склянки расплескивалось на пол.       — Сейчас, Шифу, сейчас. Не сдавайтесь, умоляю.       Руки По дрожали, как в последний раз. Он не помнил, когда в своей жизни паниковал так сильно. Тело игнорировало приказы, его правая рука почти по локоть отнялась от оттока крови, а глубокие вдохи не помогали успокоиться, а только отнимали драгоценное время. Если смерть мастера ляжет на плечи По за то, что он двигался так быстро, как только мог, но все еще со скоростью улитки, не найти ему покоя ни в этой жизни, ни в тысяче следующих. Он удушит себя собственными руками, испытает все виды боли, но ни за что себя не простит. Обратив взгляд на Шифу в надежде обнаружить улучшения, По получил похоронный выстрел прямо в грудь. Губы мастера покрылись трещинами, став мертвого сине-белого цвета.       — Шифу, черт побери, куда делся ваш характер, — По поставил чашку, заполненную до края, и похватал иглы. Через секунду их концы оказались в сосуде с жидкостью. — Где ваше упрямство? Где наш мастер, что обводит смерть вокруг пальца, где он? Я буду говорить с вами. Говорить, чтобы вы держались за мой голос. Вы не можете уйти.       По мало что смыслил в акупунктуре, но некоторые наставления Богомола в кои-то веки ему пригодились. По резкими и точными движениями вонзал иглы сперва в одну, а затем и в другую руку мастера, и показателем того, что он сделал все правильно, стал слабый выдох облегчения вперемешку со слезами, градом покатившимися по лицу.       Приступ паники медленно спадал, но не чувствовал Лотос того облегчения, на которое рассчитывал. По вспомнил о чашке с бесцветной жидкостью по правую руку от него. Он уже и забыл, что слуги дворца приносили им с Гуожи чай, когда осмотр мастера подошел к концу, а у них появилась минута, чтобы просто выдохнуть. Но помнилось, По было не до чая. Взяв чашечку в руки, Воин Дракона подсел ближе к Шифу, уже сейчас почувствовавшему нереальное облегчение от существования. Хвала небесам, он поднял веки. Белок его глаз по-прежнему имел пугающий синюшный оттенок.       — Мастер Шифу. Вам нужно это выпить.       Лотос помедлил, ожидая, как поведет себя воин. Не мог он как Гуожи нагло влить в кого-то лекарство, к тому же, перед ним не «кто-то», а его Шифу, которому не было намерения причинить вред. Шифу же лишь перевел печальный и все еще мокрый взгляд с потолка сперва на чашечку, а потом на самого По. Безмолвие, царящее между ними, так и шептало о том, насколько Шифу пожалел, что выжил, а не быстро и безболезненно умер.       — Я знаю, мастер, но нужно сделать хотя бы пару глотков.       Шифу не имел возможности противиться и тем более просить ученика закончить его страдания. Тогда-то парень самым плавным движением, которое мог себе позволить, проник под затылок мастера ладонью и слегка приподнял его холодную голову над подушкой.       — Ваши глотательные рефлексы были угнетены, поэтому, прошу вас — медленно и потихоньку, без геройства. Никуда не торопитесь.       По поднес чашечку к еле-еле открытым губам воина и отстранил ее, как только совсем ничтожная порция болеутоляющего попала в ротовую полость и скатилась вниз по горлу.       — Ничего отвратительнее вы в жизни не пили, я знаю, но нужно сделать еще глоток.       По повторил все ровно точно так же, только на сей раз глоток стал буквально на чайную ложку больше. А потом еще. И еще. И вот по окончанию пяти минут чашечка болеутоляющего была принята.       — Вот увидите, уже очень скоро вы почувствуете себя лучше.       Шифу никак не отреагировал на попытки Лотоса его утешить. Он будто был здесь и не здесь одновременно. Боролся за то, чтобы остаться, не впасть в пограничное состояние вновь, где он был рабом своего тела. По видел, какую борьбу уже на протяжении долгого времени мастер вел с собственными глазами, но понятия не имел, как ему помочь.       — Простите за идиотский, возможно, вопрос. Я просто хочу понять. Вас клонит в сон?       Шифу не сделал ничего, что было бы бы похоже на «да» или «нет».       — Или вам снова становится хуже?       — Они сами.       Радость от услышанного затмила весь кошмар, происходивший с ними на протяжении последних десяти минут. То, что прошептал Шифу, не шевеля губами, даже сложно было назвать шепотом. По с трудом вычленил из шуршащего звука гласные и согласные буквы, и то вторых там почти не было. Только слоги, о которых По мог лишь догадываться, и счастье за мастера, не потерявшего дар речи.       — Что сами, мастер? — подавив эмоции, чтобы не пугать учителя, спросил По. — Ваши глаза сами закрываются?       По могло показаться, но мастер совершил что-то, отдаленно похожее на кивок головой. Скорее это было лишь легкое покачивание головы с закрыванием глаз в качестве согласия, нежели что-то иное, но По обрадовался и такому. Теперь они хотя бы так, но смогут общаться друг с другом.       — По, — мастер перевел на него пьяный, вялый взгляд. — Пятерка…       — С ними все в порядке.       Груз, чей вес не подлежал словесному описанию, свалился с души мастера Шифу после этих слов. Он с облегчением сомкнул веки, а очень слабая струйка воздуха вылетела через приоткрытые губы. Лотос плавно опустил ладонь на одеяла, чтобы мастер ощутил его поддержку.       — Обезьяна был ранен, помните? Отряд мастера Чжао нарвался на засаду, и вы отправили меня, Богомола и Обезьяну, чтобы разобраться. Мы поспешили на помощь, но артиллеристам, как мы поняли, отдали приказ накрыть вражеские позиции раньше, чем предупредили о нашем вмешательстве в ситуацию. Мы воссоединились с отрядом мастера Чжао, их выжившие арбалетчики открыли ответный огонь, но потом по периметру начали взрываться снаряды. Стрелы, что были выпущены, разорвало на мелкие кусочки взрывной волной, и наконечники некоторых из них попали в Обезьяну. Никто не ожидал, что будет так. Но осколки уже извлекли, с Обезьяной все хорошо. Правда, он так горевал за вами, что напился. Не злитесь на него.       По говорил все хорошее и плохое, что удавалось вспомнить, так сильно ему хотелось отвлечь учителя от боли, разносящейся по всему телу, и план его, по всей видимости, увенчался успехом. Шифу взглядом молил его продолжать.       — Тогда после взрывов мы поняли, что Богомол заработал свою первую серьезную контузию. Вторая нагнала его за миг до того, как вы… В общем, ему тоже уже легче. Богомол отоспался как следует, и выглядит уже не таким зеленым… Э… Ну, вы поняли.       Хоть мастер этого и не делал, но По дорисовал себе картинку, где Шифу по классике изгибает бровь, а на лице появляется выражение, пренебрежительнее которого еще нужно найти.       — С Гадюкой в принципе ничего серьезного. Она умница, с самого начала продержалась молодцом, не то что мы. Журавль тоже проявил себя, крыло лишь долечить осталось.       По встревоженному взгляду Шифу Лотос понял, что учитель ничего не знает о травме Журавля.       — О, точно, вы ведь уже не можете этого помнить. Когда вы были при смерти, Тигрица принялась запускать ваше сердце, а Журавль помчался за помощью в Цзы. Его крыло было повреждено в битве, но травма не стала бы такой серьезной, если бы не тот перелет за врачом и обратно. Но Журавль не жалуется. Никто не жалуется. Всех нас объединяла одна цель — спасти вас.       — Тигрица?       — Тигрица разделяла успех Гадюки, однако вы сломали ей руку, когда отталкивали нас от себя, — По видел, как много Шифу хочется сказать, поэтому остановил его на полуслове, положив вторую руку на одеяло. — Не разговаривайте, Шифу, берегите силы. Со мной тоже все в порядке. Толкаетесь вы, конечно, не жалея сил, но я остался цел и невредим после того, как после ваших кулаков собрал лицом всю дорожную пыль. Я обязательно позову Пятерку. Но только тогда, когда увижу, что вам стало легче. Они очень тосковали по вам, как и я. Словами не передать, что здесь происходило, пока вы были без сознания.       — Хиген?       Шифу хотел узнать все и сразу, по его глазам было отчетливо видно сострадание и волнение, и По одновременно обрадовался и опечалился этому факту. Обрадовался, потому что это так было похоже на привычного мастера Шифу, но тоски навевало то, что он тратил на это оставшиеся капли сил. На какую-то долю секунды По принял решение не отвечать на вопрос мастера Шифу, однако мысль, что молчание его огорчит, изменила ход дела.       — Погиб. Его не удалось спасти. Было слишком поздно.

Адская боль и беспомощность — вот, что чувствовали По и Неистовая Пятерка в тот момент, когда на их глазах умирал друг, а они ничего не могли сделать. Когда он с торчащими в спине клинками и грозным криком, чтобы те даже не помышляли прекращать сдерживать натиск нечисти ради него, медленно опускался на колени и за скоротечные секунды заливал все вокруг себя фонтанами из собственной крови, не имея ни капли сил, чтобы сдержать их хоть немного. Ни один из шестерых тогда не смог помочь ему. Поверженный ударом в спину воин был вынужден в одиночестве пустить последнюю в своей жизни слезу и умереть с достоинством, успев лишь на последних издыханиях поклониться сражающимся плачущим друзьям и закрыть рукой свои же стеклянные глаза, как знак безграничной любви и самостоятельности воинского сердца. Он сделает все сам. Теперь улыбку счастья, застывшую на его побелевшем добром лице, По и Пятерка запомнят даже лучше, чем все, что пережили вместе с ним за эти считанные дни. Она будто промолвила вместо навсегда замолчавшего воина те его последние слова о радости посвятить эту жизнь величайшему искусству войны и отдать ее именно так — защищая тех, кого любил, защищая тех, кого, возможно, ненавидел.

По знал, кого хотел найти, рыская по земле глазами. Знал, как выглядит воин, чья жертва сберегла ему жизнь. В ту секунду, когда вся их команда беспомощной субстанцией барахталась среди кишащей нечисти и ничего не подозревала, он принял удар на себя. Если бы не его спина, если бы не его доброе сердце, По и Тигрицы уже не было бы среди живых. Командующий Хиген. Он погиб, закрывая спины мастеров дворца. Отдал жизнь в обмен на обещание следовать за ними тенью.

И вскоре По его нашел. По бликам клинков, торчащих из его навеки замершей спины.

      Говорят, из всех эмоций, на которые Шифу был способен, разглядеть сожаление тяжелее всего. Даже если тебя с мастером связывает не один десяток лет верной дружбы, легенды, в которых Шифу не чувствует сострадания даже к самым близким, оставляют себе право на существование. Однако сейчас По застал тот случай, когда Шифу стало действительно жаль. И слова о смерти Хигена вогнали воина в оцепеняющий ужас.       Сложилось ощущение, что мир Шифу рухнул. Запас сил не позволял ему выражать эмоции лицом, так как ни одна мышца не желала слушаться, но Шифу и не нуждался в такой милости. Он каждую эмоцию проговаривал глазами, которые с течением времени все больше и больше приобретали оттенок жизни.       По услышал шепот. Слабый, виноватый шепот, едва просачивающийся сквозь приоткрытые сухие губы:       — Прости меня, — по щекам мастера Шифу потекла новая порция слез, — за Хигена.       На голову По обрушилось ведро ледяной воды. Что-что, но извинения — последнее, что он ожидал услышать, и сердце его вновь отвратительно заныло.       — Он не должен был…       — Мастер Шифу, вы вернулись с того света. Мы чуть не потеряли вас. Не тратьте силы. И прошу, не плачьте. Командующий сам выбрал свой путь. Вы не могли ему помочь.       По не знал, куда податься, чтобы не разрыдаться. Хотелось куда-то деться, лишь бы отвлечь внимание, лишь бы Хиген не завладел вновь его мыслями, а Шифу не стал этому свидетелем. Черт, еще и Шифу. Он покачал головой в знак своего несогласия и повторно попросил прощения. Но разве По успел обвинить его в чем-то? Если да, то как мастер это почувствовал? Когда они научились чувствовать злость друг на друга на ментальном уровне? По был сыт по горло собственным враньем, и потому не хотел скрывать, тем более от самого себя, что частично винил мастера Шифу в смерти командующего Хигена. Но помимо этого По слишком сильно его любил. Так любил, что даже мысли в голове не осмеливались на обвинения, пусть и существенные по мнению многих из Пятерки.       По вспомнил про причитания Гуожи насчет проветривания и подумал, что это станет отличным способом замять ситуацию.       — На улице с вечера идет дождь, — вставая, заботливо бросил Лотос, — будет лучше, если вы вдохнете свежего воздуха.       По открыл окно и вернулся на место. Шифу был хорошо укрыт одеялами, поэтому, беспокоиться о возможной простуде не было необходимости.       — Мне столько нужно вам сказать, — По натянул на лицо улыбку. — И столько вопросов задать. Но боюсь, мне придется набраться терпения, ха-ха. Вам становится лучше?       Шифу не ответил. Состояние, будто он не спал неделю, не отступало, и это было видно. Внешне мастер выглядел истощенным и, кажется, его безумно клонило в сон. По протянул руку и легонько коснулся лба мастера тыльной стороной пальцев.       — Жара нет. Наоборот, вы едва теплый, — Лотос взглянул на Шифу, который без сил прикрыл глаза. — Сейчас я покажусь вам навязчивым, но мне нужно знать, как вы себя чувствуете. Вы сможете минимальным количеством слов объяснить мне?       — Плохо. Сил нет. И тело…       — Скоро болеутоляющее полностью подействует. Постарайтесь поспать. Сон прибавит вам сил.       — По, Пятерка…       — Нет, мастер. Вы еще слишком слабы.       — По…       — Простите, Шифу. Я не могу позвать их сейчас. Вам нужно отдохнуть. Поспать хотя бы пару часов. Но я обещаю, — По вновь положил теплую ладонь поверх двух одеял. — Пока вы будете спать, я поставлю в известность ребят и лекарей. Но потом я не отойду от вас ни на шаг. Я буду здесь ради вашего же спокойствия, дождусь, когда вы проснетесь, а потом сразу же пойду за Пятеркой. Хорошо? — положительным ответом во взгляде мастера и не пахло. — Шифу?       У Шифу не было другого выхода. Его ученик прав. Сейчас он слишком слаб и не может совладать даже с собственным телом, а чтобы встретиться с Пятеркой ему не помешает набраться сил, чтобы как минимум удерживать глаза открытыми, и полноценно шептать вместо того невнятного сипения, что он мог сейчас себе позволить. Шифу отчаянно кивнул головой.       — Хорошо. Закрывайте глаза. Я буду рядом.       Шифу тихо вздохнул, и взгляд его скрылся под темными, тяжелыми веками. Хотелось ему того или нет, но сон быстро заберет его в свои объятия. Что и следовало ожидать. Мастер Шифу уснул мгновенно. Лотос понял это, когда тихо позвал наставника по имени, а у того даже не дрогнуло ухо. Проверив пульс и убедившись, что жизни мастера ничто не угрожает, По встал и бесшумно вышел из комнаты, заслоняя дверцу.       На секунду он замер в коридоре, ошарашенный и озадаченный. Шифу жив. Еще недавно никто из них не надеялся услышать эти слова. Но чудеса существуют. По не чувствовал земли под ногами от счастья. Его душа летала где-то в облаках, пела громко-громко, но головой По все еще не мог в это поверить. Пять часов помнились такими мучительно долгими, но пролетели так незаметно. И вот их мастер снова рядом. И все то, что произошло до, осталось в прошлом. Будто в страшном сне.       В планы По входило собрать Пятерку в одном месте и сообщить им радостную новость. И Воин Дракона неспроста намеревался сделать это именно так. Дело в том, что если он начнет говорить каждому по отдельности, велика вероятность, что кто-то из Пятерки, та же Тигрица, например, на радостях ринуться в комнату, толком не дослушав. А По превыше всего не хотел, чтобы уснувшего мастера разбудил шум. Несмотря на все свои наивные пожелания спокойного сна, По прекрасно осознавал, что уснуть для Шифу — это подарок судьбы. И если мастеру это удастся с его-то травмами, то сей сон ни звуком, ни словом, ни единым вздохом нельзя потревожить. Любого, кто приблизиться к комнате с мастером, ждет неминуемая взбучка и прогулка по улице.       По зашагал по коридорам, наблюдая удивительную тишину. Лекари не бегали, слуги не шептались, посуда не стучала. Царило подозрительное спокойствие, безмятежность. И По пока не понял, как к ней относится. Он дошел до спальни Тигрицы и тихонько постучал кулаком по деревянному бруску.       — Тигрица, — полушепотом позвал По, — это я. Можно?       В комнате заскрипела кровать, и на секунду повисла тишина.       — По? — буркнула Тигрица, стягивая одеяло и медленно поднимаясь с кровати. Своим приходом По прервал ее дремоту. — Можешь войти.       Медведь вошел в спальню, но дальше входа не продвинулся. Как только он окинул взглядом представшую картину, его охватила печаль.       — Извини, я тебя разбудил.       — Пустяки, я не спала.       Тигрица предложила По сесть рядом с ней на кровать, и тот неуверенно согласился.       — По, ты просто так пришел? — ее вопрос звучал как надежда. Надежда не услышать в ответ ту самую весть.       — Э, нет. Прежде чем кое-что сказать, я бы хотел узнать, как ты. Гадюка волновалась, ведь тебе совсем плохо стало. Гуожи хоть не вытряс из тебя весь позитивный настрой? А то я найду его и…       — Мне лучше, — улыбнулась Тигрица, обрывая По на самом интересном. — Спасибо.       — А как твоя рука? На днях составишь мне компанию в тренировочном зале? — Лотос подбадривал как только мог, но не увидел ни раздражения, ни облегчения на подавленном полосатом лице. — Или в роще железных деревьев?       — Рука не болит. Гуожи увеличил дозировку лекарства. Теперь я хотя бы могу лечь.       — Здорово.       — Ты что-то еще хотел сказать.       — А, да.       Они посмотрели друг на друга.       — Сейчас я позову сюда остальных, ты не против? Мы могли бы собраться и на кухне, но я очень не хочу, чтобы ты вставала с постели.       — Что-то с Шифу?       — Нет-нет, — поспешил успокоить По, который мог поклясться, что девушка уже ждала на низком старте. — Все узнаешь. Не переживай, я не с плохими новостями.       Тигрица знала, что ее обрадовать может только одна новость, но раз По не сказал о ней сразу, нечего было и надеяться.       — Хорошо, зови, — уныло выдохнула Тигрица, усаживаясь удобнее на кровати.       — Тогда скоро буду.       Бодрым шагом выскочив из спальни, По зашагал на кухню. Появившись в ее дверях, Лотос увидел по-прежнему сидящих там Журавля, проснувшегося Богомола, Обезьяну и Гадюку. Они пили чай, и кажется, даже что-то ели. Но резкое появление Воина Дракона испугало всех не на шутку.       — По?       — Все хорошо? — Богомол был единственным из четверых, кто толком не застал По в предыдущий его приход, оттого и волновался больше. — Как мастер? Без изменений?       — Мне нужно, чтобы все вы пошли к Тигрице в спальню. Все вопросы позже. Она и я вас там ждем.       По смылся без лишних объяснений. Он вернулся к Тигрице в комнату и сел обратно к ней на край кровати, которую та уже успела заправить.       — Сейчас они подойдут.       — По, там точно ничего страшного?       — Совершенно ничего.       Остальные ребята неуверенно заглянули в комнату и, как только увидели одобрительный кивок Тигрицы, протиснулись внутрь.       — И зачем мы все здесь собрались? — без интереса сказал Обезьяна, усаживаясь в позу лотоса на полу и подтирая голову ладонью. — Очередное взыскание Гуожи, которое нам всем надо знать?       — По хотел сообщить что-то хорошее, — объяснила Тигрица, в ожидании смотря на Воина Дракона. — Надеюсь, он мне не солгал.       — Я сказал правду. Только одна просьба. Оставайтесь на своих местах, ладно? — По с невидимой просьбой посмотрел каждому в глаза, выдерживая паузу. — В общем… Мастер пришел в себя.       Пятерка замерла без движения, а их без того бледные лица побелели еще больше. Гадюка раскрыла рот, не видя смысла в том, чтобы не показывать восторг. Она перестала дышать, к глазам подступили слезы. У Журавля от услышанного отказали ноги. Его вогнутые в обратную сторону колени сильно затряслись, и, дабы избежать падения на пол, он шагом приблизился к ближайшей стене и оперся на нее здоровым крылом. Воздуха в комнате стало не хватать. Клешни Богомола сами рухнули вниз, он тоже, как и Гадюка, смотрел на По и не мог понять смысл тех слов, что прозвучали в этой спальне, подобно грому в чистом небе. За время комы учителя значение этих слов вытерлось из памяти, и Богомолу понадобилось немалое количество времени, чтобы вернуть утраченное. Обезьяна. Он смотрел на По и искал искренность в его глазах. И По кивал ему головой. А Тигрица… А что Тигрица. Ее состояние балансировало между «опять потерять сознание» и «разрыдаться», и второму она бессознательно отдала большее предпочтение. Никто не заметил, как девушка уперлась локтями в колени и молча закрыла лицо лапами, выпуская когти в свой рыжий полосатый лоб. Сейчас она плакала бесшумно. Но через минуту из нее выйдет все. Она об этом знала. И останавливаться не имело смысла.       Первым прозвучал тихий бас Богомола, выпучившего глаза:       — По, это правда?       Лотос с широченной улыбкой и слезами, покатившимися по лицу, закивал головой.       — Ты не подшучиваешь над нами?       — Я похож на того, кто хочет попрощаться с жизнью?       Все обратили внимание на Тигрицу. Она продолжала плакать, ее контроль над телом ослабевал, отчего плечи начинали трястись. По подсел ближе и обнял ее.       — Он жив, Тигрица, — По прижался к девушке сильнее. — Шифу справился.       Журавль прижался спиной к стене и стал махать на лицо здоровым крылом. Его бросило в жар и начало тошнить. К По присоединился Обезьяна. Он сел перед кошкой, согнувшейся в три погибели, и опустил ладонь на ее колено.       — Я тоже плакал, Тигрица.       Он хотел дать ей понять, что не нужно зажиматься, пытаясь что-то доказать. Ситуация совершенно не располагает к таким выходкам.       — Все мы плакали.       — Даже Шифу.       Лапы Тигрица отскочили от лица, а ее заплаканные глаза устремились на По.       — Мастер? Почему?       — Ему очень больно. Гуожи предупреждал, что так может случится. Говорил, мастера будет терзать боль, способная свести его со здравого ума.       Новые слезы подошли к глазам Тигрицы и застыли перед ними мутной пеленой.       — Я хочу пойти к нему.       — Нельзя, Тигрица, — он коснулся ее плеча, напрягшегося вместе со всем телом, что намеревалось встать. — Мы все пойдем к нему, но чуть позже. Он очень слаб. Я еле заставил его поспать.       — Так мастер сейчас спит? — спросила Гадюка. — Ты уверен?       — Уверен. Но вид у него печальный. Он очень слаб. Ему тяжело даже моргать.       — Он сказал тебе что-то?       — Немного. Все просил привести вас.       Все пятеро счастливо улыбнулись.       — А еще он извинился за Хигена.       — Извинился? — переспросила Тигрица и выпала в осадок, когда По кивнул. — Значит, мы все правильно поняли?       — И оказались правы, — подытожила Гадюка, с которой По угнетенно закивал головой. — Мастер скрыл от нас больше, чем мы предполагали.       — И это что-то было непосредственно связано с командующим.       — Он был опечален, — По вспомнил взгляд и шепот, не единожды приносящий извинения, — когда узнал, что Хигена не спасли.       — Не могу вообразить ситуацию, о которой я могла бы в первую очередь подумать, вернувшись с того света, — Тигрица в раздумьях сжала травмированную руку. — Между мастером и Хигеном произошло что-то чрезвычайно серьезное.       — Не знаю, Тигрица. Шифу подавлен. И винит себя за его смерть.       Несколько минут воины сидели молча. Обезьяна похлопал Тигрицу по колену, обращая на себя внимание. Та посмотрела в ясные глаза друга, и они оба обменялись слабыми улыбками. Друзья не упрекнули ее за слезы, и это ощущение принятия оказалось лучшим способом ее поддержать.       — Гуожи в курсе? — поинтересовалась Гадюка. — Ты сообщил ему о Шифу?       — Я как раз хотел спросить. Вы не знаете, куда все подевались? Час назад в коридоре было полно народу, а сейчас ни души. Только вы сидели на кухне.       — Мимо нас никто не проходил.       — Или мы просто не обратили внимания.       — Ладно, в любом случае, никто из лекарей не знает. Вы пока приходите в себя, — По поднялся с кровати, будто собирался уходить. — Богомол, Обезьяна, пожалуйста, заварите чай. Вам всем нужно успокоиться.       — А ты куда?       — К Шифу. Я обещал, что буду с ним до тех пор, пока он не проснется. Как только он откроет глаза, я пойду за вами. Он хочет вас видеть.       — Почему нам нельзя с тобой?       — Вы его разбудите. Я бы тоже не шел к нему, честно говоря. Из всех вас у меня больше всего шансов потревожить его сон. Но я обещал, что не оставлю его одного. Я себя не прощу, если Шифу станет хуже, а меня не будет рядом.       — Как скажешь.       — Тогда мы ждем тебя, — Журавль оторвался от стены с намерением удалиться на кухню и сделать команде обещанный облепиховый чай.       Долгие четыре часа пролетели незаметно, и вот Тигрица, окруженная воодушевленными друзьями, касается каркаса желанной двери. Набрав полную грудь воздуха, она прошла в комнату, и запах медикаментов тут же обжег ее внутренние органы. Нос Тигрицы сморщился, взгляд, нетерпеливо устремившийся в сторону кровати, наполнился слезами. Не слышала она запаха крови, подобно этому, но это было неважно, Тигрица в неведении шагнула вперед. Навстречу свету единственной свечи, что не погасла из-за распахнутого окна. Не успела девушка протереть глаза и на ощупь найти стул, чтобы сесть, как шепот, родной и скрипучий шепот позвал ее по имени. Мастер звал ее, сдерживая слезы.       Мгновение, и мастер, ее слабый, поникший, едва живой мастер, оказался в ее объятиях, жадных и цепких, как у ребенка.       — Тигрица, — повторил шепот, ласковый, наполненный любовью и безграничной радостью. — Тигрица…       — Мастер, — девушка отказывалась верить тому, что слышит его голос. В ее голове он был мертв, и все, что осталось от него живого, это воспоминания, одно за другим сменяющиеся в голове, во сне, беспокойном после препаратов. Но он жив. Мастер Шифу жив.       Прежде чем впустить Пятерку в комнату, Лотос вошел первый.       — Я один, а их пятеро. Полагаться на то, что я смогу сдержать их натиск, опрометчиво, они беспощадно бросятся обнимать вас, поэтому, — улыбнувшись, По потянулся к мастеру с полной чашечкой, — сделайте еще пару глотков.       Если бы не По, вряд ли мастер выдержал бы боль от прикосновений к своему телу. Хотя, все они слишком хорошо его знали. Как бы ни было больно, он стерпит. Ради них — все стерпит.       Тигрица быстро отстранилась от Шифу, когда друзья напомнили ей о его ранах, и села на колени возле кровати. Мех вокруг ее глаз был все еще влажным и взъерошенным, но то, что она плакала при Шифу, теперь совсем не волновало. Она смотрела на мастера и чувствовала тепло, расплывающееся по груди. Холод, присущий его глазам, согревал, как утреннее солнце, и не было ничего, прекраснее этого.       Тигрица слышала, как за ее спиной скучковались остальные члены Пятерки. По всхлипам и шмыгающим носам она поняла, что плачет не в одиночестве.       — Мастер Шифу…       — Не говорите, — устало прошептал воин, тяжело прикрывая веки. — Обнимите меня. Все… до единого.       И они обнимали. Обнимали несильно, боясь причинить вред, но достаточно, чтобы чувства, переполняющие их сердца, ощущались физически. Гадюка не сдержалась и подползла первой. Ее голова опустилась на мягкие одеяла, и даже сквозь них она слышала его — плавное, ритмичное сердцебиение, согревающее слух.       — Мы думали, что потеряли вас.       Мастер не сказал ничего в ответ девушке, чьи слезы скатились вниз и впитались в ткань, теплую, нагретую его несокрушимым телом.       — О, мастер… Нам было так страшно, — Гадюка замерла, почувствовав, как палец мастера легко коснулся ее шеи. Обе его руки лежали поверх одеяла и были от и до утыканы иглами, и этот маленький жест, желание коснуться, почувствовать, что ученица рядом, живая и настоящая, тронул Гадюку до глубины души.       — Ты цела. Я боялся, что…       Не убережет ее. После По и Тигрицы именно Гадюка находилась ближе всех к мастеру Шифу за минуту до того, как он спас их жизни. И Гадюка, вспомнив об этом только сейчас, отрицательно закивала головой.       — Я не ранена, мастер. Нисколечко не волнуйтесь обо мне.       Недолго Гадюка нежилась возле мастера Шифу. Обезьяна, выпрыгивающий из штанов от счастья, был вне себя от желания занять ее место и тоже заливался слезами от осознания, что самое страшное осталось позади. Когда парень подошел и опустил рядом с мастером свою голову, мастер Шифу нашел в себе силы опустить ладонь на его затылок. Тот, укрытый мурашками, сильно задрожал.       — Ты плачешь, — прошептал мастер, словно его это удивило. — Обезьяна, ты…       — Конечно, мастер Шифу, я плачу, — сознался в очевидном Обезьяна, не отрывая красных глаз от одеяла. — Я слов подобрать не могу, так рад, что вы живы.       — Даже… после отжиманий рад?       — Мастер… — Обезьяна, не сдержавшись, прижался к нему сильнее. Только Шифу мог спросить такое. Как может Обезьяна таить обиду за те пустяковые пять тысяч отжиманий, которые он делал в качестве наказания две тысячи лет назад? — Зачем вы говорите эти глупости… Я чуть не спился с горя, чуть с ума не сошел.       — Ты пил, — больше переспрашивая, чем утверждая, прошептал Шифу и огорченно вздохнул. — Еще… полторы тысячи…       — Хоть десять, мастер, хоть десять тысяч отжиманий! Только бы вы были здоровы…       В отличие от Гадюки, которая уже во всю пила успокаивающий чай, любезно предоставленный По, Обезьяна не отошел далеко от кровати. Он устроился рядом на полу с Тигрицей и близко настолько, чтобы в любую секунду его рука могла оказаться поверх двойного слоя одеял. Журавль подошел следующим. Не успел он отстраниться от мастера, к которому смог полноценно наклониться и не задеть иглы, как зазвучал упрекающий шепот:       — Что… с твоим крылом? — на Журавля поднялся взгляд, обвиняющий в безответственности. — Почему никто…       — В повязках не было необходимости, мастер Шифу, — тихо произнес Журавль, медленно расправляя перед мастером травмированное крыло, — это простое растяжение. Вы же знаете, я с ними на короткой ноге. Пройдет неделя, и я вернусь в тренировочный зал.       Мастер Шифу хоть и слушал ученика в половину уха, но все равно всматривался в конечность в поисках опухших мест или признаков перелома. Но вдруг поморщился от боли, пронзившей тело.       — Мастер, — Тигрица уже вознамерилась со скоростью света вскочить со своего места, но учитель поднял пальцы, прося не переживать. Признаться честно, слушать его не хотелось, но Тигрица расслабилась вдвойне, когда на живот мастера Шифу прыгнул Богомол.       — Мастер, — сказал он, указывая клешней на одну из игл, что торчала в плече. — Вот причина боли. Позволите поправить?       — Да, пожалуйста, — сквозь зубы поцедил мастер, чей лоб в блаженстве разгладился, когда ученик вынул иглу и вонзил ее заново под правильным углом. — Да, так… лучше. Спасибо.       — Это Воин Дракона ставил их вам? — Богомол бросил через плечо добрый взгляд на По, который развел руками в свое оправдание. — Его знаний достаточно, однако…       — Практики… не хватает, — мастер Шифу склонил голову влево и сонным взглядом окинул своих учеников, таких же искалеченных, как он, но гордых и несломленных, как прежде. — Я счастлив, что… слышу ваши голоса. Вы все очень мне дороги.       С тех пор прошло два месяца. Два месяца, когда весь дворец смеялся и улыбался, и улыбался так, словно ничто в этом мире не в силах омрачить их счастья. Новость о Шифу, победившем смерть, разлетелась в тот же день по всему дворцу, и ни один стражник, ни один слуга не упустил возможность поблагодарить судьбу, плача у кровати мастера и держа его за теплую руку.

— Зенг…

— Ничего не говорите, — рыдая, Зенг тепло прижимался к худому плечу Настоятеля, — ничего не говорите, иначе я не смогу уйти отсюда, и несчастной документации придется ждать, когда вы поднимитесь с постели.

— Звучит неплохо. Я скучал… по делам дворца.

— Скучали? — Зенг отстранился от мастера и, шмыгнув, с шуточной надеждой заглянул в его глаза. — Хотите, я принесу вам несколько стопок?

Опустив веки, мастер с улыбкой кивнул.

      Два месяца самых счастливых дней в их жизни, в которых мир перестал существовать, и они с радостью отдали их, поднимая мастера на ноги. Помнится, как в первый же день вопрос, кто первым останется на ночное дежурство, чуть не перерос в политическую дискуссию. И несмотря на то, что мастера осмотрел дворцовый лекарь и не обнаружил причин для того, чтобы разбить лагерь у кровати Настоятеля, отчаянные молодые головы настаивали на своем. В итоге каждый успел поправить мастеру одеяло и приготовить отвар от головной боли или бессонницы, наложить мазь на ветвистые ожоги и промыть раны спиртом, поговорить с ним на отвлеченные темы и помочь сделать несколько глотков супа пока слуги, занятые влажной уборкой, поднимали настроение забавными историями о небезызвестном ворчуне по имени Гуожи, не так давно побывавшем во дворце.

— В какой-то момент мне показалось, что он упрет руки в бока и продемонстрирует знание ненормативной лексики на всех языках мира.

— А ты попробуй сохранить спокойствие с его-то работой. Не мудрено, что он ходит, как грозовая туча.

— И не говори. Но он такой сварливый, мастер, вы бы знали! — слуга после сказанного аж тряпку из рук выронил. — Нет слов, какой неприятный господин.

— Еще и прошел по помытому.

      Так пролетела первая неделя: за дежурствами, перевязками, ранними подъемами и разговорами с наставником, что порой затягивались до поздней ночи.

— Кажется, мы засиделись, — заметил Богомол, посмотрев в окно, за которым царила непроглядная темень. — Если лекарь опять узнает, что из-за нас вы не спали треть ночи, нам с ребятами не сносить головы. Вам нужно больше отдыхать.

      Шифу никогда не произносил этого вслух, но в момент, когда тушилась свеча и закрывалась дверь, тот, кто дежурил, мог поклясться, что мастер не хотел, как раньше, проводить большую часть времени в одиночестве и грустил всякий раз, когда приближалась ночь. Ведь это значило, что долгожданный вечер пролетит незаметно, и тот, кто останется с ним из учеников, вскоре прервет диалог, и станет твердить о сне и отдыхе, больше не разливая по чашечкам чай и не усаживаясь поудобнее перед его кроватью.

— Он отдыхает, общаясь с вами, — сказал однажды лекарь, встретившись с Пятеркой и По на кухне. — И так ему легче забыть.

— Забыть?

— Да. О своем изувеченном теле.

      В тот же вечер прекратились одиночные дежурства, и не подвластно описанию то счастье на лице мастера Шифу, что прочитали По и Пятерка, когда, держа в руках подносы с чаем и лекарствами, вошли всем составом в его спальню и задержались в ней до самого рассвета. И кто бы знал, что столь маленькое действие принесет так много. По истечению пяти дней, наполненных смехом, беседами о прошлом и неустанными стараниями, лекарь обрадовал половину дворца вестью, что к Настоятелю возвращается голос.

— Как же здорово, мастер Шифу, — Воин Дракона радостно плюхнулся на свой стул перед кроватью наставника. — Еще немного наберетесь сил и скоро снова сможете кричать на нас!

— По, — Тигрица едва не ошпарила руки кипятком от возмущения, — держи себя в руках. Мастер Шифу не настолько окреп, чтобы переваривать твои умопомрачительные шутки.

      Вторая неделя подошла к концу. А за ней еще. И еще. И вот мастер Шифу, что на протяжении месяца вел борьбу с собственным телом, разминал пальцы рук и мышцы шеи, впервые сам приподнялся на кровати.

— Учитель?! — охнула Тигрица, заглянувшая в комнату с мыслью, что мастер еще спит, а застала целую маленькую победу. — К вам кто-то заходил? Постойте. Вы сами смогли сесть?!

— Сам не понял, как так вышло.

      В тот же день мастер поразил учеников тем, что самостоятельно пообедал лапшой и выпил вечерние лекарства, правда, ужасно медленно и не всегда осторожно, но Пятерка и По и без того чуть не пустили пену изо рта от счастья и чувства гордости за того, кто учил их ни за что не опускать руки. Любой на его месте давно бы прекратил борьбу, лег бы на бок и пролил море слез о том, как жесток, несправедлив окружающий мир. Однако мастер Шифу отличался немыслимым упрямством и принципиальностью, которые, как выяснилось, даже смерти оказались не по зубам.

— Он обещал быть на ваших похоронах.

— В таком случае, пусть очередь займет, — мастер Шифу не приходил в восторг, когда речь заходила о Гуожи, но была персона, затмевающая вообще все, что было можно, — рядом с мастером Кианом.

***

      — Невозможно, — обронил Гуожи, чей голос предательски задрожал. — Этого не может быть. Не может.       Мастер Чжимин схватился рукой за колонну и стал хватать ртом горячий воздух зала. Его колено, раненое в Цзы, разразилось адской болью.       — Нет, — мастер отказывался признавать правду. — Нет, нет, нет!       Крок зажал рот, чтобы не крикнуть от ужаса, а Бык, не выдержав, укрылся за колонной и согнулся вдвое. Его стошнило.       Шифу. Смех, прозвучавший на всю округу, смех, возродивший огонь в сердце и вскипятивший кровь, больно звенел в голове ящера и, кажется, медленно сводил с ума. Чао стоял, как громом пораженный, и готов был поверить во что угодно, хоть в существование второго Воина Дракона, но только не в картинку, застывшую перед его собственными глазами. Смех, который он знал всю свою жизнь и смех, который он сегодня хоронил, принадлежал Шифу. Его маленькому другу, восставшему из мертвых.       Стража ринулась со своих мест, выпустив из рук благовония, когда гости пришли в движение и в один голос крикнули, что мастер Чао умылся собственным потом и схватился за сердце, покосившись, как деревце под силой ветра. Пока основная толпа разбредалась в разные стороны, сдерживая позывы тошноты и справляясь с головокружением, глава совета медленно опускался на пол, словно мечом поверженный, и прежде чем его подхватили под руки великаны в доспехах, он успел в последний раз поднять взгляд к горе из белых ирисов, чтобы убедиться и с ужасом вынести вердикт.       — Я лишился рассудка.       Мастер Киан вытаращил глаза, чем стал похож на умалишенного, и потерял самообладание во всех смыслах этого слова. Он в ужасе попятился назад, сбил с ног двух коллег и сам, потеряв равновесие, шлепнулся на пол. Не переставая работать всеми конечностями, Киан стремительно отползал назад, а взгляд его обезумевших глаз был прикован к малахитовому кимоно, медленно показывающемуся из-за бортиков гроба. Мурашки побежали по спине, когда осознание случившегося, еще более сильное, чем паника, настигло его разума. Преемник Угвэя. Он выкарабкался из того света.       — Он похоронит меня заживо… в этом гробу, — пролепетал Киан, дрожа от страха. Будто это была самая жуткая учесть, которую способен уготовить ему Шифу после бахвальства, что он себе позволил в его храме. И не только после бахвальства.       Посеять семя раздора в стенах Нефритового дворца в самый траурный день во всей стране, во всеуслышание подорвать репутацию почившего Настоятеля, а после, в качестве небольшой награды, записать Воина Дракона и Неистовую Пятерку в ряды своих учеников — не решал мастер Киан задачки легче, чем эта, когда важная переменная в лице Шифу внезапно вышла из его уравнения. Он и мечтать не мог о его столь легкой смерти и испытал смешанные чувства, получив письмо с траурной лентой под зеленой пробкой. Вот оно, понял Киан. Не существовало случая удачнее для воплощения плана, который он лелеял столько месяцев в своих несбыточных мечтах, случая, способного моментально смыть кровь с его грубых рук. Не придумать лучше события, чем прощальная церемония, чтобы сыграть на задетых чувствах, продавить раны, сочащиеся кровью, и пустить последнюю трещину по репутации Шифу, прославившейся своей поразительной устойчивостью. Сколько Киан себя помнил, фигура этого загадочного воина была неприкосновенной, не обсуждалась на собраниях и не вызывала сомнений у старших мастеров совета, и когда Киан принял решение выяснить, в чем дело, остолбенел от правды, свалившейся на голову. Столько связей, причин и воинов, которые чем-то Шифу обязаны, и все это — начало списка. Чего только стоила чертова дружба с мастером Чао.

— Я не претендую на звание вашего советника, — Киан дипломатично вытянул руки, сидя за круглом столом, прилично занимающем место в зале собраний, — однако я имею некоторые возражения на счет второго пункта. Как мне кажется, будет лучше, если Настоятель Нефритового дворца останется в стороне от битвы.

— Мастер Шифу — ценный воин и верный поданный Его Величества, — мастер Чао любил отзываться лестно о коллегах, но когда дело касалось давнего друга, его речи обретали совершенно другой окрас. — Он прямой наследник учений мастера Угвэя и наставник первоклассных бойцов. Воину Дракона и Неистовой Пятерке, как и мастеру Шифу, на поле боя по сей день нет равных. Не нахожу вашу идею хоть сколько-то вразумительной.

— Неистовая Пятерка и Воин Дракона покинут долину Мира и Нефритовый дворец в первую очередь, как только Его Величество отдаст приказ, — мастер Киан не ставил под сомнение сообразительность главы совета, но сейчас ему хотелось крайне доходчиво донести свои суждения. — Мастер Шифу при всем желании не сможет присоединиться к армии. Дворец и долина останутся без управления. Командование этого не допустит.

— Если мастер Шифу примет решение участвовать в войне, можете не сомневаться, он придумает, как компенсировать свое отсутствие.

— Каким образом? — вырвалось у Киана, что повлекло за собой не самый доброжелательный взгляд мастера Чао. — Безусловно, вы знаете о талантах мастера Шифу лучше меня, но тогда объясните. Что мастер Шифу предпримет? Расставит по долине стражу, а ворота во дворец подопрет тяжелым камнем? — Чао не был в восторге, когда в его присутствии сменялся тон, но Киану стало тошно от несправедливости, с которой он столкнулся. То, что мастер Шифу знаком с Чао с юношества, не делало его центром вселенной. Но ящер, видимо, считал иначе. — На что пойдет мастер? Неужто ослушается приказа сверху?

— Мастер Шифу способен на разного рода поступки, и отказ от выполнения приказа — в его стиле. Но только если он считает, что игра стоит свеч. Я доверяю его многолетнему опыту и интуиции. И вмешаюсь, если потребуется.

— Но вы же понимаете, что нынешние обстоятельства не потерпят неповиновения? Вы знаете правила, и лучше кого-либо понимаете, что мастера Шифу сместят с должности или без разбирательств запекут в тюрьму.

— Мастер Шифу не рядовой солдат, впервые взглянувший на карту сражений, и командование, принимая решение, обязательно учтет этот факт. Он — Настоятель Нефритового дворца, и это одна из меньших его заслуг. Какой бы приказ ни собирался нарушить мастер Шифу, его вклад в сражение создаст перевес, и только самый безалаберный генерал этого не поймет.

      Что могло пойти не так? Что? Генерал Лин благодаря содействию Киана и еще нескольких не менее важных лиц из кругов совета добился официального указа Императора, где черным по белому написано, что мастер Шифу не имеет права покидать долину Мира, он сделал все, чтобы растоптать Настоятеля Нефритового дворца, не оставить ему выбора, замести за собой следы. Но Киан не воспринял слова генерала всерьез, когда тот белый, как мел, показался на пороге и сообщил, что гонец Акайо вернулся с поразительными новостями. И речь не об очевидном отказе Шифу следовать императорскому указу, на который Киан и ставил ставку. В дело Шифу сунули нос, и не кто-то, а…

— Мастер Чао? — раскаты сиплого голоса сотрясли комнату, и Киан подорвался со своего места, перевернув с ног на голову чашку с чаем и столовые приборы. — Невозможно. Как этот старый хрен повлиял на императорский указ?!

— Мне об этом ничего не известно, мастер Киан, — виновато протараторил генерал Лин, позабыв после резкого крика, кто здесь старший по званию. — Не исключено, что глава совета узнал об указе еще до того, как Акайо отправился в путь, и принял меры. Как не крути, Чао беседовал с Императором один на один. Даже страже было запрещено беспокоить их во время аудиенции.

Киан пытался сохранить нейтральное выражение лица, но так сильно пыжился, чтобы выглядеть безразличным, что его лоб заблестел от пота. В который раз он недооценил своих конкурентов. И в который раз его оставили с носом они, переоцененные любимчики властей.

      — Как ты выжил? — слова слетели с языка с обжигающей ненавистью, с незримой кислотой, брызнувшей на пол. Он сжал кулаки, пока не захрустели пальцы, но так и не смог обуздать гнев, бурлящий в его теле. — Я же все сделал. Все, чтобы убить тебя тогда.

— Мастер Киан? — По не поверил своим глазам, когда метрах в тридцати от них увидел их последнюю надежду — воинов Южного храма, в полном составе проходящих мимо вместе со своим учителем во главе. — Мастер Киан, ребята, постойте! — панда бездумно сделала несколько больших шагов к ним навстречу, сокращая дистанцию и не переставая надрывать голос: — Сделайте что-нибудь! Мастер Шифу умирает, он уже не дышит, пожалуйста, помогите ему!

      От внезапного грохота и гула, раздавшегося в начале Зала Воинов, мастер Киан пригнулся. Распахнулись двери боковых коридоров, и сотни, сотни стражников Чор Гома с оружием на плечах выбежали вперед. Они выстроились перед главными воротами в плотную оборонительную шеренгу и выставили перед собой заряженные арбалеты. Киан повернул голову, инстинктивно ища другой выход из дворца, но увидел, что точно такая же шеренга из доспехов выстроилась перед колодцем, перекрывая выход на террасу, задний двор, склады, архивы, все пути отхода, которые ему известны. Носороги, вооруженные до зубов, не сводили взгляд, жаждущий мести, со своей мишени. С мастера Киана, в панике крутившегося на одном месте с разведенными руками, как детская юла.       Волна заразительного и насыщенного смеха прекратилась, и наконец мастер Шифу, пролежавший в гробу столько времени без шанса пошевелиться, позволил себе эффектно появиться в поле зрения гостей. Он оперся руками о бортики гроба и приподнялся, оказавшись в сидячем положении перед толпой, уронившей челюсти. Темно-зеленое малахитовое кимоно на фоне пышных белых ирисов и тысячи мерцающих огней засветилось контрастным пятном на плечах Настоятеля Нефритового дворца. Лукавая издевательская усмешка, засверкавшая на его лице — нокаутирующий удар, контрольный выстрел, сразивший наповал тех оставшихся, что держались на ногах. Она шла в противовес шрамам и ранам, не оставившим на воине живого места, но от того общий вид мастера Шифу только больше вселил ужас в колотящиеся сердца присутствующих. Всех, кроме Неистовой Пятерки и Воина Дракона. Ведь они — шестерка любящих и преданных учеников, организовавших для мастера Шифу лучшее шоу в его жизни.

Главный вопрос, который воины дворца боялись поднимать и ждали, пока мастер Шифу пойдет на поправку, наконец прозвучал спустя долгих полтора месяца лечения.

— Почему вы приказали не выносить весть о вашем выздоровлении за пределы дворца? — спросила Гадюка, смотря за тем, как мастер задумчиво водит глазами по отчетам, скопившимся за время их отсутствия и его больничного. — Почему бы нам не сообщить хотя бы совету, что вы живы? Мы ведь, как вы и просили, даже Императора и армию держим в неведении.

— Пока не время, — мастер отставил отчеты и жестом попросил По порыскать по поверхности его рабочего места в поисках кисти, чернил и листа бумаги.

— Не время? — Обезьяна и Богомол, сидящий у первого на плече, переглянулись. Они знали этот тон, как и то, что он не предвещает ничего хорошего.

— У меня есть к вам чрезвычайно серьезное дело, — лекарь рекомендовал мастеру упражняться в каллиграфии, так как это занятие разработает мышцы руки и пальцев, и потому мастер Шифу принялся медленно и аккуратно выводить на бумаге тонкие линии, со временем складывающиеся в имена и должности. Когда Журавль, неподалеку попивающий чай, смог прочесть несколько, его удивлению не было предела.

— Это имена членов совета?

— Не просто членов совета, — на устах мастера заиграла легкая улыбка, — а уважаемых гостей, которых вы со всеми почестями примите в главном зале Нефритового дворца.

— И на какой же праздник они пожалуют? — осторожно поинтересовался Обезьяна.

— На главный праздник их жизни, — Шифу передал список Тигрице, у которой шерсть встала дыбом от прочитанного. Первое слово, выведенное не самым идеальным почерком, было именем мастера Киана. Подчеркнутым именем. — Они придут на мои похороны.

И среднестатистического ума вполне должно хватить, чтобы вычленить в действиях мастера Шифу скрытое намерение, план, однако стоит заметить, что его идея оказала такой ошеломляющий эффект на Пятерку и Воина Дракона, что все, кто имел неподалеку стул, не упустил возможность на него присесть. Оценив масштаб идей, на которые способен Шифу, просидев месяцы на сомнительных отварах, Обезьяна громко присвистнул и переглянулся с По.

— Вот те на.

— У мастера, часом, не поднялась температура? — Журавль покосился на выход из спальни. — Стоит обратиться к лекарю?

— Я в порядке.

— В порядке? — откровенно думая, что мастер поехал крышей, переспросила Тигрица. — Вы хотите созвать совет на собственные фальшивые похороны, а теперь повторите еще раз, что вы в порядке.

— Я в порядке. Полном, — мастер Шифу выделил последнее слово, строго посмотрев на ученицу.

— Но зачем? — Богомол разделял непонимание Тигрицы, застывшей с глазами на выкате. — К чему спектакль? Чтобы одурачить совет и половину страны нужно иметь жуть какие веские причины.

— Слушайте меня внимательно. Когда я закончу список, вы продумаете текст для пригласительных и отправите их всем, кого я здесь перечислил. Как только пригласительные будут разосланы, у вас останется пять дней, чтобы досконально подготовить главный зал и меня к прощальной церемонии. Вы неопытны в организации таких мероприятий, поэтому большую часть рутинной работы, такую как ритуальный наряд, гроб для церемонии, свечи, введение слуг в курс дела и любезное приглашение стражников Чор Гома, я возьму на себя.

— Что? Стражников Чор Гома? — Обезьяне страх как хотелось пошутить, что мастер Шифу с концами сбрендил и вновь захотел поиграть в поимки Тай Лунга, но своевременно себя остановил. — А они нам зачем?

— Хочу, чтобы один из гостей церемонии не вышел из Нефритового дворца. Ты говоришь про причины, Богомол. Так вот, они у меня есть, — мастер Шифу поднял уверенный взгляд на учеников, взволнованных и заинтригованных в одночасье. — Взгляните на ситуацию моими глазами. Вы — небезызвестный воин, занимающий не последнее место в совете, имеющий связи и многолетний опыт. И вот вы узнаете о своем коллеге то, что выроет ему могилу. Узнаете, что его руки в крови собратьев, что на нем лежит ответственность за многие преступления против Его Величества и государства. Но по ходу сражения вы получаете ранение, и теперь вся страна знает, что ваша жизнь висит на волоске от смерти. Вскоре, ваши друзья и ваши враги получают весть о вашей смерти. Действия друзей нам очевидны. Но чем займутся враги?

— Возрадуются и потеряют бдительность.

— Они почувствуют свободу. И полную безнаказанность. Пока друзья оплакивают вашу гибель, враги ликуют, ведь никто не узнает их секрет, что мертвец унес с собой в могилу.

— Но мертвец жив.

— И хочет загнать виновного в ловушку, пригласив на собственные похороны.

Сердце мастера Шифу наполнялось теплом. Дети его понимали.

— Согласитесь, что лучше дня, чем ваши похороны, не будет, чтобы обеспечить гостям полную свободу действий, позволить им говорить все, что они о вас думают. Мне не нужно проверять, кто мне друг, а кто враг. Двенадцать дней, проведенных на поле боя, открыли мне глаза на многих, но я не орудую достаточным количеством доказательств, чтобы прийти с обвинением и схватить виннового без риска, что он избежит поимки. Как и не могу похвастаться всеобщим доверием членов совета. Вокруг меня сплошное лицемерие, и я не найду покой ни в этом мире, ни в следующем, пока справедливость не восторжествует.

Кажется, По начал улавливать основную идею.

— Насколько масштабное шоу вы хотите, мастер? — спросил он, почувствовав, как выжигающий взгляд Тигрицы устремился в его сторону.

— Настолько, чтобы даже я поверил в собственную гибель.

Вслед за По включились Обезьяна и Богомол.

— Ладно, мы в деле. Что от нас требуется?

— Раз уж я собираюсь пожить еще немного в этом мире, лишним не будет распрощаться с предателями, что чуть не вырыли мне яму. Сделаем акцент на этом, — мастер забрал список у Тигрицы и, пока позволяла память, дописал еще пару тройку имен. — Мастер Киан. Пожалуй, я готов назвать его первопричиной грядущего представления.

— И он, пожалуй, та самая персона нон грата.

— Которой любой ценой нельзя позволить покинуть дворец, — отрезал мастер Шифу.

— Мы можем узнать подробнее, что он сделал?

— Это из-за случая в лагере? — предположила Гадюка, пусть и не считала обычное разногласие за столом переговоров чем-то таким, что заслуживало кровавого возмездия. — Или за осаду Цзы, которую по его инициативе начали без нас?

— За все, — Шифу перевернул лист и продолжил писать. — За подкупного генерала и императорского гонца, что попытался указом оставить меня во дворце. За обстрел отряда Чжао, которому вы отправились на выручку и едва не погибли. За несвоевременное донесение информации насчет некромантов, что чуть не отправило нас всех на тот свет, — мастер Шифу выдержал паузу, и По заметил, как его слабая на вид рука безжалостно сжала деревянную кисть. — За командующего Хигена, погибшего напрасно.

Пятерка замерла с вытаращенными глазами и раскрытыми ртами.

— Настоятель Южного храма имеет ко всему этому отношение? — Журавлю не укладывалась в голову абсурдность тех слов, что он произносил. — Мастер, вы говорите правду? — он понизил голос, невероятно испугавшись серьезности той темы, что они подняли. — Если да, его немедленно приговорят к казни.

— Я бы скрутила ему шею только за то, что он бросил нас посреди поля дожидаться смерти, — тихо прорычала Тигрица, скрестив на груди руки. — Казнь — незаслуженно быстрая и безболезненная смерть для него.

— У Киана имелась возможность нам помочь? — удивленно спросил мастер Шифу, не веря своим ушам. — В таком случае я благодарю его несокрушимое тщеславие за оказанную милость. Если бы мастер Киан поспешил мне на помощь, я бы умер раньше, чем вы успели бы это заметить.

— Мастер Шифу, — осторожно начал По, и все вокруг притихли, поняв, что именно парень собирается спросить. — Вы все это время знали, что Хиген погибнет? Поэтому, только очнувшись, сразу спросили меня о нем?

— Тогда я не мог знать наверняка, — мастер замер, задумчиво глядя на свечу у своей кровати. — Но теперь совершенно не имею сомнений. Командующий Ван Хиген — невероятно честный и талантливый молодой воин, с самого своего совершеннолетия прослуживший в армии. Его боевому опыту завидовали многие возрастные солдаты, ему даже дали прозвище «бессмертный юноша».

— Но погиб он…

— Верно, — мастер Шифу взял чашку с чаем, предложенную Обезьяной, и расположился на кровати так, чтобы спина упиралась в стену. — Как в уличной драке.

— Не хотите ли вы сказать, что Хигена убили свои? — от сказанного Лотос укрылся мурашками.

— Не совсем, но к этому все шло, — мастер обеими руками поднес чашку и сделал глоток, что обжег ему горло. — Сначала я не мог понять, в чем причина столь сильной неприязни, которую Киан питает к доброжелательному Хигену. И в силу скверности характера не смог оставить все как есть. Я стал добывать сведения. По пути в город Цзы из разговора командующего и случайного рядового я по чистой случайности выяснил одну интересную деталь. Парень доложил командующему, что Киан по неизвестной никому причине обращался к главному артиллеристу якобы за помощью для своих учеников, хотя все мы прекрасно знаем…

— Что Киан проповедует исключительно рукопашный бой. Без оружия.

— Отсюда обстрел отряда Чжао, — осенило Обезьяну. — Киан заранее готовил силы, которыми в случае чего сможет воспользоваться в своих коварных целях. Он просто приказал стрелять, не сказав про нас ни слова.

— Киан быстро понял, что я начну под него копать, и подготавливал почву, пользуясь властью и репутацией, что дает ему должность Настоятеля Южного храма, — мастеру Шифу не верилось, что столько лет своей жизни он просидел с этим чудовищем за одним столом переговоров.

— По такой же схеме нам попросту не докладывали свежие сводки с других линий обороны.

— Конечно, Киан не виноват в том, что он нехорош собой — он больной от рождения, и чаще, чем иногда, мне даже кажется, что его изрыгнула сама преисподняя, однако не стоит обвинять даже такого самородка, как он, во всех смертных грехах. Сведения, может, и доходили до нас с опозданием, но не с таким критичным, каким оно могло бы быть, приложи Киан чуть больше усилий.

— Но это был один из последних дней сражения.

— В моей голове все стало на свои места гораздо раньше, — мастер повторил глоток, но как бы не пытался, не мог унять дрожь, уже десять минут не оставляющую в покое его обгоревшие руки. — Еще в военном лагере перед штурмом Цзы, когда генерал Лин распинался и читал мне нотации, я наблюдал за сценой, происходящей у того за спиной. Хиген вошел в палату и не самым радушным тоном попросил Киана выйти с ним на улицу.

— Это был последний раз, когда я разговаривал с командующим, — вспомнил По. — После мы попрощались, и он направился к генералу, чтобы отчитаться о начале штурма города.

Мастер Шифу кивнул, подтверждая информацию.

— Прежде, чем Хиген удалился, мы столкнулись взглядами. Вот тогда мне стало ясно, что я и командующий, которые за время похода ни словом друг с другом не обмолвились, мыслим в одном русле. Только он нашел что-то на Киана, а я — все еще нет. Но ответ оказался проще, чем я думал. Киан — напыщенный самозванец, возомнивший себя богом, был пойман командующим на подкупе генерала, главного артиллериста и еще приличного количества военнослужащих, что впоследствии все равно стали причинами проваленных планов и сорванных миссий.

— За это его и устранили, — печально подытожил Обезьяна. — Он знал сведения, которые одним махом уничтожили бы репутацию армии, Южного храма и главнокомандующего.

— И по этой же причине желали смерти мне.

— Каким образом Киан вышел на вас? — Богомол сказал это так, словно ничего абсурднее еще не произносил в своей жизни. — Вы же особенно отличились немногословностью во время всего похода.

— А он на меня и не вышел, — мастер Шифу задержал взгляд на своих пальцах, ходящих ходуном. — Просто кто-то более смышленый надоумил его меня остерегаться. И Киан принял высшие меры предосторожности.

— Убил Хигена, — Тигрица непроизвольно оскалилась. — И пытался убить вас.

— Киан не тронул пальцем ни одного из нас, — не выдержав, мастер спрятал руки под одеяло.

— И без сведений Хигена вы не можете доказать его злодеяния. Доверие к вам подорвали, прислав указ и зная, что вы его нарушите.

— Киан не сделал ничего, но в то же время сделал все, чтобы убрать с дороги единственных свидетелей: меня и командующего. Хигена он отогнал от подмоги на поле боя. Он знал, что я последую за вами, чего бы мне это ни стоило, и потому закрепил успех через указ, нарушить который стоит головы. Но я сожалею об одном. Что Ван Хиген погиб, в одиночку защищая наш тыл.

— И вы вините себя в его смерти, — дошло теперь до По. — Вы знали, что ему угрожала опасность, но были вынуждены молчать.

— Чтобы показать Киану и всем его соучастникам из совета, что я играю по их правилам и ничего не понимаю, ослепленный любовью и тревогой за своих учеников. Но здесь Киан прав. Я нарушил указ, потому что искренне хотел защитить вас. Потому, выбирая между прелестным парнем с большим сердцем и шестеркой молодых ребят, которые выросли у меня на глазах, я стал за ваши спины. А не за спину Хигена. Я подставил его. И не прощу себя, если Киану сойдет это с рук.

— Что-то в плане Киана дало трещину… — протянул Богомол. — Я не помню, чтобы появлялись предпосылки на покушение, уготованное вам, как оставшемуся свидетелю.

— Как будто кто-то вмешался, учуяв неладное, — предположил Журавль, — возможно, прямо из совета.

— Мастер Чао! — хором выкрикнула Неистовая Пятерка, поворачиваясь к мастеру Шифу. Мысль, пришедшая одна на всех, не нуждалась в огласке. Все внезапно поняли, что…

— Мастер Чао следующий.

— Даже если Киан не найдет существенных доказательств против главы совета, мастера Чао устранят сразу после мастера Шифу просто ради подстраховки.

— Осталось обыграть его смерть, слезно заверив, что мастер не пережил потерю друга, и все концы в воду, — Тигрица посмотрела на учителя, вдумчиво смотрящего в одну точку, — вот, для чего вы тянули с оглаской своей смерти. Вы набирались сил и тянули время для мастера Чао. Пока не станет известно о вашей судьбе, Киан намерен бездействовать, чтобы глупо не попасться, как с командующим Хигеном.

— Киан жесток и аморален, но он не будет убивать главу совета до церемонии, на которую тот обязательно будет приглашен. Это вызовет подозрения. Пусть думает, что имеет железобетонное алиби. Пусть живет спокойно ровно до момента, пока его нога не переступит порог Нефритового дворца. И как только станет известно, что я жив, он одуматься не успеет, как окажется на виселице. Если мастер Чао сумел повлиять на императорский указ, моей репутации ничего не угрожало, к тому же, я едва не пожертвовал жизнью, спасая шестерку любимых воинов Императора. Мне хватит сил и влияния, чтобы доказать виновность Киана, генерала Лина и всех остальных, приложивших к этому руку. Мне только жаль, что затянуть петлю на шее Киана мне не даст не суд, а собственное тело.

— Как я вас обожаю, мастер Шифу, — сказал Обезьяна, чем разбавил обстановку. — Особенно когда вы снова задумываете какую-нибудь чертовщину.

— М-да, — согласилась Гадюка, ошарашенная сегодняшним незаурядным деньком, — вы быстро идете на поправку.

— У вас нет права на ошибку, — понизил голос Шифу, пристально всмотревшись в глаза учеников. — Каждый, кто будет присутствовать в зале, должен в полной мере почувствовать мое отсутствие и узреть вашу подавленность. Дайте всем, кто причастен к смерти Вана Хигена, нащупать неограниченную власть в своих руках. Выслушайте, как бы вам это ни претило, их благородные предложения перейти на службу под флагами их школ. Дайте им право побыть хозяевами Нефритового дворца, а после любезно подыграйте их маленькой пьесе.

— А как же мастер Чао? — Тигрица не сомневалась, что Шифу понимает, о чем именно она его спрашивает. — Вы готовы ради его же блага пойти на такой обман? Справедливости ради, мастер может и без участия Киана не пережить весть о вашей смерти.

— Невзирая на напыщенные манеры и привычку изрекать свои суждения тоном оракула, мастер Чао — добрейшая душа в совете. Он обязательно простит меня. Разумеется, если я этому посодействую. Ваша же задача — выложиться на полную. Отдаться спектаклю, и главное — прожить соответствующие эмоции у всех на виду. Представьте, Воин Дракона и Неистовая Пятерка, что я мертв. И проживите этот день так, словно это стало вашей реальностью.

      Реальность, поразившая всех. Всех, кроме Неистовой Пятерки и Воина Дракона. Ведь они — шестерка любящих учеников, организовавших для мастера Шифу лучшее шоу в его жизни.       С момента грандиозного «возвращения мастера Шифу с того света» молодые воины вооружились до наглости счастливыми мордами и отошли в сторонку, заняв удобнейшие наблюдательные позиции у колонн и скрестив на груди ручки. С бесстыдным удовольствием их сверкающие глаза следили за беготней, обмороками и неуклюжими похлопываниями по щекам тех, кто уже беспомощно валялся на полу, и даже Тигрица, самая совестная из всей команды, не могла не признаться, что данное зрелище — одной из лучших в ее жизни. Зрелище, где враги твоего мастера визжат во все горло и едва не ходят под себя от страха.       — Простите, дорогие гости, — искренне пытаясь успокоиться, говорил мастер Шифу. — В какой-то момент мне стало чрезвычайно сложно подавлять смех и оставаться незамеченным.       Мастер Шифу улыбнулся привычным для всех образом, демонстрируя, что безобиден. Но не сказать, что гости после этого хоть немного выдохнули. Полтысячи стражников по оба конца зала ощутимо препятствовали тому, чтобы расслабиться. Но только По и Пятерка по настоящему знали, что мастер Шифу добродушно давал гостям время. И пока те приходили в себя, он поудобнее устраивался в своем роскошном гробу и плавно потягивал мышцы спины, окоченевшие от безделья.       — Прежде чем я скажу что-то в свое оправдание и перейду к настоящей причине сегодняшнего собрания, я опровергну догадки всех, кто только что едва не получил инсульт. И ваши догадки, дорогой мастер Чао.       Два стражника остановились по обе стороны от мастера Шифу и, взяв в руки гроб, плавно опустили его на пол. В руки мастеру, осторожно переступившему через бортики, передали трость.       — Ваш рассудок в полном порядке, а я — не плод воображения. Надеюсь, гости достойно оценили старания Воина Дракона и Неистовой Пятерки, — мастер Шифу взмахом руки окинул весь Зал Воинов, украшенный по высшему разряду. — Они долго готовились к сегодняшнему выступлению, — мастер одарил учеников, пританцовывающих от ликования, самым гордым и признательным взглядом. — Мастер Тигрица даже перед зеркалом свою речь репетировала.       Живой и израненный, смеющийся как дьявол и медленно шагающий навстречу Шифу, фон из носорогов Чор Гома и панический гомон толпы отвлекли Чао от бесплодных размышлений и самоукоров на тему рассудка. Отмахнувшись от цепких рук стражников, ящер подался вперед, полный сладкой решимости вернуть Шифу обратно в мир мертвых. Увидев, как глава совета рванул к учителю, закатав рукава, Тигрица и По пустились в бег. Нужно как можно быстрее помешать братскому кровопролитию.       — Выступление? Выступление?! — не жалел связок мастер Чао, поразительно быстро сокращая дистанцию. — Шифу, ты называешь это выступлением?! И что мне тогда, по твоему мнению, нужно сейчас сделать? Трижды прокричать ура?! — голос ящера, пребывавшего в состоянии «трепыханья», начинал надрываться, но мастер Чао плевать хотел на себя и все вокруг, когда живые глаза его сердечного друга без стыда смотрели на него в ответ. — Тебе нет оправдания, Шифу! Ты жестокий, бессердечный, эгоистичный, бесчувственный…

— Высокомерный.

— Невыносимый.

— Упрямый.

      — Чао…       — Молчи! — свирепо воскликнул ящер, указывая на Шифу пальцем. — Молчи и даже не надейся, что сможешь удовлетворить меня объяснениями! Что бы ты ни сказал, ты не заслужишь моего прощения, ты поступил как… как…       Пыл мастера Чао погас как догоревшая спичка, и он, пошатнувшись, остановился на полпути, вновь схватившись за область сердца. Цвет его худого лица с белого сменился на зеленый. Тигрица и По, что спешили остановить ящера, теперь служили для него опорой.       — Я объясню каждому, кто пожелает услышать, к чему были задействованы столь жестокие методы, — мастер Шифу звучал беспристрастно, как и всегда, однако что-то в его голосе все же напомнило чувство вины. Мастер забегал по толпе глазами в поисках его.       Под возгласы брани и вопросы, в немереных количествах посыпавшихся на Шифу и слуг, чью причастность быстро рассекретили, По и Тигрица усадили мастера Чао на пол возле колонны. Один из лекарей, заранее приглашенных во дворец, уже спешил ему на помощь.       — Мастер Тигрица, — едва слышно сказал Чао, пока девушка стягивала с его плеч накидку и развязывала пояс кимоно. — Вы все знали, что он не умер, да? И утаили от меня.       Тигрице не хватило силы духа, чтобы ответить.       — Вы знали… И молчали столько времени.       — Вы назовете меня лжецом, — вступился лекарь, опустившийся на колено перед ящером. Его вытянутая рука предлагала чашечку с водой. — Но мастер Шифу этим трюком спасает вашу жизнь.       — Мою жизнь? — Чао сделал глоток, но вода не шла ему в горло. — Но что…       — Он объяснит, — бросил По и поднялся с колен, — а теперь нам пора идти.       — Гадюка и Обезьяна. — Воины прибежали по зову кошки. — Останьтесь с мастером Чао.       — Воин Дракона и мастер Тигрица, — громко сказал Шифу. — Задержите мастера Киана.       Как только прозвучало это имя, в части толпы, находившейся возле выхода из зала, началось волнение. Некоторые мастера упали на пол после неожиданного толчка в спину, кому-то резким кулачным ударом выбили зубы или размазали лицо о первую колонну, и все для того, чтобы добраться до ближайшего экспоната. Столкнув стойку, мастер Киан схватил Меч Героев и занял оборонительную позицию, выжигая взглядом любого, кто вынашивает план на него напасть. Гости не спеша расступались, сохраняя стойки боевой готовности. По и Тигрица уверенно пробирались вперед, маневрируя в пестрой белой толпе.       — Киан, позволь спросить.       — Спросишь, когда окажешься передо мной лицом к лицу, — рявкнул Киан, размахивая впереди себя мечом. — Как Настоятель перед Настоятелем.       — Мастер Киан, — терпеливо повторил Шифу.       — Думаешь, что переиграл меня, да? — Киан нервно засмеялся. Он не сводил глаз с толпы в одной стороне и с носорогов, взявших его на прицел, в противоположной. — Ван Хиген допустил ту же ошибку. Думал, что отличился хитростью. И где он теперь, а, Шифу? Расскажи всем. Расскажи! — его голова повернулась, и их взгляды встретились. — Расскажи, как ты помог бедному командующему! Как оставил его в луже собственной крови!       Гадюка с Обезьяной хоть и держались далеко от происходящего, но даже с такого расстояния видели, как пальцы мастера сжались вокруг набалдашника трости. Совесть и без Киана пожирала его изнутри, но он держался, чтобы не натворить глупостей. Не испачкать руки кровью.       — Нужно было убить тебя тогда.       — Киан, ты даже сейчас веришь, что отличаешься остроумием? — злость Шифу сменилась раздражением и омерзением. — Взгляни-ка еще раз на меч, которым ты намереваешься всех нас перерезать.       Киан опустил взгляд на оружие. На лезвии меча, что сжимала его дрожащая ладонь, изумрудный дракон летел в обратную сторону.       — Ты весь день хорохорился как мог, и ради чего? Чтобы в нужный момент испугаться и не заметить столь очевидную подделку? Я сыт по горло твоей дешевой бравадой. И потому не мог не позаботиться о том, чтобы на время церемонии в Зале Воинов не стояла ни одна подлинная реликвия.       — Ну конечно, — мастер Чао бессильно вздохнул, подперев ладонью пульсирующую голову. — Как я сразу не увидел…       — Вы и не могли увидеть, Чао, — Шифу повернулся к нему. На секунду глаза Тигрицы вылезли на лоб.       «К нему возвращается слух».       — Вы один из немногих, кто прибыл на церемонию не за выгодой, а за утешением. И пока вы справлялись с болью, приняв обет молчания в мою честь, мастер Киан гордился собой и не замечал, как чувство собственного превосходства ведет его прямиком в ловушку.       — Что он сделал? — тихо спросил ящер. Его тело бесстыже взвалилось на плечо мастера Обезьяны. Лекарь не пожалел успокоительного. — Что… он сделал?       — Ты поплатишься…       — Довольно, мастер Киан! — из уст Шифу разразился гром, и своим тоном он мгновенно пресек всякое ерничество. — Вы сожгли своими поступками все, что могло гореть. Стражники Чор Гома сопроводят вас в камеру, где вы послушно просидите до начала следствия. До скорой встречи в зале суда, Настоятель Южного храма! — мастер Шифу развернулся и зашагал прочь под топот стражников и свист стрел, слетевших с креплений арбалетов. Под шум сопротивления, душещипательных криков, скоротечной бойни и брани, что лилась из уст других мастеров… Кандалы музыкально щелкнули на запястьях Киана.       — Покойтесь с миром, командующий, — шептал мастер, постукивая тростью в такт своим шагам, — я сдержал свое слово.

***

      — Как вы…       — Я узнаю ваш голос, — лежа в постели, мастер Шифу уныло разглядывал содержимое своей кружки. Сомнений не было, еще два подноса, и его обязательно стошнит от зеленого чая. — Полагаю, вы тот самый лекарь, что был на моей церемонии. Наслышан о вас, господин Гуожи, — мастер поднял на гуся равнодушные глаза. Они слипались от усталости. — Пришли узнать, как ваш самый безнадежный случай родился заново?       — Как вы выжили? — господину в белом кимоно с трудом давалось сдерживать восторг, смешанный со страхом. Он живо уселся на стул перед кроватью и впился в мастера глазами, жаждущими поскорее все узнать перед скорым отъездом. — Вы же были так плохи. Уходили прямо на моих глазах. В один момент вы буквально посинели.       Мастер Шифу пожал плечами. Помнилось, еще пару недель назад ему хотелось поквитаться с Гуожи, потрепав ему нервы за какой-нибудь беседой, но теперь эта идея звучала как удовольствие сомнительного характера. Силы по-прежнему диктовали мастеру условия, и он повиновался приказам тела, устало прикрыв глаза.       — Как видите, сердце у меня не остановилось, и имя я свое не забыл, — мастер говорил четко, но слова его тянулись, а голос становился тише. — Не утруждайтесь, Гуожи, я в курсе. В ту ночь… я выучил на зубок все свои симптомы.       — Все свои симптомы? — Гуожи вытянулся в лице. — Хотите сказать, вы не были в бессознательном состоянии? И слышали все, что происходило вокруг вас?       — Да.       — То есть, вы…       — Да, Гуожи, — тихий голос Шифу из любезного превратился в звуковое холодное оружие, что резало без острия и замораживало кровь в жилах. — Я слышал каждое слово и чувствовал каждое прикосновение. Ваши иглы, ваши кастеты. И я пытался обратить на себя внимание. Дать понять, что я здесь, — мастер накрыл ладонью глаза и слегка надавил на них пальцами. Он не падет до уровня беспардонной свиньи, чтобы уснуть во время разговора. — Но мою попытку вы бессовестно назвали судорогой, лишив меня надежд. Знаете, в какой-то момент я настолько отчаялся, что стал представлять собственные похороны и прощаться с жизнью. Ибо это крохотное движение рукой отняло у меня последние силы. Больше я ни на что не был способен.       — Но как вы… Как вы открыли глаза? Как вам удалось?       — Проще простого, — мастер Шифу продемонстрировал свое невероятное умение, открыв красные, болезненные глаза. — Усилием век.       — Вы находите это смешным, — пораженный Гуожи откинулся на спинку стула, какое-то время не зная, что сказать. — Воин Дракона нисколько мне не солгал. С вами и правда стоило познакомиться лично, прежде чем складывать мнение.       — Не отчаивайтесь, думая, что стали первым. Это весьма… — голос мастера утонул в зевке, — распространенная ошибка в обществе.       Усмехнувшись, Гуожи ненароком пробежался взглядом по светлой и просторной комнате. Безусловно, сырая коморка со скрипучими досками и хламом, спрятанная в самых глухих коридорах дворца, не была достойным соперником для покоев Настоятеля, но отметить все же стоило, что Гуожи нравилось здесь находится. Его окружала чистота — последствие регулярных влажных уборок и визитов Пятерки. Похвально, эти молодые ребята считали своим долгом продолжать заботиться о наставнике даже при условии, что он шел на поправку. Так вышло, что Гуожи задержался во дворце после прощальной церемонии, ведь поголовно всем членам совета, чтобы прийти в себя, понадобилась постель, врач и два дня покоя. В общем, теперь он много чего знал об учениках мастера Шифу благодаря дежурным слугам, но лишь одна история о них стала его любимой.       — Знаете, что такое высшая степень заботы? — спросил как-то его дежурный, на что Гуожи отрицательно покачал головой. — Высшая степень заботы — это когда ты вспоминаешь, что твой учитель раздражается при виде беспорядка в своей комнате, но не может ничего с этим поделать, потому что прикован к постели. И ты специально ждешь, когда он уснет, чтобы бесшумно проникнуть в его спальню, расставить все по своим местам, а после обрадоваться, что мастера ничего не огорчает. Вы можете не верить, но лично я наблюдаю эту схему уже которую неделю!       Отсюда и ответ, как в личных вещах мастера наблюдался выдержанный порядок. Прискорбно одно: все вокруг считали это заботой и проявлением любви, а мастер Шифу — горьким напоминанием. Геройство, что он позволил себе на церемонии, не было рассчитано на несчастных два месяца лечения, и потому обернулось ему неприятными последствиями. Чем больше мастер двигался днем, тем меньше спал ночами. Его тело горело, но не от жара. Это ожоги, что день и ночь напоминали ему историю своего появления. И без встречи с дворцовым врачом Гуожи понял, что мастеру уменьшили дозу болеутоляющего, чтобы не развить зависимость. Но были ли зависимость столь большой проблемой, когда мастер не спал третий день и практически не ел? Повернув голову, Гуожи увидел рабочий стол цвета горького шоколада. Он едва не валился от количества снадобий, мазей и подносов с чаем. Гуожи улыбнулся. По крайней мере, теперь от этой горы лекарств не веяло безнадегой.       За пределами спальни что-то намечалось. Слуги открыли ворота, и по Залу Воинов промчались увесистые шаги. Кто-то весьма внушительных размеров не оставлял попытки угнаться за собеседником, значительно преуспевающем в скорости ходьбы и ловкости. По озвученной на весь зал слезной просьбе «не убивать мастера Шифу», Гуожи догадался, что в покои Настоятеля с минуты на минуту ворвутся посетители.       — Напоминаю, мастер, вы обещали! При всех! Я слышал, мастер Чжимин взял с вас слово, а мастер Крок…       — Ради всего святого, Воин Дракона, я не пришел сюда ругаться!       — В прошлый раз вы говорили то же самое!       Оба общались на приглушенных тонах, будто воры, под шумок проникнувшие в зал.       — Я себя не помнил от гнева, чего ты от меня ожидал?       — Ваши слова все равно не звучат убедительно!       — Я хотел услышать правду из его уст, и поскорее. Разве я не имел на это права?       О, да. Мастер Чао превыше всего хотел узнать обстоятельства, которые вынудили мастера Шифу поступить бессердечно даже с самыми близкими друзьями. Потому при первой возможности вломился во дворец за обещанными объяснениями.

— Это мастер Чао? — По не изумился бы так сильно при виде Обезьяны в платье, как изумился сейчас при виде главы совета. — Он направляется сюда?

— Присядь-ка, По, — выдохнул Шифу, тоскливо глядя на приближающегося ящера, — в нашу сторону несется буря.

— Зачем, вот скажи? — начал вопить Чао еще с Зала Воинов, зная, что Шифу его замечательно слышит. — Зачем ты это сделал?!

— А сейчас он скажет, что я хотел его смерти, — пророчил мастер Шифу, переглядываясь с По, что давился от смеха.

— Ты захотел моей смерти? — мастер и По хлопнули в ладони, пытаясь подавить хохот. — Мало тебе слез, что я пролил, и ночей, что не доспал?

— О, а этого раньше не было, — хрипло проронил Шифу. — Видимо, эмоциональная встряска пошла на пользу его воображению.

— Если ты думаешь, что я тебя не слышу, то у меня плохие новости! — наконец, мастер Чао закончил свой марш по залу и замер в открытых дверях спальни. Картина, где мастер Шифу лежит в постели и педантично давит улыбку, а Воин Дракона берет с него пример, посеяло искру пламени в его глазах. — Когда я так подвел тебя, Шифу, что ты решил сократить мои дни?

— Нашли что спросить, мастер Чао. Нашей дружбе столько лет, попробуй вспомнить, где вы согрешили… — мастер взглянул на главу совета, чьи плечи напряженно поднимались и опускались. — Но если бы вы действительно хорошо знали меня, то уже сказали бы, что я бессилен перед влечением разыгрывать собственную смерть, и не злились бы так сильно.

— Вы должны были включить мозги, мастер Шифу! — Чао бездумно потыкал пальцем себе в висок. — Вы чуть не довели до одури половину своих коллег!

Мастер Чао хоть и не расхаживал туда-сюда, сдерживая желание разломать Нефритовый дворец пополам, но выглядел он предельно взвинченным.

— Ты… тоже, как и Тигрица, как и все здесь, знал о его плане?! — указал он на По, который неловко улыбнулся.

— Э… Ну, да.

Чао покраснел от возмущения.

— Мастер хотел спасти вас от смерти.

— Мастер хотел свести нас всех в могилу!

— Кто бы говорил, — посмеялся Шифу, отхлебывая свой остывший чай. — Забыли, что я возвратился прямиком оттуда? Побывал одной ногой.

— Побываете двумя, если не захлопнетесь хотя бы на одну секунду и не дадите мне переварить все, на что вам хватило разума!

Мастер Шифу безотказно пожал плечами.

— Как скажете.

— Один нескромный вопрос. Шифу, если бы не я со своей речью, которая вас так рассмешила… Вы бы созрели, чтобы вылезти из своего роскошного гроба? Или эффектный выход — это прием, который моему разуму не суждено понять?

— Ничего не подумайте, мастер Чао, но там так комфортно. После пяти часов лежания на старой дубовой кровати я провел в нем время с превеликим удовольствием. И еще, — мастер Шифу посчитал обязательным это вставить, — меня рассмешила не ваша речь.

— Убить вас мало.

— Дайте пожить хоть чуть-чуть.

— Я думал, Шифу, что невозможно поколебать монолит твоего здравого смысла. Но как же я ошибался!

— Мастер Чао, вы закончили? — с улыбкой спросил Шифу, передавая По пустую чашку. — Теперь можно я скажу?

— Говорите же!

— Я тоже рад вас видеть.

      — Слово! — талдычил По, начав задыхаться от длительной пробежки. — Мастер Чжимин взял с вас слово!       — Я настроен поговорить спокойно.       — Тогда смените походку! Иначе я не перестану думать, что вы идете кого-то убивать!       Шаги, скорее похожие на бег, прервались вместе с приглушенными голосами, когда гости оказались прямо под дверью. Словно оба чересчур увлеклись беседой и забыли, что могли потревожить сон мастера Шифу своим балаганом.       — Войди первым.       — Что?! — недовольно возразил шепот По. — Почему вдруг я?       — Потому что ты любящий ученик, который пришел в сто тридцать пятый раз проверить, все ли хорошо с учителем.       — А вы прекрасный господин, который пришел проведать друга и пообещал больше не устраивать сцену от своего хронического дисбаланса инь и ян.       Чао хотел было в шутку пригрозить панде кулаком, но его затея оборвалась, когда дверь в покои бесшумно открылась. Воина Дракона и мастера Чао встретил Гуожи, жестом попросивший воинов как можно тише пройти внутрь. Чао глубоко выдохнул, борясь с желанием в очередной раз выесть другу мозг за совершенный проступок, и сделал шаг. Планы его пошли под откос. Мастер Шифу лежал в своей постели, по пояс укрытый одеялом, как и в прошлую их встречу. Но левая рука подпирала голову, а из пальцев правой медленно выскальзывала чашечка, наполненная зеленым чаем. Мастер Шифу, чье отсутствие сна не давало ящеру покоя, наконец-то смог уснуть. Конечно же, Чао больше не гневался на своего друга. Самого близкого друга, восставшего из мертвых.