Зверушка

Атанасия. Звуки горькой слизью прокатываются на языке, и Лукас хочет сплюнуть послевкусие. Одно из таких же имён, одинаковых для слуха и незапоминающихся на памяти: Лукасу больше века, а из императоров он помнит только одного мальчишку. И то за его странную и нестандартную для «Де Обелия» мордашку. Лукас жмурится и плюется кровью каждый раз, когда приветствует принцессу, а она это видит и искренне радуется тому, что смогла покорить (подчинить (ослабить)) великого мага. Ей безумно нравится наблюдать его страдания и несломимую гордость — Лукас каждый раз старается выглядеть равнодушным, но омерзение давно прилипло к его очаровательному лицу. Она смеётся и заставляет целовать ее нежные ладони. И Лукасу хочется обплевать их тем, что остаётся от его личности, но каждый раз он натыкается на этот взгляд. Глаза сапфировые — ну кто бы сомневался в будущей императрице! — и смотрят насмешливо. Размазывают своей прогнившей красотой и непозволительно роскошным статусом. Атанасия — сложная бесконечная батарейка маны, которая так нужна для продавшегося мага, но стоит увидеть ее, как она чумой проходится по и без того израненному ею самой организму. Атанасия до безобразия мила и манерна. И сколько же надменности в каждом _е_ё_ поклоне. Сколько фальши таят искренние улыбки, но Лукас лишь продолжает свои (по)пытки. Он целует ее ладони, потому что ей это нравится, и позволяет буравить себя взглядом от которого плавятся нервы. Хочет отстраниться, уйти или сбежать, но кто его спрашивает. Лукас непозволительно принципиален, и все больше походит на личного дракона — принцесса его ломает и приструнивает. Знает, что он может убить ее одной рукой, и все равно заставляет преклонить колени. Дрессирует. Натаскивает на врагов, как зверушку на «фас!» И смеётся так заливисто крови тех, кто предал ее, что мурашки проходят по каждой клеточке тела. Атанасия ведь знает его слабое место и остервенело тычет в него ласковыми пальцами, которыми перебирает черные пряди волос, когда Лукас склоняет голову. Атанасия. Лукаса тошнит под ее прищуренные глаза, но он лишь позволяет нацепить на себя ошейник (с шипами внутрь) и неторопливо гладить себя по щеке. Принцесса видит безразличное смирение, заглядывает в полыхающие омерзением глаза и удовлетворённо хмыкает. Она скоро его сломает. Обязательно сломает. И Лукас ведь знает, как разрушить в пыль свои оковы, но собственный пульс, казалось, замрёт, если он отойдет от Императрицы хотя бы на шаг. (А ведь всего-то надо было, что связать его сердце вместе со своим)