Дрожь самолета, разгоняющегося по взлётно-посадочной полосе, приятной вибрацией отдавала в подошвы грубых тактических ботинок, поднимаясь выше. Кабину слегка потряхивало, но это не помешало Доминику расслабленно вытянуться, лениво откинувшись на спинку неудобного кресла. Годы военной службы в элитном подразделении морских котиков научили его многому, и, пожалуй, самым важным умением среди прочих — было умение использовать для отдыха каждую свободную минуту перед важным заданием. Никогда не знаешь, когда тебе понадобятся силы, а потому ресурс нужно расходовать экономно — это золотое правило курсанты усваивали ещё на отборочном этапе.
Доминик взглянул на наручные часы: циферблат показывал ровно пять тридцать, а значит в Тихуане они будут примерно в полдень. При желании можно даже успеть выспаться. Тряска заметно усилилась по мере того, как самолет набирал скорость, и гватемальцы стали нервно ёрзать в креслах, испуганно озираясь по сторонам, словно ожидая, что с потолка вот-вот начнут падать куски обшивки. Усмехнувшись, Дом поднял вверх обе ладони плавно опуская их вниз, как бы говоря, что всё в порядке, и не стоит так нервничать. Последний сильный толчок, и кабину перестало трясти — грузовой самолет оторвался от земли, медленно набирая высоту. На смуглых лицах соседей промелькнуло мимолетное облегчение, уже через минуту сменившееся гримасой ужаса и боли. Оба мужчины, как по команде, зажали уши руками.
— Первый раз в самолёте? — догадался Доминик, чётко проговаривая каждое слово, хотя вовсе не был уверен, что его поймут. А потому сопроводил вопрос жестом, выставляя вверх указательный палец, изображая цифру «один», а потом указывая им в дно кабины.
В ответ мужчины испуганно закивали. С тихим вздохом он отстегнулся и, пройдя несколько шагов вперёд, опустился перед гватемальцами на корточки.
— Слушайте сюда, амигос, — он указал на свои уши и широко открыл рот, максимально опуская вниз челюсть. — Открывайте рот шире, и боль прекратится, — он снова указал на уши и скрестил руки, показывая, что эта нехитрая манипуляция снимет болезненные ощущения.
«Амигос» переглянулись и зазияли чёрными провалами ртов, после чего радостно закивали, показывая большие пальцы вверх, — сработало. Кивнув, парень вернулся на место. Тросы, удерживающие грузовые машины натянулись и слегка поскрипывали, и этот скрип возвращал его в прошлое.
Ему не впервой было находится в кабине грузового самолета. Ирак, Ливия, Сирия, Йемен, Сомали, Камерун, Япония — во все свои военные командировки он отправлялся именно так, сидя в неудобном кресле грузового отсека военного самолета, бок о бок со своими парнями. До того, как Доминик начал участвовать в особых операциях в тандеме со Стивом, он был командиром отделения, и в его подчинении всегда находилось около десяти человек. Десять человек, которые, не задумываясь, подставились бы под пули, спасая друга. Он помнил каждого из них, особенно тех, кто уже никогда не сможет открыть глаза. Предплечье обожгло фантомной болью, и он инстинктивно накрыл рукой татуировку — четыре строчки с номерами армейских жетонов нéкогда близких и дорогих людей. Простому обывателю могло показаться, что это просто цифры или же замысловатый пароль, но для Доминика за каждым из них скрывался огромный кусок его прошлой жизни и часть его души. 128-67-4598 — Стюарт Максвел, рыжеволосый ирландец, хохмач и балагур, подорвавшийся на противопехотной мине в Сирии. 342-74-9536 — Тэйлор Перкинс, голубоглазый двадцати-трёхлетний юнец, застреленный в голову снайпером. 163-43-8906 — Нил Робертс, вывалившийся из вертолета, когда их борт был обстрелян талибами. И, наконец, 338-17-2635 — Стив Уайт, его лучший друг и ментальный близнец, по официальной версии зверски замученный преступной японской группировкой. Только Доминик слишком хорошо помнил
как и
от чего погиб Стив.
Он сопровождал цинковый гроб с тем, что от него осталось в Штаты после завершения операции. В тот раз он точно так же сидел в кабине грузового самолета, только привалившись спиной к холодному железному ящику, укрытому американским флагом. И никто из парней не посмел настоять на том, чтобы он занял своё место в кресле. Он должен был быть рядом со Стивом, и он был с ним, ни на секунду не убирая свою руку с металлической поверхности, бездумно царапая её с такой силой, что скоро из-под ногтей пошла кровь, пачкая красным белые полосы и звезды на флаге. Тросы, удерживающие груз двести в центре грузового отсека, натужно скрипели, как скрипели натянутые нервы голубоглазого военного, буквально задыхающегося от боли.
Пальцы свободной руки по привычке ощупывали гладкую рукоять табельного пистолета. Интересно, он встретится со Стивом
там, если сейчас пустит себе пулю в лоб? Заклёпки кобуры с легкостью поддались и Глок 17 приятной тяжестью лёг в руку, которая мгновенно стала холодной. Холод оружия, холод цинкового гроба, на который он опирался спиной, — как же нестерпимо холодно стало в мире, в котором больше не было Стива…
Рядом на колени опустился капрал Уэсли Вудс, обхватив ладонь, осторожно вынул из негнущихся пальцев пистолет, вместо него молча вкладывая свою флягу. Доминик отпил не глядя, не интересуясь, что предлагают — было абсолютно всё равно, даже если бы сейчас кто-то подсунул ему отраву. Жизнь больше не имела смысла — ничего больше не имело смысла; все идеалы, в которые он свято верил и за которые боролся, рассыпались в прах. Его страна посылала своих сыновей на смерть, а все, кто возвращался домой в прямоугольных цинковых ящиках, лишь вписывались историей в графу «необходимые потери».
Но Доминик был не согласен с такой формулировкой — только не в отношении Стива, только не в отношении своих ребят, которые каждый день, рискуя своей жизнью, выполняли задачи, поставленные отожравшимися командирами, отсиживающимися в штабах и трахающими молоденьких стенографисток. Второй глоток. Третий. Только сейчас лейтенант Кейн понял, что пьёт настоящий виски, — рецепторы, за месяцы привыкшие к дрянному японскому рисовому пойлу, снова ощутили до боли знакомый вкус. Алкоголь отогревал, срывал защитные барьеры, и по щекам помимо его воли полились горячие солёные слёзы.
— Так не должно быть, Уэс, так не должно быть… — закрыв ладонями лицо, лейтенант рыдал, как мальчишка.
Капрал, когда-то служивший под началом Кейна и прекрасно знавший Стива, тоже глотнул из фляги и крепко обнял своего бывшего командира. Сказать было нечего, да и не нужны были никакие слова — лишь крепкое мужское плечо и глоток доброго виски. Вскоре фляга опустела, а Кейн, измотанный событиями последних дней, забылся на плече Уэсли долгим тревожным сном. Знал ли тогда чернокожий молодой капрал Уэсли Вудс, что фактически спас бывшего командира от непоправимого? Скорее всего — даже не догадывался, но несомненно почувствовал, что оказался в нужном месте в нужное время.
Отогнав тяжелые воспоминания, Доминик поймал себя на том, что пальцы снова непроизвольно нащупывают рукоять пистолета. Это действие по-своему успокаивало и дарило иллюзорное чувство безопасности, когда под ногами не находилось точки опоры. Стало невыносимо зябко, словно он дрейфовал на огромной льдине в центре мирового океана. Оружие приносило с собой холод, страдания, иногда возмездие и всегда — боль. Всё то, с чем он ассоциировал свою жизнь. Боли в ней было настолько много, что в какой-то момент она бы хлынула через край, поглотив его целиком, поэтому он просто отключил эмоции и будто покрылся льдом. Платиновые волосы стали ещё белее, а глаза затянуло тонкой голубой наледью, об острые края которой можно было порезаться. Он замёрз, как замерзают мелкие букашки, навсегда запечатываясь в прозрачной глыбе льда, умирая внутри, при этом навечно оставаясь идеальными образчиками своего вида. Пока не наступит весна…
Этой весной для него стала Кэтрин. Кто бы мог подумать, что в этом хрупком тельце соединится такая железная воля и страсть к жизни. Сколько бы судьба не ставила её на колени, она всегда поднималась и с улыбкой шла вперед. Пережить смерть матери, предательство отца, травму и крушение всех надежд, преодолеть зависимость и снова вернуться в спорт — это было достойно уважения. Сначала, он, как водится, замечал только смазливое личико и стройные ножки, но в какой-то момент их отношения стали развиваться по самому невозможному из всех возможных сценариев. И Доминик отпустил ситуацию. Впервые за много лет он не пытался вклиниться в естественный ход вещей, форсируя или подстраивая события под себя. Он просто жил и наслаждался каждой секундой. Глыба льда начала оттаивать, и освобожденный жук, обсохнув на солнышке, распустил свои перепончатые крылья. Кэтрин переплавляла боль, свинцовой пулей застрявшую глубоко внутри, в свет и радость, в способность получать удовольствие от простых вещей, в надежду на лучшее. Она стала той отправной точкой, в которой ему снова захотелось жить. Боль постепенно исчезала, а освободившееся место тут же заполняли нежность и привязанность к той, что согрела его своим теплом. Больше всего на свете Доминик боялся, что с Кэтрин случится что-то плохое, а он не окажется рядом вовремя.
Открыв сумку, он достал оттуда две бутылки воды:
— Эй, мучачос, — свистнул, привлекая внимание притихших в полуметре от него бедолаг, — ловите! — и метким броском кинул одну из пластиковых бутылок прямиком в руки молодого парня. Тот благодарно закивал и жадно припал к горлышку, после передав воду своему товарищу.
Отпив из своей бутылки, Доминик снова откинулся назад и закрыл глаза. Надо избавиться от мыслей, расслабить мышцы и наконец заснуть. Технике «мгновенного сна», в основу которого легли разработки американского психолога Бада Уинтера, обучали ещё в лагере новобранцев, и она здорово помогала во время военных действий, позволяя высыпаться даже во время обстрелов. Расставив ноги параллельно друг другу, Доминик скрестил руки на груди, опустил подбородок и максимально расслабил мышцы головы. Закатив под закрытыми веками глаза, опустил плечи вниз и задышал медленно и глубоко. Через две минуты Кейн уже не слышал ни гула самолета, ни сдержанного мычания переговаривающихся гватемальцев — он погрузился в сон.
Разрезая лезвиями замерзшую гладь озера, Доминик ехал на коньках, хотя ездой это можно было назвать лишь весьма условно, он скорее умело притворялся, пытаясь натянуть улыбку и держаться более-менее прямо каждый раз, когда стремительной ракетой Кэтрин проносилась мимо. Это был маленький секрет, которым он до сих пор так и не поделился с ней — кататься на коньках он совершенно не умел.
Девушка, расставив руки в стороны, словно птица в полете, скользила рядом, заливисто хохоча. Она со скоростью маленького смерча кружилась на одной ноге, подняв другую высоко вверх; легко подпрыгивала, изящно опускалась на лёд; разгонялась и, резко разворачиваясь, меняла траекторию движения. Доминик совсем отчаялся сохранить лицо и даже оставил свои тщетные попытки «ехать», стараясь хотя бы просто идти, не спотыкаясь и не падая. Наконец, когда Кэтрин в очередной раз скрылась из поля зрения, он остановился и попытался перевести дыхание, не замечая, что рядом с его тенью тут же материализовалась другая, чуть поменьше. Маленькие тёплые ладошки, скользнув по спине, упёрлись в его поясницу, толкая вперед:
— Расслабься, — горячий шёпот согрел уже начавшее замерзать ухо, — ты слишком напряжён!
И он доверился этому настойчивому голосу и уверенным рукам, расслабил мышцы, и вместе они понеслись над ледяной гладью, набирая скорость. Чуть откинувшись назад, Доминик поднял глаза к бездонному синему куполу, ощущая покой и умиротворение. Вокруг стремительно менялся пейзаж: мелькали тонкие гибкие ветви росших вдоль берега ив, белые, словно каждую из них только что обмакнули в глазурь; отчетливо выделялись на их фоне красноватые побеги вербы; вдалеке чернели узловатые сучья раскидистых дубов, а небо над ними оставалось всё таким же величественным и безмятежным.
Внезапно налетевший порыв ветра разметал платиновые волосы, закрывая обзор, а в следующую секунду что-то неуловимо изменилось. Доминик обернулся, перестав ощущать тёплые руки любимой, и понял, что Кэтрин исчезла. По инерции он всё ещё продолжал катиться вдоль середины озера совершенно один, а ветер яростно хлестал его по ногам, вынуждая замедлиться. Лёд пошёл трещинами, и, неумело лавируя среди неглубоких разломов, Кейн, в конце концов, рухнул с высоты своего роста, проехавшись ладонями по обжигающе-холодной поверхности.
Опасаясь провалиться под воду и стремясь занять как можно большую площадь, Доминик улёгся на живот, раскинув руки в стороны. Словно звуконепроницаемый купол, сверху накрыла оглушающая тишина, и только едва различимый пар от его дыхания, постепенно растапливающий крохотное прозрачное «окошко» в ледяной глыбе воды под ним, всё ещё говорил о том, что время не остановилось. Доминик смотрел сквозь этот крошечный портал вглубь озера, ощущая себя одной из множества трещин на идеально гладкой поверхности. Там, внутри, лёд был испещрен крошечными пузырьками воздуха, навечно застывшими в многотонной толще замерзшей воды, но было там и что-то ещё…
Приблизившись к ледяному зеркалу вплотную, Дом выдохнул изо рта новую порцию пара и, словно это показалось ему недостаточным, начал водить по поверхности горячими ладонями, делая ту совершенно прозрачной и увеличивая площадь обзора. Снова всмотревшись в глубину, он едва не подскочил от неожиданности. Навсегда замурованный в ледяном плену, на него немигающими глазами смотрел огромный черный жук. Расчистив такое же пространство рядом, Доминик снова буквально прижался носом к прозрачной поверхности — тут его тоже встретили застывшие сетчатые глаза замерзшего насекомого. Везде, куда бы ни поворачивался Кейн, его окружали огромные, застывшие во льду жуки. И чем дольше он на них смотрел, тем сильнее было его желание поскорее убраться оттуда.
Осторожно поднявшись на четвереньки, он попытался выпрямиться, упираясь коленями в лёд, а центр тяжести смещая назад и опускаясь пятой точкой на лезвия коньков. Ледяной панцирь озера под ним тут же снова предательски треснул, а из образовавшихся впадин начали выползать невесть каким образом ожившие жуки. Он видел, как они, деловито шурша своими лапками, очищали кожистые надкрылья от оставшейся на них снежной крошки и с противным скрежетом устремлялись к нему… В окружающей озеро тишине отчетливо слышался зловещий хруст хитиновых панцирей, трущихся друг о друга, и вся эта черная масса непрерывно копошащихся тел всё у́же сжимала вокруг Доминика своё кольцо.
Один жук, вскарабкавшись на спины товарищей, раскрыл свои перепончатые крылья и спикировал ровно на щеку Дома, который, резко мотнув головой, попытался избавиться от навязчивой твари и… со всего размаха впечатался затылком в обшивку самолета. Не сразу сообразив отчего в голове внезапно зазвенело, Кейн мутным взглядом окинул грузовой отсек и с отвращением царапнул щеку, будто надеясь стереть даже малейшие воспоминания о прикосновении, оставленном крошечными цепкими лапками.
Тело ещё бессознательно откликалось на испытанный во сне физический дискомфорт, но мозг опытного командира, прошедшего через сотни военно-тактических операций уже в подробностях продумывал дальнейший план действий: разобраться с таможенниками, забрать тачку, связаться с заказчиком, прибыть на место и сбыть товар. Взгляд Доминика скользнул вправо: гватемальцы сбились в кучку, расслабленно склонившись друг к дружке. «Спят», — догадался он и посмотрел на часы. До посадки оставалось ровно сорок минут. Ощупав внутренний карман куртки, Кейн выудил оттуда свои документы и внушительную пачку денег, предназначавшуюся для пущей «сговорчивости» сотрудников таможни Тихуанского аэропорта. Доминик был уверен, что Чарли неспроста отправил их именно туда, ведь бывшие сотрудники правоохранительных органов просто обязаны знать больше, чем простые смертные. Что ж, проблема вовсе и не проблема, если её можно решить за бабки — это он хорошо усвоил, работая на Ходжа.
Ладони предательски начинали потеть, а сердцебиение учащаться, — так проявлялся его величество
Страх. Дом всегда позволял ему овладевать собой до определенного предела, как хороший боец, он прекрасно знал, что страх в любой операции есть великое благо. Он увеличивал физическую выносливость и силу, повышал четкость и ясность мышления, за счёт выброса адреналина улучшал снабжение мышц и органов кислородом. Младший лейтенант Доминик Кейн был известен в определенных кругах, как бесстрашная и безэмоциональная машина для убийств, и только его парни знали, что он тоже боялся, — в первую очередь, конечно, за них. Он никогда не учил их бороться со страхом, но всегда учил с ним сотрудничать, используя преимущества, которые тот приносил с собой, на полную катушку. Среди военных были распространены разные методы борьбы со страхом, в том числе и наркотики: модафинил, аддералл, адрафинил, Alpha GPC — все они были официально одобрены армией США и приносили облегчение тем, кто по разным причинам не справлялся сам. А справляться было иногда тяжело, неподготовленных бойцов страх буквально сводил с ума. Однако, все его парни знали, что Кейн не одобрял такие методы, а потому никогда даже не смотрели в сторону «химии». Он лечил их словом и делом: пил с ними до потери сознания, успокаивал, пока те рыдали у него на плече от переизбытка эмоций и смертей, и всегда твердил, что страх — это нормально. Нормально, насколько это было возможно в сложившихся обстоятельствах, он чувствовал себя и сейчас. По красной табличке, советующей пристегнуть ремни, Доминик сделал вывод, что самолет приступил к снижению. Подавив желание разбудить гватемальцев, он вытянул ноги, разминая затёкшие мышцы, и подумал, что эта поездка, очевидно, расставит все точки над i в их отношениях с Бейкером.
Посадка прошла настолько мягко, что вынужденные напарники Доминика по командировке в Сан-Диего, проснулись лишь тогда, когда задний люк самолета поднялся, впуская в грузовой отсек полуденный зной южного солнца. Сделав рукой знак, обозначающий ждать его на месте, Кейн выбрался из салона, щурясь от яркого света, и тут же исчез в мареве переливающегося над асфальтом раскалённого воздуха. Спина под кевларовым жилетом тут же взмокла, но тратить время на переодевания не хотелось. Хотелось побыстрее решить все организационные моменты и прибыть в пункт назначения.
В маленькой каморке таможенного пункта Тихуанского аэропорта не было даже кондиционера, лишь скрипящий деревянный вентилятор под самым потолком, гоняющий теплый воздух по комнате и не приносящий никакого облегчения. Зато, как и ожидалось, начальник таможни — грузный мексиканец с осоловевшими глазами оказался довольно сговорчивым. Причем его благосклонность росла пропорционально количеству новеньких хрустящих купюр, которые он, слюнявя толстые пальцы, тут же без зазрения совести начал пересчитывать, едва только пачка, небрежно брошенная Домиником, коснулась стола. На одутловатом лице наметилось подобие улыбки, а рука потянулась к стоящему тут же на заваленном бумагами столе стационарному внутреннему телефону.
— Борт А-5148, разрешить выгрузку! — отрывистая команда привела в движение отлаженный механизм не видимой глазу простого обывателя внутренней аэродромной жизни.
По взлетно-посадочной полосе к чернеющему провалом брюху грузового самолета заспешили мигающие оранжевыми огоньками игрушечные машинки самолетных техников. С того места, где стоял Доминик, он наблюдал, как крошечные люди-муравьи укрепляют огромные шасси упорными авиационными колодками, как отвязываются страховочные тросы и как гружёные фуры задним ходом медленно сползают по пандусу. Кивнув на прощанье таможенному офицеру, который так любезно избавил его от лишней бюрократической волокиты, он направился обратно.
Когда он вернулся к месту стоянки грузового борта, пот струился уже по вискам и лбу, но время неумолимо поджимало, и Кейн, закинув свою сумку в кабину впереди стоящей фуры и вскочив на подножку, дал знак водителю выезжать за пределы аэродрома. Цепляясь за внутреннюю ручку над дверцей он подставлял лицо теплому мексиканскому ветру, который хоть и не охлаждал, зато отлично высушивал пот, оставляя на коже чувство стянутости и белые, едва заметные соленые дорожки.
Проехав пару километров по Карретера аль Аэрапуэрто, Дом наконец заметил неоновую вывеску бензозаправки. Скомандовав водителям остановиться, он выхватил из открытого окна кабины свою сумку и огляделся в поисках припаркованного автомобиля. Чарли не обманул — его действительно ждал под навесом синий семилитровый Dodge Challenger R/T SE, 1970 года — машина ставшая культовой, благодаря легенде о «черном призраке». Присвистнув, Доминик любовно провел пальцами по вытянутой «морде» автомобиля и, нащупав в кармане ключи, открыл дверь. В бардачке его должно было ждать кое-что важное: об этом он узнал из наскоро нацарапанной записки, которую получил от Чарли вместе с пачкой денег для тихуанского таможенника. Отчего Чес не сказал ему об этом сам, видимо, так и останется загадкой, возможно, не доверял кому-то из тех, кто помогал загружать самолет. Записка содержала краткую инструкцию: «В бардачке автомобиля найдешь пачку документов: паспорта для гватемальцев, таможенные накладные на груз и полезный контакт. Скажешь, что от меня».
В бардачке и правда обнаружились документы: страховка для арендованной машины, паспорта для водителей, накладные на товар. Доминик усмехнулся — поставщиком фруктов, а по накладным именно их он должен был ввозить в Штаты, ему в жизни быть точно никогда не приходилось. Что ж, придётся играть для таможенников роль мелкого бизнесмена. Или не придётся… Из файла выпал небольшой разлинованный листок с неровным краем — видимо кто-то в спешке вырвал его из записной книжки. На нём размашистым почерком Чарли был выведен номер телефона и имя:
+52 664 169 9638, Хуан.
Чёрт! Судя по имени, парень — коренной мексиканец, вот бы ещё наскрести на задворках памяти остатки знаний испанского из прошлой жизни. Доминик с досадой стукнул по рулю, отчего клаксон издал резкий жалобный всхлип, заставивший всех посетителей заправки обернуться на синий Dodge Challenger. Невозмутимо улыбнувшись всем любопытствующим, он вырулил на шоссе и притормозил, поджидая, пока неповоротливые фуры развернутся и последуют за ним.
От этой точки до пограничного перехода Сан-Исидро — границы Мексики и США оставалось ровно три километра, а от него ещё примерно двадцать пять. Сколько времени займёт пересечение границы и сможет ли он её пересечь с двумя грузовиками, доверху напичканными боевыми винтовками, Доминик не знал. Оставалось лишь уповать на то, что Чарли уже давно протоптал эту дорожку, и ему тоже удастся проскочить.
У перехода по обыкновению толпились мексиканцы, мечтающие пересечь границу и стать гражданами США, если кому-то из них и удавалось договориться с мексиканскими пограничниками, то на американской стороне их неизбежно ждала иммиграционная тюрьма и долгие месяцы ожидания иммиграционной амнистии. Очередь тех, кто пересекал границу, что называется «по делу», была сравнительно небольшой, но Доминику не хотелось тратить ни минуты. Выудив из кармана джинсов кнопочный телефон, он набрал номер загадочного Хуана.
— Hola! Soy amigo de Charlie, — он почти перестал дышать в ожидании ответа.
— Claro, — к его удивлению собеседник тут же перешел на довольно приличный английский, — назовите номера машин, я сейчас подойду за документами.
Шумно выдохнув скопившееся внутри напряжение, Доминик продиктовал мексиканцу запрошенные номера и вышел из машины, держа в руках паспорта и накладные. Он не курил, но больше всего на свете сейчас хотелось затянуться, заполняя легкие горьким сигаретным дымом. Спустя примерно пять минут к нему приблизился подтянутый офицер мексиканской пограничной службы. На вид ему было около сорока или чуть больше, и Доминик подумал, что тот вполне мог быть ровесником Чарли.
— Хуан, — представился офицер, руку, однако, протягивать не стал, но слегка кивнул в знак приветствия.
— Шон, — на корню подавив в себе желание представиться настоящим именем, кивнул в ответ Дом и протянул поддельный паспорт. — Шон Рид.
— По правилам таможенного контроля я должен досмотреть перевозимый груз, — принимая от собеседника пакет документов, отчеканил пограничник, и желание Доминика закурить возросло троекратно. — Но вы не волнуйтесь, — продолжил мексиканец уже тише, — это чистая формальность.
— Тогда прошу, — невозмутимо улыбаясь, Кейн пригласил офицера пройти к первой машине.
Он сам открыл фургоны, и таможенник с завидной для своего возраста легкостью взобрался по очереди на каждый борт, пересчитал ящики, простучал кузов на наличие двойных стенок (всё-таки людской трафик был их основной головной болью) и, снова спрыгнув на землю, подошел к машине Доминика. Прямо на капоте проштамповав все документы, он протянул их обратно:
— Желаю вам приятного пути! — коротко кивнув, офицер развернулся и направился обратно к контрольно-пропускному пункту.
— Офицер, — Доминик не мог просто так отпустить своего неожиданного помощника, — вы кое-что забыли! Кажется здесь не хватает одной печати…
Хуан вернулся и молча уставился на таможенную декларацию, которую ему протягивал Кейн. Из сложенного листка выглядывала пачка стодолларовых купюр.
— У вас нет товара, подлежащего обязательному декларированию, — таможенник открыто взглянул в лицо Доминику и улыбнулся. — Удачи! И… передавайте привет Чарли, — отсалютовав ошарашенному блондину, мексиканец снова развернулся и через пять минут исчез так же загадочно, как и появился.
Кейн крикнул водителям заводить двигатели и сел за руль. Спустя пять минут они уже проезжали контрольно-пропускной пункт на американской стороне, где их, как резидентов, и вовсе не стали досматривать, а ещё через десять — уже ехали по широкому шоссе прямиком в Сан-Диего.
Через открытые окна ветер приносил с океана едва уловимый запах соли и йода, оседал на языке давно забытыми ощущениями. Вместо разделительных полос перед глазами мелькали картинки из прошлого — той, давно забытой жизни, где он был молод и счастлив: прогулки по набережной бухты Сан-Диего со Стивом и его сестрой-двойняшкой Синтией, первая армейская попойка в местном баре, первый долгожданный отпуск. Даже своей любовью к сёрфингу — и той он целиком и полностью был обязан Стиву, ведь тот был первым, кто поставил его на доску.
Доминик подумал о том, что неплохо было бы заехать на набережную, отправив водителей в доки, когда резкий звук входящего сообщения прервал его размышления. Входящее сообщение пришло с единственного вбитого в память телефона номера, а значит прямиком от заказчика:
Планы поменялись. Встречаемся на том же месте в 13:30.
Ровно на полтора часа раньше, чем было оговорено заранее. Часы показывали 13:10, и хотя до нужного терминала морского порта было рукой подать, Кейна сильно напрягла такая постановка вопроса. Менять время встречи в одностороннем порядке — это игра против правил. На секунду показалось, что самым правильным решением будет сообщить об этом Чарли и согласовать время встречи с ним, но телефон должен был оставаться чистым, а значит, все посторонние звонки и смс, кроме связи с заказчиком, невозможны. Другого средства связи с собой не было, Чарли предельно чётко дал инструкции оставить все телефоны дома. Понимая, что сильно рискует, Доминик всё же ответил:
Ок
До терминала Десятой авеню оставалось ориентировочно пять минут езды и взяв чуть правее, он съехал с шоссе, чтобы на развязке резко свернуть налево к порту. Крики чаек стали слышнее и издалека уже можно было разглядеть бликующую водную поверхность, а к уже привычным соли и йоду в воздухе добавились запахи ржавчины, мазута и… опасности.
Ангары, начинающиеся с двухсотого номера, располагались во втором ряду, и Доминик, сбавив скорость, медленно продвигался по улице, с двух сторон окруженной железными громадами складских помещений. Ангар 218, ослепляя парней, блестел на солнце отполированными покатыми боками. Открыв ворота, Кейн скомандовал фурам заехать внутрь, при этом сам оставил машину у входа, чуть перекрывая въезд. Уже спустя несколько минут в начале улицы появился кортеж из четырех автомобилей — двух новеньких пикапов и двух ретро тачек, примерных ровесников его Dodge Challenger. И всё. Больше никаких грузовиков или крупнотоннажного тягача, ничего такого, куда можно было бы выгрузить товар из двух доверху гружённых фур. Доминик напрягся. Достав из-под сиденья Глок 17, вставил обойму и засунул пистолет за пояс. Всё, что оставалось теперь — ждать.
Из машин высыпали парни с автоматами наперевес, в каждой по четыре человека, а в кузове одного из пикапов ещё четверо. Итого — двадцать человек против одного. Двоих гватемальцев Доминик в расчёт не брал, вряд ли они вообще в своей жизни что-то видели кроме мотыги. Банда лениво перебрасывалась словами, потягиваясь и подначивая друг друга. На фоне обычных членов группировки Кейн сразу вычислил Сальваторе Гравано, пресловутого Барбера. Почти на голову выше всех остальных, тот словно шагнул прямиком из октагона после боя ММА: квадратная шея, обритая налысо голова, татуировки, которые покрывали лицо, оставляя чистыми лишь вертикаль по центру и прорезь глаз, образовывая четкий крест. Доминик теперь отчетливо осознал, почему Чарли так нервничал — татуировки Барбера выдавали в нём члена самой жестокой и опасной группировки за всю историю США — la Mara, больше известную, как Мара Сальватруча или MS-13. Об их кровавых расправах ходили легенды, значит вот кого глава наркокартеля выбрал себе в союзники — умнó, ничего не скажешь. Участников группировки боялись не только обычные граждане, они держали в страхе полицейских и даже политиков, контролируя не только целые районы, но подчас даже города и некоторые штаты.
Гравано медленно направился в сторону ангара, и Доминик вышел из машины, прихватив с собой ноутбук. Он слегка приподнял руки, показывая, что у него нет оружия и приблизился к лысому гиганту.
— День добрый, — Кейн старался не смотреть в глаза парням, понимая, что это может быть расценено, как акт агрессии с его стороны, при этом каждой клеточкой тела ощущая, что его со всех сторон рассматривали двадцать пар глаз.
— И тебе не хворать, — Сальваторе сплюнул на землю. Кивнув вглубь ангара, сразу спросил: — Здесь всё?
— Всё, как договаривались, — Кейн старался говорить ровно, не провоцируя, усыпляя бдительность, — с нас оружие, с вас деньги.
— Шустрый, — усмехнулся Барбер и кивнул своему подручному: — Проверь!
Дверцы грузовиков со скрипом отворились, а Доминик мог думать только о том, чтобы водители сидели в своих кабинах и не высовывались. Четверо головорезов скрылись в недрах фургонов, а через пару минут раздался их свист:
— Порядок! Товар что надо!
— Тогда по рукам? Завершим сделку? — Доминик чуть приподнял ноутбук и вопросительно посмотрел на главаря.
Барбер кивнул парню в сторону пирса, которым заканчивалась улица с ангарами:
— Отойдем, пока парни тут разберутся.
Кейну ничего не оставалось, как подчиниться. Уверенной походкой он двинулся в сторону пирса, весь обратившись в слух. Внутри всё кричало, что нельзя поворачиваться спиной к опасности, но он заставлял себя идти вперед, по шаркающему звуку сопровождающих шагов безошибочно определяя положение Сальваторе за своей спиной. Дойдя до пирса, Доминик поставил ноутбук на одну из пустых железных бочек, хаотично разбросанных по пирсу. Шаркающие шаги стихли слева.
— Процесс передачи денег тебе известен, — мышцы Кейна были настолько напряжены, что стали почти каменными, — или ещё раз объяснить?
— Нет, гринго, — отрывистый смешок сочился неприкрытым презрением, — ничего объяснять не нужно.
Два тихих, едва различимых из-за расстояния хлопка. Доминик отлично понял, что это было — сам не раз пользовался такими штуками. Два выстрела из пистолетов с глушителем. И ещё два. Контрольных. В голову. Минус две жизни. Он сглотнул: ненавидел, когда умирали вверенные ему люди. Расстановка сил впрочем не изменилась, как и прежде один против двадцати.
Кейн открыл ноутбук и щелкнул по ярлычку с эмблемой банка.
— Десятизначный код, — приглашающие кивнул на клавиатуру и развернулся вполоборота.
— Ты первый, — хищный оскал рта и потемневшие от предвкушения крови глаза. Он знал этот взгляд. Так смотрели бойцы перед решающей битвой, так смотрят, когда нечего больше терять.
Доминик развернулся и на автомате вбил свой десятизначный код. Последний щелчок мышки совпал с ещё одним щелчком. Тонким металлическим лязгом. «Опасная бритва!» — пронеслись в голове слова Чарли о любимом способе убийства Барбера.
— Ты слишком тепло одет для нашего южного солнца, гринго, — скользящий шаг ближе, — боишься простудиться или обгореть? — хриплый смех раздался буквально за спиной, поднимая платиновые волоски на затылке дыбом, как у ощерившегося зверя.
Тело среагировало быстрее, чем это успел обработать мозг. Удар рукой об острую кромку железной бочки и кнопка ножен на запястье отщелкивается, обжигая ладонь холодным ровным лезвием небольшого ножа. А далее — полуприсед и разворот, голова Кейна проскальзывает под локтем неповоротливого громилы, а рука, выброшенная вперед в четком и молниеносном движении бьет точно под правое ребро. Нож входит в печень, как в подтаявшее сливочное масло, а по руке Дома до запястья струится липкая, горячая кровь. Сальваторе пошатывается и роняет бритву, которая гулко звякает о каменные плиты пирса.
— Слушай меня, латинос, мой нож по рукоять в твоей печени, поэтому у нас есть минут десять-пятнадцать, чтобы завершить все начатые дела. Будешь дёргаться — и я проверну нож по часовой стрелке или выдерну его вовсе, что сократит твоё время на этом свете вдвое, уяснил? — бугай скалит залитые кровью зубы, видимо, прикусил губу от боли, и кивает. — А теперь вспоминай свой десятизначный код, кусок дерьма!
Барбер хрипло смеется, кровь пузырится в уголках его рта, надуваясь и лопаясь, забрызгивая его подбородок и щеку Доминика, который наклонился к нему слишком близко:
— П-п-пошёл ты, сраный гринго, я таких крыс, как ты, перерезал — не счесть, и тебе не жить… — он закашлялся и снова пошатнулся, но крепкие руки Кейна держали его мёртвой хваткой, прижимая нож к ране, из которой толчками лилась кровь. — Тебе повезёт, если мои братья просто расстреляют тебя, но я скажу, какая смерть тебя ждёт… — он всем весом навалился на железную бочку, чуть не опрокинув стоящий на ней ноутбук, — с тебя живьём сдерут кожу, а раны засыпят солью и бросят тебя подыхать под палящим солнцем в пустыне… Как тебе, а?
И снова этот хриплый, булькающий смех, но сил явно становилось всё меньше — Барбер задыхался. Хватаясь за грудь, пытался расстегнуть рубашку, но лишь отрывал пуговицы, потому что пальцы отказывались слушаться. Вены на шее вздулись, а глаза закатились.
— Эй, тише, тише, парикмахер, ещё рано, — блондин не собирался сдаваться просто так.
Обшарил карманы в надежде, что бугай не выучил пароль и принёс его с собой, и его догадка подтвердилась — в нагрудном кармане клетчатой рубашки, заляпанной кровью, он нашел огрызок мятой бумажки. Ещё сильнее вогнав нож в кровоточащую рану, посмотрел в мутнеющие от боли зрачки мексиканца:
— Ай-яй-яй, а надо было выучить, здоровяк!
Теперь они оба сидели на земле — кулем осевшее под собственным весом тело, и, Доминик, примостившийся тут же. Заметив валяющуюся в пыли опасную бритву, блондин подмигнул не подающему признаков жизни головорезу, и помахал ею перед его начавшими стекленеть глазами:
— Не против, если я прихвачу в качестве сувенира? Подарю одному человечку, он будет рад, — предсмертные судороги, исказившие татуированное лицо, на секунду создали иллюзию, что Барбер чем-то недоволен. — Не жадничай, толстяк, тебе она все равно больше не пригодится!
Дом вытер нож и окровавленную руку о рубашку с оторванными пуговицами на бездыханном теле, а затем, стащив с бочки ноутбук, ввел пароль. Уже через пару секунд экран замигал зеленым — транзакция была завершена. Рядом с ухом о железную бочку звякнула пуля — долгое отсутствие босса ожидаемо вызвало у банды вопросы. Доминик, схватив мёртвого Сальваторе под мышки, сделал из него подобие щита, пара пуль тут же с глухим звуком вспорола мягкий живот страдальца, но он уже не мог издать ни звука — его сердце остановилось навсегда. Стоять с телом наперевес было неудобно, и всё же так было безопаснее, и следующие несколько выстрелов из Глока сократили разрыв до одного против пятнадцати.
— Тебе не жить, гринго, — подал голос молодой парень, выйдя вперед, но тут же упал, складываясь пополам. Один против четырнадцати.
— Какого хрена вам нужно? — понимая, что численный перевес не на его стороне, Доминик решает сделать первый шаг, но его тут же откидывает автоматной очередью, которая почти перерубает прикрывающего его Барбера пополам.
Он отталкивает в сторону уже ненужное тело, вовремя ныряя за бочку, которая вновь звенит от выпущенных в неё пуль.
— Вы получили оружие, а я свои деньги, разойдемся мирно, — пáдая на землю и стреляя по ногам, он обезвреживает ещё троих, четвертому прямо в горло летит нож, который несколько минут назад ещё торчал из того, что когда-то было Барбером. Раненый мексиканец вытаскивает его из своей шеи, удивленно глядя на руки и грудь, которые заливает кровью, а через секунду валится на землю, как срубленное под корень дерево. Один против десяти.
Ближе всех стоящий а Кейну бандит не выдерживает и с нечеловеческим рёвом набрасывается на него, роняя бочку, которая катится по бетонному пирсу, издавая неприятный железный звук. А рядом с ней кубарем катятся и Доминик с нападающим — остальные замирают, боясь стрелять, чтобы не задеть своего. Сильный удар справа почти сворачивает челюсть, искрами боли взрываясь в мозгу, но Доминик точным ударом двух пальцев в солнечное сплетение и ребром ладони в горло нейтрализует противника, получая ещё один щит, на этот раз живой.
— Почему вы перенесли время встречи, — Дом шипит на ухо скулящему латиносу, — говори! — прицельный удар рукоятью Глока в затылок способствует ускоренной активации речевых центров у того в мозгу.
— Наш человек из полицейского управления Сан-Диего сказал, что вся информация о сделке поступила к ним ещё вчера, — дуло Глока упёрлось парню в правый висок, побуждая не останавливать свои откровения. — Мы не могли завалить сделку, нам нужно это оружие, — взведенный курок ясно дал понять, что Доминик снова надеется на продолжение, — мы сняли ангар на соседней улице, должны были просто туда переехать и переждать. Но…
— Но что-то пошло не по плану, да, chiquito? — Кейн взял парня в захват левой рукой, продолжая целиться в остальных правой.
— Тебе не уйти, гринго, не глупи, — один из рослых мексиканцев, усмехнувшись, сплюнул на землю. — Тебе не уйти отсюда живым!
Доминик и сам слабо верил в то, что сможет выбраться из этой передряги целым и невредимым, но был готов драться до конца, что бы ни случилось. Он ни за что не опустит пистолет, пока там остаётся хоть одна пуля, и заберёт с собой на тот свет столько ублюдков, сколько сможет.
— Я отпущу парнишку, если вы дадите мне спокойно уйти, — ещё одна попытка договориться, в которую он и сам не верил.
Мексиканцы лишь покачали головами, одновременно вскидывая автоматы, они окружали его, как стая волков, загоняя свою добычу в угол. Он не боялся смерти, знал, что
там его ждёт Стив, но
здесь его ждала Кэтрин, и поэтому он не торопился.
Издалека донеслись звуки полицейских сирен, и, судя по всему, те уже свернули с шоссе в сторону доков. Мексиканцы заметно занервничали — новые вводные явно внесли хаос и смятение в их ряды. Они заозирались по сторонам, ища пути отступления, но шесть патрульных машин уже появились с противоположного конца улицы. Из громкоговорителя раздался приказ медленно положить оружие на землю и встать на колени, сцепив руки в замок на затылке.
Члены наркокартеля один за одним опускались на землю, однако, Кейн явно не собирался играть по чужим правилам. Придушенный мексиканец почти висел на сгибе его локтя, а он всё отступал — дальше и дальше, туда, где бетонная громада пирса, обрываясь, уходила в воду. Теперь полицейские уже явно обращались персонально к нему, громко призывая опустить оружие и отпустить заложника и сообщая, что в противном случае они будут вынуждены открыть огонь на поражение.
Несколько метров до спасительной воды, и вот пуля мажет по плечу, проходя по касательной. Доминик с силой отталкивает парня и ныряет с пирса вниз… Океан принимает его в свои объятия, и он почти ликует — кевларовый бронежилет выполняет роль противовеса для преодоления отрицательной плавучести, и Дом все глубже погружается в толщу воды. Из руки сочится кровь, а пространство вокруг пронизывают линии воздушных пузырьков, словно нити, связывающие два мира: морской и надземный. Кейн не сразу понимает, что это пули. Полицейские стреляют в воду, стараясь достать его. Ногу обжигает острая боль, и он в немом крике открывает рот, выпуская из легких такой ценный ресурс — воздух. Огненная волна агонии заполняет сознание, а синяя толща воды перед глазами вмиг окрашивается красным, а потом и вовсе погружается в темноту….
