Зависимы

В дождливый пасмурный день мир вокруг кажется обработанным самым скучным тёмно-серым фильтром, на снимки и видео с которым сетевые остряки обычно накладывают тоскливую "Hello, darkness, my old friend". Казённо-серый цвет старых домов и празднично-рыжий - новостроек смешиваются в единый мокрый ком, укрытый сверху чёрным дымом из трубы какого-нибудь предприятия. Дима Масленников вздохнул и легко спрыгнул с широкого подоконника, распахивая настежь пластиковые ставни. В студию ворвался свежий, уже по-осеннему холодный ветер, выталкивая из душного помещения тяжёлый застоявшийся воздух. - Кажется, сегодня здесь никого не будет... - Масленников взъерошил жёсткие густые волосы на затылке, потянулся так, что хрустнули суставы, и сник, вспомнив, что Эмиля не будет не только сегодня, но и в ближайшие три дня. Он уехал в Иваново на День Рождения друга детства. - Как-то очень много людей для него значимее, чем я, в последнее время... - выдохнул блогер и тут же привычно разозлился на себя самого: - Тряпка ты, Масло, тряпка... Дырка от бублика, ноль без палочки. Вообразил себя, блядь, пупом Земли, зазвездился, а теперь резко удивляешься, почему больше никто не пляшет под твою дудку. А всё. Халява кончилась! Угу... На самом деле, кончилась она пару лет назад, а точнее, тогда, когда в его жизни появился дерзкий лохматый малолетка с огромными чёрными глазищами. Его в команду позвали, а он, гадёныш, вдобавок ещё и в сердце, и в душу впёрся прямо в кедах, будто и туда звали его. Хотя, возможно, что и звали... Враз успокоившись, Дима присел на край дивана и погрузился в раздумья. Каким он был до Иманова? Спроси его год назад, вряд ли ответил бы. Тогда не препарировал он ещё собственное сознание так же болезненно и отважно, как хирург Рогозов, который, оказавшись единственным врачом в антарктической экспедиции, сам вырезал себе воспалившийся аппендикс. А, ведь, с аппендиксом легче - вырезал и забыл. А тут хрен вырежешь и забудешь. Разрастается всё шире, как грибница, несчастная и нежданная любовь, трансформируясь при этом попеременно в любовененависть, любовеисступление и любовеотчаяние. Теперь же он точно знает, каким был до Эмиля - одиноким, как перст, несмотря на толпу фанатов, постоянные приглашения, тусовки, знакомства со знаменитостями. Девушкам верить уже не хотелось - они раздражали и когда чего-то требовали, и когда вели себя слишком скромно (веяло фальшью); друзья охотно делили с ним успех, но поговорить по душам можно было разве что с Даником, да и тот постоянно скатывался в демагогию о собственной неудачливости в личной жизни, куда уж ему выслушивать ещё загоны Масленникова? Эмиль сразу дал понять, что ничего не требует, но за то, что дадут, будет очень благодарен. Его изголодавшаяся, бездомная и сиротливая искренность подкупала тем, что была НАСТОЯЩЕЙ. Наконец-то настоящей. Он был готов слушать Масленникова часами, впитывая каждое слово и отсекая проблемы тёплым прикосновением небольшой смуглой руки к широкому плечу. - Ты ради меня на всё готов? - Да. - Вот так сразу, не раздумывая? - Дим, я всё делаю, не раздумывая. Думал бы больше, сидел бы в Иваново и слушал, какой я ублюдок. Нет, наверное уже не сидел бы... Лежал. В психушке или на кладбище. - Чтобы я этого больше никогда не слышал! - Масленников прижимает сидящего на подоконнике парня к оконному стеклу, стискивает его в объятиях, утыкаясь лицом в ключицу. - Как скажешь... И не дави так - выпадем... - Эмиль обхватывает его голову обеими руками. Тёплые губы касаются макушки. Вспомнив этот эпизод, Масленников стонет от острого желания... не секса, нет, хотя после сцены на подоконнике, он последовал, а той самой нежности, которой теперь недостаёт настолько, что иногда он даже задыхается и мёрзнет одновременно. Сам виноват - повёл себя как мудак последний, своими предрассудками и комплексами оттолкнул того, кто ему верил безоглядно. Собака - и та рычит на предавшего хозяина, а что уж говорить о человеке, который вернее пса. - И что я сейчас делаю? Усугубляю - вот что. С тех пор как Эмиль отдалился, нашёл девушку и почти перестал звать его как в свою жизнь, так и на канал, Дмитрий поймал себя на том, что постоянно ищет тактильного контакта с кем угодно и окончательно перестал себя понимать. То до смерти боялся, как бы кто не подумал о нём чего-то нетрадиционного, а то вдруг лезет и к парням, и к девушкам, наплевав на личные границы. Так ведь и шарахаться могут начать... Надо прекращать. Тем более, что это - всё равно не то. Он зависим, но зависим не просто от прикосновений и объятий, а от прикосновений и объятий Эмиля. Сублимации не помогут. Они только больше испортят то, уже и так казалось испорченным почти безнадёжно.