Потери не ранят так, как надежда

Почему так много мы с тобой упустили В тех мирах, где мы с тобой раньше были? Допивай последний глоток жизни, не на мне вина - Эта ночь может стать последней, душа моя – - © NAT «Душа моя» (ost Пищеблок)

POV Анна Самыгина -Это я уж позже узнала, от Константина-то, что Стратилат, оказывается, с греческого языка, это военачальник. Стал быть, так себя главные вампиры испокон веков и кличут, стратилатами-то… Хе-хе… Есть в этом что-то… Константин мне никогда о вампирах не говорил. Никогда. До того дня, как лет восемь назад на дачах наших объявился ОН. Я с Константином всю жизнь жила. Сама ж сирота, а он мне родителем настоящим стал. Оберегал, заботился. Надо сказать, из-за его призвания косились на нас часто, не понимали, некоторые и оскорбить норовили. Но мне все равно было. Человек меня от войны спас, от смерти верной, голодной. Захотелось ему в веру удариться – а я почему против должна быть? К тому же намекал он, бывало, что на войне с кое-чем пострашнее фашистов довелось встретиться… Как тут к Богу-то не обратиться? А колокола, звон их, то есть, некоторым заместо часов был – всё польза… Вот только последние годы Константин как не в себе был. Дневник заново вести взялся, все строчил в нем что-то с утра до вечера. На ночь дом баррикадировал так, будто все те фрицы, которых он на войне положил, из могил восстали да ломиться к нам вздумали. Запрещал мне в лагере на ночь оставаться, хотя работы иной раз невпроворот было. В столовой ночевать, чтобы по потемкам в лесу не шастать, самое то. Я ж тогда ЕГО не видела. Не сталкивались как-то. Потому-то и недоумевала, что за перемены с Константином происходят… А потом ОН в лагере завсегдатаем стал… И я его вспомнила. Не только его. ВСЕ вспомнила. Как – ума не приложу. Видимо, плоть моя, очерненная ими, подсказала… Вернулась я домой, сама не своя. Константин это сразу заметил. Кинулся расспрашивать… Тут уже я все ему и выложила, словно от паутины себя освободила, невидимой и липкой: и как, когда мне лет семь было, в Первомайской нашей советские офицеры с неделю квартировали, и как один из них у нас в доме жил, как укусил меня, как я, будто в тумане, все за ним хвостиком ходила, как его потом в НКВД по доносу забрали, а я, крови близких-то своих в себя вобрав, пыталась его накормить… в полнолуние-то без крови он не мог. Каждый месяц ровно в это время ему кровь требуется, иначе загнется. Вспомнила и как брат этого офицера, ОН то есть, меня от решетки оттаскивал, как вопила я тогда, словно у меня последнее отбирают. Не всех попов советская власть тогда искоренила. Меня добросердечные мои родственники к нему и отвели, демонов, бесов из дитятка несчастного изгнать. А вы ж небось поняли уже, как вода местная, святая на вампиров-то действует… Оттуда все шрамы мои. Оттуда и забвение… Потом война, мои кто от голода умер, кто от болезней. Кого бомбой зашибло, кто сам на войну ушел и не вернулся… Да… Давненько я никому душу-то не изливала… Хех… Так вот, рассказала я все Константину, и у него в глазах словно просветление какое настало. Будто подсказала я ему то, без чего мысли его бегающие никак в четкую картинку собраться не могли. Константин-то все новости о детишках погибших в лагере от полковника местного получал. Ну тот ему по-дружбе, за рюмочкой настойки да за рыбалкой, все новости и ужасы пересказывал. Надо ж было как-то человеку это все переживать. Хотя с чего у них с Константином такая крепкая дружба завязалась – ума не приложу. Видимо, слушать Костя умел. И думать… За что и поплатился. Уж он-то смог два и два сложить, когда с ЕГО появлением пионеры стали гибнуть. Сперва Костю ОН сам и насторожил. Видать, тоже крутились в голове какие-то воспоминания. Затем медицинские особенности какие-то. Тут уж я ничего сказать не могу, это полковник ему от своих экспертов вести с полей приносил. Ну а потом и я своим рассказом его убедила. Уж как я его не просила, как не молила во все это не вмешиваться…да и как тут вмешаешься, когда силища в стратилате неслыханная и слуги его ему, как псы, покорны! На свету не горят (все оттого, что символами советскими обвешались – они им навроде талисманов), к воде святой не подходят, кровью детской насыщаются и стратилату потом приносят. Не слушался меня Костя… Все ходил, все выискивал, расспрашивал. В лагерь наведывался, как на работу… Вот и итог… Девушка и мальчик потрясенно молчали, переваривая услышанное. Низко висящее на тонкой, бледной нити последнего луча солнце игриво касалось покатым боком изрезанной линии горизонта. В помещении было тихо-тихо, только белый кафель стен словно гудел и тихонько вибрировал, напитавшись за день тяжелыми запахами еды, дребезжанием столовых приборов, детской болтовней, а теперь отдавая все это по градиенту концентрации в не менее насыщенную тишину. -Так кто ОН,… Нюра Константиновна? – Лера постеснялась называть женщину, сидящую над тазиком с недочищенной картошкой, только что пересказавшую ей всю свою жизнь, бабой Нюрой. – Назовите имя. *** Валентин Носатов никогда не представлял, как он умрет. Какой нормальный человек в середине жизненного пути вообще задумывается об этом?! Впрочем, каждый хоть раз, вне зависимости от пройденной временной дистанции, краешком мысли, осторожно и мельком касался этой темы внутри себя: автокатастрофа, темный переулок, кишащий не менее темными личностями, инфаркт, инсульт… Касался и тут же отмахивался, мысленно отбегал в сторону, заворачивал за угол, оставляя за спиной неотвратимый вопрос, убеждая себя, что вся жизнь еще впереди, что он молод, здоров и времени у него навалом. Да, Валентин Носатов никогда не представлял, как он умрет. Как врач и как циник по жизни, он не питал по этому поводу никаких иллюзий, а последние три года вообще сомневался в необходимости жизни как таковой. Беспросветная череда детских смертей, алкогольного опьянения, облегчающего ему несколько часов, и утяжелявшее их похмелье превратились в тугой комок где-то на задворках памяти. Этим летом ему удалось вкусить странноватый, перемежающийся с горчинкой, сладкий, шипящий на языке, упоительный букет. И умирать расхотелось… Что ж, слишком поздно. Тук-тук… Тук-тук… Тихий, но знакомый звук бередил сознание. Тук-тук Тук-тук Черт возьми, где он мог его слышать?! Перед глазами плясала карусель образов. Разноцветные шары – белоснежные, рыжие, бордовые - то и дело вспыхивали, стоило едва-едва приподнять свинцовые веки. Тук-тук Тук-тук И он вспомнил. Так бьется человеческое сердце. 4 камеры, 5 точек аускультации… Тук-тук Тук-тук Раздался оглушительный треск, и из-под частокола ресниц брызнули во все стороны золотые, раскаленные до бела искры, и Валентин даже успел удивиться – но как-то лениво, нехотя. Тук-тук Сердце еще трепыхалось, еще пыталось что-то кому-то доказать, чего-то добиться, с силой выталкивая в аорту насыщенную живительным кислородом кровь… Тук-тук На глаза начало оползать что-то густое и горячее, словно кто-то нарочно вывернул Валентину на голову кастрюлю с только что сваренной овсяной кашей. Стало очень темно, и единственное, что оставалось с ним в этой темноте был слабый, выдыхающийся стук. Стук его сердца. Тук-тук Тук … *** Они столкнулись друг с другом на главной аллее. Ошарашенные, перепуганные, сбитые с толку. -Серп Иеронов – Стратилат!... -Я должен спасти Веронику!... -Это он убил Константина Азурова!... -Мне показалось, я смог убедить ее… -Что? -Что? Молодые люди протяжно выдохнули. Игорь даже согнулся пополам и упер руки в колени. -Еще раз! – одновременно потребовали друг у друга вожатый и вампирша. Вместо Леры заговорил мальчик. Затем, отдышавшись, объяснился и Игорь. Густеющие до состояния студня сумерки превратились в плотный ночной холодец. При желании от него можно было отрезáть ножом куски. -Мне нужно найти Валика, - решительно заявила девушка, разворачиваясь в сторону мед пункта. –Он куда-то собирался вечером… -Здесь не так уж много мест, где можно провести вечерний досуг, - резонно заметил Игорь, нагоняя девушку. Та только фыркнула, переходя на легкую трусцу. -Валерия Сергеевна! Мальчик не сдвинулся с места ни на йоту. Как зачарованный, он вглядывался в лагерную темноту с уже знакомым девушке неоднозначным выражением лица, отражающим ужас, замешательство и любопытство. Лера резко затормозила, развернулась в ту же сторону. Кроваво-красная радужка начала разгораться внутренним, зловещим темно-бардовым сиянием, словно внутри стекловидного тела сатанисты проводили свою черную мессу. «Буревестник» ожил. Словно муравейник, чье копошение заметно лишь с близкого расстояния. Их было тринадцать: юных парней и девушек… Одинаково прямых, одинаково бесстрастных, одинакового бредущих на зов. Впереди плыла Вероника. Игорь поперхнулся на вдохе, и Лера нечеловеческой хваткой удержала его на месте. -Стой! Единственный, кто может звать их, это Серп. Он-то нам и нужен. -Что ты собираешься с ним делать? – Игорь едва оторвал взгляд от стройной фигурки, тающей в темноте леса, как кусочек сахара в горячем чае. -На месте разберусь, - криво усмехнулась Лера. –Но эта ватага мне там ни к чему. Ты в курсе, где он живет? Игорь прикинул в уме расстояние. -Если срежем угол, успеем к нему раньше них. -Зачем они снова ему понадобились? Все вместе? – Валерка внезапно возник из мрака по левую руку, и девушка невольно вздрогнула. -Полнолуние… - Игорь кивком указал на выглянувшую из-за небесного покрывала луну. –Пора ужинать. *** -Проходите, Валентин Сергеевич. Пожилой мужчина любезно пропустил его в узкую, уютную прихожую, в конце которой призывно маячил одинокий светлячок зажжённой лампы. Тепло заночевавшего в гостиной летнего дня дыхнуло Валентину в лицо, когда он принялся выкладывать на низкий столик принесенные в рабочем чемоданчике инструменты. -Как чувствуете себя, Серп Иванович? – не глядя на хозяина дома, бросил Валентин, изучая погнутую и треснутую в некоторых местах звукопроводящую трубку фонендоскопа. –Сердце не беспокоит? -Я должен спросить это у вас, Валентин Сергеевич. Он обернулся, непонимающе разглядывая застывший у распахнутых дверей силуэт. Как странно было смотреть на этого мужчину, как странно было вспоминать, как он в спешке сдирает с веревок просушенные бинты тысячу световых лет назад. Он видел в Носатове только чумазый детский нос и огромные, в пол лица, цыганские черные глаза. Сложно… Слишком сложно будет его убить. Самому. Как удачно, что он позаботился и об этом… -Не понял… Валентин облизнул разом пересохшие губы. В животе зародилось премерзкое ощущение, будто по мезентериальным сосудам пустили охлажденный изотонический раствор. -Даже если не поняли, это не оставляет мне выбора, - Серп грустно покачал головой, оторвался от дверного косяка, прошел в центр комнаты и спокойно, со вкусом уселся на диван, аккуратно расправив складки на брючинах домашних штанов. –К сожалению, того наивного маленького мальчика больше нет и сделать вам такой же подарок, какой я сделал остальным, я уже не могу. Фонендоскоп выпал из ослабевшей руки, грохнув о крышку стола, но ни Валентин, ни Серп не обратили на звук ни малейшего внимания. Он застыл, как застывает мышь перед гипнотизирующим ее взглядом гадюки. В ожидании броска. В ожидании смертельного укуса. Нет, дружок, я не могу доставить тебе такое удовольствие. Даже если бы очень хотел. -Вы просто обязаны умереть, доктор, понимаете? – Серп задумчиво смотрел в окно, на застлавший стекло налет мрака. –Ваша Лера слишком лакомый кусок, я не могу ее отпустить. А вы каким-то непостижимым образом, - тут пожилой мужчина ухмыльнулся, покосившись на застывшего соляным столбом врача, - отвлекаете девушку от возложенной на нее миссии. Как мужчина мужчине, как это вы умудрились? Смертельный холод уже обменивал кислород на углекислый газ вместе с кровью в капиллярах, готовясь рвануть в крупные сосуды, ведущие к самому сердцу… -Вам ее не получить, - сперва Валентину показалось, что в комнате появился третий участник диалога – равнодушный и даже чуточку заскучавший, как зритель, наблюдающий затянувшуюся сцену спектакля, а потом сообразил, что говорит он сам. – Лера сильнее и умнее всех вас. И еще отыщет способ, как тебя остановить. Это самый целеустремленный человек, которого я знаю. -Уже не человек, - Серп закинул ногу на ногу, демонстрируя, что напряжение, едва не шаровыми молниями витающее в воздухе, никак его не касается. –И в этом вся проблема. -От моей смерти не будет ровным счетом никакого проку, - как бы между прочим пожал плечами Валентин, однако этот жест дался ему с большим трудом. Холод уже подкрадывался к нижней полой вене. –Она попросту ничего не изменит. -Ошибаешься, - широко, как гостеприимный хозяин, улыбнулся пенсионер. – Я бы мог сказать, что докажу это. Жаль, что для тебя уже будет слишком поздно. Валентин не услышал легких девичьих шагов, ступавших по ковру коридора, потому что в ушах шумела кровь, а в груди, находясь в нескольких судорожных сокращениях от правого предсердия, кололся ледяными шипами холодок приближающейся смерти. Черные и карие глаза встретились. Вероника хищно вздернула уголки губ. Из-за ее спины вьющимися побегами появлялись и заполоняли коридор звери в белоснежных рубашках и красных пионерских галстуках. Валентин машинально отступил к окну, дернулся-обернулся. За матовым базальтовым стеклом маячило несколько белых пятен. -Лучше не сопротивляйся, - голос Серпа он услышал сквозь воющий в ушах холод, добравшийся таки до сердца и успевший просочиться в аорту. – Так будет проще всем… *** В ее голове пела скрипка. Пела грустно и тоскливо, все набирая и набирая скорость, отчего ей казалось, что сама она превратилась в неповоротливую черепаху и лес, мчащийся перед ее глазами, мелькает все медленнее и медленнее. Один раз она даже скатилась в какой-то неприметный овраг, споткнувшись о подло замаскировавшуюся мшистую кочку, и так сильно ударилась головой, что потеряла способность к ориентации в пространстве на несколько минут. Если бы не запыхавшийся, нагнавший ее Игорь, она вряд ли сумела бы подняться на ноги так быстро. -Ты в порядке?! В уши будто набили ваты. Она не ответила, только оттолкнулась от него, как от трамплина, и заскользила дальше… -Валера, уходи отсюда! -Я с вами, Игорь Александрович… Какая чепуха! Боже, все в этом мире невероятная чепуха! Лишь бы он был еще жив, а все остальное – так неважно. *** Они подступали к нему с ленивой медлительностью и сдержанной сосредоточенностью стаи волков, чей вожак в отдалении готовится воем отдать подчиненным последний для изнемогающей жертвы приказ. Отступать же было решительно некуда. Смешно сказать: вокруг Валентина образовалось пустое пространство, так что даже схватить предмет мебели в отчаянной попытке прорваться к выходу было нельзя. «Неужели я умру посреди этой гостиной, в мягком желтом свете лампы, загрызенный детьми…» Эта мысль несколько отрезвила мужчину и, еще раз несмело оглянувшись через плечо, доктор принял решение. Он быстро содрал с плеч халат (это нисколько не изменило скорости подкрадывающихся к нему палачей), обмотал им левый локоть (дети слегка сбавили скорость, словно их главарь заинтересовался последними минутами немилосердной агонии) и с размаху всадил его в закрытое окно… Одно и то же мгновение удивительно совместило в себе звон битого стекла, вой окаченных осколками вампиров, дежуривших под окнами, стук распахнутой рамы и входной двери, изумленное оханье Серпа, совершенно дикий рык, вырвавшийся из глотки неудовлетворенных, растерявшихся пионеров, и прокатившийся над толпой Лерин крик. Из-за него Валентин, наполовину выбравшийся из окна, стремясь воспользоваться минутным замешательством противника, замер и спустя несколько секунд был втянут десятком рук обратно, внутрь. Еще никогда уютный желтый свет не вызывал у Валентина тошноту. *** Она была настоящей бестией… фурией… светловолосым демоном… Последним, что увидел Валентин поверх десятка детских плеч, были блеснувшие в оскале клыки, слишком острые и длинные для человека… которые, впрочем, никак не мешали ему целовать ее. Пожалуй, даже добавляли пикантности. А потом… Потом все померкло… Он никак не ожидал от себя, что будет так яростно сопротивляться. Это был, кажется, чуть ли не единственный момент за всю его жизнь, когда он был готов бороться за нее всеми подручными средствами… Главное, чтобы рядом со светловолосым демоном. Пусть не плечом к плечу. Хотя бы в одной комнате. Неужели человеческие укусы – это действительно так больно?! *** Он начал трансформироваться буквально у нее глазах, превращаясь в здоровенную махину с темно-зеленой, тошнотворно-оливковой, кожей, сплошным рядом мелких заостренных клыков, похожий на увеличенного в несколько раз богомола с непропорционально длинными конечностями. Она отчетливо могла разглядеть каждое ребро и выступающую грудину, на плечах комьями перекатывались мышцы. Тварь заурчала-зарычала, пожирая мгновенно ставшую миниатюрной девушку огромными, влажно блестящими глазами с полностью черными белками. В голове у Леры стало пусто. Только скрипка, одна единственная в огромном зале, заливалась мелодией на сцене, освещенная лунным светом прожектора, величественная и торжественная. Он метнулся ей навстречу, задними конечностями сметя диван к противоположной стене. В предсмертном стоне пружин, девушка извернулась и, штопором ввинтившись в поток воздуха, словно насекомое, распласталась по потолку. Богомоловидная тварь неловко взмахнула руками в попытке прихлопнуть мотылька и промазала, повалившись всем весом на дверной косяк. Раздался смачный хруст древесины и над барахтающимся внизу стратилатом взметнулось облако стружек и щепок. В ноздри ударил опьяняющий аромат крови. Столь знакомой и родной, что Лера едва не свалилась прямо в объятия к стряхивающему с себя обломки Серпу. Нет… Она должна довести дело до конца во что бы то ни стало. Иначе их с Валиком смерть будет абсолютно бессмысленна и сгодится разве что для того, чтобы выбить на могильной плите надпись: «Жили они недолго, но счастливо, и умерли в один день…» Стратилат развернул лобастую башку в сторону копошащейся, визжащей и барахтающейся кучи-малы посреди разгромленной гостиной, и Лера посчитала момент подходящим. Спикировав твари на шею, она, не задумываясь, впилась клыками в толстую, тугую шкуру (язык не поворачивался назвать это кожей) и едва не задохнулась от исходящего от сочащейся по сосудам жидкости смрада. Стратилат бешено закружился вокруг своей оси волчком, никоим образом не заботясь о том, что попадалось ему под руку. Сминались и разлетались щепой доски стен, трескались потолочные перекрытия, звенело крошащееся стекло, ленточными обрывками цеплялись за волосы остатки занавесок. Комнаты кружились у Леры перед глазами с такой скоростью, что она поскорее зажмурилась, опасаясь, что сейчас ее вырвет и тогда придется разжать зубы, а она никак не в праве это сделать… Удар об пол был настолько неожиданным, что Лера задохнулась не столько от врезавшейся в бок плоскости, сколько от обиды. Все-таки он ее достал… Стратилат вихрем торнадо бушевал в соседней комнате, проломив своим весом разделявшую помещения стену. Он терял столько лет питавшую его кровь, остро нуждаясь в новой немедленно… сейчас… в полнолуние… Но все дети куда-то подевались… Ослепленный болью и жаждой, он все же смог ощутить их присутствие вне дома… там, где также буквально мгновение назад пролилась кровь… молодая и свежая… кровь вожатого, так удачно спасенного молоденькой выпускницей в лесу… Отвлек, хитрец, его детишек от этой бешеной… Придется заканчивать с ней самому… Валик напоминал сломанную, покрытую налетом смородинового или черничного варенья куклу… Лера затошнило от этого сравнения, подкинутого ей подсознанием. На его теле не осталось ни одного живого места… Он еще дышал, борясь со смертельным холодом, который поднимался по сонной артерии к мозгу, заполняя его до краев той самой чернильной жижей… Она подползла к нему на животе, как побитая собака, поскуливая от ужаса и раздирающей грудь на куски боли. -Валик… Не открывая глаз, он едва-едва смог повернуть голову в ее сторону. -Валик… я здесь… Лера вцепилась в его пальцы, такие мужские, такие сильные, несколько брутальные и одновременно ласковые… В топорщащейся рваными краями дыре близлежащей стены показалась осоловело мотающаяся башка стратилата. Единственный выход… Единственно верное решение… Оно словно бы напрашивалось само, уверенное в своей правильности из-за давшего на то согласие подсознания… «Есть люди, которые смогли бы распорядиться вечностью с куда большей пользой для человечества…» Что ж, придется научиться приносить пользу… На вкус он показался ей восхитительным, а струящаяся из ее разбитой губы и глубокого пореза на щеке кровь алыми сгустками сочилась в его разорванные сосуды… -Валик, давай вместе… раз-два!… Она подхватила его под мышки, потащила к разнесенному, будто взрывом снаряда, окну. Он был невероятно тяжелый… даже странно… потеряв столько крови… -Валик, милый, помоги мне… Даже шепот давался ей с трудом. Губы, руки, волосы, белое пятно халата, пол, ковер, стены, льдинки стекла – все было измазано в его крови. Со стоном откинувшись на подоконник, Лера глотнула свежего лесного воздуха широко раскрытым ртом. На языке немедленно защипала, подсыхая, чужеродная, противная до спазмов в желудке кровь стратилата. -Игорь… - из последних сил всхлипнула Лера. Если бы она могла слышать себя, то содрогнулась бы от нечеловеческого, почти мгновенно оборвавшегося воя. Что странно, он возник под стеной дома почти мгновенно… Неужели там снаружи безопасно… где же все оставшиеся вампиры… и почему она больше не чувствует пульса на таком любимом, даже единожды укушенном ею запястье… -Я помогу! Она смотрела на покачивающуюся перед ней громаду абсолютно безучастно. Словно во сне, в котором ты наблюдаешь все будто бы откуда-то сверху, или в замедленной съемке, Лера метнулась вперед, метя в уже менее неуязвимое горло, краем глаза успев засечь мелькнувшее в коридоре и исчезнувшее из поля зрения красно-белое пятно… Он перехватил ее в воздухе, стиснул стальной лапой поперек туловища и, размахнувшись, швырнул об уцелевшую стену так, что девушке показалось, будто она слышит, как ломается ее позвоночник. Но нет, это всего лишь хрустела, сминаясь под давлением, помпезная рама висевшей на стене картины. По помещению разлился резкий химический запах. Лера перекатилась по полу, щедро вгоняя под кожу занозы стеклянной крошки, и увернулась от готового превратить ее в лепешку удара массивного кулака. Доски пола на том месте, где она только что лежала, распустились встопорщенным цветком. А за спиной поглощенного охотой, голодом и борьбой со смертью стратилата уже разгоралось, подвывало, жадно глотало и засасывало в свой огненно-рыжий водоворот деревянный дом ненасытное пламя, подкрепленное расплескавшимся по полу бензином… Игорь действительно смог убедить Веронику… Потому что только истинные творения своего хозяина и являются для него смертельным оружием… Лера кувыркнулась в сторону, едва не напоролась на острый, торчащий из щелей меж досок кусок стекла, и, не оглядываясь на забранное огнем и дымом помещение, где бесновался объятый пламенем, ослепленный стратилат, перебралась через голую раму и мешком повалилась в траву… Она не видела, как застыли, словно солдаты, отдающие последние почести погибшему полководцу, молодые вампиры, в чьих расширенных зрачках плясали языки объявшего дом огня. Не видела, как Игорь тормошил устроившую пожар Веронику, то прижимая ее к себе, то снова начиная бешено трясти за плечи. Не видела, как придерживал голову доктора у себя на коленях Валерка. Не видела и не могла предположить, что маленькая непослушная девочка с двумя милыми русыми косичками может пойти следом за так нравящимся ей мальчиком. Посреди ночи – что еще таинственнее, а оттого интереснее! Не могла предположить, что малышка не побоится, а может просто не успеет понять и вовремя уйти, творящейся в доме и вокруг грызни. Никак, ни за что в жизни не смогла бы предположить, что наполовину обгоревший, потерявший зрение, погибающий от прокушенных на шее сосудов стратилат сумеет последним отчаянным рывком прыгнуть на малышку, чудом не раздавив ее, и вывалиться на улицу, бешено завывая и поднимая с веток елей кричащее воронье. -Настя! – Валерка подскочил с земли… Голова Валика мотнулась из стороны в сторону. Тварь вымазала девочку с ног до головы сажей и облила брызжущей из ран кровью… Стратилат был почти мертв, но тонкий, эластичный стебелек, выскользнувший из-под едва ворочавшегося языка, оставался живым… и тянулся к беззащитной шейке до смерти перепуганной, заплаканной девочки, находящейся в предобморочном состоянии. И Лера под прощальные звуки исчезающей во тьме скрипки поняла, что не успеет… -ХОЧУ ТВОЕЙ КРОВИ!!! Тук-тук Тук-тук Тук-тук Тук …