Исполнение желаний

Я рассказала: где учусь, что живу в Сочи с бабушкой и дедушкой. Что отец погиб вместе с моей сестрой, которую звали Витой. У Анны Максимовны непроизвольно сжались кулаки, желваки заходили на скулах, она хрипло засмеялась: - Ах, вон оно что! Я-то столько времени думала, что это у Соньки совесть проснулась? Что это она о девчонке через столько лет вспомнила?! На коленях передо мной стояла, клялась, что вину загладить хочет. А оказывается, не потому тебя к себе взяла, а чтобы было кому свое золото–брильянты по наследству передать. Законная внучка погибла, так хоть байстрючку подберу, будет кому стакан воды подать. Шалава московская, певица! Жаль, что совсем голоса не лишилась. Приедешь, привет ей передавай, до сих пор помню, как она мне в морду деньги швырнула, чтобы тебя с Сережей не было. - Анна Максимовна, у нас у всех бывают ошибки, за которые мы расплачиваемся годами. Софья Николаевна заплатила за них гибелью сына и внучки. – Ненавижу ее! Если бы не она, все было бы по-другому. – Она каждый день думает об этом. Она искупила свою вину. – Сонька сына похоронила, проплакалась и утешение в тебе нашла. А у меня перед глазами какой год ад, и выхода из него нет. С электрички торопливо пересели на автобус. Потом долго стояли у ворот, ждали, когда нас пропустят. По аллее прошли к главному корпусу. Анна Максимовна сказала подождать во дворе, сама зашла вовнутрь здания. Я удобно устроилась на ближайшей скамейке, огляделась - кругом гуляли больные, все как один в синих халатах, женщины были в белых платках. Больные неспешно бродили по аллейкам в компании санитаров. Если бы я не знала, куда приехала, подумала бы, что это обыкновенная клиника. В моем представлении психически больные - это орущие, хохочущие люди с безумными, перекошенными лицами… И вдруг увидела Анну Максимовну. Она вела под руку очень толстую женщину, которая переваливалась с ноги на ногу, кряхтела от напряжения и шумно дышала. На ней тоже был синий байковый халат. Платочек сбился, открывая коротко стриженые волосы. У меня сердце упало к ногам от разочарования - это существо моя мама?... Не такой я ее представляла, бабушка была права. В такую женщину Виталий Гамусов никогда бы не влюбился. И еще я подумала, что бабушка, Софья Николаевна, когда-то говорила, что я похожа на свою маму. Не хотела бы я так выглядеть в свои 33 года. Мама походила на старшую сестру Анны Максимовны. Они сели рядом со мной, мама посмотрела на меня настороженно, в глазах испуг. – Вита, кто я? - спросила бабушка. Мама посмотрела на нее снисходительно, как бы говоря: ну, что за глупые вопросы? Ответила уверенно: - Мама моя. – А это кто, знаешь? - показала на меня. Мама рассматривала меня с любопытством, а потом радостно ахнула, наклонилась к Анне Максимовне и шепнула: - Тетя моя. – Нет, Вита, не тетя. Вспомни, у тебя была маленькая дочка Лиза, - у мамы на лице отразилось беспокойство, по всему было видно, что в ее голове идет напряженный мыслительный процесс. Наконец, неуверенно кивнула, - Ну, так вот, Лиза тогда была маленькой, а сейчас выросла. Вот это Лиза, твоя дочка. Мама резко, испуганно откачнулась от меня, вскрикнула и закрыла лицо ладонями. Сидела тихо, не дыша. Потом опустила руки и задала вопрос голосом нормального человека, осознавшего весь ужас данной ситуации: - Моя дочь Лиза? Сколько же я здесь нахожусь, что Лиза успела так вырасти? Меня чуть со скамейки не сбросило от ее вопроса. Осторожно покосилась на маму – может, она не такая уж и ненормальная? А вдруг она притворялась столько лет, чтобы уйти от действительности, потому что так легче пережить стресс? Анна Максимовна погладила и поцеловала дочь в голову, предложила: - Витуся, хочешь пирога вишневого? - Хочу, - обрадовалась, сразу оживляясь. Села прямо, ноги сомкнула тесно. Взяла пирог, положила его на тесно сжатые колени, как на столик. Развернула бумагу, зажмурилась от удовольствия… и разломила его пополам, вдавливая пальцы во внутрь, пачкаясь начинкой. Она ела жадно, словно боялась, что пирог отнимут, с шумом втягивая воздух, сопя, шмыгая носом. От напряжения вспотела, поэтому утирала лоб рукой, в которой был зажат пирог, испачкав его вареньем. Крошки осыпались ей на грудь, она их собирала, отправляла в рот. Анна Максимовна смотрела на дочь и умиленно смеялась. Она очень любила свою большую маленькую девочку и была счастлива доставить ей радость в виде пирога. Я не могла на это смотреть, испытывая брезгливую жалость. Почему-то в голове у меня пульсировало: «Загубили, загубили». Мама доела пирог, сыто вздохнула. Бабушка ее умыла, ополоснула ей руки. Мама, довольно улыбаясь, сложила руки на животе, наблюдала за проходившими мимо больными. Бабушка подмигнула мне и попросила: - Вита, спой нам что-нибудь. Она не стала себя упрашивать. Поднялась, встала к нам лицом. Поклонилась, подняла лицо, взгляд и руки к небу, и запела: - Улетай на крыльях ветра, Ты в край родной, родная песня наша. Туда, где мы тебя свободно пели, Где было так привольно нам с тобою... Я слушала, как поет моя мама, и во мне все кричало, вопило, разрывалось: «Кого сгубили! Кого сгубили! Такие голоса раз в столетия рождаются». Жила-была девочка, которая хотела любить и быть любимой. А ее бросили на растерзание, чтобы не мешала совершенствоваться другому гению, тоже великому таланту, на которого государство уже сделало ставку. Он своим талантом должен был укрепить престиж страны. Шестнадцатилетняя девочка могла нарушить все его планы, потому было решено ее убрать. Ну, а то, что произошло впоследствии - это такая мелочь, что не стоит обращать внимания. Если бы Вита вышла на сцену, она бы смогла принести немалые барыши государству, но они не захотели ждать и вкладывать в девочку ценности сейчас, чтобы потом получить стопроцентную отдачу. Вокруг нас собрались больные, медперсонал, посетители. Все стояли не шевелясь, затаив дыхание, боясь случайно вспугнуть чудо, что происходило сейчас. Вита пела о свободе, которая осталась там, в другой жизни. Каждому были понятны слова, и они так глубоко проникали в самый дальний закуток сердца, что слезы наворачивались на глаза… Голос лился над парком, над всеми нами, он поднимался легко и свободно, за ним тянулась душа. Когда умолк голос и высоко в небе растаяла последняя нота, наступила тишина, только слышалось пение птиц. А потом все, как по команде, зааплодировали. Вита всем улыбалась и кланялась: - Спасибо, спасибо. Благодарю, мне очень приятно. Я не выдержала и разрыдалась в голос. Анна Максимовна сжала зубы, дышала тяжело. Мама посмотрела в мою сторону удивленно, потом нахмурилась, сказала строго: - Не знала, что ты такая плакса. Лучше б тебя из окна выбросили, а не Сережу. Виталик мальчика хотел, его теперь нет, поэтому Виталик не приезжает. Она сердито отвернулась от меня. Она до сих пор ждала своего любимого… – Мамочка, прости меня, я больше не буду плакать, - правду сказать, я на нее даже как-то немного обиделась за такие слова. Когда мы шли обратно, Анна Максимовна, опираясь тяжело на мою руку, задумчиво сказала: - Знаешь, что боюсь больше всего? Что умру раньше Виты. Я знаю, что пока жива, с ней ничего не случится, я смогу ее защитить. А когда меня не станет, что с ней будет? Кто позаботится? Кому она будет нужна? - Обещаю, что, как только стану самостоятельной, я буду вам помогать, - заверила с жаром, – Я обязательно приеду к вам еще. – Нет, - Анна Максимовна сильно сжала мой локоть, - Ты больше не приезжай. Не надо. Не приручай нас к себе. У нас все устоялось, утряслось, и не надо нам привыкать к другому. Потому, что это может внезапно все закончиться, и тогда принесет новую боль. Не хочу ждать твоих писем, звонков и считать месяцы до твоего приезда. Не хочу ни в чем от тебя зависеть… У тебя парень есть? - спросила вдруг. - Есть. - я подумала о Тимошенко. - Тогда не рассказывай ему ничего про нас. Пусть думает, что твоя мать погибла вместе с твоим отцом. Так будет хорошо для всех. – Но почему? - я все не могла понять ее логику. - Потому что он в лучшем случае испугается, а в худшем когда-нибудь посмеется над тобой. Мужчина обязательно упрекнет женщину тем, что у нее мать в психушке, а бабка отсидела срок. И смени фамилию. Будь Гамусовой, эта фамилия тебе все двери откроет в мир музыки и, может быть, принесет счастье. Я где-то читала, что в любом человеке заложена генетическая память, поэтому мы неосознанно повторяет путь своих родителей. – остановилась, посмотрела на меня внимательно, осторожно, словно боясь сделать что-нибудь не так, погладила по щеке, - Разорви с нами нить. Вдруг ты окажешься счастливей меня и Виты.» С утра на улице хмуро и ветрено, оттого настроение неважное. Выходной день, можно было бы собраться вместе в столовой, растопить камин, достать домашнее вино в пыльных бутылях, пить неторопливо из грубовато сделанных стаканов, короче, придать нарочитую небрежность. Сразу бы и настроение улучшилось, и день не казался бы таким серым. Но все разбрелись по большому дому, потерялись в комнатах, занимаясь своими делами. Лиза спустилась в библиотеку, сидела за роялем, наигрывая минорные произведения. Находясь под впечатлением от прочитанного, того, что узнала про маму, уже второй день не могла не думать о ней. Если бы можно было сейчас вспомнить все подробности… Глеб слонялся по комнатам, не зная, чем себя занять. Хотел было послушать Лизу, но она не играла, а игралась, как ребенок, решивший «побренчать», нажимая на клавишу, задевая соседнюю, внося в чистоту звука диссонанс. Он стал в дверях, наблюдая за ней, ожидая, когда она его заметит. Лиза, наконец, обратила на него внимание. Подняла голову, смотрела молча, ожидая от него чего-то. Глеб сказал, чтобы завести разговор: - В доме что-то прохладно, тебе не кажется? Может, растопим камин? - Как хочешь, - ответила равнодушно. Вновь заиграла, но не прежнюю белиберду, а что-то красивое, нежное. Звуки переливались, плелись, как кружева, нотки нанизывались бусинами на нитку. Руки «плавали» над клавиатурой, соревнуясь и обгоняя друг друга, едва касаясь клавиш. Казалось, что мелодия рождалась и лилась сама по себе. – Это что? – спросил Глеб, когда затих последний вздох на рояле. Сел на диван, давая понять, что уходить не собирается и хочет поговорить. – Не знаю… Назовем произведение: «Печаль по маме». - повернулась к нему, положив аккуратно руки на колени, спросила неуверенно, - Глеб, что я тебе рассказывала про нее? Любые мелочи, то, что по-твоему не стоит внимания. Он задумался, старательно вспоминал, что когда-то слышал. – Пела хорошо. Ты ее даже сравнивала с Софьей Николаевной, говорила, что если бы мама продолжила учебу, то могла бы с легкостью ее затмить. Очень сожалела, что не догадалась записать маму на магнитофон. Эта умная мысль тебе пришла в голову после похорон. Кстати, возможно, ты не помнишь, но у тебя есть ее фотография. Ты всегда хранила ее в документах. Мне один раз показала, и то издали. – Я не видела никакой фотографии в документах, - Лиза была буквально сражена услышанным. - Куда ж она могла деться? Не выбросила же я ее, испугавшись Бориса и разоблачения… Глеб, я видела маму только однажды? - Нет. Ты ездила к ней перед родами, а потом с Ариной. Ей тогда года три было. Там какая-то тетка умерла, и твоей бабушке удалось забрать твою маму к себе. Ты радовалась, что они были последние годы вместе. Говорила, что сбылась мечта бабки – она похоронила дочь. Я еще спросил, что ж в этом хорошего, когда родители хоронят своих детей, как можно об этом мечтать? Ты сказала, что это был единственный выход. – Они так и жили в нищете? -Не знаю, как насчет нищеты, но ты им высылала деньги. Бабушка после дочери года два прожила, не больше. Ты говорила, что ее на земле удерживала только Виталина. Тебя вызвали соседи, сказали, что нашли ее мертвой в подъезде. Она в последнее время пила сильно. Лиза резко закрыла лицо ладонями. Медленно раскачиваясь, изредка тоненько стоная, молча плакала. Глеб подошел к ней, присел на корточки, попытался развести ее руки. Удалось с трудом. – Лиз, прошло столько лет. Ты уже смирилась с потерями, ты вспоминала маму и бабушку с теплой улыбкой. - Но сейчас я этого не знаю. Те переживания, муки, сомнения - мне придется пройти через них вновь. Заново правильно рассудить и переоценить, если надо - оправдать и не допустить осуждения. Раньше я находила нужные слова, а где мне их найти сейчас? Я стала другой, у меня поменялось мировоззрение. Как мне оправдать бабушку Софью Николаевну, если понимаю, что это все получилось из-за ее амбиций. Если бы она тогда не влезла со своими правилами, у всех нас жизнь была бы другой. Хуже или лучше, но другой. Глеб отошел в сторону. Помолчал. - Лиз, легко судить других. Но ты сама не знаешь, как поступишь в подобной ситуации, не оказавшись в ней. И не надейся, что будешь на высоте… Подумай на досуге, на что ты могла бы пойти ради дочери, считая, что так будет лучше. Глеб прошел в столовую. Сложил чурочки в камин, нащипал щепу, поджог. Подождал, когда разгорится, и тогда сел поближе, придвинув кресло. Из библиотеки неслись задумчивые звуки музыки. Хотелось сжаться в комок, как в детстве, отгородившись от мира своими мыслями. Почему так больно за чужую боль? Лиза ждет, когда все вспомнит. А может быть, ей лучше так и остаться в неведении, и действительно начать жизнь с белого листа? Она уже сейчас не та, прежняя Лиза, а что будет, когда наконец-то заново «родится»?… Прежняя Лиза… Обвел взглядом столовую, еще раз поразившись красоте цвета стен. Вот скажите, как он-художник, Борис-архитектор, не смогли найти цветовую гамму, а Лиза - певица, пианистка - да кто угодно, человек без художественного образования, сразу рассмотрела и настояла, чтобы столовая была в том цвете, какой выберет сама. Лиза решительно сказала: «Здесь будет столовая, и она будет отделана по моему вкусу!» - с ней даже никто спорить не стал, решив на примере указать, как она не права. Лиза сказала Глебу: «Я хочу стены выкрасить в серо-зеленый цвет. Его еще называют селадонный.» Глеб усмехнулся: «Откуда такие знания цветов?». И Лиза ответила мило, просто, не кичась: «Недавно прочитала. Мне слово понравилось». И ведь не прогадала - зеленые стены и белые барельефы выгодно оттеняли друг-друга. Особую красоту цвета можно было увидеть пасмурным днем, таким, как сегодня. Комната сияла особой зачарованной глубиной. А тут еще и Лиза играет печальное, под настроение. Все так совпало – очарование цвета, музыки, пасмурного дня, что мысли и воспоминания, теснясь, полезли в голову. И почему-то вспомнил, когда первый раз увидел Лизу. Он тогда приехал с Камчатки, где два месяца рисовал вулканы. В поезде познакомился с девушкой, с легкостью пригласил ее на свадьбу своего брата, и она, любительница приключений, тут же согласилась. Приключения не заставили долго ждать и начались сразу же, как только перешагнули порог вокзала. Денег на такси не хватило - никто не хотел ехать в один конец. Решили идти пешком, надеясь, что по дороге поймают попутку (Да! В четыре часа утра попутки так и снуют мимо!). Тут начался дождь... Девушка подскользнулась на мокрой дороге, скатилась в обрыв, он ее вытащил, но оба были настолько грязные, что теперь их точно никто бы не посадил в свою машину. Наконец, они добрались до места - мокрые, грязные и голодные. Девушка бросилась обрывать остатки инжира, а Глеб виноград, любимый сорт с детства. В этот момент из дома выбежал брат, принявший его за грабителя, а за ним девушка. Глеб смотрел на нее и не мог понять, что с ним происходит - с первой минуты хотел бросить ей вызов, и чем-нибудь задеть, чтобы обратить внимание на себя. В первый же день, придя на кухню, застал там Лизу, которая хозяйничала, готовя на всех завтрак, сказал: «Вот эта часть кухни моя. Сюда чтобы не заходила! Терпеть не могу, когда что-нибудь готовлю, и не нахожу нужной сковородки на месте». Лиза послушно кивнула, не смея возразить. Глебу нравилось за ней наблюдать, его забавляли все ее просчеты, когда у нее что-нибудь подгорало, или она нечаянно расколотила любимую Бусину чашку, или сожгла рубашку Бориса. Она сразу становилась такой несчастной, испуганной, так трогательно и нежно закусывала палец, при этом тоненько ойкала. Глеб щурил хищно глаза, пугал зловеще: «Ага!». Он словно себя убедить хотел, что нет совершенства в женщине - все обманчивы, неряшливы и неуклюжи… После очередного развода с Леной, он настолько озлобился против женщин, что использовал их только по прямому назначению, сразу предупреждая: с меня ты ничего не получишь, можешь не рассчитывать. Лизе он тоже не доверял, считая ее лицемерной, и потому старался уличить даже в том, чего не было. Как-то раз Лиза гуляла в саду с Киром, Глеб вышел к ним с этюдником. Присел рядом с Лизой, наблюдая за сыном, как тот, дудя, возит машинку. Лиза сказала: - Меня сегодня Кир мамой назвал… - замолчала выжидающе. Глеб, словно не слыша, делал наброски. - Мальчик тоскует. Бабушки не смогут заменить ему мать. - Я не знаю, где сейчас находится Ленка. Последний раз мы виделись при разводе. - Я не про Лену. У тебя много подруг, неужели среди них не найдется одной, которая могла бы стать тебе женой, а Киру настоящей матерью? , - Что? - он отвлекся от рисования, - Я два раза пытался наладить отношения с Ленкой. Каждый раз прощал все ее загулы, каждый раз она заводила нового любовника, и в очередной раз уходила с ним. И ты хочешь, чтобы я опять попался на эту удочку? Чтобы я поверил женщине? - Но не все же такие, - возразила слабо, словно сама сомневаясь. И это его задело: - Можно подумать, ты не такая! - он нарочно хотел ее обидеть. – Каждая из вас говорит, что выходит замуж по большой любви, а потом начинает изменять при любом удобном случае. Ты ничем не лучше. – Неправда! Я люблю своего мужа! И сделаю все, чтобы быть ему хорошей женой. Я никогда не стану его обманывать. - Никогда не говори никогда! - засмеялся раздраженно. Поднялся, чтобы уйти, но Лиза схватила его руку. Поднялась, глядя прямо в глаза, отчеканила: - Нет, Глеб, ты выслушаешь то, что скажу: ты сейчас меня обидел. Ты ничего обо мне не знаешь, а берешься судить по своей бывшей жене. Для меня семья – это не пустые слова. Семья – это мать с отцом, которые любят и уважают друг друга. Которые своих детей воспитывают, заботятся о них, а не оставляют родственникам, пусть даже и близким. Ради своей семьи я на все пойду, и никому не позволю вторгнуться в нее. И, если ты еще раз позволишь заподозрить в чем-то меня, или оскорбить, ты станешь моим врагом. А врагов я не жалею. Он хотел рассмеяться, но, взглянув ей в лицо, оборвал смех, словно поперхнулся. Он поверил ее словам, он никому так не верил, как ей в данную минуту. Именно с этого момента в нем словно что-то перевернулось, зацепило за живое. В душе начались метания и тревоги. Его стало тянуть к ней. Лиза, кротка и смиренна, всегда приветлива к нему. Внимательно выслушает, посочувствует, посоветует. Чем больше общаются, тем больше тянет к ней. Из-за этого злился на нее и себя. Уезжал из дома в командировки надолго, месяцами пропадал, ссылаясь на то, что много работает. Кира подбрасывал бабушкам - воспитывайте, доверяю. Когда приезжал, видел, что сын отдаляется от него и все больше привязывается к Лизе. Она сумела заменить мальчику мать, которую он уже не помнил. Именно сын окончательно примирил его с Лизой. Если раньше слово «дом» для него означало - родители, брат, то теперь все слилось в одно слово - Лиза. Если раньше Глеб говорил: «Я еду домой», то теперь добавлял: «Я еду домой к Лизе». Но, как и прежде, ему доставляло удовольствие подшучивать над ней при любом удобном случае. Как-то раз, вернувшись из очередной поездки, узнал от Буси, что «наша девочка готовится стать мамочкой». Лиза смотрела на все и всех мечтательной улыбкой. Ну как такое можно упустить?! - Лиз, я смотрю, тебя поздравить можно? Борька на сына рассчитывает, да? - Лиза счастливо вздохнула, - А он тебе наши семейные традиции рассказывал? - Какие традиции? - удивилась Лиза, не подозревая подвоха. – Ага, значит, не рассказывал. Не хотел тебя волновать заранее. Тогда я тебе скажу, что б неожиданности не было в последнюю минуту. Ты обратила внимание, что мужчины в нашей семье имеют парные имена святых? Например: Петр и Павел, Борис и Глеб, они всегда рядом, вместе… - Ты на что намекаешь? - начала подозревать что-то недоброе. - Ты сама подумай. У меня сын Кирилл, значит, если у тебя родится сын, как его будут звать? Кто из святых в паре с Кириллом стоит? - Кто? - Лиза поняла, что сейчас ей будет плохо от волнения. – Мефодий. Рядом с Кириллом всегда стоит Мефодий. – заметив ее немой протест, поторопился добавить, - От традиции отступать нельзя. Папа обидится. А ты же хочешь быть хорошей невесткой и послушной женой. – Мой сын - Мефодий? – у нее задрожал подбородок, из глаз брызнули слезы. - Не хочу мальчика, пусть лучше будет девочка! - она развернулась и побежала к дому. Глеб даже не успел оправдаться и объяснить, что пошутил. А через несколько минут налетела на него Буся с полотенцем, и давай стегать куда ни попадя: - Ах, ты паразит! Ты что же девчонке наговорил?! Она ж сейчас плачет, ей волноваться нельзя! Лизонька, - крикнула в сторону дома, - да не будет у тебя сына Мефодия, как хочешь, так и называй. Два дня Лиза на него дулась и не хотела разговаривать, а Глеб посмотрит на нее и смеется. Как же его умиляла ее детская доверчивость и наивность. Каждый раз, возвращаясь из очередной долгой поездки, Глеб замечал перемены в семье. В доме Хозяйкой была Буся, она заправляла всем. Каждый член семьи в начале месяца сдавал ей определенную сумму, которую она тратила на хозяйственные нужды по своему усмотрению. Если предстоял вопрос о крупной покупке, ее голос был важен. На кухне Буся тоже главная, там ей слова никто не мог сказать. Она говорила, какую кастрюлю, сковородку, поварешку купить, и нужна ли новая скатерть на праздничный стол. Остальные вопросы: перестройка дома, куда поехать в отпуск, что делать в ближайшие выходные, без обсуждения решалось главой семьи Петром Петровичем. У Зои свои обязанности. Вступив в дом, она сразу определила себе роль - Мать! Поставив перед собой цель - обеспечить домашнего Царя наследниками, выполнила задачу вполне успешно, (два сына - продолжатели рода Асташовых, тайная гордость отца), занялась их воспитанием. Школа, кружки, секции - забота Зои. Она с сыновьями на всех выступлениях и соревнованиях, каждый их шаг знала. По субботам, вечером подавала мужу дневники сыновей, подробно отчитывалась об их успехах и промахах, и отец решал, наградить сыновей или наказать. Его слово закон, оно не оспаривалось. Когда мальчики выросли и ступили на самостоятельный путь, Зои решила, что свое предназначение Матери выполнила, и теперь может позволить себе пожить своими интересами. Кухня ее не прельщала, уборка и стирка - тем более, а возиться с цветами в саду - нет охоты. В душе она чувствовала себя Художником, а не просто учителем рисования, поэтому решила наверстать упущенные годы. С утра брала мольберт, уходила рисовать пейзажи. Петр Петрович отнесся к забаве жены благодушно: «От Зои все равно на кухне пользы нет». Буся попыталась возразить, но сын так привык, что его слова не оспариваются, что даже мать слушать не стал. Буся стонала, намекала, говорила напрямую, что стара, чтобы всех обслуживать, ей нужна помощница, замена: «С чем вы останетесь, когда я помру? Зои ничего не умеет, у Глеба жена - портовая девка, а Боря все никак не найдет свой идеал». И тут появилась Лиза. Она для всех оказалась спасением. Буся принялась обучать ее всему, что знала, торопливо и легко передав «своих любимых мальчиков» в Лизины заботливые руки. Зои на первенство не претендовала и автоматически перешла «по наследству» от Буси к снохе. А потому с чистой совестью продолжила «малевать» свои картины. В доме наступил покой. Зои иногда пользовалась званием «свекровь». Она могла дуть губы, капризничать, сурово смотреть, выказывать неудовольствие по поводу того или иного, но никогда не переступала грань дозволенного. Она сама когда-то была снохой и понимала, что другая на месте Лизы не будет так снисходительна и покорная. Поэтому, когда у Лизы были промахи, заступалась за нее перед мужем и сыном. Сноха в долгу не оставалась и при удобном случае платила свекрови заботой и вниманием. Девяностые годы, самые тяжелые для страны. Зарплаты не выплачивались, учреждения разваливались на мелкие конторки, появились первые безработные. Асташовым пришлось очень туго – безработица, нет заказов - нет денег. У Глеба вся мастерская в непроданных картинах. Жили на пенсию Буси, крохи с преподавания Зои и на декретные Лизы. Семью, с тремя мужчинами, кормили только женщины. Мужчины оказались не у дел, грустили, не зная, что предпринять… К ним приехала Софья Николаевна, проведать «своих девочек». А потом пригласила все семейство на совет и предложила прислушаться к тому, что скажет: почему бы дорогим родственникам не открыть свое дело и работать не на государство, а на себя? Долго судили-рядили, выгодно это или нет, да как все оформить, да вдруг не получится. А главное, где деньги взять? - Я найду деньги, – улыбнулась Софья Николаевна. – Но при условии, что тридцать пять процентов дохода будет принадлежать Лизе. Этими деньгами она может распоряжаться, как захочет. А долг мне вернете через два года с учетом инфляции. И учтите, я не беру проценты. Петр Петрович решил поторговаться, он не привык, что «какая-то баба» им вздумала руководить. Но Софья Николаевна улыбнулась едко, поднялась: - Либо на моих условиях, либо никак. Если будете согласны, завтра встречаемся у моего адвоката и нотариуса, подпишем договор. – Вы нам не доверяете?! – вспылил Петр Петрович обиженно. Такого оскорбления от женщины он никогда не получал… Контора была открыта на имя Бориса. Он числился директором, но работал за всех, начиная от проектировщика и заканчивая бухгалтером. В помощниках у него отец и брат. Через год Борис открыл счет по прибыли. Через два года Глеб сказал, что уходит от него и открывает антикварный магазин. Все были против. Контора - это доход, а что такое антиквариат, кому он нужен? Борис обиделся на брата. Отец пообещал рубля не дать, если сын прогорит. И только Лиза сказала: «Дерзай», и он дерзнул. Лиза стала помощницей Глебу. Она к этому времени оказалась без работы. До декрета работала в колледже, преподавала вокал, а когда вышла из декрета, то ее сразу же сократили, как неперспективную (маленький ребенок, значит, будет часто уходить на больничный), «сидела» дома. Всем женщинам известно - дома не посидишь, но мужчины думаю по-другому, вот тогда Глеб и предложил ему помочь, чтобы сэкономить на продавщице. Начал с крошечного помещения, которое удалось выкупить на деньги, заработанные в конторе. Первый заказ поступил от ресторана «Русская кухня». Нужно было сделать интерьер деревенской избы. Глеб привез не понятно откуда чугунки и ухваты, сам все раскрасил, расписал и расставил. Получив деньги, выплатил Лизе зарплату, остальные вложил в дело. Еще голова кружилась от первой удачи, а тут новый заказ – для загородного дома требовались шкаф и комод "под старину". У Буси в сарае стояли подходящие. Глеб их отреставрировал, морилочкой прошелся - восемнадцатый век, не меньше… Магазин начал давать прибыль. Глеб прикупил землю рядом, расширил помещение. Борис любил говорить: «Моя жена - мой талисман». Теперь в это поверил и Глеб. Если рядом Лиза, все продается и покупается, магазин полон заказчиками. Она словно наколдовывала удачу. Глеб взял для Лизы двух помощниц, попросил обучить их. Ее представил как своего заместителя. Продавщицы шептались между собой: что-то у начальства отношения странные, на родственные не похожи. В кабинете закрываются, после работы задерживаются, домой вместе уезжают. То они переглядываются, то они перемигиваются. Разве это не повод для сплетен? Не повод для домыслов? Одна подружка-продавщица говорила другой: - Может они и родственники, да только не верится, что между ними ничего нет. Был такой случай: Глебу срочно понадобилось куда-то уехать. Лиза с утра хандрила, не знала, чем себя побаловать, поэтому крикнула вслед: - Купи мне шоколадку, мне сладенького хочется. Глеб возмущенно обернулся, окинул взглядом полного недоумения - при посторонних так откровенно не соблюдать субординацию? - Может, тебе дом на Канарах купить, потому что хочется? – захлопнул за собой дверь. Подружки–продавщицы хихикнули: получила? Не будешь наглеть, а то думает, ей все можно, если родственница директора. Глеб приехал к концу рабочего дня, поинтересовался, какие новости, что продали? Лиза сделала полный отсчет: - Получили заказ на реставрацию столика и комода. Продали две статуэтки. И, кажется, есть покупатель на картину «Полевые цветы». Я, как могла, расхваливала. Обещал завтра прийти до десяти, обговорить цену. – Лиза, если продашь картину, выпишу премиальные. - пообещал торжественно. - А где моя шоколадка? - закапризничала, решив, что имеет на это право. – На уж, - достал из кармана пальто маленькую «медальку». - О-о-о! - разочаровалась Лиза. Продавщицы засмеялись язвительно. – Что, не нравится? - удивился Глеб, - Ну тогда эту держи. - достал из другого кармана шоколадку побольше. Увидев, что Лиза по-прежнему недовольна, достал еще одну, еще больше, - А такая устроит? – Лиза засмеялась, - А такая сойдет? - и опять достает большую, плитку, – у продавщиц лица вытянулись, - А вот так? – достал из-за пояса огромную, «Бабаевскую» плитку. Лиза уже хохочет, а Глеб открыл портфель и вынул пакет шоколадного лома, - Теперь твоя душенька довольна? И, после шоколадного завала, кто-то скажет, что между ними ничего нет?! В том-то и дело, что ничего не было. А потом случилось то, что окончательно растопило лед недоверия. Дома отмечали какое-то торжество. Гостей полно, за стол посадить негде. Вдруг в ворота позвонили, Лиза пошла открывать и пропала надолго. В это время Глеб вышел на крыльцо подышать вечерним воздухом и увидел, как она побежала в глубину сада. На ней, кроме легкого платья, ничего нет, а уже конец сентября, как бы днем не было тепло, вечером достаточно прохладно. Пошел следом, прислушиваясь, где она может быть. Лиза сидела на скамейке, тихо плакала, всхлипывая. – Лиз, - позвал осторожно, чтобы не вспугнуть, - Что случилось? Она притихла, отвернулась от него. Он снял с себя куртку, набросил ей на плечи. - Что случилось? Что-то серьезное? Она боролась с желанием рассказать все как есть и страхом, что будет, когда расскажет. Наконец, тихо сказала: - Ты только не говори Боре. Ему особенно. У меня мама умерла. Мне сейчас телеграмму принесли. – Как мама, чья мама? - он не понял, может быть, ему послышалось? – Она же погибла, когда тебе было десять лет. Тебя дедушка с бабушкой воспитывали. – Это не совсем так. Погибла моя мачеха с моим отцом. - и она ему рассказала коротко как было на самом деле. - Знаешь, однажды мне Боря сказал: «Мы равные с тобой». Нет. Узнай он раньше, кто моя мама и где находится, он бы никогда на мне не женился. Для него главное, чтобы не было темных пятен на биографии, чтобы он мог кичиться чистотой рода. Ты другой. Тебе все равно, что было раньше, для тебя главное, какой ты сейчас… Но я так боюсь потерять Борю. Мне представить страшно, если он уйдет от меня… Буся заболела. Она давно уже жаловалась, что ноги отказывают, а однажды утром не смогла подняться. Ее положили в больницу, за ней надо было кому-то ухаживать. Отправить Зои? Но на ней внуки. Кир мальчик самостоятельный, но Арина в детский сад не ходит, не оставлять же ее на брата? Пришлось Лизе бросать работу и заняться домом. Все легло на нее плечи. Софья Николаевна даже поругалась с Борисом. – До замужества Лиза занималась музыкой, у нее могло быть блестящее будущее, интересная насыщенная жизнь. А ты сделал из нее вначале продавщицу, а теперь решил приобщить к кастрюлям, чтобы Лиза окончательно деградировала. Ты никогда не желал знать, что Лиза хочет. – Бабушка, при чем здесь Боря?! – защищала Лиза мужа. – Я сама согласилась на это. Да, мне нравится заниматься домашними делами и воспитывать детей. И, если хочешь знать, мне нравится варить борщи… – И мыть за всеми посуду! - закончила Софья Николаевна. – С консерватОрским образованием. Ты ведь для этого столько лет училась и получила диплом. Глебу Лиза жаловалась: - Бабушка права. Я хочу петь. Мне часто снится сон, как стою на сцене. С двух сторон на меня падает свет огромных ламп, и от этого зал черный, ни одного лица не вижу. Но знаю, что он забит людьми, и все они ждут, когда я начну петь. Я набираю воздух, открываю рот… и вместо звука выход сип. Мастерство ушло. Лиза, приняв пост от Буси, приступила к выполнению своих обязанностей. Наконец-то решили перестраивать дом, до которого так долго не доходили руки. И вновь вмешалась Софья Николаевна. Она выложили на стол документы, где значилось, что ею куплен соседский участок. В семействе Асташовых шок - столько лет молчать! Так вот, кто был таинственный покупатель, который не спешил обустраивать заросший бурьяном участок. Софья Николаевна сказала: – Вы можете построить новый дом не больше этого, который скоро станет мал для такой семьи, как ваша. Думаю, Лиза не остановится на одном ребенке, да и Глеб может жениться. И как потом делить дом? Предлагаю сейчас все официально оформить и строить с учетом на будущее. Я вложу в постройку дома деньги, если вы подпишите документы, что Лиза имеет равные права. Голос Лизы на семейном совете стал более уверенный и громкий. Она уже смело высказывала свое мнение, не боясь, что муж потом будет выговаривать: - Такое чувство, что твоя бабушка мне не доверяет. Мы одна семья, а она умудрилась даже строящийся дом разделить. Участок могла бы просто так отдать, без всяких расписок. Если хочешь знать - это оскорбляет и унижает всех нас. – Боря, бабушка просто хочет обезопасить мое будущее. - мягко внушала Лиза. - Обезопасить от кого, от меня? Такое чувство, что она ждет не дождется, когда же мы, наконец, с тобой разведемся, и я выгоню тебя отсюда. - Боря, что ты такое говоришь?! - смеялась Лиза. - Даже если ты меня выгонять будешь, я от тебя никуда не уйду, не надейся. Лиза давно поняла, как разговаривать с мужем, чтобы успокоить его раздражение. Главное, не спорить и вовремя поддакнуть. А еще как следует приласкать, оставшись наедине. Находясь в роли хозяйки дома, Лиза нашла для себя новое развлечение - занятия с детьми. Во-первых, она их записала в бассейн. Кир давал хороший результат (наверное, сказывались гены отца). Тренер Киром был очень доволен. Когда строили дом, именно Лиза настояла, чтобы в нем был бассейн, как принято во многих домах «новых русских». Во-вторых, при любой возможности занималась музыкой. Очень жалела, что в доме Асташевых нет пианино. Но зато, когда был выстроен первый этаж, определена комната для библиотеки, тут же купила рояль. И не какой-нибудь, а «Блютнер». Когда Борис узнал, сколько он стоит, то долго глотал воздух от возмущения. Но Лиза его успокоила: «Милый, его покупку оплатила бабушка, я ни копейки не потратила из семейного бюджета. Она оформила на него дарственную". В-третьих, дети занимались рисованием с Зои. Здесь уже Арина проявила способности. У нее очень хорошо получалось подбирать цветовую гамму. Кисть взяла сразу как надо и держала ее ровно. Короче, дети были под надежным присмотром. Глеб практически сыном не занимался, спихнув его в заботливые руки бабушек и Лизы. У него всегда находились более важные дела - магазин, выставки и окружающие женщины, среди которых искал свою Музу и никак не мог найти. Но как ни странно, сын его любил, уважал и относился с пониманием к его долгим и частым отлучкам. И только позже узнал, что именно Лиза внушала Киру эту любовь, запрещая плохо отзываться об отце. За это Глеб особенно был ей благодарен. Он долгие годы искал жену-друга, чтобы в любой момент можно было прийти склонить голову на ее плечо и рассказать о наболевшем. Но так и не смог найти. И однажды признался самому себе: такой, как Лиза, другой нет, она единственная. С тех пор его Муза, его идеал, приобрел образ жены его брата. Сколько раз он сожалел, что не оказался рядом с ней раньше Бориса. Но когда-то она сказала: «Я люблю своего мужа», и каждый день доказывала это на протяжении многих лет.