***
Разгар лета подарил Конохе умеренно жаркие деньки, пропитанные ароматами трав, спелых ягод и всевозможных цветов, заполонивших изобилием красок парки, дворы и обочины. Казалось, природа старательно подпитывала благую обстановку селения и вселяла всеобщее вдохновение. Послевоенный период для Конохи протекал максимально гладко и продуктивно, даже международное сообщение частично наладилось. То ли в своё время Хаширама какое-то божество умаслил, отогнав от своего детища любые серьёзные невзгоды, то ли Намикадзе руководил умело. Черт его разбери. То, что всеобщий позитив мало разделял Мадара, по-прежнему угнетённый мыслями о сгинувшем внуке, делом стало привычным и понятным. Но когда под угнетённым знаменем внезапно засветился Изуна, это обескуражило едва ли не весь совет старейшин. Сразу поползли недобрые слухи одни нелепее других, а за ними и ряды адресованных омеге бестактных вопросов. Благо, за словом Изуна в карман никогда не лез, умея на корню пресечь чужое грязное любопытство. Внезапный ажиотаж закрутился вокруг персоны Итачи. То, что внуку Изуны серьёзно нездоровится, увы, секретом не стало для большинства. И каждая крыска в совете так и норовила выведать подробности, тем более, что Итачи в Конохе фигура небезызвестная. Однако стоило в данную тему серьёзно вмешаться Хашираме, никто более рта не раскрывал по душу омежьего семейства Учих. В очередной летний вечер Мадара лениво отсиживался за монолитным столиком на террасе своего дома. Неподалёку, на деревянной подставке густо дымили благовония, отгоняя комаров, а свет уличной лампы отражался в маленькой рюмке, наполненной любимой настойкой. Странное какое-то чувство тяготило душу – нестройная смесь волнения с ожиданием непонятно чего. Пока обводил взглядом раскидистый двор, в поле зрения замаячил толстый старый пень с торчащим из него поржавевшим топорищем. Как Саске покинул когда-то дом, так оно всё и стоит мёртвым грузом. Сарай от дров по сей день ломится. Ещё год минимум можно две печи топить. Ох, внучек, внучек. Где ж носит родненького? В этом ли вообще мире он, или покинул-таки бренную землю и теперь где-то там, за облаками, в шахматы рубится. С Тобирамой. В одночасье помрачнев от упомянутого имени, Учиха одним глотком пригубил содержимое маленькой рюмки затем лениво выудил из бархатного мешочка карты. Вышло не очень аккуратно, из-за чего несколько карт приземлились на дощатую поверхность террасы. «Знамение», - пронеслась случайная мысль, прежде чем Мадара рассмотрел комбинацию выпавших карт. Туз пик, трефовая дама, восьмёрка пик и семёрка червей. По знойной юности Изуна на этих картах забавы ради ворожил некоторым соклановцам. Лично Мадара в ворожбу ни в одном её проявлении не верил, однако всегда с удовольствием слушал обожаемого омегу, когда тот увлечённо объяснял ему смысл тех или иных карточных сочетаний. Туз пик – казённый дом. Трефовая дама – взрослая состоявшаяся женщина. И если вопрос стоит о названной личности, то две крайние карты говорят о её выраженной склонности прикладываться к бутылке. - Пьющая баба из казённого дома, - вынес вердикт Мадара. И с учётом того, что на днях ему опять снился Тобирама, закономерно заключил, - Не к добру оно. Женский алкоголизм – штука страшная, беспощадная и в большинстве своём не лечится. Запойная баба – горе в семье. Чего гляди, невестка с горя за воротник заливать начнёт. Ненароком представив жуткую картину в виде опухшей от хронической пьянки Микото, Мадара едва не побледнел от ужаса. - Нет, нет. Не дождёшься, - вслух пригрозил Учиха образу Тобирамы из последнего сна о нём. - Ты с кем это разговариваешь? Возникший будто из неоткуда чужой голос заставил Мадару надрывно вздрогнуть и посмотреть в сторону забора. Изуна, очевидно, стоял там не первую минуту, утонув в вечернем мраке. Омега смерил соседа недоумевающим взглядом, очевидно, пытаясь понять – вменяем ли тот или опять перестарался с дегустацией очередной своей настойки. - Да так. Ни с кем, - поспешил ретироваться альфа. – А чего это ты притаился как партизан? Иди уже сюда. Послышался скрип штакетника, и Изуна поразительно ловко для своего возраста влез в проём между двумя болтающимися на гвоздях досками, представ во всей печальной красе перед Мадарой. Лицо омеги выглядело понурым, под глаза залегли нездоровые тени. Это действительно пугало, потому что последний раз альфа видел занозу своего сердца с таким лицом в период после гибели Тобирамы. - Садись пока, а я сейчас приду. Мадара исчез ровно на мгновение, а после, будто по волшебству, появился на терраске с бутылкой чего-то тёмного, как густая вишнёвая смола. - На, вот, - альфа подал омеге заботливо наполненную рюмку. – Расслабляет и успокаивает. Да и спится потом крепче. Изуна не отказался, охотно осушив содержимое ажурной рюмочки одним глотком, будто в ней вправду крылось некое спасение. Вкус оказался мягким, чуть сладковатым, с легкой ноткой мяты. Приятным, одним словом. - Как дела у Итачи? – без лишних отступлений поинтересовался Мадара. В общем-то, он догадывался, что не очень хорошо, потому что видел, как изо дня в день в соседский дом снуёт средних лет бета в строгом костюмчике и с увесистым чемоданчиком в руках. Один из местных докторов, причем, далеко не самых дешёвых. Коноховский председатель явно не экономит на заботе о своём подчинённом. Собственно, сам Мадара знал не так много. Наслышан со слов того же Изуны, а омега, стоит заметить, весьма неохотно делился подробностями о состоянии внука. Причём не только с Мадарой, а в принципе. Даже Хаширама то и дело уныло пожимал плечами, когда речь заходила о происходящем в доме его родных омег. Известно, что Итачи какое-то время назад испытывал некоторые проблемы со здоровьем. При них же отчалил с Намикадзе в очередное турне по Стране Ветра, кажется. Именно там что-то окончательно пошло не так. Ни то инфекция прицепилась, ни то воспаление. В общем, по возвращению на малую родину Итачи основательно занедужил. Даже в пределах двора не появляется уж чёрт знает сколько. По-видимому, соблюдает постельный режим. То, что дело поистине серьёзное, стало понятно когда Ёсан временно прикрыл свою мастерскую. Омега продолжает работу, но только на дому и с исключительным кругом лиц, стараясь максимум своего времени посвящать сыну. Изуна же, по обыкновению, ведёт домашние дела, да присматривает за обоими своими детьми. А ещё Мадара часто видит то рассыльного с цветами, вкусностями и, очевидно, лекарствами, то Шисуи примерно с тем же самым набором. - Стабильно, - слишком размыто отозвался Изуна. – Он почти всё время проводит в постели, потому что его до сих пор периодически лихорадит. Слабый очень, и аппетит плохой. Ей-богу, хоть через воронку ему еду вливай. А то ещё пара недель, и вместо красивого омеги останется скелет обтянутый кожей. - Да будет тебе, Изу, - усмехнулся альфа, покровительственно погладив омегу по чуть растрёпанным с недавних пор остриженным до плеч волосам. – Уверен, ты, как всегда, преувеличиваешь. Стоит щекам твоего Итачи уменьшиться в диаметре на сантиметр, он у тебя уже безбожно исхудал. Омега в ответ лишь поразительно грустно вздохнул, неожиданно трепетно накрыв руку альфы своей. Внезапный жест приятно пробрал Мадару до мозга костей. - Ну… В самом деле, не умирает же он? – вопрос альфы прозвучал с прожилками тревожности. На ум ни к месту пришлись воспоминания двадцатилетней с лишним давности, когда Ёсан овдовел. – Прошу, не нагнетай, солнце. Расскажи, как есть. Не упрямься и не отталкивай, если я буду в силах помочь. - Не могу, Мадара, - с неподдельной безысходностью ответил омега. – Понимаешь, если бы дело касалось меня, я бы выложил как есть. Но мой внук, это другое. Я считаю, что не могу распространяться о не принадлежащей мне жизни. А насчёт помощи, то более чем достаточно твоей поддержки. В голосе Изуны звучало столько искренности, что у альфы невольно заныла душа. Вероятно, дела, действительно, сугубо личного характера. Возможно даже интимного. Именно с этой мыслью на Мадару, будто камнем по голове, снизошло озарение, и из уст само собой вырвалось то, о чём, наверное, ему, как постороннему альфачу, стоило бы смолчать. - Таблеток своих допился, да? От услышанного Изуна внезапно нахохлился, чуть нахмурив брови. А в его доселе ровной ауре, казалось, вспыхнула искорка. - Бинго, - уверенно заключил альфа. - А ведь я ему говорил… - запричитал дед, разливая по рюмкам ещё настойки. - Вот что с этого молодняка взять, а? Вроде умные, образованные, прогрессивные. А уродуют себя напропалую похлеще наших бабок с дедами в тёмные времена. Хрень какая-то творится… Один на фронтовых полях сгинул, второй от заработанных болячек чахнет. Изуна ничего не ответил, лишь молча проглотил очередную порцию приятной настойки. - Что врач говорит? – как-то поразительно сурово спросил Мадара, не оставив омеге выбора, кроме как поделиться. - Иммунитет Итачи наравне с его фоном серьёзно ослабли за годы приёма препаратов. Больше всего пострадал гормональный фон, что ситуацию крайне усугубило. Потом начались разные неполадки, - омега ненадолго замолк, очевидно, собираясь с мыслями. – А в свою последнюю поездку Итачи, похоже, подцепил серьёзную инфекцию, которая спровоцировала тяжёлую интоксикацию в почти беззащитном на тот период организме. Сейчас боремся с осложнениями. - Жить будет? – уточнил, как отрезал, альфа. - Да. Однако стоит вопрос о качестве его жизни. А о нём можно будет судить лишь по мере выздоровления. Выслушав соседа, Мадара с причитаниями покачал головой. - Знаешь, я, конечно, понимаю, что его тело – его дело. Но высечь прутом по голой омежьей заднице за такие пакости всё равно хочется. Да, ответственная должность, амбиции там, любовь к своему делу… Но неужели нельзя было без глупостей обойтись? - Зачем сейчас переливать из пустого в порожнее? - устало рассуждал омега, рассматривая пустую рюмку, будто в её хрустальных узорах крылось нечто поистине увлекательное. - Альфы на него нет. Заботливого и любящего. Эх, как всё-таки внука жаль, - будто совсем ни к месту проговорил альфа, буквально чувствуя, как та самая жалость острым осколком застряла в сердце, отчего оно вновь больно заныло. – Уж так он в Итачи влюблён был и носился столько лет с этой влюблённостью как с пудовой ношей. Вроде важная, да пристроить некуда, вот и маялся. Смотрел на него из-за угла, будучи неуверенным в себе мальчиком, который не дорос до предмета своего обожания. Глупо так. Но трогательно. В письмах своих упоминал его. Всё в той же песне – люблю, да счастья желаю. Дурачок мой мелкий, - глаза Мадары невольно заблестели, как и глаза омеги. - Так что пусть Итачи не рушит ожидания Саске, а скорее поправляется и заново строит своё счастье. И на сей раз покрепче, - поставил точку в теме Мадара. - Да, - пока неуверенно заключил Изуна, сердцем однако, не предчувствуя бед.***
Спустя пару дней в дом Мадары доставили извещение от Фугаку. Исходя из указанной в нём информации, он и Микото возвращаются домой послезавтра. Новость в целом хорошая, всё-таки привыкший к фактически постоянному обществу детей Мадара успел соскучиться. С другой стороны, старший альфа семьи опасался увидеть всё те же мрачные лица, с коими Микото и Фугаку покидали дом. Да, хреново. И ему, Мадаре, тоже чертовски хреново, но от дополнительного нагнетания ситуации легче точно никому не станет. Сидя за пустым кухонным столом с письмом в руках, Мадара с беспокойством заметил, как дрожат его пальцы. Спешно прогнав из головы все мысли, альфа решил выйти прочь из дома на прогулку, а то засиделся совсем. Ноги хоть разомнёт, воздухом свежим подышит, да развеется. Вчера Учиху навещал Хаширама. Сенджу честно проболтался о том, что позвал грядущим вечером Изуну в местный театр. Омега сперва отказался из-за обстановки дома, однако Ёсан настоял на том, чтобы отец развелся. Понурого Мадару Хаширама тоже позвал за компанию, однако Учиха вежливо отказался, ссылаясь на мифические дела с Хидео. Не мог Мадара прямо сказать, что не хочет быть третьим лишним. Пусть два дорогих ему человека, в конце концов, устроят себе нормальное свидание. Ведь ни Хаширама, ни Изуна по факту ничем ему, Мадаре, не обязаны. Около двух часов Учиха бродил по центральным улицам пасмурной Конохи в попытке полюбоваться видами и забыться, да только не вышло нифига. Вон парк героев местного разлива, куда дед часто выгуливал маленького Саске, а вон разросшийся за годы ларёк, где покупал для внука вяленые овощные батончики. Саске нравилось мять их во рту, когда у него резались молочные зубки. А вон павильончики, средь которых Мадара частенько прохаживался, пока маленький внук сидел у него на шее, свесив ножки в забавных вязаных сапожках. Вовремя осознав, что прогулка по центру идёт вообще не впрок, Мадара уверенно свернул на зелёную тропку, ведущую вглубь дворов к уютному ресторану. Может быть, в его стенах получится сыскать спасение. В это время в ресторане оказалось ожидаемо пусто. Единицы посетителей рассредоточились по дальним столикам, поедая в основном выпечку и десерты с чаем. Мадара, в свою очередь, неторопливо приблизился к стойке, где очаровательная брюнетка что-то сверяла по бумажным бланкам в её тонкой изящной руке. На однотонном тёмно-зелёном платье, сшитом по аккуратной фигурке, красовалась маленькая именная табличка, из которой можно узнать, что Мия Мори – владелец заведения. - Привет, красавица моя. Можно мне рисовой водки, - уныло попросил Мадара, сложив локти на стойку. Отложив бланки, женщина, наконец, удостоила альфу взглядом полным досады. - Пить-то не надоело ещё? – скорее для приличия полюбопытствовала Мия. - В этом селе мне больше невыносимо жить трезвым. Глубоко поникшая физиономии Мадары, заставила женщину вздохнуть от безысходности. - Идём, - позвала она альфу, прежде чем передать товарные бланки молодому омеге.***
Личный кабинет хозяйки поприветствовал Мадару идеальным порядком и суровой органичностью. Если бы можно было описать обстановку вокруг парой слов, то звучало бы «Чётко и по делу». Явно на заказ изготовленные стол и длинный шкаф из тёмного дерева с прозрачными дверцами по центру, за которыми выстроились немногочисленные, но явно уникальные в своём роде книги и сувениры, доставленные сюда прямиком из забугорья. Дополняли обстановку пара глубоких мягких кресел, где хозяйка и её гость успели удобно расположиться. Без лишних церемоний Мия выудила из потаённого ящичка своего стола пару бокалов и плотную золотистую коробку, в которой пряталась фигурная бутылка изумительно прозрачного красно-янтарного напитка. Он восхитительно искрился на свету, когда женщина разливала его по глубоким округлым бокалам. - Данный коньяк производится в Стране Ветра примерно по пять вот таких бутылок в год, - указав на оную, Мия припрятала её обратно в плотную коробку. – Обычно встречается в председательской коллекции, в закромах особо привилегированных людей и у меня, естественно. В одном лишь запахе можно ощутить, как нотки ореха изысканно переплетаются с нотами шоколада и едва уловимой терпкостью особой древесной коры. На вкус звучит ещё более божественно и благородно, - упоительно заключила Мия, любуясь янтарной прозрачностью на дне своего бокала. - Ага, - дежурно подтвердил альфа. – Твоё здоровье. После содержимое фужера Мадары ушло одним загребущим глотком подобно воде в сухую землю. - Да. Всё как я и полагала, - безрадостно заключила Мия, в аккуратном жесте убрав в сторону свой всё ещё наполненный бокал. – Вкусно было? - Потянет, - спокойно ответил альфа, кажется, не уловив сарказма в вопросе. - Хорошо. А теперь ответь мне, какого хрена ты делаешь, Учиха? – вопрос женщины прозвучал как звон стали в давящей тишине. И только сейчас Мадара заметил в её очаровательных лазурно-голубых глазах пугающую строгость с лёгким оттенком осуждения. - Пытаюсь восстановить духовное равновесие, - поразительно уверенно ответил альфа, отчего его оправдание прозвучало ещё более нелепо в понимании женщины. - Одним словом – спиваешься, - мягко перефразировала она, затем, в ненадолго повисшем молчании раздобыла в том же потаённом ящичке папиросы, набитые явно недешёвым табаком, и спички. – Я тебя, чёрт побери, не узнаю. Ты же всегда был адекватным человеком и никогда не шёл на поводу своих деструктивных эмоций! Даже когда по молодости переживал свою любовную драму ты, в первую очередь, думал головой. Так куда же теперь подевались твои мозги? Что стало с завидной выдержкой бывшего главы клана Учиха? Или ты, вправду, считаешь, что выпивка способна вернуть тебе пропавшего внука? - Нет, но ожидание облегчает, - немного виновато отозвался Мадара. – И притупляет ощущение скатившейся в выгребную яму жизни. - Вместо того, чтобы изо дня в день заливать глаза, лучше бы подумал, каким образом можно внести ясность в судьбу Саске. Аргумент прозвучал скорее для успокоения Мадары. Мия посчитала нужным не рассказывать, что данным вопросом втихую уже занимался Хидео, используя свои связи. И даже нашёл парочку младших офицеров, которые оказались знакомы с капитаном Учихой Саске. Только и они в один голос твердили, что искомый погиб где-то в западном районе на периферии Страны Ветра. Обидно, потому что рукастый был вояка, да и человек не гнилой. - Ясно там уже всё, походу, более чем. А душа так и мечется. - Тогда, может, стоит взять себя в руки? Сомневаюсь, что Саске, для которого родные были невероятно важной частью жизни, хотел бы, чтобы его любимый дед спился. Об этом ты не думал? Не думал о том, как сильно можешь огорчить его таким своим поведением? А представь, если однажды, вопреки всему, он вернётся и обнаружит тебя бездыханного в груде пустых бутылок. - Но-но, дорогая, я же не настолько алкаш! – возмутился до мозга костей дед, и глядя на его выражение лица в этот момент, суровость в лице женщины сменилась улыбкой. - Не валяй, короче, дурака и займись любым полезным делом. А мне нужно работать. Сегодня день привоза и сверки товара, а это всегда отнимает кучу времени. - Тогда, как закончишь, может, погуляем вместе? Внезапный вопрос Мадары ненароком заставил женщину оцепенеть и буквально потерять дар разговорной речи, в то время как альфа с невозмутимым выражением лица смотрел на неё, хлопая неровными густыми ресницами. - Боюсь, я буду вымотана для прогулок, - неуверенно ответила Мия. - Хорошо, тогда я готов нести свет твоему уставшему телу. - Учиха, ты добить меня решил, да? - Отчего же? Сходим на расслабляющий массаж в салон госпожи Мебуки, например. Или посетим парилку. Подышишь паром с эфирными маслами, прогреешь кожу. Говорят, после она делается мягкой-мягкой. А потом деда угостит тебя воздушными пирожными со вкусом зелёного чая. Ты же любишь сладкое. - Слышь, деда, ты меня всего на четырнадцать лет старше, а смотришься как ровесник. Причём не мой, а Хидео. Так что не прибедняйся. - В таком случае, расцениваю твой ответ как согласие, - в столь же спокойной манере заключил Мадара. - Жди меня ближе к восьми. Заранее закажу нам извозчика. А пока, не смею отвлекать вас от работы, госпожа Мори. Напоследок поцеловав дамскую руку и откланявшись, Мадара в очередной раз сердечно благодарил женщину за то, что однажды она подарила ему чудесного сына, за то, что несмотря на самодостаточность и упрямство, всегда принимала его подарки, сделанные от души, и за то, что периодически посылает к нему на дом доставщика с ужином. Чтобы деда не помер с голоду в очередном порыве уныния и скорби в обнимку с бутылкой. По дороге домой Мадара размышлял над тем, что чувствует себя так, будто бесповоротно сошёл с ума. Или же мир вокруг него сходит с ума. Альфа уже не понимал, где истина. В голове и в душе всё смешалось в несуразную карикатуру, и кружило вокруг такой же несуразной шумной каруселью. В своём движении она шептала альфе о том, что в данной ситуации Мадара совершенно беспомощен. Он не способен повлиять на то сумасшедшее движение, которое происходит вокруг него. И либо он мирится с тем как есть, либо позволяет этому движению себя раздавить как букашку. А это удар ниже пояса, потому что Мадара Учиха никогда не был беспомощным, даже в те моменты когда жизнь доказывала ему, что не будет как того хочет он. Сейчас же в его подсознании что-то с шумом разбилось, уже позже Мадара осознал - это был страх неизвестности относительно судьбы его внука. Нет, жить в неведении не проще, и какой бы ни была истина, её нужно принять и хотя бы попытаться научиться с ней жить. Именно эти мысли подтолкнули Мадару распечатать обдающее душу холодом письмо. «На случай, если я к вам не вернусь»... Аккуратно надрезав склеенный из грубой тёмной бумаги конверт, альфа дрожащей рукой вытряхнул ровненько свёрнутый лист на рабочий стол. Развернул его не спеша, до трепета бережно и приступил к чтению. «Здравствуйте, мои родные и любимые. Пишет вам ваш сын, внук и племянник. Если вы читаете эти строки, значит мы с вами уже не увидимся. Пожалуйста, простите меня за то, что причинил вам нестерпимую боль, но так, по-видимому, распорядилась моя судьба. Увы, иногда близкие люди уходят, как ушёл от вас я. Однако погодите плакать. Да, я был вам важен. Но, поймите, что и вы были важны мне. Потому меньше всего на свете я хотел бы смотреть в ваши заплаканные по моей вине лица. Пожалуйста, не разводите сырость на могиле, лучше помяните добрым словом и выпейте за мой упокой крепкой дедовской настойки. А теперь о главном. Я был счастлив родиться вашей семье. И был не менее счастлив отдать вам всё то своё хорошее что мог, пока находился рядом. Думаю, это и было главной миссией моей короткой жизни. Спасибо за то, что однажды подарили её мне. Хочу, чтобы вы знали, если я не могу оставаться с вами рядом физически, это не значит, что меня больше нет. Помните, Саске всегда с вами, и всё для вас сделает в лучшем виде. А ещё обязательно подыщет лучшего жениха для своей несостоявшейся любви. Это я про Итачи, но ему об этом ни слова. Помните, я всё вижу. В завершении хочу напомнить вам о самом важном: семья – это сила. Но только в том случае, когда все в ней держатся друг за друга. Вот и вы продолжайте держаться друг за друга и дарить друг другу любовь. В противном случае – зачем оно всё? В свою очередь, рад остаться в вашей памяти тем чистым и светлым парнишкой, которого вы однажды проводили в его заключительный путь. Постскриптум: пожалуйста, живите дружно, хорошо и долго. Следите за своим здоровьем, особенно за здоровьем деда, ибо в его настойке молодости и долголетия, которую он потребляет литрами, не содержится ничего подобного. Тепло одевайтесь, хорошо питайтесь и не унывайте. А ещё помогайте тем, кому сможете хоть чем-то помочь. Это очень важно. С любовью, Саске». Погасив лампу, и вновь окунувшись в созданный занавесками полумрак, Мадара сидел в кресле будто тряпичная кукла с откинутой головой и стеклянным взглядом, пока его лицо мокло от катившихся по нему слёз. В груди безбожно жгло, а в глотке будто застрял угловатый камень. Впервые Мадара почувствовал себя уничтоженным, но вдруг подумал, что Саске в действительности его видит, и ему такое не просто не понравится, это причинит ему боль. А причинять боль ангелу, который улыбался деду из его памяти – последнее чего вообще могло хотеться. Того ангела больше не существует, Мадара даже не сомневался. Но и бесцветной пустоты где-то на другом конце пульсирующих ментальных сосудов тоже нет. А то, что есть, никак нельзя назвать пустотой. Оно проецируется чем-то безмолвным и наглухо закрытым, как саркофаг. Мадара не понимает. И чем больше пытается понять, тем острее накатывает ощущение того, что с этих минут и до конца своих дней он будет не в состоянии пошевелиться. А потом в тумане подсознания вновь проявилось светлое окно. - Соберись, - сам себе шепчет альфа. И это на удивление ободряет. Безусловно, он точно сходит с ума. И больное сознание кидает его из крайности в крайность, а тело из жара в холод. Это стоило Мадаре титанических усилий, но ближе к восьми вечера он, гладко выбритый, хорошо одетый, причёсанный и буквально собранный из осколков, ожидал напротив ресторана с букетиком в руке. Данный букет собрали для него в одной из местных кондитерских из деревянных палочек и конфет. Мия любит сладости и терпеть не может веники, обречённые гнить в вазе. Сам Мадара плохо понимал то, чем он вообще занимается, однако в голове сидело чёткое осознание того, что Саске бы такое одобрил и оценил. - Смотрю, готовился ты основательно, - прикинула появившаяся перед альфой женщина разглядывая того от макушки головы до начищенной обуви. - С девушкой ведь в свет иду, - гордо пояснил Мадара. - Давай, залезай, нас ждёт изумительное времяпровождение, - заверил альфа, подав Мие руку, дабы помочь ей забраться в повозку. - Серьёзно? И до какой степени изумительное? – шутливо поинтересовалась Мия. - До какой захочешь, - уверенно и многообещающе отозвался Мадара.***
Грешно ли – искренне забыться, когда на душе горько? Мадару мучил этот вопрос весь следующий день. И как вообще в его состоянии можно было столь чудесно провести минувший вечер, по завершению которого он осознал, что очень долгое время не баловал себя должным образом. Безусловно, множество раз после рождения Хидео Мадара пересекался с Мией, только общались обычно коротко и по делу. Ежегодно, в ноябре, в день рождения Хидео, Мадара стабильно преподносил этой женщине красивые подарки, таким образом напоминая о том, что благодарен за общего сына. А вчерашнее совершенно выбивалось из привычной картины незамысловатого взаимодействия двух родителей. Оказывается, общаться можно не только коротко и по делу, а ещё по душам. Можно с горечью выплакаться в жилетку, а уже через минуту выдать нечто такое, что от смеха женщина случайно опрокинет на себя липкий сладкий сироп, который изрядно испачкает ей платье. Ерунда сущая, ведь буквально через полчаса на испачканное платье будет плевать, потому что вы уже выбираете новое из эксклюзивных запасов коренастого возрастного дядьки, который приютил вас в своём уже закрытом магазине, потому что деда договаривается как бог. Расслабляющий массаж – это приятно, лечебный – не очень, совсем. И кожа после парилки действительно такая, будто помолодел лет на двадцать. А потом, наслаждаясь вечерними видами из едва плетущейся брички, так приятно рассуждать вслух на свободную тематику, пока твоя очаровательная компания посапывает, уткнувшись в твоё плечо. Наверное, это и есть романтика. Благоухающая и чистая. Вот только на её дне плескался слишком уж мутный осадок, так или иначе вносящий в сладкий вкус свою вязкую горечь. - В следующий раз хочу на озеро, покататься в лодке, - бормотала сонная Мия, пока Учиха провожал её к дверям маленького будто сказочного домика, неподалёку от территории ресторана. - Обязательно, дорогая, - твёрдо пообещал альфа. – А сейчас ложись спать. Ты устала. - Это да, - не спорила женщина. Спокойной ночи. Альфа уже забирался обратно в бричку, когда услышал вдогонку напористое, – «И чтобы в следующий раз массаж мне сделал ты». «Старый ловелас», - прозвучало внезапно в голове голосом Микото, и нифига не смутившийся дед продолжил намывать полы в доме, готовясь к приезду детей. Старший сын и невестка вернулись в родной дом ранним утром. Мадара как чувствовал, потому на печи ожидала всё ещё горячая пусть и незамысловатая еда, а обоняние ласкал аромат свежезаваренного чая на ягодах. До боли крепко обнимая и сына, и невестку, старший Учиха семьи почувствовал, что скучал по детям куда сильнее, чем ему казалось в их отсутствие. Оба выглядели уставшими с дороги, однако вполне воодушевлёнными. Особенно Микото. По правде, дед вообще её не узнавал. Когда они с Фугаку покидали дом, под её уставшие глаза залегли тени. А сама она была задумчиво, ела один раз в день, отчего заметно и не впрок похудела. А сейчас Микото снова красавица, да ещё и улыбается. Фугаку пусть и не выглядит настолько же одухотворённым, однако и хуже не стал. За всё это Мадара искренне благодарен бывшему супругу. Уже сидя за столом, невестка и сын охотно делились деталями, проведённого на чужбине времени. Рассказывали, как заботились о совершенно разных ребятишках, которым не очень повезло в этой жизни. Беседовали с ними по душам, угощали вкусностями, читали вместе книги, изучали грамоту, тонкости этикета и помогали лучше понять себя и своё предназначение в этой жизни. Ни то, что чувствительная Микото, а вечно угрюмый с виду Фугаку влился в дело со всей душой, между прочим, заработав себе завидный авторитет у подростков альфа-принадлежности. - Мы пообещали, что приедем туда ещё. Надеюсь, получится, - говорила Микото, взглянув на мужа, который согласно кивнул в ответ. Откровенно говоря, Мадара глазам поверить не мог, глядя на невестку. Неужели, работа с нуждающимися во внимании и заботе детьми так положительно на неё повлияла. Или секрет не только в этом? К полудню в гости нагрянул Хидео. Как всегда, невероятно улыбчивый, фонящий лучами чистейшего позитива и с вкусными гостинцами в придачу. - Либо дело в том, что мы давно не виделись, либо ты реально похорошел с момента нашей последней встречи, - не удержалась Микото, придирчиво рассматривая Хидео. - Да куда уж лучше, - едко пробурчал Фугаку. - Ревнует, - пошутил младший. – Это нормально. А если похорошел, то это же прекрасно. Вот ты точно похорошела. - Спасибо. Мне приятно слышать, - улыбчиво отозвалась Микото. - А когда я сказал о том, что ты похорошела, ты лениво ответила – «тебе кажется» и уснула, отвернувшись к стенке, - Фугаку счёл просто необходимым напомнить жене о том задевшем его моменте. - И, всё-таки, может, поделишься секретом своей сияющей мордашки, Микото? – не сдержал-таки абсолютно обыденного любопытства Мадара, в то время как Фугаку резко помрачнел в лице. - А чего грустить, когда рядом со мной любимый муж, прекрасный свёкор, не менее прекрасный деверь, и твёрдая уверенность в том, что мой ребёнок живой. И да, Фугаку считает, что я сошла с ума, но я больше не обижаюсь на него за это. - Вот как, - мрачновато заключил дед. Снова слово за слово, и в какой-то призрачный момент на круглом кухонном столе очутилось письмо, выведенное некогда жирными чернилами рукой Саске. Содержимое строк с чувством, толком и расстановкой вслух зачитал Хидео, потому что Мадара решил, что только голос младшего сына не дрогнет. Да, голос не дрогнул, а вот в лазурных глазах проступил глянцевый блеск, ближе к последнему абзацу. Мадара же вновь ощутил уже знакомый ему жар, разлитый в груди, и то необъяснимое, существующее, но не отзывчивое где-то на противоположной от его фона стороне. Хидео притих. Фугаку чуть склонил голову, стараясь спрятать ото всех свои глаза, в то время как его руки, сжатые в замок на столе подрагивали. А Микото будто смотрела в никуда своим тёмными, как лишённая света звёзд ночь, глазами. Она не плакала, нет. Но в этом взгляде крылось столько боли и, кажется, сожаления, что в них невыносимо стало смотреть. - Какая же дура, - вдруг проговорила она. - Потому что ждёшь и надеешься? – зачем-то уточнил Мадара. - Нет, потому что считала Итачи взбалмошным детским бзиком своего сына-альфы. А оно вон как оказалось. Вы знали, папа? - Да всё село про это знало, кроме вас с Фугаку и самого Итачи. - Что ж, может быть ещё не всё потеряно, и что-нибудь можно сделать. Нынешние рассуждения Микото действительно отдавали лёгким оттенком помешательства, и Фугаку, кажется, немножечко сорвался. - Милая, может, хватит уже. Хватит рвать душу себе и окружающим. Пойми, я люблю тебя, и мне больно… - Послушай, - возмутительно резко перебила мужа Микото, нависнув над ним угрожающей тенью. – Я девять месяцев носила нашего сына в своей утробе, вскармливала его своим телом, а потом, - Микото демонстративно поправила изящно очерченный облегающим платьем бюст под сосредоточенным надзором всех присутствующих мужчин, - вот этой грудью до погрызанных сосков, потому что первые четыре месяца Саске с неё не слазил. И ты, вправду, считаешь, что я не способна почувствовать собственного ребёнка?! Как мать говорю тебе - живой он, и в безопасности. Точка. Не хочешь в это верить, тогда хотя бы не спорь. - Поддерживаю! – вклинился Хидео, подняв руку как начальный школьник. – Нет, я конечно, грудью его не кормил до покусанных сосков, но тоже уверен, что Саске живой. Знаю, уже говорил об этом, но повторюсь. Мой племянник перенёс ваши шизоидные клановые замашки и покинул его в добром здравии и светлой памяти. А какой-то войне он точно не по зубам. И вообще, - Хидео встал из-за стола, чтобы покровительственно обнять Микото за плечи. – Идём, дорогая, прогуляемся и пропустим по фруктовому коктейлю. Погода сегодня на редкость замечательная. А папе и брату нужно успокоиться и утрясти скорбные эмоции. - Я спокоен более чем, - грубо отозвался Фугаку. - Вот я об этом и говорю. Пошли, солнышко, не будем терять время, а то все самые вкусные коктейли растащит школота. - Да. Идём, - согласилась Микото, на ходу захватив накидку с полки. - Погодите! Я с вами, - засуетился дед, поразительно неуклюже вылезая из-за стола. - Вы издеваетесь, что ли? – негодовал Фугаку, провожая отца гневным взглядом, сидя на месте. Но его, кажется, уже никто не слышал, успев негромко хлопнуть дверью. – Да чтоб вас всех, - ругался глава семьи, подорвавшись с места. – Меня подождите! Окно в светлую кухню так и осталось распахнутым, заботливо запуская в светлое помещение свежий, пропахший цветами и зеленью воздух. На столе сиротливо остывали четыре одинаковые кружки с недопитым чаем. А среди них покоилось всё ещё развёрнутое письмо от сына, внука и племянника, которое вскоре смел со стола порыв на миг усилившегося тёплого ветра.