Тренировка

Всё тело Намджуна было покрыто толстым слоем пота, и серая майка, насквозь пропитанная им, облегала собой каждый его изгиб. Всякий раз, когда Намджун невольно резко отрывал спину от коврика под собой, она с характерным звуком отлипала от спины, но тут же возвращалась на место, не дав телу почувствовать долгожданной лёгкости. Колени каждые две секунды подкашивались, заставляя вечно дрожащие ноги ненадолго зависнуть в воздухе, чтобы потом упасть на пол, а затем обратно подняться под напором чужих рук; ладони, покрытые со всех сторон потом, были скреплены на затылке в хлипкий замок и предательски расходились каждый раз, когда новый толчок внутри тела заставлял Намджуна больно прогнуться в спине и рухнуть затылком на ковёр. Намджун не помнил, когда в последний раз обычный вдох давался ему с таким тяжким усилием — даже самые сложные хореографии, выученные им за столько лет карьеры айдола, не могли сжать собой его горло и выбить воздух из лёгких до последней капли, как это сейчас, кажется, пока что сберегая силы, делал Сокджин. Когда Намджун судорожно втягивал в себя воздух ртом, его грудная клетка рефлекторно поднималась, а спина следом за ней изгибалась, и тогда рука Сокджина тут же с приказом ложилась ему на грудь. В такие моменты, которые случались слишком часто за последние минуты, Намджун боялся поднять голову или просто открыть глаза — он знал, что, если сделает это, непременно столкнётся с тем взглядом Сокджина, которого всегда боялся. Он знал этот взгляд слишком хорошо, хотя удавалось ему увидеть его крайне редко, но тех разов хватило для того, чтобы Намджун пообещал себе избегать случаев вновь почувствовать его на себе. Когда Сокджин, возвышавшийся над ним с пугающими красотой и угрозой, смешанными воедино, смотрел на него так — из-под нахмуренных бровей и слегка опущенных век, с зрачками, злобно сверкающими в темноте спортзала — он чувствовал себя жалким щенком. Именно щенком, потому что от собственной беспомощности Намджун был готов заскулить, а когда Сокджин вновь повторял свой немой приказ, с силой надавливая ладонью ему на грудь, он нуждался в том, чтобы завыть, подобно загнанному в угол беспомощному зверьку, который через считанные секунды испустит последний вздох в зубах голодного зверя. И пускай Сокджин даже сейчас не изменял себе, и его лицо оставалось таким же непоколебимым, Намджун чувствовал на себе его голод, скрываемый до этого момента слишком долго — каждый новый толчок отличался от предыдущего: он мог быть более резким и глубоким, мог коснуться сразу всех чувствительных точек внутри Намджуна, а мог не дойти до конца, остановившись на несколько секунд внутри, чтобы Намджун послушно стонал и не смел вытирать слёзы с щёк, пока те стекают ему в рот и пачкают губы, которые Сокджин потом целует так, как они с Намджуном всегда любили, но могли себе позволить крайне редко — нетерпеливо и приторно, подолгу сминая и пробуя каждую губу по отдельности, после чего они вместе одновременно поддавались вперёд, и их тела застывали в неудобных положениях, при которых каждая мышца напрягалась, а конечности больно дрожали. Намджун с огромным усилием обхватывал шею Сокджина руками, и, когда тот отдалялся от его губ, тянулся щекой к его шее, но не успевал, и Сокджин вновь угрожающие возвышался над ним, продолжая свой непостоянный темп. Пока его рука не давала груди Намджуна снова подняться, тот в тщетных попытках скрещивал руки на затылке и, чувствуя, как его волосы стали мокрыми, как после душа, старался подняться хотя-бы на несколько сантиметров и приблизиться локтями к коленям, что также предательски зависли в воздухе, и на них поочерёдно давила другая рука Сокджина. В это время Сокджин ускорялся: не выходя из тела Намджуна, ставшего внутри крайне скользким, он раз за разом попадал по всем его самым чувствительным точкам, и когда Намджун начинал без остановок протяжно стонать, часто выкрикивая его имя и колени поджимая к животу, становился только быстрее. Тогда Намджуна буквально разрывало желание взглянуть на лицо Сокджина: он хотел увидеть, как его мокрые губы отдалялись друг от друга, пока в едва раскрытый рот поступал воздух, как чёлка падает на его лицо, пряча за собой глаза, но через неё все ещё виден тот взгляд сверкающих от голода глаз, от которого Намджун тут же терял всякие силы и в проигрыше падал на ковёр. Намджун всегда считал Сокджина прекрасным, и думал он так далеко не только о его внешности, но когда наступали минуты, когда Сокджин без особого труда заставлял его разум потеряться в густом тумане возбуждения, а тело — наслаждаться каждым его прикосновением и действием, Намджун понимал, что всегда не до конца осознавал всё его влияние, какое он оказывал на него. После очередных беспрерывных толчков Сокджин снова остановился внутри Намджуна, и тогда мокрые стенки сдавили его внутри со всех сторон; Намджун замер вместе с ним с открытым ртом, откуда буквально секунду назад с шумом вырвался громкий стон. Его глаза оставались закрытыми, на лице, загораживая собой обзор, лежала тяжёлая рука, пальцы которой изредка дрожали по одиночке, но Намджун как всегда правильно чувствовал, что на него был устремлён взгляд Сокджина. Он бегал по всему его потному телу, всматривался в каждую слезу, медленно сползающую по щеке, и останавливался на оголённых участках кожи. Перед тем, как прикоснуться к последним, Сокджин наверняка облизал губы. Его пальцы постоянно были холодными, но их прикосновения ощущались ужасно горячими, и после них Намджун всегда невольно вздрагивал и со страхом вскрикивал, но так и не смел раскрыть глаз. Чужие пальцы забирались ему под майку, обводили собой любимые участки торса и, неспеша подобравшись к груди по линии пресса, по очереди касались давно твёрдых сосков. Уже достаточно давно Намджун ходит в спортзал и имеет хорошие результаты, поэтому Сокджин часто говорит ему, насколько большой стала его грудь, но тот не знал, что Сокджин, как только появится возможность, будет безжалостно мять её, прижимать и оттягивать соски и целовать набухшую кожу. Намджун не сдерживался — своими стонами он рисковал сорвать голос, на его глазах продолжали выступать слёзы и скатывается по мокрым щекам, но он всё равно продолжал выстанывать имя Сокджина, пока его голос не стал настолько тихим, что превратился в шёпот. Он почти не слышал себя из-за своего же дыхания, но его губы продолжали широко раскрываться всякий раз, когда Сокджин умело касался губами его груди и пальцами массировал между собой соски. Для Намджуна тогда настал долгожданный момент передышки. Его внутренние стенки всё ещё удерживали в себе Сокджина, и он чувствовал, как член внутри него увеличивается и подрагивает, как его головка касается кожи, и Намджун всё равно не мог сдержаться от стонов, но именно тогда он наконец был способен вдохнуть так необходимый ему воздух. Но потом Сокджин, не отрывая губ от его груди, начал медленно двигаться внутри. К тому времени Намджун потерял полный контроль над своим телом, и его грудь с хрустом предательски изогнулась вперёд. В одну секунду в его голове промчались слишком отличные друг от друга эмоции: от движения в себе его разум снова окутало туманное возбуждение, и ноги сами начали раздвигаться, но следом за этим словно ударом по затылку в него вселилась неподдельная паника, когда ладонь Сокджина вновь опустилась ему на грудь. Тогда лёгкие Намджуна снова за одну секунду избавились от всего воздуха; его рот оставался открытым, но зубы звонко сомкнулись воедино и до боли прижалась друг к другу; глаза зажмурились до пульсации век — теперь Намджун и не думал о том, чтобы открыть их. В эти секунды ладонь Сокджина медленно, но настойчиво надавливала на его грудь, пока его спина не соприкоснулась с ковриком, но и после этого Сокджин не убрал ладонь. — Тебе нужно сделать ещё пять повторов, Намджун, — голос Сокджина звучал спокойно, без лишнего давления, но та манера, с которой он говорил, делала его тон приказным и ясно давала понять, что ослушаться ему нельзя. Намджуну пришло сделать несколько глубоких вдохов перед тем, как вновь скрепить ладони в замок на затылке, несмотря на мешающий пот и скользкие пальцы, и, скрипя зубами, приподняться. Он не успел дотянуться локтями до колен, когда Сокджин сделал самый слабый за сегодня толчок и заставил его отчаянно рухнуть на ковёр. Прошли ещё долгие секунды, когда Намджуну удалось снова отдышаться и, вытерев мешающие слёзы, произнести почти что шёпотом: — Хён, я... — он снова сделал паузу и проглотил горькую слюну, —... не могу, — его болезненно синие губы дрожали при каждом произнесённом слове, но он всё равно продолжал их поджимать и часто облизывать. — Это твой последний подход. После него будет заслуженный отдых, — Сокджин, убрав ладони с колен и груди Намджуна и положив их на пол, наклонился к его лицу и застыл в нескольких сантиметрах от губ. — Посмотри на меня. Каким же сильным был контраст между тем, как говорил Сокджин две минуты назад и сейчас. Если тогда его слова звучали больше как приказ, то сейчас в них отчётливо слышались нежность и искренняя забота. В обычное время Сокджин почти всегда только так и говорит — не повышает голос, говорит чётко и ясно, а когда хочет кому-то помочь, то обязательно говорит с ним по-особенному, словно поёт ему на ухо песню. Намджуну всегда нравилось, когда тот делал это с ним: перед сном или ранним утром, перед концертом или на репетиции — Сокджин всегда был рядом и умел правильно подобрать тон, и именно это помогало ему действовать на Намджуна даже в этой ситуации, когда тот всё последнее время боялся открыть глаз, а после одной просьбы почти сразу сделал это. Чёлка Сокджина упала Намджуну на лоб, и тот тут же, когда поднял веки, столкнулся взглядами с Сокджином. Он видел, как блестели его глаза, которые по-прежнему сияли, но теперь это сияние было совсем другим, ещё более притягательным; пухлые губы оставались приоткрытыми и влажными, они почти касались кончиками носа Намджуна, но вскоре они опустились ниже и слились с его губами. Поцелуй так же отличался от всех предыдущих своей простотой, но в него были вложены настоящие искренность и чувства, благодаря которым Намджуну удалось расслабить всё остальное тело, потянуться вперёд и, оперевшись на локоть, опустить ладонь Сокджину на шею, оставив на ней мокрый след от пота. Когда их губы отдалились, между ними протекла тонкая струя слюны, которую Сокджин осторожно вытер с подбородка Намджуна. — Ты хорошо постарался, Намджун-а. Осталось совсем немного, и мы с тобой вместе отдохнём. Ты сможешь. Намджун тихо усмехнулся и, убрав руку с шеи Сокджина, лёг спиной на ковёр и теперь уже крепко скрепил руки на затылке. — Ты играешь с контрастами, Хён... — он вновь издал тихий стон, когда Сокджин, возвратясь на своё место, сделал первый толчок. Его ухмылки, последовавшей за этим, он не увидел. Последние повторы всегда даются особенно тяжело, особенно когда в это время с тобой творят такие вещи, которые ты бы ни за что не подумал делать во время тренировки. Но Намджун сам предложил эту идею Сокджину во время их общей тренировки и, несмотря на всю силу полученной отдачи, ни разу об этом не пожалел. После каждого сделанного повтора он вырывал из себя новые стоны, резкие и протяжные, и падал на спину. После этого следующую минуту он лежал и ёрзал на месте, пока рука Сокджина продолжала мять его грудь, или пока его губы бегали по его бёдрам, и зубы прикусывали кожу. Он больше не изгибал спину и лишь сильнее прижимал её к ковру, но с каждым новым толчком контролировать себя становилось только тяжелее, и только когда Намджун сделал последний повтор, его выдержка ослабла — на его живот полилась белая тёплая жидкость, капли которой попадали ему на грудь и шею, а сам он, лёжа на полу с раскинутыми в разные стороны руками, прижимался бёдрами к бёдрам Сокджина. По мере того, как его тело заполнялось чужой жидкостью, на его лице расплывалась слабая ухмылка, которая дублировалась на лице Сокджина, что успел лечь за спину Намджуна и, обхватив ему руками талию, поцеловал его в шею. — Ты сделал всё ещё лучше, чем я думал, — прошептал Сокджин в шею Намджуна. — Да... Но на новые подобные тренировки больше не надейся, Хён, — соврал Намджун.