***
— Ты что, не ложился спать? — раздался тихий, но в то же время мелодичный голос позади худощавого темноволосого парня, что сидел в излюбленном кресле и набрасывал очередные непонятные никому, кроме него самого, каракули в блокноте под негромкую музыку, игравшую из разбитого совсем недавно, но все равно дорогого смартфона. Кажется, это были «Pink Floyd», но женщина, честно говоря, не особо разбиралась в подобной музыке. Дазай отвлекся от рисования, мысленно удивляясь тому, что не услышал, как в его чертоги вошли. Отвечать он не спешил. Казалось, что юноша не услышал вопрос, а может просто делал вид, что ничего не слышал. Ну, в принципе, как всегда. Не хочешь отвечать? Промолчи и людям будет западло переспрашивать. Уж это Дазай Осаму знал хорошо, также прекрасно как то, что если отвечать все же придется, то ответ должен удовлетворить собеседника полностью, а оттого он привык твердить то, что от него хотят услышать. Может поэтому в любом социуме его любили и принимали? Но только если бы это «любили» и это «принимали» нужно было самому Осаму, то в его пустом жизненном сосуде все же присутствовало бы счастье, а не всепоглощающая пустота, с которой мальчика заставляли бороться с раннего детства. Дома он примерный сын: медалист, уже студент, папина гордость, мамина отрада, веселый младший брат. За пределами он хороший друг и японский Джордж Карлин для общества, для круга неких определенных лиц. С девушками, разумеется, самый настоящий джентльмен и поэт. Для всех такой разный-разный-разный, а если спросить, какой Дазай Осаму на самом деле, то на вопрос он лишь тихо посмеется, отшутится, но задумается. А ведь действительно… «Кто ты на самом деле-то?» Японцу казалось, что настоящего Дазая Осаму уже просто не существовало, осталась лишь физическая оболочка, что искренне хочет прекратить эту бессмысленную волокиту по бренной земле и отправиться вслед за «душой» в небытие. Антидепрессанты, что были прописаны знаменитым и любимым семьей психиатром, уже не работали, а скорее давали совершенно противоположный эффект, усугубляя суицидальные мысли азиата, но говорить кому-то об этом, он, конечно, не будет, радуя своим оптимизмом и хорошим состоянием семью. Да юноша и сам не особо хотел идти к мозгоправу, но мать забила тревогу после того, как обнаружила сына в алой ванне полтора года назад, а жаль. Никто не подозревал о его состоянии, а он бы наконец умер, но судьба пошла против. Она явно не была ему подругой. И поэтому сейчас он вспомнил эти два жизненных правила про вопросики-ответики и медленно развернулся к матери, натягивая широкую улыбку, весело дергая ногами. — Не-е, я просто встал в 5:30, — отмахнулся он, подперев подбородок рукой, — Ты сама понимаешь, ну, первый день в университете, я большой мальчик, другая жизнь. Нервничаю. — А ты не переживай так, — ласково улыбнулась женщина, заправляя локон длинных черных волос за ухо, — Осаму, ты очень способный и коммуникабельный. Это факт, что ты вольешься и все будет хорошо. Коммуникабельный. Хах. Если бы его матушка лучше знала сына, то ее слабое сердце явно бы не выдержало такой наглой правды, разорвавшись. Дазай, улыбаясь, смотрел на свою мать, хорошо вглядываясь в ее большие карие глаза, что отдавали искренним волнением за младшего сына. Осаму заметил, что несмотря на проблемы со здоровьем и возраст, женщина оставалась привлекательной, ухоженной и по-настоящему аристократичной, той вершиной, до которой не добраться. Маленькому Осаму даже казалось, что она, его мама, из бедной провинциальной семьи, более «породистая», чем его родовитый и важный отец. Женщина поправила ночную юкату и вошла в комнату сына, чуть не споткнувшись об валяющийся на полу рюкзак с вываливающимися из него книгами, но успешно вляпавшись во что-то липкое на полу. На лице женщины отобразилось недовольство, но глаза по-прежнему оставались добрыми и особенно ласковыми, смотря на сына. — Дазай Осаму, — покачала головой брюнетка, поднимая с пола коробку из-под китайской лапши, соус которой растекся, — Ты же не свинья, а человек. «Неполноценный» — моментально, словно ответом, пронеслось в голове юноши. Женщина осмотрелась, чуть прищуриваясь, и глубоко вздохнула. На полу разбросаны вещи: смятая уличная голубая толстовка и черные брюки наизнанку, одноразовая и использованная совсем недавно посуда, видимо, доедал утренний чизкейк, обертка от шоколадного батончика лежала на кровати, а на столе творился сущий хаос из разбросанных карандашей и фломастеров, что на самом деле было странно, ведь Дазай пользовался исключительно чернографитным карандашом. В комнате Дазая бардак стал частым гостем, а убирать все это он даже не думал, пока отец самолично не зайдет к сыну, вставляя от души подзатыльник, а на громкие шуточные высказывания по типу: «Не бардак, а творческий беспорядок», Осаму получит лишь гневное сверкание черных, словно бездна, глаз и небрежное фырканье. Не любил он, когда так смотрели. Осаму, словно его небрежно потянули, встал с кресла, демонстративно поднимая коричневое одеяло с пола и небрежно кидая его на кровать, все еще улыбаясь матери, показывая, что заинтересован в уборке. — Давай собирайся и бегом завтракать, — брюнетка кинула коробку в мусорное ведро и направилась к двери, — На завтрак обязательно иди, отца не будет, — подчеркнула последнее Сая. Дазай криво усмехнулся, плюхаясь на кровать. Значит, кофе сегодня можно будет выпить спокойно, как и покурить. Нет, не то чтобы мама одобряла его вредную привычку, совсем наоборот. Но все же и не ругала, шепча, что мальчик он большой и ругать молодого мужчину, что выше ее на две головы и самого отца выше — глупо. А вот Акайо так не считал. Родитель всегда повторял сыну, что если найдет сигарету в его комнате — получит, а если начнет придумывать, то получит вдвойне. Либо мужчина был слеп, либо просто только на словах был мастер, но за шесть лет курящей жизни сына ни разу его не раскрыл. Хотя Осаму и не собирался как-то изощряться с этими «прятками». Он лениво потянулся к брюкам в метре от него, тщетно пытаясь их подцепить тонкими пальцами, но все же выругавшись, встал с мягкого матраса и поднял элемент одежды, небрежно доставая пачку сигарет и зажигалку уже из левого кармана. Прекрасное апрельское утро уже во всю играло за плотно занавешенным окном, об этом говорили лучики солнца, что тщетно пытались ворваться в комнату суицидника, но нет. Хозяин комнаты предотвратил любое появление таких «гостей». Дазай вытаскивает из пачки тонкую сигарету, зажимая ее между зубов, и небрежно бросает взгляд на часы, попутно щелкая зажигалкой и делая первую затяжку. 7:10***
Весна в Токио отличалась своей теплотой и красивыми пейзажами. Если вы любитель современных городов, конечно, ну и иностранец, тогда вас точно впечатлят виды токийской весны. Однако, сидящему в машине японцу, как и многим его согражданам, эта картина приелась и давно не впечатляла. Осаму расслабился, скрестив руки над головой, прикрывая глаза и отдаваясь игравшей в наушниках музыке, дергая ногой в такт мелодии. Меркьюри затих, а вместе с певцом остановилась и машина после недолгой поездки, заставляя японца распахнуть глаза и удивленно захлопать ресницами. Обратив внимание на переднее водительское зеркало, он обнаружил, что на него таращилась пара карих маленьких глаз, тактично намекая на завершение поездки. Конечно, Дазай мог бы и сам добраться до университета, но ключи полтора года как были арестованы отцом после попытки сына разбиться под «The show must go on». После этого машину юноше никто давать не собирался, присобачив ему водителя. Тоже пойдет. Могут позволить. Осаму перевел взгляд на крупное учебное заведение и спокойно направляющихся туда людей, студентов, что шли грызть гранит наук, так сказать. Все эти люди, а их так много, были такие разные и интересные, но почему-то панически пугали японца. Дазай глубоко вздохнул и широко улыбнулся, распахивая дверь авто. Шоу должно продолжаться, даже если все совсем плохо. — Спасибочки, Хару-са-а-ан! Я вам напишу, когда закончу, — помахал рукой Осаму, делая шаги назад, все еще пялясь на водителя. К такому поведению японца достаточно быстро привыкаешь, поэтому реакция седого мужчины была никакая. Да даже если он решит сальто прыгнуть в костюме женщины-кошки, то это никого из тех, кто знает его, не удивит. Японец развернулся и успешно слился с другими людьми. Его лицо выражало радость, самую настоящую, выдать способны были лишь пустые глаза, в которые, как правило, никто не вглядывался. Уж если свою улыбку он натренировал до идеала перед зеркалом, то глаза «оживить» он был не в силах. То, что мертво, ожить не сможет, а глаза ведь зеркало души. Хотя суициднику трудно вспомнить с чего и когда все это началось-то, иногда он шутил в голове, что рожден быть травмированным неполноценным человеком, что к двадцати годам разучился даже страдать. Он не знал когда это началось, но точно знал когда закончилось. В шестнадцать лет Дазай Осаму окончательно перестал бороться и осознал истину — обречен. Он обречен жить в гнетущей пустоте, а прожить во тьме, заставляя себя чувствовать, что явно бесполезно, или оборвать ее — решает он. Существование бессмысленно, а если он умрет, то знакомым хватит полугода, чтоб придти в норму и продолжить размеренно жить в своем темпе. Он не особенный. — «Поплачут и забудут», — так говорил отец, навещавший его в больнице с одним из братьев после того, как Осаму в семнадцать упал с моста в реку. Ну, как упал, логично, что спрыгнул сам. Только Смерть-предательница никак не хотела забирать его. Когда же после очередной попытки суицидник приходил в себя, он цыкал, осознавая, что разочаровывает одного человека даже после смерти, не сдерживая обещание данное ему — жить. Уж если он не спас себя, не уберег того, кто заменил ему отца и братьев, то он пойдет по стопам почившего товарища. Оду Она забрала, Костлявая. Того, кто жить как раз и хотел побольше-то самого Дазая, очередной раз доказывая и подтверждая заезженную истину, что жизнь несправедливая зараза. Японец понял, что послужило концом всего, но где-то мысленно желал найти начало, дабы отказаться от шутки, что его психику с младенчества искусно «раздолбали». Кареглазый тряхнул головой, дабы развеять эти мысли, что мешали настроиться на первый студенческий день. Осаму вошел в кампус, поправляя черную барсетку, и продолжил активно шагать. Дазай снова повернулся спиной и шагал не наблюдая за дорогой, поймав пару взглядов. Улыбаясь двум идущим симпатичным девушкам, что переглянулись, заметив внимание парня, он подмигнул, не замечая, как врезался во что-то или в кого-то, чуть не потеряв равновесие и едва не оказавшись на земле. Жаль, день был бы явно запоминающийся. — Блять, ну за дорогой следи! — возмутился заметно прокуренный голос, заставляя парня повернуться все-таки нормально, а не продолжать придуряться. Обладатель голоса разрушил ассоциацию ругающегося мужчины, что уже рисовал мозг, представляя взору невысокого, даже миниатюрного парня с забавной шляпой и огненно-рыжими волосами. Рыжий стоял в компании симпатичной блондинки, словно ожидая кого-то и мирно беседуя с ней, пока кто-то чуть не навалился, разрушая мир и спокойствие невысокого юноши. — Упс, ну, — он пожал плечами, — Соррички! На затылке глаз не отрастил, — японец помахал в знак прощания и снова продолжил путь к аудитории. — Это каким, сука, надо быть идиотом, чтоб в апреле обмотаться, словно мумия, да ходить спиной? — тихо спросил спутницу парень, поправляя черную шляпу. — А между прочим, у меня хороший слух! — пропел неугомонный Осаму, останавливаясь. Карие глаза встретились с прищуренными голубыми. Такой наглой рожи терпеть он явно просто не собирался, чувствуя, как последние крупицы терпения сгорают в чертовом огне. Настроение у него сегодня и без того было просто на редкость отвратительное: сначала он проспал, что случалось с ним крайне редко, стоит добавить, что юноша еще дико не выспался, потом его машина самым предательским образом решила именно в первый учебный день заглохнуть, так что ему пришлось попасть на хорошенькую сумму, садясь в такси, а по приезде в свое новое учебное заведение он осознал, что приехал на час раньше из-за своей невнимательности, принимаясь жаловаться своей подруге по телефону, тем самым разжалобив ее, что та приехала пораньше, составив компанию. Ко всему этому, вот теперь ему на десерт делают мозг в университете, даже не дождавшись самого обучения. — Ну, а прикус зато сейчас будет плохой, — уверенно шагнул вперед парень, не выдержав вторую наглость за две минуты от одного человека. — Чуя, пожалуйста… — взволнованно проговорила девушка, что до этого лишь недовольно смотрела на «обмотанного», хватая нового друга за руку, чуть оттягивая того назад. Он остановился, немного успокоившись, чувствуя легкие поглаживания, а вот неприятный собеседник явно не унимался сегодня, — Иди куда шел, а. Осаму недобро улыбнулся, понимая, что последнее слово останется за ним, а оппоненту разве что останется пылать от гнева. Ути, боже, какой маленький, сладенький и раздражительный. Все по канону: врагом в учебном месте обзавелся почти, вот только надо до конца было добить. Останется найти крутого темнокожего друга на иномарке, влюбиться в девушку самого популярного парня и все! Накачаться героином и умереть. Какой-нибудь фанфик в реальной жизни. — Свидание с милой Меридой и конфликт исчерпан! — Осаму улыбнулся шире, протягивая руку. — Да пошел ты в жопу, вяленая рыба, — скрипя зубами огрызнулся японец, сжимая кулак. Терпение уже отдавало все соки, что и заметила спутница Чуи, и уже хотела вмешаться в разговор, как следующий звук издал Дазай. — Подумаю над приглашением! — нарочито громко воскликнул парень, убегая вперед, уже не вслушиваясь в возмущения «низкорослика», но словив достаточно любопытных глаз. Иногда Осаму дивился самому себе. Ведь казалось бы, что он не любит излишнее внимание к своей персоне, делает все чтоб от него наконец перестали что-то требовать, однако привлекал к себе такой интерес своими глупыми действиями, глупыми шуточками и рвался в этот самый огонь «общества», пытаясь в нем сгореть. Дазай боялся людей. Мы всегда боимся того, чего не понимаем — такова надломленная людская сущность. Может поэтому он и был таким? Не мог иначе, потому что не умел. Не видел границ. Да что есть это общество? Непонятный круговорот теней, квест, что ты обязан пройти, вечно торчать в социуме, даже если он в идиотах, и никого не волнует, что ты уже вылеплен антисоциальным, дефектным, и в кругу людей ты всегда чужак. Ты лишь пытаешься притворяться нормальным, но из-за твоей неискренней натурки ты все делаешь не так, вызывая у многих гнев, непонимание и отвращение. Потому что маска уже вросла в это лицо, а вопросы про искренность ставят в тупик. Дазай Осаму жалеет, что не спас себя. Что подвел того ребенка, который еще хоть во что-то светлое да верил. Он помнит и про обещание другу. Другу, что всю сознательную и короткую жизнь посвятил себя другим, не требуя ничего взамен. Он несознательно копировал его. Копировал его синдром спасателя, при этом не чувствуя ни-че-го. Отверженные — жалкие и потерянные люди, те самые нравственные уроды. К таким себя причислял Осаму. Дазай наконец вошел в здание, осматриваясь и оценивая новое место прибывания. Первое, что бросилось парню в глаза — лестницы. Очень много современных крупных лестниц, по которым уже ловко бегали люди, не замечая ничего вокруг, погруженные в свои мысли и дела. Второе — свет. В университете было очень светло, это и было ожидаемо, взглянув на количество панорамных окон и само освещение. Осаму посмотрел наверх и цыкнул. «Стеклянный потолок? Серьезно что ли?» — пронеслось в его голове. Но что уж точно оценил новоиспеченный студент, так это идеальнейшую скрипучую чистоту и интерьер. Минимализм радовал глаз, но только были бы стены, как пол, темно-серые, то шедеврально, ибо от избытка белого и светлого Осаму решил, что поступил учиться в Рай, хотя дорога ему явно в другое место. Юноша присвистнул, направляясь дальше по коридору. — Дазай? — удивленный голос заставил японца прервать свой путь к аудитории, но услышав его, что-то заставило юношу напрячься, словно раздавшийся голос был ему очень и очень хорошо знаком. Суицидник развернулся, заставляя темно-серые глаза напротив расшириться от еще большего изумление, а пальцы интуитивно сжали находящийся в руках молодого мужчины зеленый блокнот. Осаму лишь дернул бровями, сохраняя привычную улыбку на лице, осторожно подходя к светловолосому студенту, думая сейчас только о дрожи в коленях. — Куникидушка! Доппочка, ты тоже здесь? Восхитительно! — Дазай хлопнул в ладоши перед собой, — Божечки, сколько лет прошло? Четыре года, да? Ты та-ак изменился, — протянул парень, вставая совсем близко к нему, шуточно разглядывая его. — Я тут уже как три года, — Доппо поправил очки, — Факультет социальных наук и менеджмента. — Ну, да-а, я уже начал забывать о том, какой ты у нас умненький! — не сбавлял свой радостный тон Осаму. Взгляд молодого мужчины скользнул по старому товарищу, останавливаясь на бинтах. Сердце невольно екнуло, перенося в эпизод прошлого, прокручивая слова, которые никак не покидали все это время. Ответ рвется сам наружу. Все это значит, что Дазай еще не прекратил свое «дурачество», не в силах избавиться от навязчивой идеи умереть. Доппо тяжело вздохнул, смотря на большие часы наверху и заметно напрягся. — Как мама с папой? — поинтересовался ради приличия он, искренне надеясь, что посвящать в жизнь чужой семьи его не будут. — Спасибо, хорошо, — кивнул Доппо, — Куда тебя проводить? А то тут один первокурсник уже заплутал. — О! Ну, ты знаешь где первый курс международников? — Международные отношения и комплексная политика? — ответом послужил активный кивок суицидника, — Да, идем, это не так далеко. Главное, что время еще есть, — уверенно зашагал Доппо, сворачивая куда-то налево, пока за ним плелся младший. — А ты все еще зависим от графика? — Куникида нахмурил брови, но не отвлекся от дороги, — Мне вот всегда было интересно, ты расписал дату рождения и пол будущего ребенка? — усмехнулся Осаму, на что Доппо сверкнул темными глазами, не отвечая. Он уже серьезно начал забывать о том, какой все же Дазай бестактный, а ведь как сказанет лишнее, то потом будет еще стоять с невиннейшим лицом, распахивая большие карие глаза, цвета коньяка, и хлопать ресницами. И ему многое прощали за милое личико. — Алло, гараж? — в ответ тишина, — Боже, Куникида, я уже начал забывать, какой ты вредный. Осознав, что светловолосый не намерен продолжать диалог со старым знакомым, Осаму расслабленно прикрыл глаза. По правде говоря, желания разговаривать с ним тоже не было. Людей в коридорах становилось все больше, словно плодящихся муравьев, а уходили они все дальше. Хотя сказал, зараза, что рядом аудитория чертова эта. Кто-то ходил группой, а кто-то парой. Осаму удалось встретить уже несколько иностранцев, которые держались вместе, явно не контактируя с японцами, да и у детей востока не было желания принимать их к себе, жили, словно строя отдельные поселения. Ох уж эти странные люди, сделанные все из одного теста, но все равно избегающие друг друга лишь по этническим признакам. Дазай на это не смотрел. Он бросался в ужас от всех людей одинаково. Суицидник еще раз взглянул на знакомого, осознавая, как много времени прошло, а он все такой же. Осаму отвернулся, не в силах больше смотреть в темно-серые глаза прошлого. Слишком много воспоминаний было в одном этом человеке. Признаться честно, тот был действительно важной фигурой для Осаму, пока все не поменялось. Вот теперь они снова встретились. Как просто судьба способна столкнуть людей вместе, а после спокойно разделить, словно это ее любимое занятие. Японец старался забыть прожитое, но после каждой его попытки, оно, чудовище, прилетало обратно, забирая в свои когтистые шершавые лапы. Он ненавидел прошлое, тщетно стараясь не вспоминать о нем. Доппо остановился напротив двери, стряхивая невидимую пыль с идеальной выглаженной жилетки и поворачиваясь к бывшему товарищу. — Дошли, — сухо произнес Куникида, собираясь торопиться по своим делам. — Спасибочки. Еще увидимся! — выкрикнул махающий Дазай уходящему Доппо, нервно сжимая излюбленный блокнот. Дазай вошел в достаточно обширную аудиторию, сразу ощутив, что в ней довольно душно. Полно неизвестных разнообразных лиц, но кто-то уже успел подружиться и вот проводят время вместе. Запахи дорогих одеколонов смешивались, превращаясь в дымку неприятной вони. Окна как назло были закрыты, словно специально. Происходящее хорошо бы дополнил голос с объявлением голодных игр. Единственное возникшее желание японца было поскорее отсюда убраться и не возвращаться в эту обитель знаний, но вместо этого он молча прошел вперед, занимая свое место как можно дальше от полноценного общества, дабы не вмешиваться своей неполноценностью. За сегодняшнее утро он успел повздорить с рыжей «принцессой», встретить того, кого хотел меньше всего, ну и в добавок он дико хотел спать после бессонной ночи, чудом вспомнив про энергетик в своей сумке и радостно потянувшись к нему. И сколько бы его мозг не твердил, что это бесполезно и усталость все равно не оставит японца, Дазай продолжал самым наглым образом издеваться над организмом и пить подобную дрянь достаточно часто, словно сигналы и побочки предназначены кому угодно, но только не самому суициднику. Осаму отхлебнул «святой воды» из железной яркой банки, всматриваясь в каждого его однокурсника и уже делая выводы. Глаз упал на красивую и стройную шатенку, что очевидно была иностранкой. Вокруг нее уже было несколько человек, они все о чем-то увлеченно рассказывали. На тонком запястье красовался дорогой и явно коллекционный браслет, что девушка постоянно поправляла, словно акцентируя на нем внимание. Как наскучило, он перевел взгляд на сидящего и красивого парня в очках, что жадно смотрел на переговаривающихся девушек, его тонкие губы были плотно поджаты, а очки, казалось, скоро слезут, но их хозяин не обращал на них внимания. Зацепил взор уже интересный худощавый брюнет, холодно наблюдавший за происходящим, как и сам Осаму. Концы его длинной челки были пепельные и небрежно свисали. Такой же любитель одиночества? Наблюдение за брюнетом прервал заразный смех рыжего миловидного паренька с по-детски наивными карими глазами. Первокурсник о чем-то разговаривал с двумя парнями не настолько выше него, активно жестикулируя при этом. Рыжеволосый поймал на себе взгляд любопытных карих глаз и улыбнулся шатену, махая рукой. Осаму удивленно вскинул брови, но счел вежливым встать с места и подойти к приветствующему его парню. Горе-суицидник взял банку энергетика с собой, с улыбкой подходя к однокурсникам. Возможность разглядеть их представала, взгляд переключается на парня повыше в оранжевой яркой толстовке с круглыми очками в корейском стиле, да и такой же прической, напоминающей «горшок». Он с неподдельным интересом разглядывал подошедшего, а второй же, что был невероятно похож на первого, был намного крупнее своих друзей, с каким-то равнодушием относясь к появлению Осаму. — Здрасьте, — шуточно поклонился японец, отхлебывая из банки. — Доброе утро, — вежливо улыбнулся рыжеволосый, — Джунчиро Танидзаки. — Кэн Сато, а это мой брат, — брюнет повыше кивает в сторону пухляша, — Сато Такеши. — Дазай Осаму, мне очень приятно. — Ого! — удивленно воскликнул кареглазый собеседник, смотря на двух стоящих рядом, потирая шею, — Ты случайно не…? — Да-да, я сын Дазая Акайо, — наигранно смущенно отмахнулся бинтованный, покручивая в руках банку. — Неудивительно, что сын пошел по стопам отца, — закивал брюнет с брекетами и в серой толстовке, что стоял ближе всего к Джунчиро, — тоже в кресло министра метишь? — Агась, министр пускания корней в кресло, — отшутился сын политика, замечая образовавшиеся улыбки собеседников. — Если эта мумия сядет в кресло министра, то, боюсь, страна обречена и придется заказывать билеты уже сейчас, — знакомый прокуренный голос отвлек всех, вынуждая повернуться к проходящему мимо Чуе, что следил за блондинкой, подсевшей к тому молчаливому брюнету. — Чу-уя! — восхищенно возгласил Осаму, скрестивший руки в замочек, — Не знал, что мы будем учиться вместе! Ты подумал над моим предложением? Накахара остановился, сжимая кулаки и медленно поворачиваясь к наглецу, борясь с жаждой дать ему в лицо и отбить всякое желание цепляться к нему. Однако он вошел во вкус, осознавая, что веселью все эти годы быть! — Отъебись, — небрежно кинул Чуя, садясь рядом с уже знакомой парню девушкой, — Доброе утро, Акутагава. Я пропустил твое появление? Брюнет протянул руку Накахаре, наблюдая за тем, как тот ее пожимает. Светлые глаза молчаливого брюнета мимолетно проскользнули по стоящему неподалеку Осаму в компании Джунчиро, Такеши и Кэна, но все же вернулся к Чуе, отвечая на вопрос друга. — Скорее всего вы ходили курить, пока я поднимался. — А наш Чуя уже успел найти нового друга, — пошутила блондинка, — Ты ведь нас теперь не забудешь? — Не неси хуйню, Хигучи, — выдохнул парень, снимая шляпу и убирая в удобный рюкзак, — Теперь, блять, учеба будет очень веселой. — Не так категорично, — Рюноске прикрыл рот ладонью, смотря на друзей, — Скоро потеряет интерес. К тому же, ему куда веселее в компании тех троих. Реагируй меньше и отстанет. Накахара лишь фыркнул, замечая, как студенты рассаживаются по своим местам, а голоса все затихают, предшествуя совсем скорое начало лекции.