***
Было плохо. После очередного падения в глубокую лужу вязкой грязи было очень плохо морально. Было очень плохо физически. Да как угодно. Просто было паршиво, как тогда. Словно вернулся в тот свой ужасный период, где не было абсолютно никаких сил выживать. Да, а ведь еще неделю назад он хотел бы спросить себя почему вернулся к этому всему, но сейчас-то он прекрасно знает ответ и от этого становилось мерзко. Неспособность смириться с этим делала только хуже, разыгрывая желание с чужой помощью ненадолго про все забыть. Но об этом никто не должен узнать, иначе это будет полное фиаско.***
В комнате раздавался еле слышный звук столовых приборов, негромкий кашель мужчины, тиканье настенных часов, а еще шаги рабочего персонала где-то за дверью или на кухне. Осаму со скучающим видом поглядывал в свою тарелку с запеченной рыбой и рисом, покручивая палочки для еды в руках. На него внимания никто не обращал, ведь все были заняты мыслями о выполнении своих оставшихся задач на день, хотя время близилось уже к семи часам вечера и отдыху, но в семье Дазая расписана была каждая минута вплоть до сна главы семейства и его двух таких же помешанных на разных делах сыновей, лишь бы просто так без задания не сидеть. Это Осаму министр постоянно упрекал в бездельничестве, называя дармоедом. Но это оскорбление ничуть не задевало студента, привыкшего слушать что и похуже от разъяренного или нет Акайо. Впрочем, министр и не думал сейчас делать замечание из-за «неподобающего» поведения сына за столом, ведь некоторые проблемы на работе были куда важнее непутевого ребенка и его аппетита. Потом успеет придраться, для этого будет время. Хоть Осаму как-то не вникал во все это, но вроде бы слышал что-то о предстоящих выборах, которые так важны были его отцу, что на время он отвязался от абсолютно всех своих детей, давая им глоток свежего воздуха и возможность отпрашиваться куда-то без какого-либо труда. Напряжение у детей лишь было во время совместных приемов пищи, как сейчас. Но это бы длилось не так долго, а потому потерпеть было можно. Даже сейчас он постоянно отвлекался на свой телефон, где ему чуть не каждую минуту что-то да отправляли. Разве что не звонили еще, но это пока. Их мама тоже редко выходила из дома, а сейчас и комнаты, постоянно чувствуя себя слабой и сонливой, но это никак не могло мешать ей частенько навещать комнаты своих горячо любимых сыновей, контролировать прием лекарств Осаму и его лечение у Мори. Сая, к тому же, по возвращению мужа потом делилась с ним новостями о детях, если у того не было сил или времени поговорить с ними лично. Вот и сейчас она не пропустила мимо то, как вяло и без аппетита кушает ее младший сын, желая как можно поскорее закончить это и заняться чем-то своим. — Осаму, сынок, — совсем тихо, но ласково позвала его Сая, — Ты не голоден? Совсем к еде не притрагиваешься… — грустно подметила она, обращая внимание на почти полное содержимое его тарелки и закусок к основному блюду. На женщину, нарушившую тишину, тут же собралось все внимание детей и мужа, заставляя ту почувствовать себя немного неловко. Первокурсник перевел взгляд на мать, меняясь в лице, делая выражение более беззаботным и даже счастливым. — Я плотно пообедал в университете, так что не лезет, — он будто почувствовал суровый взгляд отца даже не поворачиваясь к нему, — Вот и стараюсь что-то да впихнуть в себя перед таблетками. — Ну поешь еще немного, — женщина мягко улыбнулась сыну, после чего снова замолкла, уткнувшись к с себе в тарелку. Акайо несильно нахмурился, отложив палочки. Руки он скрестил в замок, пристально смотря на своего младшего сына, который всем своим видом показывал, будто не замечает его, считая ворон или размышляя о жизни на Марсе. Мужчину этим было не взять, как старших братьев или маму, так что на отца пришлось обратить внимание, когда раздался кашель в кулак ровно три раза. — Ты куда-то собрался? — он обвел глазами внешний вид Осаму, который посмел явиться на ужин в джинсах и рубашке, вместо привычной домашней юкаты, — Или решил добавить мне нервов еще и дома своим западным «модным» дурновкусием? — Да-да, я сегодня иду в кино с другом, а потом ночевать у него останусь, — умело взяв палочками водоросли ответил Осаму, — Где-то через двадцать минут пойду. Вещи для учебы возьму с собой. — И таблетки не забудь с собой взять, — шепотом напомнила Сая. Акайо только шумно выдохнул, поправляя очки с тонкой оправой, прежде чем перевести внимание на двух других своих сыновей, которые сидели настолько тихо, что казалось будто их и вовсе в столовой нет. Кейдзи довольно быстро расправлялся с ужином, пытаясь побыстрее скрыться в своей комнате, а Эйдзи уже давно доел и ждал разрешения отца покинуть комнату. — Раз не голоден, а вы закончили, — министр поднимается, тем самым давая знак о завершении трапезы, — То не путайся под ногами и иди. — Да, спасибо, — он встает вместе с другими членами семьи, поклонившись родителям вместе с братьями, провожая их взглядом. Кейдзи расслаблено прикрывает глаза, когда шаги отца отдаляются, а Эйдзи откидывает голову назад, наслаждаясь минутами спокойствия, что не свойственно импульсивному выпускнику. Осаму слабо улыбнулся братьям, направляясь к выходу из столовой. — Осаму, — позвал его старший брат, — Это с кем ты гулять идешь? — Эйдзи, а тебе все расскажи, — он усмехнулся, повернувшись к одному из близнецов, который уже хмурился. — Ну как же? — он искусственно изобразил удивление, — Это явно тот иностранец, которого хочется кормить! Я ведь прав? А, Дазай? Шатен издал нечленораздельный звук, опрокидывая голову назад. Вечно его брат Эйдзи любит лезть куда не следует, а потом же еще больше любит обижаться. «Раковские закидоны» — именно так это называет их отец, когда в очередной раз кто-то из близнецов, рожденных в начале июля, впадает в унылое состояние или обижается. Вроде бы это и легкая шутка, но из уст Акайо любая шутка воспринималась как претензия, упрек. Суицидник решает не портить настроение ни себе, ни брату, поэтому веселой походкой подходит к близнецам и активно кивает, соглашаясь. — Да, я иду в тц именно с ним, потому что все мои друзьяшки меня отшили из-за каких-то там дел. — Это потому что только у тебя их никогда нет, вот и есть время ошиваться сутками, — говорит Эйдзи. — Просто кто-то не учится в медицинском! Вот и есть время на нормальную жизнь. И на женщин, кстати, тоже, — Осаму подливает масло в огонь, любуясь как лицо медика багровеет от злости, а руки тянутся к столовым приборам, чтоб швырнуть провокатору в лоб. Не меньше. — Вы еще поругайтесь или подеритесь тут, — старший из братьев делает им замечание, запихивая в себе в рот еще немного риса, — Сколько лет проходит, а у нас ничего не меняется. Вечно вам лишь бы друг друга позлить, а потом получать нагоняй от меня или отца. — Так я никого не злю, а выражаю таким образом к Эй-куну свои самые светлые братские чувства! — студент уже потянулся обнять своего братца, но тот все же кидает в него палочки, отбивая все желание, — Скотина ты дикая!.. А если бы попало и испачкало? — Не бойся, ведь твой красавчик примет тебя любым. — Он прав, Осаму, — беззлобно улыбнулся первый сын, — Он примет твое пятно на рубашке, если уже способен выносить твою гиперактивность. — Ой, боже-боже, какого черта я все еще с вами тут болтаю? — громко цыкает Осаму, покидая столовую, пока братья отбивали друг другу «пять». Войдя в свою комнату он неторопливо подошел к зеркалу, проверяя светлую рубашку на наличие пятен после ужина. До выхода оставалось не так много времени, как и до встречи с Достоевским, которого он с трудом, но все же смог уломать на поход в кино, считая своей личной победой. Федор долго отказывал своему однокурснику в этом, пока в конечном итоге не остался уломан. Все же такого радостного Дазая надо было еще видеть, рассказывающего про вселенную каких-то супергероев. Достоевскому в какой-то степени было его даже жаль, когда сосед по парте жаловался ему прям на паре, что придется тащиться в кинотеатр совсем одному, выкидывать половину попкорна, одному возвращаться домой, пока у остальных уже были планы на это время. Осаму даже пустил шутку про свое похищение, когда он поздно будет возвращаться, но Федор тут же отрезал, уже «искренне» сожалея этим горе-похитителям. Но все же хоть русский и был далек от этого фандома Дазая, но внимательно слушал и даже задавал вопросы. Осаму казалось это невероятно милым, как и тот факт, что Дост пойдет в кинотеатр впервые, до этого считая просмотр фильма дома более разумной идеей, чем ехать куда-то. Он умел ждать, а вот его японский друг совсем нет. Принцесса: Я выхожу. Буду через тридцать минут в торговом центре. (18:45) Наконец приходит сообщение от Достоевского, которое заставило Осаму подорваться и носиться как угорелый по всей комнате в поисках различной мелочевки, разбросанной по всему помещению. Дазай каждый раз жалеет из-за своей беспечности потраченное время, ведь так и не смог научиться держать все на своих местах, как тот же отец у которого ключи всегда висели в кабинете на крючке, карточка в строго третьем ящичке под его письменным столом. У суицидника было все наоборот. По этой причине свой бумажник на этот раз он обнаружил закинутым на высокий шкаф и понятия не имел как туда его закинул. Видимо это происходило под веществами, другого объяснения он не находил. Дазай: Хорошо! Я уже тоже буду совсем-совсем скоро ^^ (18:53) Врет. До торгового центра ему не меньше часа еще ехать на машине, так что Федору будет оставаться только ждать его внутри и тихонечко ругать про себя. Осаму хотел упрекнуть себя за излишнюю беспечность, но успешно об этом забыл. Он беззвучно прошмыгнул мимо кабинета своего работающего отца и побежал вниз по лестнице к входной двери. Хиро-сан должен был быть на месте и дожидаться его где-то с середины ужина еще, так что беспокоиться об ожидании водителя ему не пришлось, быстро садясь к нему в машину. Успокаивало Осаму лишь то, что Федор далеко не Чуя, даже приблизительно нет. Его максимум — устало выдохнуть и осуждающе посмотреть, но кричать или обижаться совсем не в привычке у Достоевского. Вот только от мысли, что он заставляет его ждать становилось не по себе. Вроде это ощущение называют «стыд», «неловкость»? Все из этой группы, что не так часто сопровождала его. Дорога была спокойной, сопровождаемой живописным токийским закатом. Дазай даже расслабился и прикрыл глаза, задремав ненадолго, насколько это было возможно во время поездки. От новых таблеток спать он хотел постоянно, даже когда высыпался. Все равно сна катастрофически ему не хватало, поэтому он пользовался каждой представленной ему возможностью поспать минут пятнадцать хотя бы. В скором времени, а именно уже через три дня, ему снова предстоит отчитываться у Огая, который некоторое время не был в городе, обещая пропущенные дни раскидать по неделям. Осаму приоткрывает глаза, когда машина останавливается, а из открытого окошка доносятся смешение детских и взрослых голосов вместе с музыкой. Когда поездка была завершена, еще сонный студент вышел из машина чуть пошатываясь, тихо поблагодарив своего водителя. Когда Хиро-сан покинул сына начальника, он принялся быстро моргать, приводя себя в чувства. Не хотелось показываться однокурснику каким-то вяленым и еле живым. Когда все же удалось вернуть видимость прежнего настроения Дазай шагал к лифту, поднимаясь на этаж кинотеатра. Федор действительно все свое время, которое он находился в торговом центре, смирно сидел на диване у кино, слушая музыку в наушниках и что-то читая в телефоне. На лице не было никакого раздражения, да и вообще намека на какую-либо эмоцию. Только когда фиолетовые наушники оказались с него содраны он удивленно поднял глаза на смельчака. — Соскучился? — весело прощебетал Дазай, сложив руки на бедрах, — Эй, не делай такое разочарованное лицо, когда смотришь на меня! Я же и обидеться могу. — Дазай, скажи мне, пожалуйста, какое у меня должно быть лицо после твоего опоздания и наглой «конфискации» моей личной вещи? — флегматично спрашивает русский, вставая с дивана, — Через пару минут начнется фильм. Хоть на него не опоздаем. Он направился к кассе, а Осаму побежал за ним, стараясь как можно ближе идти. Сын министра останавливается только возле продавца, заметив огромный выбор попкорна. — Дазай? — позвал его Федор, уже расплачиваясь за свой билет. — Ты любишь шоколадный попкорн? — получив кивок, Осаму снова повернулся к молодой девушке, — Самый большой, пожалуйста! И две разливные колы, — он обольстительно ей улыбнулся, поднимая видимо еще студентке настроение. Достоевский почувствовал себя спокойно только когда сел в свое кресло рядом с Осаму, расслабившись на мягкой мебели. Фильм уже начался, но нельзя было сказать, что они опоздали. — Федя. Федя, смотри, — брюнет обреченно выдыхает, повернувшись к лежащему Осаму, — Тут есть кнопочка, чтоб кресло вниз опустить! Попробуй. — Дазай, какого…? — не дослушав его, Осаму дотянулся до кнопки рядом с Федором, — Ты когда-нибудь успокоишься? — ответом послужила лишь его широкая улыбка, но менять положения кресла он не стал, уже расположившись поудобнее. — Нужно будет потом пиццы поесть с ананасами. Отправлю Пералатти, чтоб умереть от рук милой дамы, — лицо его переменилось. Он задумался, — Или лучше заказать дома? — Я ужинал. — Полностью с тобой согласен! Ты прав. Тогда закажем на дом, — он вернулся к просмотру начала фильма. Стоило событиям в фильме начать разворачиваться, так разговорчивый японец тут же притих, с открытым ртом наблюдая за главными героями, поедая попкорн. Атмосфера в кинотеатре не так давила на Федора, как он изначально себе представлял. Разумеется его напрягали люди рядом и позади, шум, которые они издавали, но в целом опыт был интересным. Не сказать что он горит желанием его повторить, но если бы Осаму попросил, то возможно он бы и согласился. — Меня этот кретин еще с прошлой части бесил, — Осаму наклонился к нему, — Персонаж просто пустой, умеет разве что выбесить зрителя. — Я соглашусь тут с тобой, — еле заметно кивает первокурсник, отстраняясь от газировки, — Но и любовный интерес протагониста мне кажется высосанным из пальца. Дазай призадумывается, поворачиваясь к экрану, на котором показывали по всем шаблонам кино красивую блондинку, которая не выделялась ничем, кроме как своими эффектными внешними данными. — Ага. — Ведь можно было совсем иначе преподнести ее и раскрыть, как личность, — немного расстроено комментирует Достоевский, — А то кроме как для фансервиса ее существование не имеет смысла, — он берет горсть попкорна, интуитивно положив локоть на ручку кресла Осаму. Дазай забывает про фильм, вглядываясь в сосредоточенного парня, который увлекся просмотром, стараясь заметить как можно больше мелочей. После погружения его не волновали ни соседи, ни звуки, даже не волновал Осаму, что упрямо на него глядел, словно кино было перед ним в его лице. Когда кино закончилось и люди постепенно принялись покидать небольшой зал, Дазай потянулся сидя в кресле, поворачиваясь к Федору, который не торопясь встал, не забыв взять с собой их мусор, чтоб выбросить в урну у выхода. — Ну что? Едем к тебе? — бодро спросил Осаму, вскакивая с места, — Или прогуляться еще желаешь? — Завтра учеба, так что прогуляемся до выхода. — Я заказываю такси, — шатен поплелся за уходящим Достоевским, — Обещаешь задушить меня ночью во сне? — «Не задушить» или я все правильно понял? — русский выкидывает мусор в урну. — Все правильно, не переживай. Они направились к эскалатору. Федор вглядывается в беззаботное лицо своего передруга и его прикрытые глаза. Умеет же он делать вид, что все хорошо и лучше быть не может. Стоит ли о чем-то его сейчас спрашивать? Ответит ли он честно? Как всегда после себя он оставлял одни вопросы, на которые ответ ты должен будешь искать сам. Достоевский отнюдь не был любопытным человеком, но вот чего бояться — так это что японец взращивает в нем это качество. Иначе вряд-ли он стал бы интересоваться подобными «земными» глупостями. — Что там с Танидзаки? — тихо, даже почти не слышно спрашивает. Осаму слегка удивлен его вопросом. Взгляд тут же падает на однокурсника, который внезапно решил поспрашивать его о том, от чего сам отговаривал. Неужели все же действительно переживает? Или Дазай сам себя накручивает? — О, мне явно есть что тебе рассказать. Кстати, Федя, ты же мальчик не глупый, верно? — Достоевские на такое «сюсюканье» только вскидывает одну бровь, — Мне будет нужен твой совет и маленькая помощь! — И куда ты меня втягиваешь?..***
— Скорее помоги мне, пока я все не уронил! — в комнату девушки раздался громкий стук, который парень издавал явно ногой, а за ним и сам веселый голос Николая, — Лила, ты уснула? Лила-а! — не унимался студент. — Вот же беспомощный, — после длительной паузы, закрыв книгу, отвечает итальянка замученным голосом, прежде чем подойти к двери и впустить своего друга с кучей тарелок и пакетов, которые он только мог донести всеми своими частями тела. — Дуже дякую! (Большое спасибо), — третьекурсник выгружает все «богатство» итальянского дома, предвкушая пир под очередную черную комедию серии «Очень страшное кино», которое он так обожал. На самом деле, хотя никого этим было и не удивить, но все в последнее время были на нервах. И по общей причине, и разгребая собственные жизненные узлы, которые запутывались все круче и круче. Это если не брать во внимание приближающиеся экзамены, которые тоже хорошо отнимали время, а особенно у Куникиды Доппо, что совсем притих в общем чате. Но его не напрягали и трогали лишний раз, понимая всю важность учебы для него. Но не всем нужно было уединение. Некоторым в такие моменты не помешало бы просто посидеть с друзьями и обожраться какой-то вредной, но вкусной дряни, посмеяться с глупых, а еще возможно даже сортирных шуток. Без расслабления не видать и учения! Этим своим выдуманным правилом руководствовался Николай, бесцеремонно вваливаясь к подруге, словно к себе домой. Не знай его Пералатти столько лет, то возмутилась или удивилась бы, но тут, как говорится, все свои. Да и не против она была компании Николая, который умел поднять настроение каждому, кому его помощь требовалась. Гоголь обратил внимание на перевернутое постельное белье, которое не так давно было аккуратно заправлено. Он сдержал смешок, понимая, что пока он нес все подряд с кухни и втихую ел, Пералатти как всегда лежала в неестественной позе с книгой в руках, которую, конечно, она даже не читала, а просто водила по итальянским буквам глазами, находясь где-то в своих мыслях. Потому может и отвечает весь день на все с длительной задержкой? Это с самого утра вызывает неистовое любопытство Николая, ведь видеть девушку в таком состоянии довольно необычное зрелище, так как редко она настолько глубоко погружается в себя, что не видит и не слышит происходящее. Другой вопрос был в том, а стоит ли надеется поговорить с ней и узнать насколько все серьезно? Она скорее расшибется в лепешку, чем поделиться своими переживаниями, привыкая свои проблемы решать самой. — Хм, — он театрально задумался, приложив указательный палец к губам, — И не надо смотреть на меня, как Ленин на буржуазию, будь ласка* (пожалуйста), — он присаживается на кровать, открывая пачку сырных чипсов, но тут же отвлекаясь на книгу, которую его подруга «читала» в его недолгое или долгое отсутствие. Итальянка только закатывает глаза, набрав горсть фисташек, молчаливо поглядывая на украинца, — В последнее время ты раздражительнее стала, думаешь постоянно о чем-то, меньше грозишься меня убить. Неужели тебя кто-то обидел? Опять мамаша пристала? — забыв про еду, он принялся пролистывать страницы. Лила сначала даже не поняла на что ей больше возмущаться. На заведенный разговор о матери или на первый вопрос? Ну, если говорить честно, то это она может кого-то случайно или нет обидеть, а что касается матери… Пожалуй, только для Николая можно было сделать исключение, когда кто-то упоминал ее, ведь говорить о ней или с ней было попросту бесполезной тратой времени, как объясняла сама девушка. Отношения с женщиной у нее всегда были холоднее погоды Нью-Йорка в минус три. Пералатти несильно нахмурилась, но тут же расслабила брови, присаживаясь. За собой подобное поведение она совсем не замечала, потому сначала даже и не поняла причину такого волнения сначала мачехи, а теперь еще и лучшего друга, но ведь со стороны виднее, как меняется человек. Спорить она не стала. Только пожала плечами, смахнула длинный локон волос с ключиц и тихо ругнулась, когда почувствовала как губы неприятно слипаются от недавно нанесенного блеска, а волосы к ним так вообще прилипли, как они это зачастую любят делать и действовать на нервы. Твари. — О, мой Бог. Не надоело еще с краской по дому бегать? — книга полетела прочь, а сам он развалился на чужой кровати, смотря на разрисованный потолок. — Я же умываюсь перед сном всегда, а время только часов семь где-то. И что это за допрос? Сейчас домой полетишь с окна. — Ну и глупо это, — Коля недовольно поморщился, высунув язык, — Тебе же самой не нравится все это скопление косметики на лице, так чего ты дома не можешь позволить себе отдохнуть от этого? Я уже не говорю с тобой про обычную жизнь, так как ты все равно меня не послушаешь. Хотя иногда я могу сказать что-то умное, — юноша резко сел, — Так кино включать будем? Она прослушала вопрос. Студентка международных отношений сначала даже дергается от возмущения, но потом смиренно выдыхает, осознавая всю правоту сказанных им слов. А что она может сделать? Да, Пералатти просто невозможно как тошнит от ежедневного нанесения макияжа на лицо, отсутствие какого-либо удовольствия потом это долго смывать, а утром начинать сначала, превращая все это в круговорот ненависти к себе и непринятию себя с чистым лицом. Хотя уже даже не превращая, а закрепляя. Расти в семье, где твоя мама настоящая красавица — тоже нелегкое испытание. И можно подумать, а что в этом тяжелого? У людей и посложнее есть ситуации. Но разве мы собрались обесценивать чужие проблемы и чувства? Кому-то данная проблема покажется смешной и жлобством богатых, бесящихся с жиру людей, но копая глубже, вспоминая «Богатые тоже плачут», эту ситуацию можно возвести к достаточно травмирующим. Каждый ребенок, который растет в семье «высшего класса», как они сами любят себя называть, знает прекрасно о том, как важно соответствовать идеалам, которые выстроили уже за тебя. Если твоя мама эталон красоты, то ты не имеешь никакого права не выйти лицом или фигурой, ведь знакомые засмеют, а свои и в лицо плюнуть могут, открещиваясь от тебя. И как страшно было маленькой девочке однажды услышать сравнение с собственной мамой или шутки, что она совершенно не похожа на нее и та явно симпатичнее. Сама женщина любила подкреплять подобное, ставя в пример своей дочери, что «жирных» и «страшных» в идеальном обществе никогда не примут. Ты, как женщина, обязана подходить под современные стандарты красоты. Тогда вопросов будет меньше, а внимания больше. Ты ведь женщина, а женщинам ума много не надо, ведь достаточно просто быть красивой. Конечно Лила не относилась так, как к себе к другим девушкам, а вот с девчонкой в зеркале была довольно строга. Может она и вызывала какое-никакое восхищение у мужского пола, а нужно ли было ей это? Нет. Как и не нужно было тратить несколько часов на укладку и прическу, на макияж и подбор одежды с украшениями. Не нужно, но зачем-то надо. Потому что твоя мать в свое лучшее время открывала показы известных модных домов и была музой многих дизайнеров, а с такой матерью будь любезна соответствовать, чтоб СМИ писали о тебе только с восхищением, а хейтеры не смеялись, что красота дочке не досталась, как и абонемент в спортзал. — Мне нравится смотреть на себя ухоженную, non vendo un problema (Не вижу проблемы), — Лила наконец встает и подходит к телевизору, чтоб воткнуть флешку и успокоить нетерпеливую душу своего друга. — Быть ухоженной — не значит ходить больше двенадцати часов накрашенной по дому, когда саму такое не устраивает, — Николай усмехнулся, — Ты и без всего этого очень красивая и ухоженная девушка, ну сколько можно говорить об этом мне и другим, а? — Тебе не кажется бесполезным говорить о том, что человек сам не хочет слышать? — Мне бы казалось это бесполезным, будь мне безразличен человек. Пералатти не скрывает своей улыбки, присаживаясь к нему, давая щелбан, вызвав недовольный писк. Он тут же хватает подушку с пайетками, несильно ударив ей девушку, объявив битву подушками. Студентка принимает вызов, хватая ту, что побольше, ударяя ей Николая. — Играешь нечестно, блин! Взяла валун, пока я тут стараюсь тебя камешком ручным уничтожить! — Господи, Гоголь, кончай уже пытаться всех уничтожить, завалить, затоптать, втоптать, — она еще раз ударяет украинца, получая ответный удар, — Скотина. — Дай угадаю, — Коля вскочил с кровати, отпрыгнув от чужой подушки, швыряя в нее свою и захватывая Лилину большую, — Что-то действительно произошло? — Это не так важно, как может показаться, — девушка пытается поймать его одеялом, но у нее не выходит, — Ничего серьезного! — Влюбилась что ли? — Чего?.. — она сильно засмущалась и растерялась, что помогло Николаю нанести удар. — Точно влюбилась! — он недолго смеется, откидывая вещь обратно на кровать. — Нет! — Да. — А вот и нет! Спустя время, после финального удара подушки, студенты наконец-то успокоились, вернув все постельные принадлежности на место, рассаживаясь на кровати в компании еды. Кино в конечном итоге тоже было включено, что несомненно обрадовало парня, который был готов пересматривать все части этого фильма на постоянной основе, особенно горячо любил и выделял он именно вторую часть, которая и была включена. — Попробуй в нашем обществе сейчас такое кино снять, — Лила забрала у Николая пачку с сушенными кальмарами, — Зачморили бы уже. — Кстати, а вот этот брат Бренды мне Дазая напоминает, — задумчиво произнес Гоголь, прежде чем залиться с девушкой громким смехом, — Нет, я серьезно! Один в один. — Он скорее на тебя похож, — она усмехнулась, кидая в него попкорн, — Такой же отбитый. — Эй, — наигранно возмутился студент, — Мы оба отбитые, а потому с нами весело. А вот ты на саму Бренду похожа. — Кстати, — девушка отложила пустую пачку, — Как там Дазай? Подозрительно... он что-то давно чат не засорял всякими глупыми картинками и вопросами. — Завтра у него лично спросишь, мы же как договаривались обедать в наше кафе пойдем. — А он что-нибудь говорил про ту девчонку? — Лила спрашивает с нескрываемым любопытством, отвлекаясь от кино полностью. — Пока что молчит. Партизан. Громко выдохнув, девушка заглядывает в телефон, проверяя общий чат с друзьями, но не увидев там сообщение от Дазая, который был в сети только вчера вечером, она вздохнула, выключая смартфон и возвращаясь к просмотру комедии.