***
Квартира Достоевского, а если быть точнее его кухня, вся пропахла ароматом его любимого цветочного чая с добавлением цитрусов и мяты. Именно его он решил заварить сегодня своему гостю. Запах жасмина, повисший на кухне, расслаблял сидящих за небольшим столом студентов не меньше, чем спокойная обстановка в комнате, лишенная нервирующих звуков. Лишь проезжающие машины за окном добавляли некое разнообразие в их диалог, который не кончался. Время на часах их тоже совсем не смущало, ведь нарастающая дискуссия только набирала свои обороты. Говорить хотелось буквально обо всем. Некогда горячий чай в кружках уже остыл. Это можно было понять по отсутствию облачка пара над напитком. Остыл не только чай, но и почти нетронутая ими пицца с ананасами, которую Дазай успешно забыл отправить своей подруге, но так хотел. Достоевский оказался намного важнее, чем эта маленькая шалость, которую всегда можно перенести на потом, да и разговорившийся Федор был редким явлением. Настолько редким, что Дазай хотел успеть обговорить с ним все: начиная с политики и революции, заканчивая уже вкусовыми предпочтениями в музыке, но никто из них так и не заикнулся пока о небольшом расследовании студентов, хотя Федору, на собственное удивление, было любопытно. Дазай, не прекращая трещать о японской кухне, встает и подходит к окну, чтоб наконец исполнить давнее желание и спокойно закурить. Федор недовольно морщит нос, когда все равно ощущает запах никотина, понимая, что попытки избежать этого в собственной же квартире тщетны. Осаму опирается о подоконник, вглядываясь в ночное небо Японии. — Хорошая погода, да? — спрашивает Дазай, не поворачиваясь к своему собеседнику. — Ты действительно хочешь поговорить со мной о погоде, Осаму? — недоумевает Достоевский, наконец взяв в руки кружку, — Или никак не можешь подобрать слова к главной теме? Я помню, что ты хотел мне что-то рассказать, — он делает первый глоток, не переводя взгляд с чужой макушки. — Ну… — Дазай стряхивает пепел в самодельную пепельницу, — Тебе с самого начала? — он поворачивается к однокурснику, который медленно кивнул, — Не помню рассказывал тебе или нет, но Такеши и Кэн узнали о Джунчиро Танидзаки интересный факт: он частенько бегал в Роппонги, где расположилось некое крутое казино, — брови Достоевского, чуть дергаются кверху от упоминания азартных игр, словно этим спустили крючок его невеселых воспоминаний, но он не перебивает, терпеливо дожидаясь конца повествования всей истории, — Ты в Токио не так давно, но Роппонги был лет пятнадцать назад может серьезным криминальным районом, там якудза частенько проворачивала свои темные делишки, но сейчас он хоть и считается «чистым», а правда знающие люди уверены, что не до конца. — Я полагаю, что посещение подобных мест не свойственно для твоего друга, — Федор делает еще один глоток остывшего чая. — Именно так, — японец довольно улыбается, — Посещал он это заведение из-за некой девчонки в которую влюбился, она то ли любовница учредителя, то ли еще кто-то и что-то. В любом случае, главная цель сейчас поговорить с ней о нем, — сделав еще одну затяжку, сигарета отправляется в «пепельницу», а сам Осаму возвращается к столу, присаживаясь, — У меня множество вариантов кто именно она может быть, потому что казино — бывший ресторан «Сакура», где в свое время встречались «верхушки», только вот что странно, — сын министра выждал паузу, — На последний этаж нет свободного доступа даже крутым гостям. — Что-то на подобии вип-зала? — интересуется Достоевский. — Можно и так сказать. — Ты ведь не думаешь, что она просто дочь или жена управляющего казино? Иначе совсем нелогично получается. Зачем управляющему смерть студента? Это мороки столько, — Федор еле заметно хмурится, переводя взгляд на потолок. — Я в тебе не сомневался, Дост-кун! — восхищенно воскликнул Осаму, сложив руки в замок, — Я считаю ее частью преступного мира. Просто уверен в этом, понимаешь? У меня нет сомнений. — И как ты тогда планируешь добиться встречи с девушкой, если она и правда важная особа? — С трудом представляю наш разговор, но встретить я ее смогу только в том самом казино, — первокурсник откидывается на спинку стула, убирая руки за голову, — Наверное, это должна быть пятница. Сато встретили ее в пятницу вечером, может и мне повезет нарваться на нее. — И каким образом? Я думаю, что охрана не оставит ее с «простым людом», быстро уводя девушку наверх. — Значит, я туда сам поднимусь. Федор даже забывает про желание осушить бокал с чаем, застывая в миллиметре от кружки, заостряя все внимание на Дазае. Достоевский немного не понимал свои эмоции и чувства сейчас, но возможно он назвал бы это замешательством или даже неким смущением от такого глупого и самоуверенного заявления. Осаму замечает легкую растерянность своего собеседника, вопросительно вскинув брови. — Я не перестаю прибывать от тебя в шоке, но позволь узнать, — кружка с характерным звуком возвращается на поверхность стола, — Каким же образом ты хочешь туда подняться? — Я не знаю, — вполне себе спокойно отвечает Осаму, как ни в чем не бывало, взяв кружку с остывшим чаем. Ответ прозвучал настолько легко, словно он вовсе не подвергал себя опасности своим безрассудным решением и отсутствием плана. Это заставило Федора еле заметно прищуриться, подперев лицо ладонью. — Ты не знаешь? — казалось осуждающе переспросил Федор. — Да. Я не знаю, — кивает Дазай, — Я придумаю способ, а еще мне нужно поговорить с остальными. Завтра во время обеда, надеюсь, это удастся. Ты можешь присоединиться. — Вот еще, — он отвернулся, встав со своего места, загружая всю грязную посуду в раковину, — Я с каждым разом все больше тебя не понимаю, как и не знаю что от тебя ждать. — Как начнешь — маякни мне, потому что я тоже без понятия — усмешка, вылетевшая из уст Осаму, — Тебе помочь? — Я сам справлюсь, спасибо, — Федор включил воду и взял в руки губку для мытья посуды, — От тебя будет требоваться только не мешать мне минут десять, — протянув паузу, он добавил, — Пожалуйста. Дазай вскидывает руки наверх, заверяя однокурсника не затруднять ему уборку. Пока Достоевский занимался мытьем посуды после чаепития и поедания пиццы, Осаму достал свой телефон, наконец заходя в общий с друзьями чат, прочитывая сообщения, даже те, что Гоголь писал на других языках, прекрасно осознавая ведь — его не поймут. Может только Лила, дружившая с ним много лет. Осаму наконец долистал до конца, где его час назад несколько раз все отметили с кучей восклицательных знаков. Это его сильно удивило, но не так как последние сообщения от Куникиды. Сообщения от Доппо уже было большим удивлением, ведь ранее он предупреждал о подготовке к экзаменам и отсутствию времени в графике на общение в чате, достаточным было то выделенное для них время за обедом, если позволяли окна в университете. Осаму сразу принялся читать его сообщения, приготовившись ответить только ему. Куникида Доппо: Сильвия хочет завтра с нами поговорить о чем-то серьезном. Будьте готовы и не планируйте ничего. Это важно. (22:22) Пералатти Лила: Это напрягает (22:24) Куникида Доппо: Дазай? Ты здесь? (22:24) николай гоголь: я позвоню ему? (22:29) Куникида Доппо: Я сам. (22:30) Дазай наконец замечает и три пропущенных от идеалиста, которые он тоже не услышал. Он наконец открыл личный чат со своим старым другом, где о нем уже во всю беспокоился Доппо, который в отличие от остальных серьезно воспринимает пропажи Дазая по понятным причинам. Куникидушка: Дазай Осаму, немедленно мне напиши, как прочтешь!!! (22:45) Дазай: Я тут! (00:43) Дазай: Ох, только не злись, пожалуйста. Я просто был занят, но в чате все прочитал. Думаю, ты спишь сейчас, так что до завтра!!! (00:44) По всей видимости, разговор, который запланировал Осаму, обязательно будет. Только он хотел собрать всех для этого, как они прекрасно смогли и без него справиться. Понедельник обещал быть интересным и долгим. Когда сообщения наконец были отправлены, Осаму убирает телефон обратно в карман своих джинс. Все равно его никто не тревожил, потому что семья знала где он, а отцу попросту сейчас некогда. Он расслаблено откинулся на спинку стула, переводя взгляд на домывшего посуду Достоевского, отряхивающего руки от воды. Посуды было не так много, о чем Осаму сначала и позабыл, удивившись как скоро Федор расправился с мытьем. — Меня уже потеряли, — он издает тихий смешок, скрестив руки на груди, — И не стыдно тебе меня так убалтывать? Я же с тобой обо всем на свете так позабуду, — Федор молча закатывает глаза, закрывая коробку с оставшимися кусками пиццы, убирая ее в холодильник, — Снова молчишь, — драматично продолжает Дазай с протяжным трагичным вздохом. — Иногда я хочу тебя убить, Дазай, — отвечает Федор с непробиваемым спокойствием, выходя из комнаты. — И почему только иногда? Кажется, раньше ты серьезно был настроен на этот счет. — Да, тебе кажется, — голос все отдаляется, из-за чего Осаму не мог продолжить удобно рассиживаться на стуле. Дазай лениво плетется за ним в небольшой зал, где еще стоял старенький телевизор хозяина квартиры, который Федор никогда не включал. Привычка не смотреть тв выработалась у него еще в России. Однако его он не забывал на регулярной основе протирать, трепетно относясь к порядку. Напротив телевизора как раз и располагался большой серый диван, на котором лежал ноутбук Федора, где был открыт фильм, который они выбрали с Дазаем еще два часа назад, но успешно про него забыли, теряясь на кухне. Осаму сразу же, как под воздействием магнита, усаживается, положив переносной компьютер на чайный столик рядом, пока Федор доставал из рюкзака купленные чипсы до дороге, которые он подготовил специально для любителя похрустеть Дазая. Он кидает ему пачку, включает фильм, садится рядом. Федор упрямо игнорирует то, что ужасно хочет спать, вовсе не беспокоясь о том, что это будет невежливо, просто оставлять вечно скучающего Осаму наедине с собой было страшно. Страшно за квартиру. Поэтому Достоевский еще борется с усталостью, хотя ему казалось, что эта война вскоре будет проиграна. — Я буду ждать тебя с ночевкой уже у себя, — вставляет Дазай, пока шли вступительные титры, — Отец скоро уезжает на неделю в Кобе. — Я подумаю, — на автомате выдает Федор, — А что, без Отца в Кобе меня не ждут? — он поворачивается к нему с полуусмешкой. — Ждут, но сомневаюсь, что ужинать с ним предел твоих мечтаний, — шутит японец, опрокидывая голову назад. — Абсолютно нет.***
Дазай не успел покинуть парковку при университете, как братья Сато с Пералатти уже ожидали его. По лицу итальянки было видно — ему будет плохо. Осаму недолго вспоминал все, что успел натворить, останавливаясь на том, что вчера практически не был в сети, особенно когда в чате его искали и велся разговор о Сильвии. Она уверенной походкой зашагала ему навстречу, поднимая ладонь кверху. — Che diamine? — посыпались возмущения от девушки, — Cosa stai facendo, Dazai? Per chi ci prendi? Ok loro ma io! E scandaloso! — чем быстрее говорила Лила, тем шире становились глаза Дазая, непонимающего ни единого слова. Пералатти фыркнула, закатив глаза, небрежно смахнув волосы с ключицы. Оставалось только отвлечь ее от гнева, переключив внимание на что-то другое. — Ты сняла линзы? — он всматривается ей в глаза, замечая, что они, вообще-то, у Пералатти карие, — Я думал у тебя голубые глаза. Родной тебе идет больше! — Думать — слишком сложное для тебя действие. Где ты пропадал вчера весь выходной? Нет, молчи! — на ней эта манипуляция не срабатывает. Девушка поднимает ладонь выше, когда он только открывает рот, затыкая, — Не важно. Ты знаешь про встречу с Фукудзавой? — он кивнул, — Прекрасно. У Николо и Доппо пары после нашей третьей, так что вариант с обедом сразу отпадает. Николай предложил поехать к нему вечером, так что молимся! Сильвия должна без подозрений слинять к нам от папочки o problema. Intedo? , — она закончила активно жестикулировать, застывая, ожидая согласие своего друга. — Прекрасно, тогда едем к Николаю! — суицидник бодро сжал кулак, направляясь поздороваться к хихикающим братьям. — Стоять! — Дазай застывает, напоминая персонажа в игре на паузе, — Ты считаешь… карие глаза мне идут?.. — Надень мешок из-под картошки, и я все равно захочу позвать тебя на свидание, — он поворачивается к ней, подмигивая, закрутив кистью руки в пригласительном жесте. Лила закатила глаза, — Это отказ? — А мы тут тоже есть, если вы заметили, — не выдерживает Кэн, направляясь пожать Осаму руку. — Да вас трудно не заметить, — Осаму пожимает руку ему, а после Такеши, — Чего без настроения? — Не спи всю ночь, тоже в восторге не будешь. — Ух, сарказм на сарказме, — усмехается японец, не торопясь направившись с друзьями в само здание. До начала пары было еще достаточно времени и они могли себе позволить никуда не торопиться. Он внимательно слушал по дороге своих друзей, а точнее чем они вчера занимались: Лила провела почти сутки на съемке музыкального клипа, поэтому даже не выспалась нормально. Кэн отдельно от брата был с друзьями в кальянном баре, оставляя Такеши на свидании с какой-то девочкой, о которой он, кстати, умолчал. Такеши даже несильно разозлился на брата, который не держал свой язык за зубами, списав все на то, что еще ничего неизвестно. О своем же выходном Дазай умолчал, расспрашивая каждый раз больше подробностей о отдыхе однокурсников, тем самым не давая им сообразить и задать такой же вопрос ему самому. Именно под разговоры о выходном они дошли до своей аудитории, в которой уже как всегда расположился читающий Достоевский, не одаривший никого даже взглядом. С Дазаем они разошлись довольно рано, как только подъехала машина личного водителя сына министра. Федор же остался ненадолго в квартире по своим неназванным причинам, попрощавшись ненадолго с ним. Осаму подумал о причине. Наверное, во всем был виноват телефонный звонок кого-то. Но не смотря на то, что Осаму вышел раньше, все равно его одногруппник приехал первым. Дазай спихнул свое «опоздание» на пробки, которых в метро, на котором поехал Дост, их нет. Суицидник даже в мыслях жалеет однокурсника, потому что с утра оказаться в токийском метро ему казалось очень страшным, ведь уже был наслышан об этом явлении. — На самом деле, — зевает Кэн, кинув сумку на поверхность стола, — Это место такое отвратительное, больше туда ни ногой. — Я говорил, — Такеши пожал плечами, — Твой друг не умеет искать нормальные места в Токио. И даже не заводи шарманку, будто ему простительно. Приезжие иностранцы и то в курсе куда надо идти, а этот из Киото дурака все время включает. — Мне бы ваши проблемы, — Лила садится на ряд выше к уже присутствующей в аудитории Лермонтовой, — Утра, gattino. — девушка здоровается с ней в ответ. Осаму достает банку энергетика из своей барсетки, открывая. Достоевский наконец отвлекается от чтения, поворачивая к нему голову. Он кивает ему в приветственном жесте, на что Дазай машет ему рукой, улыбаясь. Федор не выглядел настроенным на разговор, еще тот звонок знатно испортил ему настроение, а сам суицидник хотел перечитать некоторые оставленные заметки, оставив достать русского на потом, как на десерт. Дазай кидает взгляд на лежавший рядом блокнот, в котором он и делал записи по всему делу с Танидзаки. Серьезно задумавшись, он готовится взять его, как отвлек слишком театральный кашель неподалеку. Невысокая фигура остановилась прям возле его места. — Эй, — недовольный голос и цыканье, привлекшее внимание всех сидящих рядом с суицидником, — Я зря решил удостоить вас своим вниманием? Нарушителем оказался четверокурсник. Тот самый Эдогава Рампо или приемный сын директора Фукудзавы, как его все знали, все время пытаясь к нему из-за этого подлизаться. Наверное, именно поэтому у него и не было друзей, помимо прилипшего к нему первокурсника Ацуши. Видеть его у первого курса международников было невероятно странным, но лишь первые несколько секунд, пока до ребят не дошло, что возможно он пришел по просьбе Сильвии. — О, ты же… — Да-да-да, — Рампо прищурился, вынимая изо рта чупачупс, — Короче, сегодня мы встретимся с вами ближе к пяти, и если будут отсутствовать мармеладные мишки, то… — А ну не гони коней, Гензель в японской интерпретации, — Пералатти скрестила руки на груди, — «Мы»? — Ho detto a mio padre che sarei andato al cinema con Sylvay e Atsushi. Достаточно? — Эдогава выглядел оскорбленным. Вопросом или прозвищем Гензеля — не совсем ясно, — O stai suggerendo di aspettarla fuori? — Conosci italiano? — удивляется девушка, быстрее захлопав ресницами. — No! Ti sembra proprio cosi, — съязвил Рампо, вернув чупачупс в рот. — Это что, вселенная где все кроме нас говорят на итальянском? — возмущается Кэн, повернувшись к брату. — Согласен, и сдался мне этот немецкий... — Дазай кивает, продолжая с заинтересованной улыбкой наблюдать за Эдогавой. — Развиваться надо потому что, — Рампо фыркнул, — Потом им переведешь, а мне уже пора! Не люблю тратить время на скучных людей, — он поворачивается спиной, помахав, прежде чем покинуть чужую аудиторию. — Вот же вредный… — итальянка цыкнула, обиженно прижав руки к телу плотнее, — Это не милашка Сильвия. — Он мне кажется забавным, — Осаму усмехнулся, — Так что он сказал тебе? — Что тоже хочет на этот фильм, присоединившись с Сил и Ацуши к нам. Парни с пониманием кивают, отведя подозрение от лишних ушей. Таковым считали они и самого Достоевского, не зная о том, что Осаму давно посвятил его в свои планы, еще самым первым, но поскольку он не горит желанием участвовать в этом всем, то и информация эта совсем лишняя, не требующая огласки. Учебный день протекал довольно однотипно: сначала пара по социологии, потом история международных отношений, обед, экономика и экономическая политика. Осаму не мог дождаться, когда все это закончится и они примутся дожидаться старшекурсников, отсиживаясь к любимом кафе вместе. И когда он не задумывался о времени, то оно шло гораздо быстрее, приближая долгожданный момент всего дня. Конечно, было трудновато не следить за стрелками часов, но другого выхода не было. Оставалось только делать записи, задания, слушать преподавателя. Только когда на часах было 16:50 он мог выдохнуть спокойно, сидя на мягком диване в кафе, где к ним уже присоединились Эдогава и Сильвия в ожидании третьекурсников, но и тут стоило запасаться терпением, сидеть им как минимум еще сорок минут. — Не рекомендую плотно ужинать, — Пералатти отложила меню, решая не заказывать больше сахарных напитков, — У Николая нас явно не выпустят, пока мы не покушаем вместе с его родителями. — Всегда удивляет, что они находят время на постоянный ужин с сыном, — задумчиво произносит старший Сато, помешивая трубочку в еще полном стакане лимонада. — Без этого никак, — отвечает Лила, пожимая плечами. Осаму рефлекторно улыбается, отставляя кружку чая. Эдогава внимательно посмотрел на него, зависая с вазочкой карамельного мороженого и ложечкой. Дазай переводит взгляд на него, вопросительно вскидывая брови, но тот отмалчивается, продолжая трапезничать. — У нас просто ужин проходит в пустой столовой, — Кэн соглашается со старшим братом, — У мамы постоянно какие-то вечером встречи, а в Корею к отцу летать чисто поужинать немного не то. — Но зато мы можем ругаться за столом, — Такеши пропускает смешок, подкидывая свою зажигалку, — Без нравоучений. — Будто вам есть до ее нравоучений дело, — скептически и медленно произносит итальянка, подперев щеку ладонью, постукивая по ней пальцами. — Мне кажется, Осаму, тут меньше всего повезло как раз тебе. — Кэн, с чего такие выводы? — он смеется, откидываясь на мягкую спинку дивана, положив руку себе на колено. — О, Боги, неужели ты думаешь, будто мы не знаем твоего отца? Я видел его лишь по телевизору, но клянусь, — студент снизил голос, — От его взгляда я покрываюсь мурашками. — Встречалась я с ним у Дазая дома. Он кажется милым, пока не послушаешь его расистские высказывания, — тихо проворчала Пералатти, — Без обид, Осаму, но его политика касательно иностранцев в Японии… — О, да, он грешит этим, — кивнул суицидник, — Но не расист, просто довольно консервативный, а еще ярый патриот Японии. Клянусь, гимн страны стоит у него даже на рингтоне телефона для семьи. — О, не-ет, — Рампо капризно вскинул голову наверх, — Я вас прошу, как людей, только не об этом, я уже не выношу всего безобразия, касательно стран. Мне хватает всего и дома-а-а. — Это из-за меня? — фальшиво обижается Сильвия. — Не я поступил на эти нудные международные отношения, — он махнул в ее сторону чайной ложечкой, — Скука! Совершенно не нравится, — брюнет капризно задергал ногами, надувая щеки. — Иногда я ужасаюсь. Тебе двадцать четыре, а ты не только выглядишь на пятнадцать, но и ведешь себя так. Дазай уже не слушает разговор сидящих, а особенно старается игнорировать созданный старшекурсником шум. Он лениво тянется к лежащему на столе смартфону, но удивленный сдавленный писк Пералатти отвлек его. Он поднимает на нее взгляд, замечая, как она пристально смотрит куда-то позади него, где дальше находился главный вход в кофейню. — Там не твой брат? Ну, один из них, — тихо спросила она. Дазай сначала недоверчиво нахмурился, а после повернулся назад. У витрины с пирожными и правда стоял один из близнецов, как всегда с иголочки одетый в белую рубашку и черные классические брюки, а потому Осаму так издалека и не понял кто именно пришел сюда, но это последний вопрос, который он хотел задать. Не было интересно почему он тут. Гораздо больше его волновала рядом стоящая с ним девушка. Миниатюрная блондинка с идеально прямыми длинными волосами и ровной челкой. Европейской внешности. Она стояла к одному из старших сыновей Акайо слишком близко, держа руки в замке, а голова опущена. Даже когда она смотрела на его брата, то не меняла положение головы. Он же выглядел очень счастливым рядом с ней, хотя его выдавало некое смущение. К ним подошла официантка, с улыбкой приглашая за собой в другой зал с кабинками для тех, кто хотел бы уединиться или побыть в тишине. Кивнув персоналу, он взял свою спутницу за руку, скрываясь с поля зрения Осаму. — Как интересно, — одними губами проговорил сын министра, — Да, кто-то из них, — громче сказал он, потирая подбородок, — Видимо, пришел выпить кофе с однокурсницей. Знаешь, эти медики… — Они встречаются, дурень, — вмешался Эдогава с набитым сладким ртом, — Ты что, совсем слепой? Они определенно па-ра, — он театрально зевнул, — И дурак поймет. Дело не только в «подержаться за ручки». — А в чем еще, сбежавший из детсада психолог? — с нескрываемым пренебрежением спросила Пералатти, нервно дернув уголком губ. — Сделаю тебе одолжение — притворюсь, будто не услышал продолжение вопроса. Достаточно просто разочек прочитать о языке тела, тогда и понимать людей будет легче. Тебе я посоветовал обратиться к психологу, ведь проблемы с самооценкой и дисморфофобия так себе прицеп. — А давайте поговорим о любви и погоде?.. — с надеждой и опаской попыталась «потушить» вскипающую итальянку Сильвия, сжав ее руку под столом. Девушка и правда только фыркает с отвращением, вместо ядовитых высказываний. Дазай нервно провел языком по нижнему ряду зубов. Интересно, а Эдогава заметил «странности» у него? О них он пока молчал. Правда демонстрация бестактности парня его знатно напрягла. Он не отдает себе отчет в сказанном, а значит и не понимает грань между тем, что можно говорить, а о чем лучше промолчать. Ведь если он догадался о чем-то, то в любой момент может вставить это. Нужно вооружиться заранее, продумав все ходы отступления или отшучивания. — О, наш «Ой у лузi червона калина» подъехал, — Лила кивает на панорамное окно, где припарковалась машина Гоголя. В ту же секунду ей пришло сообщение от друга, по всей видимости, — Оплачиваем счет и выходим. — Ой, наконец-то! — Эдогава вскакивает первым, — Уже устал их ждать. Просто беспредел. Сильвия тут же спохватилась, принимаясь рефлекторно поправлять волосы, прежде чем со всеми встать со своего места, на что ее сводный брат только проворчал имя третьекурсника, вгоняя тем самым сестру в краску перед первокурсниками. Студенты покинули заведение, останавливаясь у машины Сато, рядом с которой остановился Николай. Гоголь открывает окно, улыбаясь в привычной манере. Рядом с ним сидел серьезный Куникида, протирающий свои очки. — Кто куда садится? — Коля делает музыку в машине тише, — Лила? — Мы с Дазаем к тебе, а дети директора к Такеши, — Пералатти привычно целует его в щеку, оставляя след от помады, прежде чем открыть заднюю дверь и сесть, оставляя ее открытой для Осаму. — Тогда мы едем за вами, — Кэн передает ключи брату, жестом зазывая Сильвию и Эдогаву идти за ними. — Добре! — весело отзывается Коля. Студенты наконец рассаживаются по машинам, а Николай нажимает на газ, немного прибавив громкости, когда заиграла композиция группы «Океан Ельзи» . — Дазай, — позвал друга Куникида, — Где ты вчера пропадал? Ты снова проблем с отцом захотел? — О, он знает! Я был в кино, на которое ты, кстати, мой милый друг, отказался со мной идти! — Потому что скоро будут экзамены, а я и без того сделал тебе одолжение, согласившись поехать на твой день рождения в Исагаки, — нервно протрещал Доппо, — Так что не смей меня этим попрекать! — Не вредничать в моей машине, когда играет моя любимая музыка! — Николай пригрозил пальцем в сторону одногруппника, на что тот еле удержался от возможности его ему оторвать. Оставшееся время поездки они провели за разговором о предстоящем дне рождении Осаму, которое поначалу он праздновать и не хотел, но Николаю очень понравилась мысль о совместной поездке, которая поможет им развеяться, да и взять с собой Наоми, которое это было нужнее всего. Дазая все поддержали — это будет не столько праздник, сколько совместный отдых от накопившихся за весну диких событий. Уже завтра первый день лета, поэтому подготовка и билеты обсуждались сейчас с третьекурсниками, ведь братья Сато и Лила уже были поставлены в курс за обедом. — Я уже загуглила отель, — Лила пудрила лицо, внимательно смотрясь в зеркало, — Очень хороший выбор. Твои братья будут? — Братья? — с удивлением переспросил Осаму. — Ну да, — согласилась Лила, — Во время прошлой встречи мне они показались довольно симпатичными и любезными. Осаму не хотелось говорить им правду. Как и всегда. Не хотелось объяснять, что отношения со старшими братьями у него полны неопределенности: сначала он чуть не дерется с Эйдзи, а потом внимательно слушает его рассказы из университета, пока Кейдзи молча пьет чай, улыбаясь. Сейчас близнецы снова вставляют свои неуместные шутки, а вот после кладут пачку орехов ему в карман. Они то заботятся о нем, контролируя, то словно не замечают его, на все отвечая отцовским «Мне сейчас некогда». Труднее всего было поладить со средним. Эйдзи легко выводил из себя Осаму, а тот бесился стоило медику открыть рот. Кейдзи говорит — они друг друга стоят. Сегодня Дазай еще раз убедился насколько они далеки с братьями друг от друга, какая высокая меж ними выстроилась стена недоверия. Если бы она была материальна, но смело могла побороться с Великой Китайской стеной за право называться крупнейшим памятником архитектуры. Однако на публике все же все их считали дружной семьей, близкими братьями, настоящим примером таких отношений, словно в литературе по духовно-нравственному воспитанию, Дазай припоминал одну увлекательную трилогию, где их «братские узы» были точно описаны. Правда там один брат выстрелил в другого. Нельзя было подставлять под сомнение образ счастливой семьи и перед своими друзьями. Разумеется Эйдзи не поедет, а без него не будет и менее раздражающего Кейдзи. — Обычно девчонки говорят, что я красивее, — сын министра хмыкнул, — Возможно и будут, но они не любят пропускать занятия, потом такие врачи таких делов творя-я-ят. — Врач в семье — победа, — сказал Коля, — Так мой папа говорил. — Сюдзи-сан? — Вася-сан скорее, — невозмутимо отвечает Николай, а Лила меняется в лице, когда ее друг упоминает имя родного отца, — Приехали! Как там наш маленький хвостик? — На месте, — Осаму поворачивается назад, замечая остановившуюся рядом с ними красную машину, — Выходим, а то я уже сгораю от любопытства. — Как я тебя понимаю, — Николай с улыбкой соглашается, вынимая ключи из замка зажигания, — Попрошу охранника загнать в гараж. Идемте. Студенты снова собираются все вместе у ворот дома Сюдзи Ясуши. Тот самый охранник открывает, приветствуя сына начальника и его друзей. Коля передает ему ключи от своей и Сато машины, вежливо попросив закончить на них эту работу. Путь к самому дому был не такой долгий, ускорившись они дошли за минуты три, и как только переступили порог, Николай сразу же включил свой телефон посмотреть время и прикинуть сколько у них часов или минут. — Ужин будет через час, до этого мы сможем все обсудить безопасно для жизни, — он акцентирует внимание на Сильвии, подмигнув ей. Девушка скромно улыбнулась и кивнула, следуя со всеми за хозяином дома, — Не хочу спорить с родителями, когда они пытаются всех накормить. До комнаты Николая добраться ушло минут пять, но когда свет наконец включился, то все морально настроились на серьезный разговор — это было понятно по их серьезным лицам, они и не забывали причину этого собрания. Когда все расселись удобно по стульям, кровати и креслах, то Сильвия, борясь с напряжением, наконец подала голос. — Я недавно узнала… — Стой, ему точно можно слушать? — Лила категорично посмотрела на Эдогаву, разглядывающего свой трофей в виде желанных мармеладных мишек. — Вы мне спасибо должны сказать, хамы! — он прижимает к себе лакомство, капризно по-детски хмурясь, — Это благодаря мне Сильвию отпустили, да и я говорил! Ваше дело не секрет, а вы такие тупые, что должны радоваться присутствию великого детектива в этой комнате. Если будет настроение, то может даже подскажу чего. — Я поняла, Шерлок Холмс, — итальянка закатила глаза, отвернувшись от старшекурсника. — Ну вот, мое прозвище отобрали, — возмутился Осаму. — Дайте сказать Сильвии, мы, между прочим, тут благодаря ей собрались, — серьезно и громко сказал Доппо, привлекая к себе все внимание. В комнате действительно наконец воцарилась тишина, и даже без шуршания в комплекте с другими посторонними звуками. — Спасибо, Куникида, — Сильвия благодарно улыбнулась и кивнула, набрав воздуха, — Я узнала довольно любопытную информацию о Танидзаки. Она вас удивит, потому что… даже я не поняла зачем это все. Незадолго до своей смерти Джунчиро Танидзаки был в кабинете директора, он хотел забрать документы. Обсуждал с моим отцом переезд из страны. И если бы можно было описать лица присутствующих, то это могла бы выйти живописная, неповторимая картина, на которой было изображено изумление во всей своей красе, плавно перетекающее в ужас. Все напоминало фильм, поставленный на паузу: обездвиженные и не моргающие тела, кладбищенская тишина, да сама ситуация в целом походила на вырезку из фильма. Один лишь четверокурсник как ни в чем не бывало сидел с недовольным лицом и прищуренными глазами. Он хоть и молчал, как все, но пораженным не выглядел. Дазай покидает «транс» первым, прикусив язык. Он внимательно смотрит на второкурсницу, сжавшуюся чуть не в комочек из-за чувства, будто сболтнула что-то ужасное, погрузив всех в такое непонятное состояние. — Чего, блять, он хотел?! — вскакивает Кэн на эмоциях, — Танидзаки даже не обмолвился о своем желании покинуть университет! Он вел себя совершенно обыкновенно, я даже подумать не мог о таком! — Нет, это не та информация, которую он бы скрывал, — Коля нервно издает смешок, бегая глазами по комнате, — Таким обычно делятся. — Пиздец он… — выпаливает Такеши, хватаясь за голову, — Он же и правда вел… — Нет, — со всей серьезностью прерывает суицидник, привлекая все внимание на себя, — Не вел он себя как обычно. Помните его состояние в последние дни перед убийством? Он выглядел так, будто не спал неделями, а тормозил жутко. Летал в своих мыслях, будто его беспокоило что-то. — Ну если так вспомнить… — призадумался старший Сато, — Да. — Он хотел сбежать с той девушкой, — заключил Дазай, а Гоголь щелкнул в его сторону пальцами. — Читаешь мои мысли. Он не говорил нам, потому что это было опасно. — Он, блять, связался с дочерью или любовницей мафиозника, — Дазай встает со стула, — Теперь не может быть никаких сомнений в этом. Все. Ни капельки. Он начал встречаться с девушкой, которая имеет отношение к якудза, они скрывают свою близость и собираются сбежать, Танидзаки идет втихую забрать документы из университета и спокойно с ней уехать, но не успевает. Его убивают. Дело просто тянут, покрывают мраком, а потом выдают что-то про потасовку, деньги, наркотики. — Porca miseria, merda, che cagata! Che cazzo succedе?! — Лила неразборчиво затрещала на родном языке, качая головой, — И что теперь? — Згорiв сарай — гори i хата, — вставил Гоголь, — Я так понял, ты будешь драться до последнего, пока не выжмешь из этой детективной истории все. — Да, мне нужно узнать всю историю, — ответил Дазай, не избавляясь от серьезности в своей интонации, — И я хочу поговорить с ней лично, но для этого мне нужно будет попасть в вип-зону. — Можешь не думать об этом. Я попрошу отца, уж он точно сможет достать туда пропуск. — Надеюсь, вы не собрались тащиться туда все вместе? — с сомнением спрашивает Рампо, — Компания друзей убитого Ромео пришла на разборки. Я бы рекомендовал пойти туда Дазаю, Николаю и кому-то, кто вообще не учится в нашем университете. — Логично, — соглашается Куникида, — Нужно выстроить все обычным посещением казино. — Правда мы были там, — Кэн потирает переносицу, — Сначала мы, потом присоединились с другими. Перестраховаться на этот счет тоже следует. — Значит, пойдете и вы, — Эдогава пожимает плечами, — Вам нужно разыграть праздник, который вы пришли отмечать туда с компанией НЕстудентов нашего университета. Элементарно же. — О, как прекрасно, — Николай подозрительно улыбается, медленным шагом обходя комнату. В его глазах блеснула идея, — Свяжусь с Андреем и Кириллом! Мы как раз отметим новый контракт. — Господь, где ты столько русских берешь? — Такеши недоуменно хмурится, пытаясь в голове повторить названные Николаем имена. — Прекрати оскорбления! Они украинцы! Якi тупi,— Николай обиженно цыкает, — Андрей тоже модель, а Кирилл его брат. Учатся они совершенно в другом университете, вместе с ними подключатся их девушки Сатоко и Маи, так что все будет выглядеть более или менее сглажено. — Вы занимаетесь видимостью, а я Джульеттой, — Дазай снова меняется в лице, натягивая улыбку, — Пятница обещает быть интересной. — Надеюсь, не последней, — мрачно добавил Доппо, поправляя очки, — Мне уже не нравится. — Куникида беспокоится о вас, вам правда… — Сильвия прикусывает губу, — Зря я все это рассказываю… — Конечно зря, — Рампо встряхнул пустую пачку мармелада, разочарованно вздохнув, — Они же тупенькие без великого детектива! Мне интересно помочь вам, но я беру большую плату из сладостей, предупреждаю, — он грозит пальцем, — Есть краткая информация по всему делу? — Есть, — Дазай спешно достает тот самый блокнот из барсетки, протягивая его Рампо. Эдогава, на удивление с сосредоточенным лицом, достал свои очки и надел их. Он принял блокнот из чужих рук, открыв его на нужных страницах, принимаясь бегать по иероглифам глазами, но услышав шаги за дверью, захлопнул его, убирая к себе. — Микола, вечеря вже. Ви де там?— за дверью раздался голос Марии Ивановной. — Выходим! — Коля вскакивает с кровати, зазывая за собой остальных, — Время нормально подкрепиться. — Я верну тебе его завтра, — Рампо обращается к Дазаю, снимая очки. Лицо его снова стало беззаботным, а глаза в манере Эдогавы Рампо снова прищурены. Осаму кратко кивает старшекурснику, выходя со всеми из комнаты Гоголя.***
Осаму вернулся не в самом лучшем расположении духа, скинув с плеча портфель на пол, разуваясь. В доме, как и всегда, царила тишина, хоть в нем и проживала довольно большая семья из пяти человек и рабочий персонал, но ощущение одиночества в родном здании не покидало его, как только переступаешь порог. Дазай набирает в легкие больше воздуха, повесив портфель на левое плечо и зашагал по направлению к лестнице, стараясь как можно незаметнее прошмыгнуть мимо главной гостиной, в которой близнецы особенно любили заниматься или коротать вечера за прочтением литературы. Он не знал где все жильцы дома, но заранее хотел перестраховаться, чтоб избавить себя от лишних допросов и шуток по поводу ночевки у друга. Да и не до этого сейчас было. Мысли в голове танцевали самый настоящий хоровод, потому что он не понимал как лучше ему было бы сейчас поступить. Искренне не понимал. Хотя правильнее будет выразиться не знал. Братья Сато определенно больше в казино соваться не должны, после этой выходки им бы в принципе желательно залечь на дно, потому действовать придется без них, но и не одному ни в коем случае. Он прекрасно помнил про девушку, «запретный» этаж выше для особенных гостей, про то, как это может быть опасно. Опасно или нет, но действовать было нужно, желательно как можно быстрее. Дазай уже было прошел нежелательную приоткрытую дверь в зал, как из мыслей о казино его вывел раздавшийся в комнате смех, а осознание чей он заставило и вовсе его остановиться. На лице Осаму отобразилось самое настоящее непонимание, да и пришло ощущение, словно ему послышалось и это очередная побочка, но он все равно попятился назад к двери, прислушиваясь. Он определенно точно слышал смех одного из близнецов. В комнате и правда кто-то был и тихо разговаривал на иностранном языке. По характерному «Э-э-э?» в разговоре он догадался кто именно там находился. Кажется, Эйдзи говорил по телефону с кем-то, но общался с собеседником он совсем иначе. Нет, Дазай Эйдзи не был «злым» близнецом на контрасте со спокойным и тихим первым, но определенно взял многое от своего отца, походя на него, а именно вспыльчивостью, нервозностью и ядом, что неконтролируемо мог брызгаться из него, пускай он даже и не хотел обидеть, лишь пошутить. Так что второй сын Акайо не со всеми разговаривал настолько нежно и беспечно, как сейчас с кем-то по телефону, обычно в его речи тонны сарказма и издевок. Видимо, этот «кто-то» был особенным, а скорее даже особенной для него. Осаму еще ближе придвинулся к щели, пытаясь хоть что-то разобрать, но язык, на котором говорил брат, был не немецким, как ему показалось изначально, но вот сильно напоминал какой-то другой. Не русский. На отдаленно похожем языке часто говорит Николай, особенно с матерью. Вот только и на украинский это было не так похоже. Почему-то Дазай подумал о чешском или польском, усмехаясь. Если это то, о чем он думает, то Эйдзи определенно влип, просто сказочно. Так вот кто именно захаживал в кофейню с той европейкой. Когда голос брата наконец затих, он понял что наступил конец телефонного разговора, после которого Эйдзи шумно выдохнул, а следом раздался звук, какой обычно бывает, стоит прыгнуть на кровать или диван, разваливаясь на поверхности. Наверное, Дазаю стоило просто забыть и уйти. Молчать, в конце концов, но почему-то не нашел в себе тот самый стоп-сигнал. — Давно учишь польский? — Осаму бесцеремонно зашел в комнату, закрывая за собой дверь. Несчастный портфель снова был откинут в сторону. Эйдзи и правда развалился на диване. Лежал лицом в подушке, пока его не поймали с поличным. Старший брат возмущенно открыл рот, но от испуга или шока не смог ничего ему крикнуть обидное, как рыба открывая и закрывая рот. Он определенно не хотел, чтоб кто-то его застукал, а особенно чтоб это был Дазай Осаму, потому что Эйдзи мог поклясться, что одна шутка и он вопьется ему ногтями в горло, но шуток не было. Осаму молча стоял и совсем не по-доброму улыбался. — Ани-сан, я спросил: Как давно ты учишь польский? — почти по слогам произнес Осаму, делая шаг ближе к брату, наклоняясь, — Папа знает, что ты бегаешь с ней на свидания с пар? — уголки губ младшего поползли выше. Эйдзи от удивления и неожиданности вздрогнул. — Пошел. Блять. Нахуй, — на оскорбление брата Осаму опрокидывает голову назад, обиженно вздыхая. Правда опять слишком фальшиво, — Не твое дело, — медика начало трясти. Он не имел ни малейшего желания продолжать разговор с младшим братом, даже если и хотелось спросить откуда он знает про встречу с девушкой. — Она красивая, — он не унимался, а наблюдал как лицо брата багровеет, кулаки сжимаются, очки потеют. Эйдзи до взрыва оставалось не так много времени, — Боже-Боже, Эйдзи, успокойся! Я не собираюсь шантажировать тебя или рассказывать твой секретик, — Осаму в жесте успокоения выставил перед собой руки. — Да ну? Именно поэтому ты крадешься, как чертов лис, лыбясь так, будто собрал компромат на ужаснейшего преступника всех времен, — шикнул старший, быстро встав с дивана, — Я не буду с тобой это обсуждать, — он направился к двери, но тут же за его плечо схватились. — Я просто невероятно удивлен, братик, — Дазай тихо усмехнулся, прикрыв глаза, — Идеальный сын внезапно ослушался своего папу? Как же так, Эйдз? Неужели я не единственное его разочарование? — Что ты такое несешь? — Эйдзи возмутился, скинув с себя руку младшего, — С чего ты взял, что я сбегаю с пар ради свидания? — Снова попался и сознался, — Эйдзи уже мысленно ругнул себя за то, что повелся, — Ты явно влюблен. Это так мило, Эй-кун, — кивнул самому себе Дазай, а старший нервно пропустил смешок, отворачиваясь. — Послушай, — он схватил брата за затылок, приближая к себе, пригрозив пальцем, — Следи за своей жизнью и за своей постелью. Ты понял меня? — Удивлен, что ты не девственник, как наш святоша Кейдзи! Как скоро ты сообщишь ей, что потрахивать будешь ее еще пару месяцев? На большее ей рассчитывать смешно будет, — он с улыбкой смотрел в глаза старшего брата, пока тот белел с каждого произнесенного слова. Рука, что до этого крепко держала младшего, сползла вниз, а сам брат покосился от него, будто от самого ужасного кошмара. Губы Эйдзи невольно дрогнули. Его будто бы ударили чем-то тяжелым, потому что голова закружилась и ему пришлось снова сесть, нервно сглотнув. Он одними губами сказал: «Пошел ты». — Наш отец ненавидит много чего и много кого, да? — спросил Осаму, убрав руки за спину, но продолжил, не прождав ответа и секунды, — А я процитирую: «Больше, чем грязных китайцев, я ненавижу русских, американцев и поляков». Наш папочка инфаркт не схлопочет, когда один из его «удачных» детей заявит, что влюблен в польку? — Да замолчи ты уже… — Нет, потому что ты это и без меня понимаешь, я это знаю. Просто смешно, Эйдзи. Ты ведь не распланировал уже сколько у вас будет детей? Кошечек? Собак? Кого вы еще там хо… — старший не выдерживает такой наглости, сорвавшись с места, прерывая брата. Голос будто сел, только сжатый и летящий в сторону Осаму кулак мог показать степень злости второго сына Акайо. Осаму моментально пришел в себя, когда почувствовал жгучую боль боль в области лица. Он сглотнул. Во рту ощущался привкус крови. Дазай очень медленно тянет руку к лицу, осторожно касаясь области губ, которые просто горели. На пальцах была кровь. Младший слизывает с разбитой губы появлявшиеся капли, опустив глаза. Перегнул. Заслужил. Осаму не хотел издеваться над старшим братом, но одна только мысль, что он может быть не единственным, кто во всем и везде подвел отца… Мысль, что он не один будет отцовским разочарованием… Поганая мысль разожгла внутри Дазая трепещущее пламя радости и злорадства, ведь больше он не будет купаться в этом адском котле в одиночку, только вот Эйдзи он глубоко обидел своей насмешкой и правдой. Он слишком трус, чтоб пойти против воли отца, но слишком влюблен, чтоб простить подобные слова Дазаю. — Прости… — шепчет младший, а Эйдзи отворачивается и снимает очки, — пронеслось в голове Осаму, — Прости, я… — Я ненавижу тебя… — Эйдзи тоже шепчет в попытках успокоиться, — Я не сплю с ней, кретин, потому что никогда не поступлю с ней настолько грязно и паршиво, как это делаешь ты, — Дазай еще больше напрягается, а по губам ударили кулаком будто бы снова, — Какого хрена ты лезешь в мою жизнь?! — шепот перерос в настоящий крик — Я лезу?.. — Осаму сначала молчит, но как только до него доходит смысл сказанных слов, тут же поднимает голову, — Ты хочешь сказать, что ты пойдешь против мнения отца? Хочешь сказать, такой трус, как ты скажет ему «Пошел ты»? Я уверен, что ты зассал даже Кейдзи о ней рассказать, но при этом спокойно пиздишь за открытой дверью на польском языке. Я не прав? Посмотри мне в глаза, брат, и скажи мне это Скажи: «Ты не прав, Осаму, потому что я перестал заниматься лизанием отцовской задницы и готов за нее бороться. Я больше не ебанное ссыкло!», — Осаму не стесняется повышать голос, разводя руками. Осаму забыл про недавние извинения. Сейчас он был обижен не меньше старшего брата, как и не меньше Эйдзи себя не контролировал. Чертов вспыльчивый отцовский нрав у обоих. — Тогда и ты посмотри мне в глаза и скажи: «Я наконец перестал употреблять»! , — Эйдзи снова срывается на крик. Дазай замолк. Вот теперь его будто сбило грузовиком, откинув куда-то далеко, после чего он впечатался в стену. Так он себя чувствовал оказавшийся разоблаченным. Эйдзи все знал. Его лицо перестало выражать какие-либо эмоции, но он тут же собрался, изобразив искреннее непонимание. — Это не правда. — он еле слышно отрицает, не моргая, но Эйдзи качает головой, не веря ни единому его слову, — Откуда ты знаешь?.. — Я будущий врач, Осаму, не смотря на твой актерский талант я все сразу понял, когда ты вернулся домой. Я про ту прогулку. Ты начал избегать зрительного контакта. Ты ведь знаешь почему мы с Кейдзи постоянно смотрим тебе в глаза во время разговора? Проверяем твои зрачки. Я все слышал в ту ночь: как сильно тебя рвало в своей комнате, как ты ронял все подряд, тормозил и потерялся в коридоре. Ты сорвался, Осаму, — взгляд Эйдзи меняется. Теперь его вид не озлобленный или обиженный. Он разочарован, — Прекрати лезть в мою жизнь, Осаму. Ты разберись со своей… — Только не говори Кейдзи… — шепчет Дазай, но тот лишь молча уходит, оставляя своего младшего брата одного.