Проблемы буду позади,
Я говорю: «Меня люби…»
Неделю спустя
Мэй тихо шагала по деревне, рассматривая цветущую сакуру впереди себя. Птицы щебетали, летая над головой, и кицунэ невольно задумалась о том, какие они: счастливые, свободные, или, быть может, напротив, несчастные, запертые в клетку собственной скорби? Она вспоминала лица каждых, кто пал в бою. Всех тех, кто сражался рядом, помогал. Каждого врага. Кицунэ поправила бинты, пыталась пошевелить пальцами, но не выходило. Только спустя неделю Чонган разрешил Мэй прогуляться, но совсем недолго, объясняя это ужасным состоянием бывшей гейши. Помимо нерабочей руки, у неё было по меньшей мере несколько растяжений и серьёзных ран, нанесённый в битве, в том числе на голове, отчего она теряла сознание. Неделю Чонган приходил к каждому, осматривая всех, и, на удивление кицунэ, Сино-Одори поправилась быстрее благодаря сильно действующей мази, несмотря на серьёзную рану. Кадзу, пусть и хромая, мог ходить, однако на всём его теле красовались новые ужасные шрамы, напоминающие о пути. Несмотря на это синоби жил, и был благодарен тому, что имел. Мэй не слышала никакие новости насчёт Масамунэ, Такао и Мивы, однако видела дзёнина из сёдзи дома, когда он проходил мимо. Лишь рана на глазу говорила о его состоянии. Хонг пострадал меньше всех, но только физически — морально ему было тяжелее каждого из присутствующих. Как и Кими. Мэй увидела их, сидящих на краю обрыва. Поникший взгляд, сгорбленная спина Хонга — Всё в нем выдавало горечь. Кими же держалась ровно, только прежний огонь в глазах стал совсем незаметным. Она подошла чуть ближе, тихим шепотом позовя их: — Госпожа Кими, Хонг…— Мэй поклонилась, едва не падая вперёд из-за резкого головокружения. Синоби поднялся, придержал её и усадил рядом. Все молчали, никто не решался заговорить первым, хотя каждый понимал, про что пойдёт речь. Или вернее «про кого». Бурлящая вода внизу плескалась о скалы, омывая их раз за разом. День за днем. Молчание прервала Кими: — Он так любил воду, особенно когда был маленьким. Вечно плескался в ней, в свободное время от тренировок. А потом болел, потому что сидел в реке часами. — Никому не нужно было понимать, про кого шла речь. Всё было и так понятно. — А потом ему доставалось от Чонгана, и он бегал за ним с палкой, потому что каждый месяц из его запасов уходили целебные бутыльки. В шутку, конечно, ругался, ведь любил Сатоши. — Кими улыбнулась, предаваясь воспоминаниям. — Помню, как первый раз по-настоящему подрался с соседскими детьми, зато пришёл довольный, с разбитой губой, но довольный. Правда этим же вечером дзёнин провел воспитательную беседу, объясняя, что в клане все равны. На два часа. Все рассмеялись, смахивая слезы руками. Вновь наступило молчание, которое прервал уже Хонг: — Я помню, как познакомился с ним. Маленький был совсем, мальчишка, лет 12. Тихий такой, на меня не обращали внимания. Как-то раз встретил ёкая в лесу, страшного такого. Это сейчас я понимаю, что они все нормальные, но тогда… Аж мурашки пошли. В общем, застыл на месте, а ёкай как заговорит! Спрашивал, что я делаю один в лесу, сколько лет мне, а я стою, молчу, рот открыть не могу. Ну вот тут и появился Сатоши: весь в листьях, мокрый. Улыбался широко, когда подошёл ближе и посмотрел на ёкая. И вдруг протянул ему то ли растение какое-то, то ли цветы. Не помню уже. Они, оказывается, хорошо знакомы были, и поспорили, что Сатоши за короткое время найдёт то, что нужно. — Хонг тихо рассмеялся. — Не нашёл, но принёс другое: тоже что-то красивое. А потом и меня познакомил с ёкаем, а там уже завертелось… Кими положила руку на плечо Хонга, некрепко сжимая, и подбадривающе улыбнулась: — Он любил тебя. — И я… Я тоже. Сзади послышался зов. Это Такао звал Хонга к себе. Поднявшись на ноги, синоби склонил голову, прощаясь с девушками, и побрел к дзёнину. Проводив его взглядом, Кими выдохнула, поворачиваясь к Мэй: — Расскажешь мне тоже что-нибудь про Сатоши? Кицунэ на секунду задумалась, и, решив не рассказывать историю, подняла глаза к небу: — Он был язвительный, с острым языком, к которому я поначалу не привыкла. Однако вскоре я поняла, что это его манера, и она, хоть и отличается от многих, даёт ему изюминку. Вечный сарказм, шутки… А как он делал грим! Это было невероятно. Первый раз увидев его в нем, я испугалась не на шутку, что аж превратилась в лису и укусила его за руку. — Мэй хмыкнула. — Он потом долго мне это припоминал. — Да, это правда, у него действительно такой характер. Но это не делает его плохим, наоборот…— Кими отсеклась, набирая грудью воздух. — Делало… Мэй тяжело сглотнула, вновь посмотрев на реку. Вытянула ногу, прохрустев пальцами, и выпрямила спину: — Мне так жаль. Кими посмотрела на неё, и тут её губы дрогнули в слабой улыбке. Она подняла руку, аккуратно трогая заколку на волосах Мэй. — Это от него… Ты всё ещё носишь её. — Кицунэ кивнула. — Я не держу на тебя зла, Мэй, ведь ты не виновата в случившемся. Пусть он был моим сыном и навсегда им останется, Сатоши, в первую очередь, синоби, и, как говорил Кадзу, наш путь уже предначертан. Он сделал все, что было в его силах: спас дзёнина. Я люблю его и буду любить, как и все мы. — Она направила ладонь на сердце девушки, после положила руку на голову. — Он всегда будет жить здесь… И здесь. — Сатоши всегда с нами… — Верно, Сатоши всегда с нами. — Кими встала, утягивая Мэй за собой. — Как твоё состояние? Мэй вновь пыталась пошевелить пальцами, но ничего не выходило. Даже боль, кажется, прекратила существовать. — Чонган сказал, что рука чудом осталась на месте. Однако кроме того, что она есть, радость заканчивается. — Кицунэ сглотнула, прикрывая руку здоровой, словно стыдясь её. — Руку не восстановить. Шанс был, но мы слишком долго добирались до деревни. Он едва предотвратил ампутацию. Мэй понимала, что больше не сможет танцевать с веером, возможно, колдовать. Боевое оружие придётся оставить на совсем, ведь ведущая рука была не в состоянии шевельнуться даже на миллиметр. Лишь тихими ночами она будет вспоминать любимую комбинацию движений, и представлять, как выплескивала свои эмоции через танец рук. Возможно, спустя время, она адаптируется на другую руку, но ведь это будет не скоро. Пройдут года, когда она только научится заново заниматься письмом, ещё несколько лет на возможность полностью научиться справляться одной рукой… Но никогда не будет как раньше. Почувствовав настроение кицунэ, Кими сочувственно сжала её здоровое плечо, глядя прямо в глаза. Мэй держалась ровно: прямая осанка, холод в глазах, закусанные изнутри щеки. Как и обещала сама себе, бывшая гейша не проронила ни единой слезы при всех. Но только при всех… Кими оставила её, пожелав напоследок удачи, и Мэй пошла к дому. К тому, кого желала видеть всю неделю. Азуми настигла её так же неожиданно, как и удар, опустившийся на руку. Но Мэй не вздрогнула, наоборот, спокойно кивнула, поправляя ворот синего кимоно. Куноити осмотрела её с ног до головы: не без отвращения, но уже без преждней яркой неприязни. — Рада, что забираешь его с собой? Мэй не шелохнулась, однако внутри все сжалось. Она заговорила ровным тоном, будто и вовсе не интересовалась вопросом, заданным девушкой: — Извини, не понимаю, о чем ты. — Как же… Хотя по тебе видно, что с постели ты встала только недавно. — Азуми сложила руки на груди, оперевшись на левое бедро, и, не сводя глаз с кицунэ, скривила рот. — Такао выгнал Кадзу из деревни. — Что? — Мэй широко распахнула глаза, подняв руку над грудью. Азуми отошла на шаг назад, наслышанная по слухам, что кицунэ имела страшную силу, поражающую в самое сердце. Но лицо оставалось все таким же нетерпеливо выпажающим отвоащение. — Он же нарушил клятву синоби. Из-за тебя. — Она помолчала, наслаждаясь реакцией кицунэ, и, убедившись, что слова её задели, не смогла не дополнить. — Это самое лёгкое, чем он мог отделаться. Если бы не Такао, кто знает, может, его бы убили. Мэй уже не слушала. Держась за больную руку, она бежала к дому Кадзу, не веря, что такое могло произойти. Из-за своей забывчивости кицунэ и подумать не могла, на что пошёл синоби ради неё. «Ради меня…— Впереди виднелся дом Кадзу, и Мэй, перейдя на быстрый шаг, вздохнула полной грудью. — Ты снова сделала всё ради меня…» Мэй постучала по привычке: два коротких, за которым последовала тишина. Кадзу не открывал, и кицунэ, немного помявшись, дотянулась до знакомой дощечки, открывающей дверь, а после вошла внутрь. Всё было как раньше: каждый предмет на своём месте, будто их совсем не трогали за эту неделю. Лишь тусклый свет от торо говорил о том, что хозяин был дома. Мэй шагнула внутрь, прислушалась, но ничего не услышала. Однако через несколько секунд послышался глубокий вдох и шаркающие шаги. Из-за сёдзи, ведущей в спальню, показалась потрепанная макушку, вслед за чем появилась сонная голова Кадзу. — Неведьма, зачем стучишь? — Он улыбнулся, выходя к ней, и Мэй заметила, как он чуть прихрамывал на правую ногу. — Ты ведь тоже живёшь здесь. Со мной. Не получив ответа, Кадзу насторожился, подходя ближе, и только тогда заметил испуганные глаза кицунэ. Подняв руки, он провел ими по щекам Мэй, дожидаясь ответа. Однако, вместо этого, Мэй прильнула к нему, обнимая одной рукой его торс и зарываясь лицом в грудь. Синоби притянул девушку к себе ещё крепче, рукой поглаживая по голове. — Рассказали, значит…— Получив кивок, тяжело вздохнул. — Не переживай из-за этого, Родная. Как рука, болит? Мэй отрицательно покачала головой, прижимаясь к Кадзу ещё сильнее. Он улыбнулся, тихо рассмеялся, и его шершавый смех заставил кицунэ покрыться мурашками. — Теперь ты молчишь, Неведьма. — Он заправил прядь за ухо, поднимая её голову. — Мстишь мне? — Разве есть за что? — Кадзу на мгновенье замолчал, раскачивая Мэй из стороны в сторону. — Сколько я не успел тебе сказать. — Он провел рукой по бинтам девушки, и на глаза его легла тень. — Не успел защитить… Не зная, что сказать, Мэй подняла здоровую руку, притягивая его к своим губам, целуя с несильным напором, и синоби тут же поддался, опустив руки на её талию. Холодная ладонь пронесла по его спине табу мурашек. Он аккуратно прикусил губу, раскрывая их, и углубил поцелуй, переплетая языки. Тихий вздох пронёсся по комнате, когда он сжал руки на её талии. Настолько уместно и смущающе это смотрелось в данный момент: ожидание, длиною в вечность, страх потери, и, наконец, желанные прикосновения. Ещё год назад кицунэ и подумать не могла о том, как сильно ей будет нехватать этого, но сейчас она сама ластилась под его руками, желая получить большего. Мэй зарылась рукой в его волосы, оттягивая чуть назад, открывая доступ к шее. Поцеловала линию целости, спустилась ниже, переходя на кадык, слыша сдавленный выдох Кадзу. От Мэй не утоилось и то, как тяжело он сглотнул. — Родная…— Его голос хриплый, бархатный и глубокий, но в нем так же прослеживалась безграничная нежность к кицунэ. — На эмоциях. Сейчас не стоит. — Не хочешь? — Мэй подняла на него глаза, и синоби увидел, как в тех плясали янтарные огни. — Хочу. Очень. Но сначала поговорим. Такао вот-вот будет. — Он обнял её, неспеша повёл к татами. — Уйду ненадолго. Подождёшь? Кицунэ кивнула, и Кадзу, поцеловав её в лоб, сразу же пошёл к выходу. Лишь когда он переступил за порог дома, Мэй позволила себе вздохнуть и погрузиться в свои мысли: «Всё было будто вчера. Нарака, привратник, бой… И каждый день я думаю лишь о том, почему врата, которые должны защищать ценой собственной жизни, находились до смешного в обычном месте. — Кицунэ помогла себе второй ладонью перевернуть больную руку, и, глядя на очерствевшие пальцы, покрывшиеся маленькими от магии ожогами, отвела от них взгляд. — Это был план? Изначальная задумка? Ну конечно, так и есть: мы искали врата в самых сложных местах, думая, что они хорошо спратаны от людского взора. Но в конечном счёте они всегда были там, куда я ходила каждый день с отцом…» Мэй попыталась призвать печать, однако та лишь тусклым шрамом напоминала о себе. Зато магия вспыхивала чересчур быстро, но окутывая не обе руки, а лишь одну. Оставив терзания, кицунэ слегка приподнял подол кимоно, глядя на почти зажившие от ран ноги. Каждый вечер она вглядывалась в свое тело, и каждый вечер в смущение прятала раны, синяки. Прикрывала их толстыми слоями одежды или распускала слегка отросшие волосы на плечи, дабы скрыть следы борьбы на шее. Но, несмотря на это, она гордилась собой: Гейша год назад, неуверенная, податливая, боязливая, сейчас — кицунэ с двумя хвостами, стойкая, непоколебимая, отважная. Но каждый раз преданная, верная, любимая… В сёдзи тихо постучали, не входя без разрешения. Пересилив себя, Мэй натянула привычную улыбку, подходя ближе. За дверью стояла Мива. — Здравствуй. — Короткий кивок и лёгкий поклон. — Добрый день. Прогуляемся? Мэй кивнула, прикрыла дверь, опустила досочку и пошла следом за девятихвостой. По лицу той сразу поняла, что она едва ли не рыдает. Мива осталась на лечение, каждый день с улыбкой глядя на ворчливого старика, что сразу не признал в ней бывшую возлюбленную дзёнина. Однако Чонган уже на следующий день понял, кто перед ним, а оттого по-родному обнял её, расспрашивая про жизнь в лесу. Девятихвостая лечилась, украдкой наблюдая за Такао, который изредка приходил в дом старика, чтобы забрать мази. На неё он не взглянул ни разу. Вынурнув из своих мыслей, Мива огляделась вокруг, подмечая, что кицунэ тоже шла тихо, стараясь не нарушить её покой. Она села на камень, подбирая ноги под себя и утыкаясь в них лицом. Мэй стояла рядом, поглаживая ее по плечу. В тишине, лишь листья деревьев шуршали над их головами от лёгкого ветра. — Я пришла попрощаться. — Девятихвостая не подняла головы, лишь сжала в руках свое кимоно, цепляя огненные пряди вместе с ним. Мэй молчала. Слова сейчас были неуместны. Всхип девятихвостой заставил её вздрогнуть. — Он не простил меня, Мэй. Никогда не простит. — Прости… Речь про Такао? — Получив кивок в ответ, кицунэ села рядом, выпуская хвосты и обнимая ими Миву. — Вы говорили? — Да…***
Мива смогла полноценно встать на шестой день после окончания битвы. Тело все так же болело, хотя магия полностью восстановилась, благодаря настоям дедушки Чонгана. Она сидела на татами, выпивая последнюю чашу зелёного масляного настоя, название и состав которого старик не хотел говорить, чтобы, — пресвятой ёкай! — он не вышел из девятихвостой обратно. Морщась от отвратительного вкуса, Мива силой влила в себя последний глоток, со стуком опуская посуду на стол. — Ох, кицунэ… Все как на одно лицо! — Чонган ухмыльнулся, забирая посуду, пока Мива провожала его недоуменным взглядом. — Хотя, совсем не похожи друг на друга. — Дедушка, проводи меня, пожалуйста, к Такао. Чонган не ответил, лишь хмурый взгляд говорил о том, что старик думал. Мива слабо потянулась, охнув от боли под лопаткой, но уже через секунду все прошло. Цокнув языком, он подошёл к ней, начиная постукивать по позвонкам. — Защемила себе что-то, лиса, во время боя, теперь тяжело будет поднимать правую руку, при этом не схватив судороги. — Не страшно. Так ты поможешь, дедуля? Он тяжело выдохнул, поднимая кицунэ на ноги. — Незачем тебе к нему идти. Не желает он видеться с тобой, и ты это знаешь. Вон как смотрела на него, когда он уходил, не взглянув на тебя. Мива отрешённо кивнула головой, принимая помощь старика, а после направилась к выходу из дома, на воздух. Лучи солнца ослепили глаза, заставляя жмуриться, и девятихвостая, складывая руки на груди, подставляла лицо солнечному дождю. Тепло мгновенно наполняло её тело, проникая глубоко внутрь. Девушка задумалась над тем, что за столькие года она впервые ощутила себя по-настоящему спокойно. Волосы качнул тёплый ветер, щекоча шею Мивы. Она раскрыла глаза, чтобы притронуться к локанам и убрать их назад. И тут же увидела дзёнина, наблюдавшего за ней на противоположной улице. Он качнул головой, словно в оцепенении, но двинулся дальше, своей дорогой. Мива мялась на месте всего несколько секунд, на третью уже бежала за колдуном. Чонган следил за ними из окна, качая головой из стороны в сторону. Он точно знал, что сегодня случится. Мива замедлила бег в нескольких метрах от колдуна, чтобы успеть перевести дыхание. Однако он сам остановился, оглядываясь на неё. — Идём. Он зашёл в дом, подходя к сундучку с вещами, и достал оттуда пару бинтов, тёмную мазь и маленький ножик. Мива стояла у входа, не решаясь следовать за Такао, но он сам позвал её ближе, усаживая на татами на противоположной от него стороне. — Поможешь? — Конечно… Она медленно развязывала бинты на его руках, стараясь аккуратно снять прилипший к руке слой, чтобы не доставить дзёнину дискомфорт. Девятихвостая умела это делать, и не раз доказывал это. Даже сейчас. Такао молчал, глядя на то, как работает Мива. Когда её пальцы коснулись незащищенного бинтами участка кожи, он глубоко вздохнул. — Прости. Больно? — Нет. Совсем нет…— Он поднял глаза лишь на секунду, чтобы увидеть её лица, но вместо этого в глаза бросились огненные волос, напоминая о сущности кицунэ. — Расскажешь о том, где ты жила? Мива остановилась лишь на секунду, после чего продолжила, откручивая крышку мази. Тёмная жидкость маленькими каплями попадала на истерзанные руки колдуна, напоминая о его должности. — У меня был хороший дом. Люди…точнее, кицунэ, называли меня другом. Я была другом. Была хорошей тётей, дочерью для тех, кто принял меня… Товарищем. Была наставницей и той, кого наставляли. Она закончила наносить мазь, взяв в руки свежие бинты. Размотала нужный кусок, неторопливыми движениями накладывая его на запястье Такао, постепенно поднимаясь к ладони. — Всё эти годы я думал, что ты мертва, Мива. — Дзёнин не смотрел на неё, буравя взглядом царапину на деревянном столе. — Но реальность оказалась куда страшнее. — Не говори так… Я сделала это ради тебя. — Они перешли на шёпот, не глядя друг на друга. Такао замолчал, позволяя девятихвостой разрезать бинт ножом и обвязать его в узел. Мива перешла на другую руку, продолжая то же самое. Чуть торопливей, чем до этого, но так же аккуратно. — Ты должна быть с теми, кто тебя любит. — Мива подняла глаза, впервые за это время встречаясь с его взглядом. — С теми…кицунэ. — Я уже с теми, кого люблю…— Она остановилась, хватая его за локоть в нервном жесте. В глазах стоял страх. — И кто любит меня… — Нет. — Он убрал её руку в сторону, заматывая бинты наспех, и развернулся к ней спиной. — Уже нет. Руки девятихвостой опустились вниз, ударясь об стол с глухим стуком. Жар поднялся по всему телу, обжигая, словно ведро холодной воды в морозную стужу. Сердце нервно застучало, пальцы совершенно точно онемели, но вместе с этим дрожали так же сильно, как нарастающие слёзы. — Ты можешь уйти завтра, на рассвете…— Такао не повышая голос, шептал, но так, чтобы она все слышала. Мива сглотнула тяжёлый ком, наспех поклонилась и быстрым шагом вышла из дома, хватаясь за сердце. Такао опустился на пол, проводя ладонью по тому месту, где были её пальцы. На доски упала капля пота, скатившаяся по его лицу, а за ней, точно невидимая паутинка, скатилась слеза.***
Мива глядела вперёд, но была далеко в себе. Мэй присела у её ног, глядя в глаза. В них отражалось все понимание ситуации и вся боль, что передавалась от девятихвостой. — Я не ухожу на рассвете. — Мива вздохнула, прикрывая глаза. — Я ухожу сейчас. Зашла попрощаться. Наверно, больше никогда не свидимся, Мэй. Кицунэ поклонилась ей: глубоко, так, чтобы та поняла, как много сделала для неё. — Я буду навещать вас. — Буду ждать, хвостатая лисичка. — Мива крепко обняла её, запоминая, как пахла кицунэ. Мэй сделала так же. — Буду ждать… Отойдя от кицунэ, девятихвостая смотрела ей в глаза все то время, пока отступала назад. Лишь когда её тело окутала вспышка, и она обратилась в лису, Мэй увидела, что один из её хвостов, — по всей видимости девятый, — был ярче остальных восьми. Бывшая гейша подняла руку, в последний раз прощаясь с Мивой Акиямой. Зажмурившись от солнца, что попало в глаза кицунэ, через пару секунд распахнула их, не обнаружив девятихвоствую на том месте, где она была мгновенье назад. Однако потом поняла, что солнце светило совершенно в другую сторону… Кадзу нашёл Мэй у камня, с печальным лицом глядевшую в лес. Без слов обнял её, позволяя уткнуться в плечо. После медленно повёл в дом.***
Сино-Одори перебегала с одно места на другое, охотятся за добычей. Отбившаяся от своих, курица глупо качала головой из стороны в сторону, даже не подозревая, что за ней сейчас идёт охота. Сино склонила голову набок, наблюдая за пернатой, однако планам не суждено было сбыться: к курице тихо подошла девушка, поднимая её на руки. Оскорбленна таким исходом, ёкай спрыгнула с дерева, чтобы осмотреть лицо нарушительницы её пищевого цикла. И остолбенела, поняв, что перед ней стояла Йями-Нокои. — Всё ещё охотишься на куриц, сестра? — Она была так похожа на неё, но и в них были отличия: рост, волосы, глаза. — Йями? — Не признала сестру? Как же так? — Девушка выглядела удивлённой, но лишь внешне. Внутри она радовалась тому, что может разыграть сцену. Нокои украдкой осмотрела внешний вид сестры, облегчённо выдыхая, когда не заметила серьёзных травм. Но подойти ближе боялась: ёкай могла в любую секунду испариться. Вечерами предыдущей недели она сидела у татами, размышляя над тем, что могла бы поговорить поговорить с сестрой спустя столько лет. Но каждый раз встряхивала головой, отгоняя непрошенные мысли. Разумом она понимала, что первый шаг к примирению должна делать Одори, но сердце подсказывало, что сделать первую жертву должна была она. Сжимая голову в тиски, она отрицала это, не хотела. Шесть дней уходило на то, чтобы Йями-Нокои приняла решение. Шесть болезненных и тянущихся как бесконечность дней. На седьмую ночь все решила: этим же днем она должна была увидеться с сестрой, чего бы то ни стоило. Почему же тогда сейчас, в нескольких метрах от неё, она вновь робеет? Сино надела гребень, превращаясь в человека. Встала в нескольких метрах от сестры, глядя на ту снизу вверх. Курица громко закудахтала и забрыкалась в руках Йями-Нокои. Девушка отпустила её, и та убежала, принимая поражение в попытках взлететь. Первую тишину нарушила Йями: — Как твои друзья? — Всё хорошо. Живы. — Ёкаю почему-то хотелось дополнить «почти все», но она не стала, чтобы не вызывать ещё больше вопросов. — А…Ты? Сино заметила попытку начать разговор, но не стала произносить мысли вслух. Лишь сложила руки на груди, взглянула вниз, осматривая недавнюю рану, от которой теперь остался неприятный шрам, а затем снова посмотрела на сестру. — Чудесно. Спасибо. Вновь повисла тишина. Два ёкая переминались с ноги на ногу, не зная, о чем поговорить. Вновь заговорила Йями: — Что же… Пойду, пожалуй. Прощай. — Она развернулась, сделала шаг, не надеясь быть остановленной сестрой. «Глупая, какая же глупая! Она не сделает шаг, если его сделаю я! — Нокои выругалась, стряхивая руки в попытках унять дрожь. — Хоть бы позвала, сказала что-то. Хоть бы…» — Постой! Обе девушки вздрогнули, и если одна от громкого звука, то вторая от того, что этот звук вылетел из её уст. Сино-Одори хрустнула пальцами, всячески избегая взгляда с сестрой. Вместо этого она смотрела в землю, подмечая букашек и муравьёв, которые следовали по определённому пути, точно зная, куда им надо. Вздохнула, почистила горло и снова посмотрела на сестру, которая терпеливо ожидала ответа, глядя своими жемчужными глазами на Сино. Следующие слова давались ей с особым трудом: — Прости…меня. — Она кашлянула, подковырнула корку от старой раны, открывая её и наблюдая за тем, как капля крови бежала вниз по ладони. — За то, что я сделала с тобой. С твоей жизнью. Йями-Нокои молчала. Долго молчала, вгрызаясь в собственную губу. Сино-Одори отчитывала каждую секунду тишины, окутавшую их, и ровно на двадцать седьмую сестра заговорила: — Мне нужно было услышать только это. Больше ничего, Сино. — Она глянула на небо, улыбаясь чему-то. — Я давно простила тебя. — Что? — Сино-Одори все слышала, но Йями все же ответила ещё раз: — Я давно простила тебя, Сино-Одори. Дальше она не договорила. Ёкай подлетела к ней, сгребая в крепких объятья, не позволяя Йями шевельнуться даже на миллиметр. Плечо, в которое она уткнуться, стало мокрым. Нокои неуверенно подняла руку, боясь прикоснуться к ней, но все же осмелилась, поглаживая сестру по голове. Сама смотрела в даль, сумев разглядеть там двух цикад, распевающих звонкие песни. Ей не нужно было что-то доказывать. Лишь подойти и начать разговор первой. Спрятать обиду, выслушать… Но отчего-то становилось понятно, что тогда было не время. Словно предприняв попытку тогда, Йями не простила Сино, взъелась на неё ещё сильнее. Однако сейчас, сжимая в руках кимоно сестры, она понимала, что ждала этого все последние годы. Ждала воссоединения с ней. — Поедим? Сино подняла на неё счастливый взгляд, и от слёз остались только красные глаза и нос. — С удовольствием.***
Масамунэ отказался ехать в деревню, и потому, передав ему пару снадобей, Такао и остальные попрощались с ним, взяв слово видеться почаще. — Ты в любое время можешь приезжать к нам, Масамунэ. Мы бились плечом к плечу, делили одно ложе, ели за одним столом… Масамунэ Араи, ты — желанный гость в моей деревне. — Такао поклонился бывшему ронину, не глубоко, но так, чтобы отдать уважение. — Я буду навещать вас, не сомневайся. Ты ещё не показал мне уроки магии, от которых я должен был удивиться. — Они тихо рассмеялись, помня шутки друг друга. — Прощай, дзёнин. Хорошей дороги. Масамунэ оседлал Кирин, поглаживая лошадь по боку. Наблюдая за тем, как все седлают коней и уезжают, в его душе зародилась тоска по этим необычным товарищам. Ёкаи, синоби… Ещё год назад он и думать не мог, что в его жизни появятся столь необычные знакомые. Но сейчас Масамунэ понял, что они стали ему действительно близки. Аккуратно толкнув лошадь, они поскакали в противоположную сторону: к Императору Ясухара Саваде. Мимо мелькали деревья, ветви которых почти доставали до головы бывшего ронина, пока тот думал о том, как же за один день все могло поменяться. Как всё могло поменяться за эту ночь… Вчера он был ронином, ищущим месть и свою смерть — сегодня же свободный господин, сумевший выполнить свой долг и остаться в живых. Он пребывал в шоке, не понимая, что делать дальше. Куда идти? К кому? Что ему делать? Но ответов не было. «Начать жизнь с нового листа» — говорил разум, и Масамунэ прислушивался к нему, потому что холод ума всегда был при нём. Спустя пару дней он оказался во дворце Ириса. Запросив встречу с императором, хоть и не за бесплатно, Масамунэ ходил из стороны в сторону, параллельно с этим подкармливая Кирин яблоком. Спустя час к нему подошёл слуга, неглубоко поклонился и махнул рукой в сторону дворца: — Император ожидает. Кирин оставили в конюшне, сам Масамунэ шагал в одну ногу с немногословным слугой, не имея дерзость разглядывать сад. Однако, увидев Саваду, он поспешил отвести взгляд, на мгновенье задержав его у цветочной беседки. Араи глубоко поклонился, пока слуга был отправлен обратно. — Император. — Масамунэ Араи, если не ошибаюсь? — Верно. Масамунэ поднялся, глядя в глаза Императора. Строгий взгляд, тяжёлая челюсть, быстрый шаг — всё в нем показывало бывшего воина. Ясухара указал рукой на ту самую беседку, скрытую от посторонних глаз. Масамунэ кивнул, проходя внутрь. Они сели на татами, и каждый думал о своём. — Я знал твоего Господина, Мокити Эккена был моим хорошим другом, мы много времени проводили вместе в юношестве. — Император достал из рукава свиток, обмотанный чёрно-красным шелком. — Получив это, я ещё долго не мог прийти в себя. Потерять человека, которого знал многие годы, знаешь ли, очень тяжело. — Знаю, Император. — Савада взглянул на бывшего ронина, кивая своим мыслям. — Я пришёл поблагодарить вас за то, что дали мне ещё один шанс…начать жизнь заново. И попросить совета. Ясухара заинтересованно посмотрел на Масамунэ, подмечая его слабые, но уже заметные мешки под глазами и сжатые губы. — Какой же совет ты просишь? — Что мне делать дальше? — Масамунэ не отвёл взгляд, продолжая смотреть на Императора. — Многие годы я шёл к цели, чтобы умереть. И, достигнув её, мне вдруг выпал шанс прожить жизнь не в постоянной скорби и ненависти к себе, а как обычный человек. Я…запутался. Савада вздохнул, поднялся на ноги, осматривая сад. Он напряжённо думал, что было видно по бегающим глазам и сведенным к переносице бровям. Качнув головой, он обернулся на сидящего Масамунэ, тяжело вздыхая: — У тебя есть родные? — Получив кивок, Император кивнул. — Езжай к ним. Оставь свой адрес и езжай домой. Император подозвал слугу, приказав ему принести перо и бумагу. Уже через минуту тот пришёл с указанными предметами, и, глубоко кланяться, ушёл обратно. Ясухара протянул всё Масамунэ, ожидая, когда тот напишет адрес, а затем, подождав, пока чернила схватятся, спрятал бумагу к себе. Масамунэ поклонился, уже через несколько минут его увели к выходу, доставляя Кирин в руки в целости и сохранности. Обратно дорога заняла куда больше времени: три ночи. Он стоял на горе, глядя на единственный выделяются дом в округе. Нашёл глазами силуэт женщины, стоявшей у реки с двумя вёдрами, и сразу понял, что это была мать. По другую сторону шёл отец, но, увидев жену, свернул к ней. Подошёл, аккуратно отодвинул, взяв в руки оба ведра. Масамунэ спустился с Кирин, взял её за поводья и пошёл вниз, привязывая лошадь у дерева. Вода из одной бочки мужчины выплескивалась наружу, норовясь перевернуться. Женщина, отвернувшись, не замечала этого, однако услышав, как муж ахнул, повернулась к нему и остолбенела. Масамунэ придерживал второе ведро рукой, забирая у отца. — Здравствуй, отец. — Он поклонился ему и повернулся к женщине. — Мама. Поудобнее взяв оба ведра, направился в дом. Женщина встала рядом с мужчиной, все еще не веря, что сын вернулся домой. — Разогрей сыну еды, да сакэ подай. Вернулся… Весь вечер разговаривали они о том, как долго не виделись. Сдержанно, но на лицах была радость. Отец, бывший самурай, как никто знал, что сын уже давно был ронином, однако услышав, что тот спас Императора и получил от него благословение, выдохнул так, словно сбросил груз с плеч. Больше об этом за столом не говорили. Разговаривали о погоде, поддерживали сведскую беседу первое время, а потом стали рассказывать забавные истории, приключившиеся в деревне или с ними. Через ещё два дня приехали Императорские воины, забрав Масамунэ к себе. Как сказал Ясухара: «Будешь служить Императору при дворце, рядом с другими». В этот же день Масамунэ написал письмо Мэй: «Здравствуй, Мэй. Пишу тебе с новостью, что у меня все хорошо. Не знаю, когда решусь отправить это, но надеюсь, что ты успеешь получить письмо. Хотел сказать спасибо за тот путь, что мы проделали вместе, за то, что сражалась рядом со мной. Для меня это многое значит. Поклон клану, если ты всё ещё с ними. Новость смешна, но я погрузился в хокку и сам иногда пишу её. Совсем недавно прочёл то, что описывало мне тебя:«Зиме вопреки
Вырастают из сердца
Бабочки крылья
Басё»
Надеюсь, свидимся когда-нибудь ещё. Будь счастлива, жемчужно-огненная кицунэ.Твой верный друг
Масамунэ Араи»
***
Такао вошёл в дом Кадзу. Остановился, огляделся, подмечая минимум предметов. Тяжко выдохнул, намекая на тяжёлый разговор. Мэй сидела у стола, подливая одной рукой чай в третью чашу. На все попытки не делать этого лишь отнекивалась, пытаясь объяснить, что одной ей все же надо научиться работать. Несмотря на трясущуюся руку, она смогла не пролить ни капли. Синоби стоял у стены, оперевшись на неё спиной. Одна нога на другой: дзёнин сразу понял, что выше та, которая хромает. — Мэй. Кадзу. — Он кивнул, присаживаясь на татами. Заметил красные глаза Мэй, но деликатно промолчал. — Что же… — Не тяни, способный. Давай сразу. — Дернув щекой, он оттолкнулся от стены, подоходя к Мэй, почти невесомо провел по её голове, и вышел на улицу. Кицунэ подняла взгляд на дзёнина, замечая его растрепанные белоснежные волосы и тусклый взгляд. Заметила рану на глазу. Она знала, в чем была причина такого состояния, и видела, что уже не сможет ничем помочь, а потому деликатно промолчала, взяв в руки чашу с чаем. Сделала аккуратный маленький глоток, украдкой увидев, что колдун повторил то же самое. Такао оставил посуду, скрепляя пальцы в замок перед собой. — Еще ни разу я не чувствовал себя так паршиво, когда речь заходила о нарушении правил не мною. — Он посмотрел вниз, громко выдохнул, вновь поднял взгляд. — Да, Кадзу больше не сможет жить в деревне. Мэй прикусила щеки, считая до пяти, как учил синоби. Втянула живот, выдохнула, расслабила. Непонимание сменилось на смирение. Она не смела перечить дзёнину клана, зная, что синоби примут это как оскорбление. Но попыталась мягко выяснить, почему Такао не дал шанс: — Клан ведь…выполнил свой долг. Кадзу смог. — Знаю, Мэй. — Он отвёл глаза, но тут же вернул, и жеский взгляд его голубых глаз лёг на лицо кицунэ. — А потому он не будет казнён. Он выполнил долг, да. Однако отрекание от правил грозит смертью, и это был лучший исход для него. Для всех нас. Бывшая гейша видела, что эти слова давались дзёнину с большим трудом. Видела, насколько он был серьёзен. Посмотрев по сторонам, Такао неожиданно тихо наклонился чуть ближе, но не нарушал границ кицунэ. Перешёл на шепот: — Ему здесь тягостно, Мэй. Сам никогда не признается, но его воротит от деревни. Нет, даже не так. — Он поджал губы, подбирая слова. — Он любит свой клан и верен деревне, но ненавидит то, чем занимается. Каждый вечер, до твоего прихода, я видел, что он оттачивал свои навыки, но чем лучше у него это получалось, тем яростней он становился. Кадзу вынужден был убивать с самого детства, с самой смерти родителей. Не по своей воле, а чтобы выжить среди таких же, как он. Он крепко-накрепко привязан к этому месту сотнями, нет, даже тысячами узлами, и они не отпускали его. До этого момента. Такао встал из-за стола, поклонился кицунэ, и, неспеша, проговорил ещё раз: — Поэтому Кадзу покинет деревню. У клана есть отдельные дома, один из таких будет для него. Будет жить, как обычный человек…с тобой, если захочешь, конечно. Вы всегда будете желанными гостями тут. — Несомненно захочу. Такао сверкнул глазами, чуть прищурился и склонил голову набок: — Прости, Мэй, твои слова звучат искренне, но ты говоришь их, потому что считаешь себя виноватой перед ним, или… — Я люблю его. Вот так. Без тени сомнения или стеснения, она твердит об этом не задумываясь. Потому что так было правильно, потому что кицунэ наконец определилась со своими настоящими чувствами к синоби с колкими глазами. — Я рад… Сообщите, как будете готовы. Провожу вас. И он вышел, оставив кицунэ сидеть на месте, глазами проделывая дыру в стене. Тем же вечером Кадзу и Мэй были готовы. Такао провел их до выхода, пожелал удачи, и только лес знал, как тяжко ему было отпускать кицунэ с синоби.***
Дом был небольшой, но уютный. Общая спальня, купальня, кухня… Мэй сразу принялась к расставлению посуды и остальной мелочи, пока Кадзу проверял все комнаты. Заметив долгое отсутствие ниндзя, кицунэ пошла к нему. — Кадзу? Прикрыв дверь за собой, кицунэ увидела стоящего у открытого окна синоби. Он прикрыл глаза, прислушиваясь к чему-то, на лице сама по себе расцвела мягкая улыбка. Мэй подошла чуть ближе, протягивая к нему руку, едва коснувшись ладони, некрепко обхватила её, встала рядом, положив голову на его плечо. — Иди ко мне, нежная… — Он обнял её, прижал спиной к себе и указал на окно. — Смотри. За домом на крутом склоне цвели тысячи хризантем. Спускаясь вниз, достигали небольшого пруда, обходя его кругом, и продолжали цвести до леса. Вокруг них пархали бабочки, подлетая то вверх, то вниз. Качнулся цветок от лёгкого ветра, накренился к земле, сбрасывая с себя каплю недавнего дождя. Солнце осветило поляну, приглашая нежиться в собственных лучах хрупкие белые лепестки, что издалека так походили на первый снег. Мэй замерла, восхищенно глядя на представшую перед ней картину. Детский восторг поднялся в груди, и кицунэ, сама не веря, что делает, проговорила: — Хочу туда. Кадзу не проронил ни слова, лишь взял её за здоровую руку и повел за дом, где кицунэ, с полным азартом, рассматривала стебли и лепестки. Она легла на поляну, раскинув ноги и руку в сторону, с горящими глазами глядя на небо. Медленно по нему плыли белые облака, на какое-то время заслоняя собой солнце. Через пару секунд Мэй подняла голову, и, увидев, что синоби смотрит на неё, широко улыбнулась. Грациозно развернула руку, приглашая его к себе. Только она умела вложить в такое привычное действие столько красоты и нежности. Кадзу подошёл ближе, лёг рядом, всё так же без слов взял её за руку. Кружившая мимо бабочка устроилась на его носу, из-за чего синоби едва слышно чихнул. Испугавшись, она отлетела, но уже через некоторое время вновь села на него, правда уже на волосы. Мэй хихикнула, прикрыв лицо рукавом, и потянулась к бабочке, спокойно дав ей пересесть на палец. Покладистое членистоногое устроилось на пальце кицунэ, ощущая себя в безопасности, пока Мэй перекладывала её на ближайший цветок. Кадзу приподнялся на локтях, утыкаясь лицом в шею кицунэ, отчего та тихо ойкнула. — Красивая, не простудись на сырой земле. Через спину он вновь взял её холодные ладони в свои, мягко расстирая. Не почувствовал, как нагревается вторая, но молчал. Откинувшись на синоби, Мэй прикрыла глаза, ощущая себя в полной безопасности. — Поговори со мной, Кадзу. — Тому не нужно было знать о чем. Он просто говорил. Долго, рассказывая о себе, об Аогаваре, о стычках с Такао и скором примирении. А Мэй слушала, вникала в его жизнь. В то, что он наконец позволил рассказать. Проводила большим пальцем по шершавым ладоням, чтобы тот ощущал, что она рядом, сколько бы времени не прошло, она будет с ним. Сейчас, потом — не важно. Всегда. Когда темнело, он поднял ее на руки, не слушая возмущения девушки по поводу ноги, и понёс её к дому. К их дому. Бережно уложил на кровать, проверил двери, запер окна, вернулся. Лёг рядом, ощущая её сбившееся дыхание. Он понял её сразу, как только она провела рукой по его щеке. Понял по глазам, по румянцу, который, как она думала, не виден в темноте. По полуприкрытым розовым губам… Наклонился, оставляя спешный поцелуй. Ещё один, уже дольше. Оттянул нижнюю, целуя настойчивее. Почувствовал, как кицунэ сжала ноги, позволил себе пройтись рукой по хрупкой девичей талии. Мэй неспешно делала те же движения, что и он, добавляя к ним свою изюминку в виде лёгких царапин на коже. Оттянула кимоно на его вороте, припадая губами к ключицам. Хриплый голос в ответ неразборчиво шептал: — Что же ты делаешь со мной, Родная… А сам бережно стягивал одежду с её тела, не торопясь, чтобы насладиться моментом, будто первый раз. Оставил в одном нагадзюбане, чуть приподнялся, с каждым разом восхищаясь красотой кицунэ. Мэй протянула его обратно, увлёкая в новый поцелуй. Рука чертовски мешала хорошо двигаться, но Кадзу делал так, чтобы она и не заметила неловкости. Он помог ей раздеть себя, сам снял последнюю вещь с неё, убирая в сторону. Поцелуем проходил с шеи к ключицам, тёплым дыханием покрывал аккуратную грудь, языком проводил все ниже, слыша сдавленные вздохи. Поцеловал пупок, нашёл её лицо, раскрасневшееся от чувств. Припал к чувствительному месту, слыша вскрик и мягкий стон, неспешно двигал языком, дразня кицунэ. Нарочито медленно, но глубоко, затем быстро. Она хватала его за волосы, всхлипывая от ноющих чувств. Низ живота тянуло, хотелось больше. Всего. Он остановился, когда она провела рукой по подбородку, поднимая его. Кадзу все понял. Поднялся к её лицу, целуя в губы, оставляя ей свой же вкус. Зубами прошёлся по шее, едва оставляя царапины. Мэй покрывалась мурашками, просила, целовала в ответ с не менее сильным напором. Синоби поставил руки по обе стороны от её головы, снова поцеловал. Медленно вошёл… Мэй выгнулась, чувствуя его всем телом. Перед глазами прясали искры, она прижалась своим лбом к его, целуя в губы, в нос, в щеки — туда, куда могла достать. Кадзу двигался медленно, глубоко. Жмурил глаза, подавлял стон, который так спешил наружу. Слышал вскрик и чувствовал, как Мэй прижималась к нему. Движения увеличивалась, и с каждым разом в доме становилось громче, жарче. Два тела соеденялись, и каждое из них тояслось от переизбытка чувств. Мэй ощутила кульминацию, выгибаясь до хруста в спине, издавая протяжённый громкий вдох, вперемешку с именем синоби. Кадзу закончил чуть позже, повалившись на кровать вместе с ней, но так, чтобы не тревожить руку. Тяжёлые вдохи проносились по комнатам, сердце готово было вот-вот выпрыгнуть, и не было понятно, как оно ещё остаётся внутри. Мэй забилась под руку Кадзу, слушая его уже ровное дыхание. — Спасибо. — Ниндзя вопросительно выгнул бровь. — За то, что ты со мной. За то, что мой. Синоби прижал её ближе, вдыхая аромат привычных духов. Так и уснули. На утро было спокойно, тихо. Мэй повернулась на постели, но ощутила только холодную сторону, вместо спящего Кадзу. Потянулась, наспех оделась и пошла умываться. Взглягула в зеркало, увидев на шее следы предыдущей ночи, густо покраснела, запахивая ворот, и пошла искать дальше. Синоби в доме не было. Мэй не стала кричать, думая, что ниндзя мог просто выйти на улицу, а потому, расчесавшись, вышла из дома. Погода вновь была хорошая, и даже ветер не ощущался. Мэй огляделась по сторонам, замечая стаю птиц, летевший в сторону юга. Скоро начнётся осень. Кицунэ обошла дом, и, как предполагала, нашла синоби, сидящим на татами. Рядом с ним в тарелке лежало тофу. — Неведьма, присаживайся. — Мэй подошла ближе, припала под бок Кадзу, слушая его сердцебиение. — Я обещал выслушать тебя. — И я расскажу тебе всё то, что держала в молчании…Цикады летали над головами,
Кружила по ветру лисица.
Сегодня в душе зародилась весна,
В блокноте закрылась страница…