Капитан

      Спёртый воздух помещения понемногу тяжелел и оседал на старых пыльных предметах, окутывал тело и пробирался в голову через нос без возможности легко вдохнуть полной грудью. Едкий запах сырости и плесени точно прослеживался через каждый вдох, совершаемый грудной клеткой, но избавиться от него совсем было невозможно. Можно было лишь перетерпеть и забыться до пробуждения.       Повернувшись лицом к стене на жёстком подобие перины, перебарывая отвращение от "чистоты" вынужденного спального места и накрывшись бесхозным пледом от тупого холода остывшего камня крепости, я боролась с омерзением и пыталась заставить себя уснуть, несмотря на подступающее чувство встать и привести комнату в порядок и ещё раз проветрить её.       Удерживало всё это время на месте меня только сильная усталость и возможность упасть на пол от истощения под утро, так и не набравшись сил для следующего дня.       Но сон всё не приходил, заставляя мозг продолжать работать и обдумывать то, на что днём у него не было времени, что ещё больше отгоняло разум от долгожданного отдыха. Он прокручивал события нескольких часов ранее, ситуации двухлетней давности, запомнившиеся мне когда-то фразы, визуализировал опасения и страхи, и так по кругу.       Уткнувшись лицом в свои холодные сухие ладони, я старалась отогнать малейшую мысль, которая пыталась вторгнуться в сознание и расшевелить уставшие извилины. Даже думать было уже в тягость, и только зрачки под сомкнутыми веками ещё периодически гуляли в поисках чего-то, но не натыкались ни на что, кроме кромешной темноты и абсолютной пустоты, пока в конце концов не остановились совсем, прекращая бестолковые метания.       Непонятно сколько времени прошло после этого, но вскоре я почувствовала сладостное ощущение плавного падения, подразумевавшее под собой скорый провал в долгожданный сон. Хотелось ухватиться за это блаженное тянущее осязание и, не отпуская, раствориться в нём, отдаться всецело, а после — провалиться в небытие.       Однако, секундой позже я услышала тихий, осторожный, но вполне отчётливый шорох прямо за своей спиной, в момент выбивший из меня дух и приведший обратно в сознание. Мгновение и глаза распахиваются, устремляясь в непроглядную темноту перед собой, а всё тело немеет от страха без возможности пошевелиться, совершить хоть движение. Кожа покрывается мурашками, а спину обдаёт ледяным холодом, голова вжимается в поверхность потрёпанной подушки.       В мозгах лишь одна мысль, бьющая тревогу и натягивающая нервы до предела:       «Пошевелись ты уже!» — отчаянно звучала она раз за разом.       Следующую секунду я прочувствовала каждым позвонком, каждым ребром в груди и замершем от неожиданности сердцем, когда со спины обхватили ледяными ладонями и потащили на себя с кровати, сбрасывая на грязный деревянный пол.       Встреча тела с твёрдой поверхностью была такой же тяжёлой, как и попытка всмотреться в то, что происходит перед глазами. Спину пробила глухая боль, сковавшая сначала позвоночник, а после, переходя по костям, отдалась в голове, оглушая. Веки, будто налитые свинцом, поднимались только через неимоверное усилие и мешали обзору и без того тёмного помещения. Они нехотя приоткрывали зрению картину туманного образа, скрываемого во мраке, окутавшем всё вокруг.       В попытке встать я чувствовала, что меня лишь тянет обратно к полу, словно к рукам и ногам был привязан невидимый мне груз. Я ощущала себя скованной чем-то, что словно камнем тянуло на дно глубокой реки и убивало во мне последние силы и возможность всплыть на поверхность, выбраться, но, выжимая последнее, я пыталась подняться на ноги вновь и вновь.       Перед глазами пелена: размытый образ пыльного платяного шкафа, слава от него приоткрытая дверь, за которой всё так же ничего не разглядеть, хоть глаз выкалывай. И никого, кто был причиной моего падения.       «Ничего не разобрать, — пытаюсь сфокусироваться. — Что происходит? — в голове лишь незамысловатая цель: — Мне нужно выйти отсюда.»       Всё плывёт, и я дезориентируюсь, поднимаясь наконец на ноги, но устоять на них твёрдо едва ли удаётся хорошо — меня ведёт из стороны в сторону, словно я оглушила в одиночку целую бутылку виски. Тело шатает, я переступаю с ноги на ногу в попытке выпрямиться и сохранить равновесие. Конечности становятся ватными, а частое моргание приносит сомнительную пользу.       Меня вновь уносит вниз. Я стремлюсь к полу, закрывая глаза в ожидании очередного удара спиной о твёрдое дерево.       Глаза раскрываются, и я упираюсь взглядом всё в ту же стену, у которой засыпала недавно, вдыхаю несвежий запах залежалой ткани подушки.       Моментально осознаю, что это был сон. Абсолютно непонятный, странный сон.       Облегчение накрывает, и нервы чуть успокаиваются, расслабляя тело. В голову приходит мысль всё-таки проветрить помещение.       Я разворачиваюсь на кровати в пол оборота, смотрю в темноту через плечо и вижу, что дверь так и осталась открытой.       Моргнув пару раз, чувствую сухость в глазах, и оставшееся после сна странное ощущение. Ко всему прочему, эта стоявшая темень... Всё же расслабиться до конца мне не даёт притаившаяся в груди тревога, вновь нарастающая и охватывающая изнутри.       Неуклюже сев на кровати, я поднимаюсь на ноги, и меня вновь ведёт в сторону. Опоры под своими двумя не чувствуется, просто ни малейшего намёка на твёрдость под кожей босых стоп. Точно, как во сне.       Голова тяжелеет. Всё вокруг начинает плыть и, размываясь, смешивается в неразборчивую масляную картину посредственного художника, явно любящего мазать свои фантазии только самыми тёмными красками, создавая мрачные тени и вгоняя наблюдателей в атмосферу своих настроений.       Меня словно закружили, как в детстве, так сильно, что я готова была отпустить всё и поддаться круговороту, засасывающему меня, готова была упасть и принять все ссадины и ушибы, лишь бы не бороться с гравитацией.       Но в последний момент отбросив мысль проиграть в этой глупой игре, я стала переставлять ноги, шаг за шагом продвигаясь к выходу. Даже не пытаясь поднять головы, всматривалась в пол перед собой, точно меня опять тянуло вниз.       «Что происходит?»       Руки выставлены по сторонам для равновесия, а глаза всё так же застланы туманом, перекрывающем видимость того, что может быть впереди.       С опаской добраться до чего-то неизвестного в темноте, упереться, столкнуться с чем-то...в ушах зазвенело от страха. Но я продолжала идти, надеясь лишь на то, что вскоре это прекратиться.       Выставленная вперёд правая ладонь нащупывает потрескавшуюся поверхность мебели, и веки не без усилия поднимаются, открывая взору стоявшее деревянное сооружение. А прямо рядом с ним — раскрытую дверь, до которой дотрагивается вторая рука, и я опираюсь о вещи, как о последнюю возможность устоять.       Голова поднимается, веки разлепляются, и передо мной открывается вид на тёмный проход в коридор. Настолько лишённый какого-либо источника света выход затормаживает мысли, стопорит движения, а чернота его сочится по полу и добирается по доскам к пальцам ног.       Я решаю сделать единственное правильное решение из возможных: отдаться мраку и освободиться.       Ступив шаг навстречу, я, вновь не ощутив опоры, начинаю медленно проваливаться в темноту, а после — лечу прямо в непроглядную бездну.       Испуг накрывает моментально, и я понимаю, что видела до жути странное сновидение. И отчаянно пыталась выбраться из него, пусть и проиграв в итоге.       Опять всматриваюсь в каменную стену, на этот раз ощупывая покоившейся перед лицом ладонью простынь, слабо, но достаточно, чтобы ощутить грубую ткань кожей и удостовериться в её реальности.       Мерзкое ощущение дежавю не отпускает, всё ещё заставляя пребывать в напряжении от увиденного кошмара.       Пытаюсь успокоиться, абстрагироваться от пережитых эмоций, проговариваю про себя, что это был только сон и ничего больше, но пошевелиться не решаюсь. Дыхание слабое, еле ощутимое, чувствуется осторожными вдохами и выдохами через ноздри.       Запах пропал.       Ноги затекли, скрещенные в неудобной позе на боку, а правое плечо почти не ощущается, словно кровь от него отлила вовсе.       Темнота в комнате снова начинает давить на зрение своей неестественностью, и я резко ловлю себя на мысли, что что-то не так...       Переворачиваюсь на спину в страхе снова оказаться во власти повторяющегося сновидения, которое не отпускало меня уже два раза.       Старый платяной шкаф, ненавистная приоткрытая дверь и пустой тёмный коридор.       Поднимаю руки и утыкаюсь лицом в ладони, судорожно выдыхая, пытаюсь собраться с мыслями, чтобы встать и наконец открыть окно. Тру веки подушечками пальцев, отгоняя остатки сна.       В мёртвой тишине раздаётся характерный скрип ржавых петель.       Мышцы всего тела в мгновение окостеневают, а сердце пропускает удар. Я понимаю, что в комнате кто-то находится, но сил оторвать руки от лица просто не находится. В голове мелькают мысли одна за другой, паника перекрывает здравый смысл, и меня бросает в мелкую дрожь. Озноб пробирает каждую клеточку кожи в преддверии почувствовать нападение или увидеть страшное. До слуха доноситься бешеный стук сердца о рёбра, готового вырваться наружу, раскроив грудь в клочья. Никакого чувства смелости и показной бравады — только жуткий страх открыть глаза.       На секунду чувства притупляются, и я думаю, что мне могло показалась.       Резко убираю руки от лица и широко раскрываю глаза, упираясь взглядом в нависшую надо мной высокую чёрную тень человека.       Всё тело прошибает молнией, ударившей точно в меня посреди пустыря, и парализует тело. Силюсь пошевелиться, закричать. Чувствую, как рот открывается и закрывается, как у рыбы, не в силах издать какой-либо внятный звук. Связки натягиваются от напряжения, а поперёк горла застревает ком, мешающий нормально дышать. Я кричу в попытке привлечь внимание, позвать на помощь, но всё, что выходит — это хрипеть глоткой, в которой пропадают все звуки, а лицо застывает в немом испуге от невозможности сделать хоть что-то.       Безликий силуэт, стоявший надо мной и наблюдавший за нарастающим ужасом на лице, начинает медленно протягивать руку ко мне.       Глаза округляются в животном страхе от приближающейся опасности, но пошевелиться не выходит. Тело было неподвластно мне.       Он молчит, но движется уверенно, точно к шее, и спустя вечность, пока я сгораю изнутри от гнетущей неизбежности, резко впивается мертвенно холодными пальцами в кожу шеи. Вторая рука следует тому же действию, и хватка сжимается, постепенно прекращая доступ кислорода в лёгкие.       Наконец, мои ладони поднимаются к ледяным конечностям, сдавливающим горло, пальцы впиваются в чужие грубые руки в попытке ослабить захват и отодрать их от горла.       Дышать становится тяжело, грудь покалывает изнутри от напряжения, и она неизбежно отдаёт последний воздух. Рот отчаянно открывается, пытаясь заглотнуть хоть каплю спасения.       Тень, чувствуя активное сопротивление с моей стороны, сильнее напрягает пальцы, кольцом обхватывая мою возможность спастись, а после забирается на меня верхом, блокируя жалкие попытки дёрнуться корпусом, и грубо вдавливает всем весом в скрипучие рейки кровати, жалобный треск которых тонет где-то в моих мыслях.       Я предпринимаю последнюю попытку закричать, но тщетно гортанно хриплю:       «Пусти, сука!..» — и слышу лишь мысли в своей голове, которые оказываются громче слов.       Тень человека перед глазами начинает расплываться, медленно расползаться, заполняя своей темнотой весь обзор.       Силы постепенно покидают моё тело, и пальцы, с силой стискивающие руки монстра, медленно разжимаются, слабея.       До слуха доходит топорный голос, плюющий грубое оскорбление. Голос, который до физической боли в теле кажется знакомым…       От этого внезапного осознания тело начинает дрожать с новой силой под весом тяжелого груза чужих мышц, а глаза вновь распахиваются. Взгляд собирает знакомый образ человека, нависающего и причиняющего боль телу и душе. Страх новой волной накатывает, когда одна рука негодяя отпускает горло и вдавливает живот в постель, а бёдра, сковывавшие всё это время бока, пересаживаются ниже.       Проснувшееся «второе дыхание» сопровождается вернувшейся способностью противостоять хватке на шее.       «Блять, — шиплю в отчаянье, напрягаясь всем телом. — Нет, нет, нет… Только не это!» — паника затмевает разум, ощущение неизбежного перекрывает здравый смысл.       — Не смей! — кричу хриплым голосом, пытаясь остановить человека.       Но всё, что я ощущаю, это лишь ускользающую жизнь и ледяной холод чужой руки, стягивающей с меня форменные брюки. Холод этот обжигает кожу на животе, а ногти царапают бёдра, рывками стаскивая нижнюю часть одежды.       «Ублюдок… — ком сдавливает горло, помогая его рукам удушить меня, а глаза пытаются выдавить жалкие слёзы, но те остаются где-то в уголках, так и не скатившись из складки. — Что ты хочешь от меня?»       Я бьюсь в беспросветной попытке высвободиться, выскользнуть из под чужого тела, когда сознание уже слабеет, принимая привила чужой игры.       Я снова терплю поражение.       Перед глазами блестит широкий нечеловеческий оскал, слишком ужасным и нереальный одновременно. А после взгляд его впивается в мои застланные слезами глаза, рука дёргает за шею и вдавливает её в кровать новым рывком, мощи которого противостоять я больше не в состоянии.       Силы окончательно иссякают, и я снова проваливаюсь в кромешную темноту.       Мерзлота сковывает спину, сочится через одежду и льдом обжигает кожу.       Перед глазами небо. Ночное и полное огромных синих туч, плывущих по нему. Под телом ощущается мягкость и холод — земля, покрытая толстым слоем снега.       Рядом раздаётся глухой хруст, похожий на треск сухой ломающейся ветки. Звук доходит до слуха и искажается в сознании, переворачивается, мгновенно всплывая перед глазами воспоминанием страшной картины.       Я оборачиваюсь в сторону и вижу заснеженный обрыв и следующую за ним занесённую снегом пропасть. Перекатываюсь со спины на живот, ощущая кожей покалывающий мороз через тонкую ткань потрёпанной одежды. Ладони упираются в сугроб, слегка проваливаясь в нём, но помогают подняться на ноги.       Я делаю осторожный шаг в сторону утёса, на краю которого лежит тело. Оно, неестественно согнувшись, подрагивает в попытке выбраться из ловушки. Лицо несчастного искажено от ужаса и боли, по щекам текут горячие слёзы, прочерчивая мокрые дорожки от глаз и поблёскивая в свете выглянувшей луны.       — Помоги мне… — одними губами молит раненный, силясь пошевелиться, но только более кривиться в лице от получаемой боли.       В груди теплиться надежда почувствовать хоть что-то отдалённо напоминающее сострадание, а она лишь стремительно гаснет, убивая во мне последнюю толику человечности.       В секунду я понимаю, что собираюсь сделать.       — Нет... — отрицание слетает с губ обжигающим кожу огорчением.       И, кажется, пытаюсь противостоять нарастающему желанию, отогнать от себя навязчивую мысль совершить ужасное. Но что-то во мне неистово противиться этому, подталкивая всё ближе к обрыву.       Шаг за шагом я приближаюсь к нему и отчётливо наблюдаю, как глаза его расширяются в ужасе всё больше и больше.       Почувствовав, как что-то важное внутри всё же неминуемо обрывается, я сокращаю расстояние и, протягивая руку, с лёгкостью толкаю израненное тело к пропасти, смотрю на то, как человек летит с обрыва, прямиком в пасть колючим камням ущелья.       Внутри не чувствуется ничего кроме опустошённости.       Мгновение, и я припадаю коленями к оледеневшей, скользкой земле, осознавая, какую непоправимую ошибку только что совершила.       — Мне жаль, мне правда жаль! — снова пытаюсь кричать, но возглас застревает где-то в груди, намереваясь выйти оттуда только с болью разодрав ту на куски.       Я смотрю на край обрыва, вот-вот собирающийся треснуть под тяжестью моих страданий и обрушится, утягивая меня за собой.       Руки дрожат, и всё моё тело содрогается от немых рыданий, которые не смогут повернуть время вспять и отменить моих действий.       — Мне жаль! Мне так жаль… — убивая меня каждым словом, собственный голос раздаётся в голове, раз за разом нанося удар в сердце, заставляя чувству сожаления клокотать в груди.       Я вновь срываюсь в никуда.       — Мне жаль, жаль!.. — горячие слёзы обильным потоком стекают от ресниц по вискам и намачивают подушку, пока я, задыхаясь и ворочаясь на ней из стороны в сторону, причитаю как заклинание одну и ту же фразу.       Сознание наконец встаёт на место, и я прихожу в чувство, освобождаясь от сонного состояния и прекращая метания.       Глаза распахиваются в недоумении, и я резко осознаю, что наконец-то проснулась.       От этого на секунду в груди становится по-настоящему легко, и я судорожно вдыхаю лёгкими удушливый воздух комнаты, наслаждаясь его реальность, но через ещё одну перед глазами вновь мелькает всё то, что я успела увидеть в нескончаемом кошмаре, и меня накрывает с головой.       Я даже не думаю противится своим эмоциям, потому что их вспышка настолько сильна, что справиться с ней, удержать внутри болезненные переживания, оказывается просто бесполезно. Поэтому предавшись волне скопившихся эмоций, судорожно начинаю задыхаться и трястись, заливаясь обжигающими слезами.       Почти что горький рёв, полный сожаления и горечи от когда-то пройденного ужаса в далёком прошлом, был готов вырваться из груди. Чувства, которые однажды причинили серьёзную душевную боль, нанесли травму, пришли ко мне опять и напомнили о себе изощрённым способом, заставляя пережить их повторно.       Сдерживая гортанные стоны, я резко надавила на губы, закрыла рот ладонью, не давая себе возможности выплеснуть всю обиду наружу через плач, чтобы не привлечь чужого внимания к своей безысходной истерике, и только громко шмыгала носом, шумно втягивая и выпуская воздух, и часто моргала, в попытке выдавить все слёзы, смахнуть их ресницами. Но они всё продолжали литься.       Хотелось взвыть, зареветь в голос! Да так громко, чтобы выплеснуть с криком всю накопившуюся за это время злость. Обиду и гнев за то, что сделали со мной, за то, что я не смогла противостоять этому, за то, что некому было мне помочь... За то, что никто не пришёл мне на помощь тогда. За то, что пришлось решать самой...       Воспоминания прокручивались в голове снова и снова. Они искажались, переплетались с красками мрачного сновидения, не унимались ещё какое-то время, пока я вскоре не обессилила до конца от давящих на мозг повторяющихся по кругу мыслей. К моменту пока слёз не осталось совсем.       Я пребывала в смятении от накатившего на меня состояния, но старалась постепенно утихомирить свои эмоции, успокоиться и наладить сбившееся дыхание.       Переживания капля за каплей начинали угасать.       Такого не случалось уже давно и сейчас казалось для меня настоящим кошмаром, вновь окатившим с головой, будто ледяной водой. Эти сны не тревожили меня несколько лет и теперь совершенно внезапно застали врасплох, выбивая из равновесия. Я была бы рада забыть то, что случилось, забыть насовсем, но понимала, что мне никогда от этого не отделаться.       Стирая пальцами мокроту с лица, убирая остатки слёз, я вперилась взглядом в потолок и глубоко вдохнула грудью.       — Чёрт... — слетело с губ на выдохе.       «И что мне делать, если мой бред кто-то слышал?..» — отвратительная мысль пришла в голову и намеревалась осесть там ещё надолго.       Я села на кровати, упираясь мышцами ног в твёрдую перегородку, сползла ближе к краю.       Той зловещей и непроглядной темноты, что сопровождала меня в каждом из снов, здесь не было. Через треснутое стекло в окне пробивался серый блик луны, падающий на пол посреди комнаты и немного освещающий её. Ненавистная дверь была плотно закрыта, как и перед отбоем.       На душе стало чуть спокойнее, страх отпустил, но общее состояние напоминало подавленную опустошенность, словно меня выпотрошили, вытянули все соки и бросили справляться со всем этим в одиночку.       Коснувшись пола, я, еле переставляя ноги, проскрипела холодными половицами, приближаясь к окну.       Створка поддалась не сразу, но с небольшим усилием потянув на себя раму, её правая сторона всё-таки сдвинулась в сторону, захватывая на пол облупившуюся сухую краску с подоконника. Та осыпалась мелкими кусками прямо к ногам и пролетела чуть дальше в комнату.       В лицо подул свежий ветер, и я устало прикрыла глаза, подставляясь и вбирая грудью ночной запах улицы. Облокотившись локтями о подоконник и упершись лбом в холодное стекло, кожа на лице медленно остужалась, а напряжённые мысли постепенно покидали голову.       ***       Простояв ночью у окна какое-то время девушка всё же смогла потом уснуть. Отключилась, как после хорошей изнуряющей тренировки — настолько была эмоционально вымотана.       Встретив с утра пробивающиеся в комнату по-летнему яркие и тёплые лучи солнца, её отпустило вовсе. Уже не чувствовалось того напряжения, пережитого во сне и после, не было гнетущего состояния, съедающего изнутри, и она подумала, что с уходом ночи уйдёт и всё, что давило на неё тогда, и ей обязательно станет легче. Стало.       Утро встретило её дежурством на посту караула. К тому времени как раз подошла её очередь.       Девушка отправилась к башне, проходя коридоры и помещения, наблюдая, как вокруг царит атмосфера коллективной работы: все были рассредоточены по замку в целях уборки.       Рядовые из сто четвёртого, собранные здесь, в дежурстве участия не принимали. Майком было решено не допускать их к службе совсем. Ограничили молодых по всем фронтам: освободили от караула, тренировок, вплоть до контроля за выходом из замка. Ношение формы для них тоже не допускалось, как экипировка и использование УПМ.       Утреннее построение отразилось недоумением в лицах солдат.       Можно было подумать, что военные охраняли гражданских. Со стороны это выглядело именно так.       Однако истинных целей сбора солдатам озвучено не было, об этом были уведомлены только старшие по званию для контроля за ситуацией. В курсе этого была и Оливия, ввиду своего положение и плана командующего.       Мысль о том, что за ней продолжают наблюдать, как за лазутчиком, не отпускала девушку. Она читалась в каждой встрече в коридоре, в каждом продолжительном взгляде, в каждом слове, которое казалось ей странным или неуместным. Но с положением вещей она смирилась без особого внутреннего сопротивления. Хорошо было лишь то, что болтовнёй новоиспечённого разведчика здесь не особо напрягали.       Ко всему прочему, каждому находилось задание, будь ты рядовой из отряда или офицер при исполнении. Так и ей нашлось занятие практически сразу после дежурства.       Дело близилось к полудню.       Она спустилась по винтовой каменной лестнице башни, сдав пост, и направилась в основное здание.       Уборку к этому времени, по всей видимости, уже закончили: коридоры опустели. По первому этажу прогуливался позвякивающий звук жестяных столовых приборов.       «Дежурные что-то химичат в столовой», — сразу поняла капитан.       Оставив этот звук позади, она зашла в большое помещение с книжными стеллажами и столами. Некоторые из мест были заняты солдатами. Кто-то читал книгу, кто-то просто беседовал, кто-то мечтательно смотрел в окно; комната походила на зону отдыха.       Дежурство, как выяснялось по ходу дня, заключалось не только в проветривании задницы на вышке, но и в контроле за времяпрепровождением ребят из сто четвёртого. Ни то, ни другое не отличалось особой занимательностью. Пялиться вдаль за горизонт или в пустые глаза скучающих солдат — абсолютно одинаково бессмысленное занятие. Впрочем, делать здесь и вправду было нечего.       Рене, понимающе улыбнувшаяся "новенькой" и отдавшая свой пост, всучила ей в руки какую-то книгу, которую читала сама пока наблюдала за группой. Сказала, что это "лучше, чем тупо плевать в потолок".       «Нарушение дисциплины офицером при исполнении на лицо...» — подметила Оливия, со скользнувшим по коже чувством неприязни к такому поведению, но потом тут же осадила себя — вспомнила схожие с этой ситуации.       Нехотя согласно кивнув и приняв книгу, она покрутила её в руке. Толстая шершавая коричневая обложка, потрёпанные, почти стёртые уголки и пожелтевшие от старости страницы. Название говорило что-то о земледелии и всём, что с ним связано. Заурядно и сухо.       Усевшись на стул в начале зала, где до этого сидела Рене, она отложила книгу в сторону. Устало облокотилась на спинку стула, вдавливаясь в неё спиной, и осмотрела комнату, сложила руки на груди.       Солдаты сидели вразнобой, кто с кем, были заняты разным. Рокот голосов смешивался и оседал так, что разобрать откуда и что именно говорят было практически невозможно.       Девушка не нашла для себя ничего более интересного, чем всматриваться в лица и тренироваться читать по губам. Незамысловато и довольно скучно. К тому же, узнать о том, что сказали, не всегда бывает приятно, но в редких случаях навык этот мог бы пригодится. Сестра как-то начала этим увлекаться, научила немного и её. Но ничего кроме банальных фраз о приближении обеда и безделье от солдат вряд ли можно было узнать. Так что быстро отбросив эту идею, она посмотрела в окно.       Небо сероватое, но безоблачное, такое, как будто из него выкачали всю голубую краску. Утром оно выглядело более жизнерадостно. Деревья за стеклом плавно мотали ветвями из стороны в сторону от порывов ветра, иногда теряя зеленую листву. Возможно, будет дождь.       Глядя в окно, наблюдая за непонятной погодой, девушка почувствовала себя неприкаянной. Словно это её сейчас заперли в убогом замке и отняли всё, чем она занималась раньше. Чувства необъяснимой тревоги и опустошенности клокотали внутри, давили на грудь. С каждой минутой они усиливались, и девушка хотела избавиться от них, скрыться, чтобы не ощущать этой угнетённости. Но поделать с этим она ничего не могла — оставалось лишь терпеть, молча и через силу.       Конечно, во всём этом была виновата только она.       «Прими всё то, что совершила», — пронеслась в голове мысль.       Взгляд её резко упал на аудиторию. Взгляд, наверно, боязливый, с опаской, что кто-то слышит её мысли или считает их по эмоциям на лице. Но нет, всё так же: люди сидят в безмятежном отдыхе, не обращая внимания ни на неё, ни на её взбудораженный на миг взгляд. Вряд ли можно было понять что-либо и секунду после — ни одна мышца не дёрнулась, даже бровью девушка не повела. Скорее всего, взгляд её не сильно отличался от взгляда скучающих солдат — пустой, ничего не выражающий.       «Принять?» — насмешливо подумала она. Насмехалась Оливия искренне — "в лицо" самой себе.       К счастью или нет, она была близка к этому. Что-то пришлось признать и даже удалось забыть, а что-то, как оказалось, её периодически беспокоило до сих пор, но достичь абсолютного принятия она не сможет никогда. Это просто невозможно.       После мысль эта показалась ей даже немного абсурдной. Ведь, если вспомнить всё то, что происходило, девчонку вряд ли можно назвать раскаивающейся. Какое бы дерьмо не случалось с ней, мысли о нём в скором времени всегда уходили на второй план, а потом размывались временем, другими обстоятельствами. Так что, можно сказать, ей даже некогда думать о покаянии. Моментов, как этот, можно пересчитать по пальцам.       Успокоив себя в очередной раз, мозг подкинул ей новую, более интересную мысль о том, что неплохо было бы сходить в ту рощу до темноты. Вряд ли она найдёт там что-то интересное, но хотя бы развеется и проветрит голову.       «Настолько некуда приткнуться, что сама себе придумываю развлечения».       Спустя два муторных часа за скучной книгой, она и все остальные отправились на обед в столовую. Огромное помещение наполнилось голосами и звоном посуды.       Поковырявшись ложкой в тарелке со скудным содержимым и послушав идиотские умозаключения Гергера о том, что девушка "какая-то замкнутая", Оливия решила закончить трапезу. Подумала, что, видимо, хоть и незамысловатую беседу с Рене он пропустил мимо ушей. Убеждать парня в обратном она не собиралась. Сделав последний большой глоток из кружки, девушка вышла изо стола.       На улице было душно, но ветер гулял прохладный. Дождь всё-таки собирался.       Протопав каблуками сапог по каменной лестнице, она спустилась и свернула в рощу, из которой вчера ночью слышала непонятные шорохи. Огибая торчащие из земли кусты, отодвигая руками клонившие к земле ветви деревьев, мешающие проходу, она аккуратно ступала шаг за шагом и всматривалась в траву. Разглядывая листы подорожника, сорняки и редкие полевые цветы, взгляд выискивал в них что-то похожее на следы. Углубляясь всё дальше и глубже в чащу, ничего подобного на глаза так и не попадалось. Она остановилась и огляделась по сторонам, подмечая мёртвую тишину вокруг, нарушаемую лишь редкими порывами ветра, которые задевали ветки и шуршали листьями.       На нос девушки упала капля.       Смахнув её тыльной стороной ладони и посмотрев на всё сильнее сереющее небо, она решила пойти в обратном направлении, вернуться к замку. Чуть сторонясь тропинки, которую недавно протоптала сама, всё больше сворачивала влево, периодически поглядывая под ноги, чтобы не споткнуться.       Сквозь листву уже начинал виднеться грязный камень крепости, и ноги ускорили шаг, как монотонное шуршание под ногами разрезал резкий хруст ломающийся ветки, а через подошву почувствовалась неровность земли. Медленно приподняв носок ботинка, взгляд Оливии упал на торчащую ветку, а прямо под ней на то, что она искала — след.       Неспешно отняв сапог, она всмотрелась в отметины. Размер того, что оставили до неё, был очевидно больше следа женской ноги, с очень грубой подошвой — трава была примята местами сильнее, где-то тонкие стебли порваны в углублении.       Если бы не хрустнувшая ветка под ногой, она пропустила бы его вовсе.       Девушка предостережено осмотрелась вокруг. Потом, чуть склонившись к земле, проследила взглядом за следом, ведущим от ветки. Он был неточный, прослеживался плохо, но точно уходил в сторону за территорию замка.       Мысль о том, что это был кто-то из солдат отряда, начала меркнуть — её стала затмевать догадка о пришлом извне. Это казалось странным, даже абсурдным, однако засело в голове.       Выпрямившись, она вернулась к тому следу и, еле касаясь земли, наступила в него левым сапогом для оценки близ лежащей территории. Замок был совсем рядом.       «Наверно, стоит сказать об этом Майку, — неуверенно хмыкнула она себе под нос, поглядывая то на находку, то на "проход" к замку. — С одной стороны, это было бы правильным в случае, если кто-то посторонний и точно с недобрыми намерениями был вблизи замка. С другой — выдвигать ему свои догадки, ссылаясь на следы, которые сейчас, скорее всего, развезёт от дождя, да ещё и привлекать к своей персоне лишнее внимание… — она устало посмотрела в пустоту перед собой, пытаясь найти верное решение. Задумалась на минуту. — Сомнительная идея».       Но совершенно точно она понимала: ей следовало либо ещё подумать и понять, как лучше преподнести информацию, либо держать язык за зубами.       Девушка вышла из рощи, и тогда лицо и волосы её окропило прохладными каплями начавшегося дождя.       Погода совсем испортилась.       По возвращении в замок, она очень скоро вынуждена была повторить круг бестолкового времяпрепровождения, начавшийся для неё ещё с утра.       ***       Прохладный ветер пробирался в комнату через окно, попутно ударяясь о стекло его створки, петли которой жалобно поскрипывали в тишине раннего утра. За окном виднелся рассвет неспешно восходящим в нём солнцем на фоне бледного сине-серого невзрачного неба. Чувствовалась свежесть прошедшего накануне дождя.       Мягкий жёлтый огонёк маленькой свечи отбрасывал пятнами свет на покоящиеся на столе в углу комнаты листы, разложенные в особом порядке. Кожаный переплёт папки был отброшен в изголовье уже заправленной кровати, а сумка валялась где-то у её подножия.       Я сидела за столом уже битый час и пыталась переварить абсолютно бессмысленную для себя информацию из характеристик солдат. Мне было совершенно плевать на их качества, способности и заслуги за время обучения в кадетском корпусе и службе в разведке, однако была вынуждена вчитываться в них, чем и занималась сейчас. Что было полезным, так это то, что я хотя бы запоминала имена рядовых, с которыми приходилось пересекаться последние два дня.       После я поняла, что простое чтение биографий не принесёт ничего полезного, и, успев устать от скучного чтива, утомлённо облокотилась предплечьем о заваленный макулатурой стол, подперев отяжелевшую голову ладонью. Вторая рука нехотя подняла очередной документ к лицу, а глаза стали бегать по уже знакомым строкам.       «...Исполнителен, хорошо проявляет свои навыки в командной работе... — тупо повторила про себя описание черт из личного дела Райнера Брауна. Равнодушный взгляд скользил по словам пока не зацепился за нелепое наименование. — Это название местности?..» — задалась я вопросом, бестолково хлопая ещё немного сонными глазами.       Прочитав его повторно и попробовав "на вкус", на ум пришла мысль о том, что города или деревни с таким названием я, как мне кажется, не знала. Точнее будет сказать, что, возможно, слышала, но однозначно не знала, где таковая может находиться. Да и название её звучало для меня очень уж странно.       В груди опять начало зарождаться неприятное чувство тревоги, а после я в который раз вспомнила о том, что чувства мои подводят меня редко.       Сама того не ожидая я встрепенулась, ведомая навязчивым чувством, выпрямилась за столом. Руки сами потянулись к разложенным страницам и в слепых поисках чего-то, что может остудить меня от необоснованно разгорающейся внутри тревоги, они начали перебирать и поочерёдно подносить страницы под свет.       «Год поступления ребят приходиться как раз на время событий пролома стены Марии, поэтому, возможно, данные были исковерканы...» — чем больше я начинала размышлять, тем больше сомнений вплеталось в ход моих мыслей, и теперь они казались на самом деле подозрительно назойливыми.       Отбрасывая документ в сторону один за другим, пробегаясь по каждому взглядом в смутной надежде зацепиться за что-то схожее в тексте и постороннее по смыслу, я, не задумываясь, начала выискивать корявое название среди прочих. Или такое, что точно также могло бы вызвать во мне подозрение, хотя прекрасно понимала, что шанс найти сходство минимальный.       Перебирая в мозгах слова Эрвина о его интересе в получении информации, я слегка заторможено, но совершенно точно ухватилась за многозначительный посыл фраз и поняла, что самого главного в этой кипе бумаг, конечно же, нет.       Уже начиная понемногу расставаться со своей идеей отыскать призрачную нить взаимосвязи, я решила перебрать характеристики по второму кругу, чтобы наверняка отбросить возможность встретить нелепо обозначенную местность где-то ещё.       — Да ладно... — не веря своим глазам и выцарапанному на бумаге тексту, вслух ляпнула я, откидываясь на спинку стула и недовольно цокая языком.       Просматривая его личное дело, я, по всей видимости, не особо была заинтересована в поиске чего-либо вообще, потому-то и не заметила этого сначала.       «Кто он? — вопрос возник в момент, как я прочла имя солдата из дела, на котором остановилась. В случае с Брауном, перед глазами немедленно всплыл образ молодого человека — его мне удалось запомнить — но представить второго никак не получалось. — Впрочем, выяснить это будет несложно. Можно допустить, что если они земляки, то могут ошиваться друг с другом поблизости. Либо я выясню это другим способом, неважно».       Тишину оглушил резкий звук глухого удара и звенящего стекла в хлипкой деревянной раме, которая ударилась о выступ стены от залетевшего в комнату ветра. Створка покачивалась навесу, удерживаемая непрочными петлями, а стекло в ней дребезжало от столкновения.       Я втянула носом пришедший с улицы воздух и потёрла уже проснувшиеся глаза ладонями.       «Кажется, я нашла действительно интересный способ занять себя», — довольно хмыкнула себе под нос, обдумывая пришедшую на ум идею, смакуя её и планируя свои дальнейшие действия.       С противным скрежетом ножки неустойчивого стула проехались по полу, а руки в спешке стали собирать документы со стола и складывать их обратно в потрёпанный переплёт, затягивая его шершавой бечёвкой. Завязанная папка отправилась в сумку, и та повисла на плече, тяжело ударяясь о бедро.       Я подошла к окну и резко закрыла створку, а проходя мимо стола одним выдохом задула уже начинающую тлеть свечу.       Покинув комнату и надеясь в неё больше не вернуться, я стремительно направилась по коридору этажа, додумывая свой план "побега". Практически всё в нём казалось мне логичным.       Минуя двери помещений на этаже, у одной из таких я резко остановилась, заслышав знакомый стук, громкие разговоры и начавшийся после шорох. Рука тут же потянулась к холодному железу ручки, открывая проход в просторное помещение. Взгляд в момент пробежался по обстановке оценивающе, а в мыслях возник соответствующий вопрос.       Окно в аудитории было распахнуто настежь, а солдаты, недавно сидевшие за столами, засуетились в сторону выхода.       Пока я соображала, некоторые из них успели проскользнуть мимо.       — Эй, — я схватила белобрысую девчонку за плечо, останавливая в проходе. — Что происходит? — спросила, вглядываясь в её большие испуганные глаза.       — Титаны прорвали стену Роза, капитан, — ответил мне появившийся за её спиной Браун. Светло-карие глаза парня посмотрели на меня серьёзно, давая понять, что это не учебная тревога. Криста согласно закивала головой.       — Нужно уходить, — послышалось со стороны. Я обернулась на голос, тут же складывая два и два.       Ребята направились к лестнице, на первый этаж.       Я замерла на месте, прокручивая в голове неожиданную новость, пыталась понять, что делать дальше, но ноги сами понесли меня в сторону пролёта, ускоряя шаг и переходя на лёгкий бег.       Сердце в груди устремилось в том же темпе, что и ноги, оно бешено билось внутри, заставляя кровь приливать к голове, а виски больно запульсировали.       Мысли смешались, прокручивая в сознании всё то, что я сейчас услышала. Мозг отчаянно пытался отвергнуть реальность, переубедить меня.       Топот грубой подошвы сапог монотонно отбивал в опустевшем коридоре по каменному полу, каблуки проскользнули, и я уцепилась рукой за выступающий камень на углу стены, делая резкий поворот корпусом к винтовой лестнице. Узкий проход уносил вверх гулкий шум торопливых шагов, когда я, пролетая ступени и пропуская каждую вторую, взбиралась к выходу.       Влетев на крышу и быстро осмотревшись по сторонам, увидела вышку на которой стоял кто-то из караульных.       Нетрудно было догадаться куда и на что они смотрели. Вдали горизонта, среди деревьев, совершенно точно показалось движение.       Сердце пропустило удар. Второй.       В лицо ударил холодный ветер, откидывая назад волосы, а глаза всматривались в приближающуюся к крепости опасность.       Подойдя к краю и обмозговывая представшую картину стремительно надвигающейся катастрофы, пальцы вцепились в каменную ограду в попытке ощупать шершавую поверхность и удостовериться в реальности происходящего.       — Как же вовремя… — оторопело пролепетала я.