Никто, Нигде, Никогда

      Кевин Дэй стоит в ванной перед зеркалом, придирчиво оглядывая собственное лицо. Кевину десять. Взъерошенные, ещё немного влажные после душа волосы давно пора стричь. Надо попросить Тэтсуи пригласить парикмахера. Может, он даже отвезёт их с Рико в город. Кевин давно не был в городе — считанные разы после смерти его матери. Теперь он живёт здесь, вместе со своим названным братом Рико. Кевин думает, что это херня полная — все эти выражения вроде «названного брата». Он тебе или брат, или нет. Свои мысли Кевин держит при себе: Тэтсуи не потерпит выражений вроде «херня полная» от десятилетки, даже если использует их на поле сам.       Поле. Стадион. Экси.       Эти слова вызывают у Кевина Дэя волну мурашек по телу. Кевину Дэю — десять, и в его жизни нет ничего, кроме экси, названного брата и снова экси.       Кевин открывает колпачок маркера. Резкий запах кажется отвратительным — и одновременно таким волнующим. Кевин приближает своё лицо к зеркалу, чтобы лучше видеть. Пальцы дрожать не должны. Линии должны быть максимально ровными. Лучше было бы попросить Рико — друг на друге рисовать цифры удаётся лучше, но Рико чем-то занят. Они с Тэтсуи торчат в его кабинете, и Кевин не спрашивает, в чём дело. Кевину десять, и он прекрасно знает, насколько важно умение держать язык за зубами. Он сбился со счёта, сколько раз ему прилетало по губам — и по другим частям тела. Точно больше раз, чем он был в городе после того, как переехал сюда.       От напряжения Кевин высовывает кончик языка. Выражение лица у него сейчас крайне забавное, но это всё не является важным. Четыре чёткие линии, достаточно толстые, достаточно заметные. Достаточно ровные.       Отлично.       Колпачок перманентного маркера захлопывается с негромким щелчком: надо закрыть до конца, чтобы маркер не пересох. У Тэтсуи достаточно денег, чтобы покупать им лучшую форму и лучшие клюшки, но он жопит покупать им с Рико лишнюю канцелярию. Нанимать репетиторов финансирования хватает, а выделить пару лишних маркеров — нет. Вопрос приоритетов.       В свои десять Кевин знает о значении слова «приоритеты» и знает, когда своим знанием лучше не светить.       На улицу Кевин почти выбегает, спускается по ступенькам через две на третью с клюшкой для экси в левой руке. Отличный солнечный день для первого июля; и День Независимости через три дня. Вряд ли они здесь будут праздновать, но у них с Рико, скорее всего, будет свободный вечер. Кевину правда нравятся их тренировки и нравится экси, и он правда хочет стать в этом лучшим — в крайнем случае, лучшим после Рико, — но иногда он скучает по времени, когда большую часть дней был предоставлен самому себе.       Иногда Кевин скучает по матери.       Не тот день — тёплый и солнечный — чтобы омрачать его воспоминаниями и ностальгией. В свои десять лет Кевин точно знает, когда можно предаваться унынию, а когда его стоит отложить. Если Рико или Тэтсуи найдут его плачущим, ему влетит.       — Выглядит как маркер.       На стадионе в этот теплый и солнечный день кто-то есть. Не самая большая неожиданность, но Кевин никогда его раньше не видел. Мальчишка, его ровесник, со спортивной сумкой на плече, сидит на лавке на одной из трибун. Кевин идёт по пустому стадиону, стараясь, чтобы каждый его шаг был таким же важным, как и он сам. Рико, когда учил его вести себя перед камерами, говорил, что это важно.       Первое впечатление — вот что важно.       Даже если это странные приоритеты для десятилетки.       — Однажды это будет татуировка, — Кевин делает выбор между враньём и честностью.       Те, кто считают, что честность — лучшая политика, просто никогда не жил в Иверморе. Ложь здесь, впрочем, тоже не приветствуется — если врать слишком много, слишком часто и слишком откровенно, тебе прилетит.       Кевин Дэй точно знает по собственному опыту: прилетит в любом случае.       — Ну, пока что это выглядит как маркер.       Этот придурок над ним смеётся. Насмехается. А у самого акцент идиотский. Французский. Нежно рычащая «р» и тон голоса — одна большая издёвка. Кевин облизывает губы, переходя в защиту.       — Он перманентный.       Какого чёрта он вообще перед ним оправдывается? И кто он вообще такой? И что он здесь забыл? Кевин Дэй сжимает пальцы в кулаки.       А мальчишка, сидящий на трибуне, с взлохмаченными волосами и внимательным взглядом, вдруг улыбается. Улыбается Кевину не так, как иногда снисходительно улыбается ему Рико, и не так, как улыбается Тэтсуи, когда Кеву удаётся удачно выполнить один из приёмов или пробить защиту вратаря. Он улыбается Кевину так, как улыбалась когда-то мама; лучики морщин в уголках глаз, а сами глаза будто искрятся. Кевин вспоминает про маму второй раз за утро и таращит глаза, стараясь не моргать: в свои десять лет он точно знает, что если моргнёшь — непременно разревёшься. Разведёшь сырость. Сопли. Кевин в свои десять — не слабак и не тряпка.       — Хорошо. Тогда это выглядит как перманентный маркер.       Французский акцент и смешливая улыбка, и глаза искрятся, словно он сейчас в голос расхохочется — не зло, но с такой ласковой издёвкой, будто точно не собирается обидеть Кева. Шутка, которые не шутят Рико и Тэтсуи. Иногда так шутила мама.       — Это выглядит как самый клёвый перманентный маркер в мире, — припечатывает Кевин.       В свои десять он предпочитает, чтобы последнее слово оставалось за ним.       Мальчишка всё-таки смеётся, Кевин всё-таки сдерживается от слёз — и смеётся тоже. Кевин в свои десять привык держать в себе большую часть эмоций — по крайней мере те, что не касаются экси.       Чужой смех резко обрывается, и мальчишка с французским акцентом и непослушными волосами становится слишком серьёзным. Выглядит взвинченным. Пялится куда-то за спину Дэя. Кевин оборачивается: ещё двое на поле в этот тёплый солнечный день первого июля.       — Моро, — голос Тэтсуи, мрачный и громкий, звучит как приказ.       Он подзывает мальчишку, кивком приказывая ему следовать за ним. Никаких вопросов и споров — может, этот француз и в первый раз здесь, но точно понимает, что сейчас следует держать язык за зубами. Кевин невольно проникается к нему симпатией, глядя, как быстро тот спускается, спрыгивает, перемахивая через ограждения. Он оказывается даже выше, чем сам Кевин, пусть даже на несколько сантиметров — а ведь в нём достаточно роста для десятилетки.       «Моро», — повторяет про себя Кевин, стараясь запомнить. Это имя или фамилия? Эти французы, чёрт их разберёт, где у них имя, где фамилия, а где они кофе хотят или круассан какой.       Рико остаётся на поле, и Кевину не остаётся ничего другого, кроме как подойти к нему, только взглядом провожая спину Тэтсуи и этого француза, Моро.       — Кто это? — Кевин кивает вслед Морияме и Моро, спрашивает у Рико, втайне надеясь, что он скажет, что двойка на его щеке сегодня выглядит точно как татуировка и ничуть не напоминает маркер, пусть и перманентный.       Рико только равнодушно смотрит на Кевина Дэя, едва заметно дёргая плечом.       — Никто, — бросает его названный брат, и взгляд его прищуренных глаз становится жёстче. — Чем ты занимался всё утро? Тебе надо тренироваться.       То, что Кевин Дэй точно знает в свои десять лет: прилетит ему в любом случае. К этому он почти привык, как легко привыкают ко всему дети. Он принял это, смирился, это его способ выживания, способ стать частью этой реальности.       Кевин думает, что «никто» рифмуется с Моро.       Он оборачивается только один раз — но, конечно, к тому времени Тэтсуи Морияма и этот француз, Моро, уже скрываются из виду.       Кевин облизывает губы, сжимая в руках клюшку, повторяя про себя: «Моро. М. О. Р. О». Кевину почему-то очень хочется это запомнить.