Не покидай этот мир снова.

      Вектор, по которому движется Земля, похож на неровный овал. Она вращается вокруг себя, вокруг Солнца, которое наверняка движется целой системой вокруг чего-то более крупного и значимого, что нельзя сравнить с человеком никак. Мы — единица, как клетка в человеческом организме. Мы — то, что хранит информацию, перерабатывает и отдает в огромной цепочке экосистемы, которую легко разрушает своей сущностью, как рак. Мы — Земная опухоль. Мы — гниды, которые обитают на теле чего-то необъятного. Но почему же тогда всего лишь паразитарные личинки решили, что умнее системы?       Он похож на свинью, которая упивается собственной значимостью. Узкие маленькие глазенки какого-то нового заместителя главного судьи стреляют по лицам присутствующих женщин. Сухой громкий рот облизывает край хрустального бокала, на котором разводами остаются его слюни и сладкий алкогольный напиток. Он смеётся, как умалишённый, считая шутки "коллег" до одури смешными, хотя в самом деле наверняка даже их не понял. Где-то это уже происходило. Где-то такой кадр уже присутствовал. Где-то, где Га Он находился всего раз, но этого с головой хватило, чтобы навсегда перестать пить алкоголь и принимать его из рук официантов, которые красиво ухаживали на фуршетах в лобби.       Его новая напарница по работе была не такой приветливой и провинциальной, как О Джин Джу. Даже сейчас, стоя рядом, от нее исходили флюиды благонадёжной Сеульской женщины, которая умеет выдрать свое с корнем. Это такой вид женщин, что никогда не упустит выгоды, даже если она выглядит хоть немного перспективнее реалий. Та самая, что удавит соперницу на пути к властному богатому мужчине, наступив каблуком на голову, притоптав к земле подошвой. Та самая, что без сожалений зажжёт фитиль шашки, если от этого будет зависеть ее имидж. Та самая, что целенаправленным характером так напоминает Кан Е Хана, но которая не обладает достаточно острым умом и харизмой, дабы подняться выше. Никто из присутствующих не обладает.       На корпоративе в главном зале суда почти ничего не отклонялось от привычной для Кореи нормы. Люди — скучные, напыщенные и слепые до чужих проблем. Еда — пластмассовая и абсолютно не имеет вкуса. Алкоголь льется рекой, дабы все закрывали глаза на первое и второе, и начинает казаться, что Га Он стал вписываться в эту атмосферу шлака.       После восхождения Дьявола на Землю из преисподней, летоисчисление насчитало всего три года.       Первый пестрел именем Е Хана в каждом заголовке газет. Где-то как террориста, что подорвал съёмочную площадку шоу с несколькими людьми помимо себя, где-то как великий освободитель от коррумпированных чиновников. Оба варианта поддержало новое, абсолютно идентичное старому правительство, лавируя мнением в интервью, то оскорбляя мужчину предателем нации, то отмечая его незаменимость в создании новой эры для всей Кореи. И везде успевая насмехаться над "манипулятором", который так глупо загнал себя в ловушку и опорочил собственное имя неприемлемым поведением.       На второй год о нем постепенно забыли журналы и сайты, но к месту, где так и не восстановили завалы суда, все ещё тянулись люди, в руках которых без конца мелькали цветы. Десять миллионов людей были втянуты в убийство. Треть из них была ведомой ситуацией и быстро забыла о том, что сделала. Часть - сменили мнение, ожидаемо переключаясь на сахарные речи новых деятелей и обвиняя во всем змея искусителя. А остальные, что чувствовали необъяснимое доверие к личности с экрана, что убеждала в "силе" народа, проводили паломничество к могиле святого. Скорбели, чувствовали беспомощность, вновь погрузились в состояние анабиоза, когда правосудие ушло в закрытый режим, а им ничего не оставалось, как смириться и жить, терпя угнетение. Что теперь происходило во время разбирательств — одному Богу известно.       Третий год начался с того, что особо любопытные стали строить теории. Адвокат Ко отлично реализовал план побега вождя революции, но те, кто не хотел верить в смерть гениального судьи, съедать поданную порцию лжи не стал. И тогда, к Га Ону проявили особое внимание, начиная наведываться к нему домой с диктофоном, записной книжкой или камерой. Все спрашивали одно и тоже, кто-то пытался застать его на работе, а кому-то и вовсе удавалось встрять в его личное время и нарушать встречи, вести себя бестактно. Допытывать, следить, и ничего не оставалось, как привыкнуть к такому. Рано или поздно этим захудалым гениям надоест пытаться найти ту самую правду, о которой Ким так безропотно молчал.       Суды проходили, как и раньше, правда, теперь все решения выносила коллегия. В команде Га Она пока мелькала лишь Кван Кён Ха, что всегда непреклонно давила на то, что если человек был способен переступить через других, то винить его за это нельзя и стоит смягчать приговор, ведь сильные люди — будущее Кореи, а слабые люди погубят их социальный строй. Га Он не прекращал хвататься за голову, чувствуя себя, как в сумасшедшем доме. Он знал, что уже стал психом.       — Будем, — свинья чокается своим обсосанным бокалом о край того, что был в руках судьи Кима. Если бы он не держал его ради визуальной картины привлеченности к празднованию, то точно бы выбросил в ближайшую урну, побрезговав касаться. Но сейчас он сдержано улыбается на такой жест, качает им в воздухе и медленно старается ретироваться из общества сидящих по горло помпезных и невыносимых коллег. Ему душно. Он словно находится в постоянных тисках, оттягивая галстук-удавку подальше от кадыка. Временами ему казалось знакомым чувство удушения, но потом он вновь видел напомаженные и холеные лица, искренне недоумевая, почему он ещё здесь.       Га Он стал героем, к которому проявлялось "особое" отношение.       Весь коллектив отмечал назначение нового главного судьи, описывая его, как великого человека с крутым нравом. Заместитель похрюкивал периодически на замечания, что сам он так и не появился здесь, наверное, побоявшись показать свою нерабочую сторону, напившись и покрасив чей-нибудь костюм в желудочный сок. Но Га Он считал иначе. Он просто не рассуждал о работе в личном ключе.       — Мне нехорошо. Я отойду подышать воздухом, — он делает короткий поклон пасущему его начальнику и его потенциальной подружке, что, видимо, не особо зацикливалась на внешности. Конечно, он не лез в ее дела, таким образом прося не соваться в его жизнь тоже.       — Конечно, судья Ким. Ещё бы вам не стало плохо. Как не посмотрю, вы постоянно с полным бокалом, а мы пили вместе уже шесть раз! — осуждающе пропел мужчина, чей живот под рубашкой трясся, как холодец. В его составе, как было замечено, уже шесть бокалов шампанского, когда градус опьянения Га Она повысился лишь в тот момент, когда заместитель на него дыхнул.       На улице пьяняще прохладно. В душных помещениях, в официальной одежде, судья чувствовал себя, словно репчатый лук или пекинская капуста. Каждый слой давил на него новым грузом и хотелось в просторную, мешковатую домашнюю одежду. Под рубашку не задувал даже лёгкий июньский ветер, что поднимал челку и высушивал потное поалевшее лицо. Га Он смог раздобыть бутылку с водой по пути, открыть ее, присесть на парапет пандуса, чиркая мало-мальски прохладной крышкой.       Его жизнь на данном этапе походила на состояние сомнамбулы. Он все так же передвигался на метро домой. Готовил себе что-то вроде рамёна, не имея желания браться за ресторанные изыски. Он проходил круг работа — дом, дом — работа бесконечное количество раз, потеряв вкус к остальному. Иногда его тянуло на кладбище. С букетом в руках, он перебирался через одинаковые памятники, чтобы среди них найти имя Ён Су Хён, от смерти которой отошёл, но не мог поверить. Все ещё оставалось чувство, что вот-вот она позвонит. Что ее номер отобразиться на экране, игриво тыкая кулачком, и она спросит, свободен ли он сегодня. И его ответ "да" нарывал толстый ком в горле, как клубок нервов, который он не был способен проглотить. Он даже не смог протолкнуть его холодной водой, тайно надеясь, что она содержит химикаты.       От шедшей не в то русло мысли его отвлекает скрип колес спортивного автомобиля. Он единственный поднимал вой на дороге, дрифтуя на повороте и уже аккуратнее, будто вплывая, въехал на заставленную менее дорогими и вычурными тачками парковку. Было темно, и свет фар лязгнул по одиноко сидящей фигуре парня лучом, ослепив и спровоцировав зажмурить глаза, закрываясь раскрытой ладонью. Будто обухом по голове, это вызвало выцветшие воспоминания о жёлтой иномарке, которая превратилась в отбивную.       Когда можно было наконец раскрыть веки, вновь стало темно и единственным освещением служило то, что выбивалось из стекол здания и бледный блик от луны. На застеленной асфальтом дороге мелькнул гордо идущий стан в черном смокинге.       Га Ону начинает казаться, что ему что-то подмешали в воду. Или это мозг стал придумывать того, чего на самом деле нет от морально гнетущего одиночества, которое признавать никак не хотелось.       Он щурил глаза, присматривался, но никак не мог разглядеть человека, что так спокойно двигался в сторону главного входа, каким то волшебным образом избегая свет. Все, что может понять судья Ким — дорогой транспорт точно его. Помимо прочего, уверенный шаг, расправленные плечи, гордо приподнятая голова. Вселенная не способна была носить двух столь одинаковых людей. А единственный, кому принадлежала такая ведущая манера должен был исчезнуть и не возвращаться сюда, где его ждала лишь боль. Или Га Он снова чего-то не знает?       Его попытки разглядеть загадочную персону, от чьего становления вдруг затрепетали старые эмоции и иррациональная надежда, прерывает звонок. Приходится отвлечься всего на секунду, разорвав зрительный контакт, но дурацкий мобильный не стал принимать вызов и с трёх попыток вождения пальцем по сенсору. На четвертый, когда динамик наконец оказался у уха, вечерний гость просто исчез, видимо, растворившись в душной толпе высокомерных оборотней или вернувшись к машине.       — Да? — стараясь не выдавать разочарование, с придыханием спрашивает брюнет, ожидая услышать приветствие. О Джин Джу оправдала ожидания, окончательно захватывая собой разум собеседника, который в мгновение ока забывает о подозрении. Это не мог быть он. Не стоит строить новых теорий.