***
Если правильно заваривать лапшу, она не кажется такой уж отвратительной. Она легко размякает в кипятке и при желании можно вытащить ее, перекинув в сотейник, немного потушить со специями и пастой. А ещё, добавив немного мяса и овощей, получится практически полноценный завтрак. Можно запить это быстрорастворимым кофе с сахаром и молоком, а потом прикончить пудинг, который стоит в холодильнике, кажется, с прошлого месяца. Га Он прокручивает это в голове по восьмому кругу, пока пытается не убить очередной зелёный куст в горшке. В последнее время он лишь думает об этом, все равно давясь одноразовым завтраком, а заодно обедом и ужином, подрыхляя землю у бегонии, которая вот-вот завянет. Все цветы почему-то вяли, даже папоротники и кактусы, оказавшись в руках уже мужчины, которому через несколько лет станет тридцать пять. Он точно не знал, как возрастные изменения связаны с умирающим садом на веранде, но растения буквально самоубивались, хотя их старательный садовод все ещё пытался поливать и подкармливать каждый божий день. Вредные зелёные жильцы желтели, опадали, не могли находиться рядом с Га Оном дольше, чем несколько месяцев, сколько бы судья над ними не трасся. Их не спасало ничего, даже специальные средства, на которые он потратил большую часть зарплаты. Его это так огорчало, что после очередной попытки он затравленно опускается на скамейку с чашкой горькой жижи из одноразового пакетика, переставая воскрешать покинувшего его подопечного. Кажется, они тоже решили его бросить. День летел в сплошной суматохе. Нужно было заполнить отчётные бумаги с прошлого дела об убийстве ребенка, потом упаковать, отнести в кабинет начальству, заручиться одобрением, после которого им с нелицеприятной напарницей пришлют огромную кучу информации, на которую они должны будут собрать примерно такую же для комиссии и принятия решения по сроку уголовной или административной ответственности. Адвокаты, обвинители, все это казалось таким чужим и больным. Таким ненужным, ведь как можно оправдать убийцу, даже если он сбил человека на машине случайно. Складывалось впечатление, что Га Он и вовсе не знает, какое решение верно, а какое нет, это должен определять не он. Брать ответственность слишком тяжко. В назначенный срок папка лежала на столе со вложенной флешкой. Основная информация, запись заседания, мелочи и подробности, важные для государственной бюрократии, ведь никого не волнует, что двадцать лет неожиданно превратятся в тринадцать за хорошее поведение. Все удобно упаковалось в небольшом свертке бумаги, который обычно порывалась отнести эффектная и упорная Кван Кён Ха, чьи ногти периодически бегали по плечам Га Она, больно впиваясь, когда та в очередной раз нависала где-то над головой, обсуждая с ним новое дело. К таким личностям бывший младший судья относился фактически толерантно. За пару лет он осознал, насколько бесполезно плыть против течения, когда ты окружён брёвнами и справляешься по бурной реке в одну сторону. Либо ты принимаешь и делаешь то же самое, что шло вразрез его принципам, либо молча терпишь несправедливость, выжидая момент и иногда находя способ сделать все правильно и честно. Это казалось более эффективным. В этот раз старшей не было на месте. Сумка повисла украшением на ручке мягкого стула, а ее хозяйка отлучилась уже как полчаса назад, бросив что-то о юристе и обеде с ним. Прикрывая глаза, Га Он насильно давит воспоминания и приятную ностальгию по временам, когда кабинет был меньше, столы стояли рядом, а на стуле, улыбаясь, сидела Судья О, предлагая Га Ону сходить вместе поесть у дороги, или обязательно шутила по поводу его задумчивого состояния. Прошлым вечером им удалось поговорить и, кажется, она тоже скучала по прошлому. Обещала приехать во время короткого отпуска и навестить хорошего знакомого, вытащив из хандры, ведь даже голос его выдавал. Это было приятно и мучительно одновременно, но вечно держаться за то, что было — невозможная роскошь. Она была лёгкой и будто лишней в руках Га Она. Он шагал в сторону помещения, куда за последние три года заходил лишь дважды, претерпевая кризис, волнение, потом волну отвращения и снова кризис. Подоспевшая со своей инициативой коллега была как никогда кстати в такие моменты. Но ее нет, а он сам стоит перед дверью и не решается постучать. Возможно там и вовсе никого нет, а он только накручивает себя мыслями о высокомерном старике с большим самомнением. Женщина таких невероятно любила, а вот Га Он давил порочными словами, которые через раз пытались вырваться изо рта. Он стал невероятно нервным. Буквально часовая бомба, которая нет-нет, да взорвётся. Не сейчас, так через год. Кто знает. Он внимательно прислушивается к тому, что происходит с другой стороны. Дежавю пытается подкинуть очередное сравнение, намекая, что когда-то Га Он наверняка делал нечто похожее и маяться теперь, подобно школьнику, уже поздно. Потянувшись к ручке, он почти решился, но обратно в ступор его загнал низкий голос с проблеском узнавания. Дыхание сперло, но главное, что особой причины для этого нет. На секунду мозг вообще дал сбой, как будто эта чёртова ручка приклеилась к пальцам, а его глаза - к двустворчатому дереву, и нет никаких сил ни уйти, ни освободить, наконец, проход и отдать документы. Что же это такое. Его попытка быть добропорядочным служащим судопроизводства становится фиаско. Уже после того, как он стучит и распахивает дверь, неправильно держа папку, листы и все закреплены бумаги рассыпаются павлиньим хвостом по плиточному полу... Это просто невероятно удачный день. Приседая, чтобы быстрее вернуть все на место, Га Он замечает движение и вырывая из полного образа только темно-синие брюки, в карманах которых зависли руки, он трепещет и что-то внутри снова кольнуло немым ожиданием. Он ещё предпринимает попытки подобрать все, сгребая страницы. Шаги человека перед ним были плавными, но уверенными. Загоняющими в тупик. Кажется, прежде, чем подчинённый решил ворваться к нему, тот смотрел в окно и разговаривал с кем-то по телефону. И все это доводило Кима до головокружения. И когда он вроде бы крепко перехватил все документы, поднимаясь на ноги, к нему на встречу уже склонялся новый шеф. Только встретившись взглядами, это оказываются совсем не те пытливые и пылающие азартом и лавой глаза, которые Га Он, пусть и в тайне от себя же, надеялся увидеть. Они не были чёрными, даже не почти карими, наоборот. — Судья Ким Га Он? — парня кинуло в жар от столь огромной несостыковки, а с другой стороны феноменальной схожести временных отрезков. Перед ним второй человек на планете, от чьего вида и манер Га Она толкает бежать и присмотреться одновременно, особенно тогда, когда чужая рука не спеша поправляет на нем лацканы пиджака и ворот рубашки. Не удивительно, что он так сильно заблуждался. Или он так сильно хотел убедить себя, что Е Хан вернулся. — Да, — он склоняет голову перед стоящим мужчиной. Перед стоящим европейцем, блондином, абсолютно голубоглазым, но имеющим азиатские черты лица. Метис. С одной стороны это заставляет выдохнуть скопившийся воздух, передавая бумаги в одну протянутую руку и пожимая другую. А с другой, какое-то нехорошее чувство пробралось под ребра, минуя детектор лицемерия. Но он как минимум заслужил дежурную улыбку, пусть и застыл на нем заинтересованным взглядом дольше, чем было прилично. — Я Иан Хёнсо. Меня должны были представить вчера, но я нашел более занимательное занятие, — застывшая в чужой хватке ладонь была сжата, а потом выпущена в вольный путь без лишних потряхиваний. По спине Га Она побежал табун, покрывая позвоночник гусиной кожей. Находясь с этим человеком на одной территории около минуты, он точно определяет разницу. Перед ним не волк, каким был старший, грозно подстегивая на страх и уважение уже с первых движений и слов, но тоже хищник. Лисы деликатнее, не такие грозные, но не стоит расслабляться, особенно когда ты и в том, и в другом случае на фоне них просто заяц. Потерянный, осторожный и с болезненными приоритетами. Даже Чон Сон А походила больше на змею. Может ли он быть просто подражателем? — Надеюсь, мы сработаемся. — Позаботься обо мне хорошенько, — на манер подчинённого отвечает иностранец, присаживаясь в кресло и взяв со стола ручку, повторяя вежливый отклик, правда, в очень фривольной форме. От этого создалось впечатление, что он издевается. Но вроде бы лицо говорит об обратном. Нужно было дождаться Кён Ха. — Я пойду, — он учится на своих ошибках. Ещё одной тактильной вариации Мориарти в своей жизни он не перенесет, и никаких отношений, кроме деловых, он вести не собирался. А его, к счастью, никто и не держал.***
Оседая около автомата с холодным капучино, Га Он чувствует себя самым невезучим существом в этой огромной вселенной. По его мнению, он существовал в каких-то не правильных организациях или выбрал не ту работу. Он хотел справедливости — а ее нет. Он хотел честности — и она тоже относительная. Он хотел любви — а она решила, что хватит и пары недель. Растирая лицо ладонями, пробегаясь по вискам и переносице пальцами, Судья Ким запрещает себе вспоминать о наличии Кан Е Хана. О наличии семьи Кан вообще, о том, что невыносимо не знать, что с ними происходит уже три бесконечных года. Сначала мужчина открывает ему глаза на чужие реальные лица, а потом оставляет с этим осознанием одного, порождая мучительную боль от того, что он один ничего не сможет поменять в этой душной уродливой стране, где в каждом человеке сидит жадный алчный монстр. "Если ты не справишься, я вернусь." Он не справляется уже три года, и где же этого аджосси носит? — Га Он? — его находят те самые когтистые пальцы женщины. Она конкретно не ровно дышит к симпатичному коллеге, но пока, видимо, не переходит в нападение, не перекрывая кислород. Только нежно заигрывала с его добрым и чутким образом, настаивая на некоторых совсем некрасивых вещах. Брюнет напрягается, цепенея, останавливая тиканье бомбы. — Я уйду пораньше. Чувствую себя нехорошо, поработаю дома, — выбираясь, сбегая из-под пристального внимания Кван максимально учтиво, Га Он в полном объеме ощутил вкус взрослой жизни, когда милые добрые девушки сменяются на вот таких "львиц", охотящихся на оленят. Так вышло, что защиту главного "альфы" Кореи он заметил только к моменту, когда полностью ее лишился, но выживать среди когтисто-зубастых чудовищ необходимо. — Заместитель Ли очень просит тебя встретить его знакомых из международного аэропорта Кимпхо, — так просто из паутины Шарлотты не выберешься. Она легко его окручивает, указывая на себя. Обходит скамью, цокая каблуками, и приближаясь своим плечом к чужому, показывает фотографии двух мужчин китайской наружности. Одни иностранцы. — Они первоклассные юристы. Он хочет, чтобы мы привезли их к нему, — и это МЫ уже ощутимо резало уши, заставляя Га Она ежиться под атакой со всех сторон. Она вроде бы ничего не предлагает, но знатно напирает, стараясь сломать защиту. Его стул на двух ножках сильно качается. — Раз заместитель просит... В какой же водоворот он залез.