Синдром самозванца

— Он такой спокойный. М-может быть, болен? — Нет, просто очень тихий мальчик… ох, жалко его, жалко… Бедный ребенок. — Причитания няньки, в самом полном смысле этого слова, выводили на нервы, и вынуждали его тихо, чем-то похоже на маленького котенка, фыркать, болтать маленькими ножками на стуле и думать про себя:       «Как же надоела… Дженнет, ну же, скажи чтобы она уходила»       То, что его молитвы будут услышаны, надежды не было: Дженнет, или как она приучала себя называть, тëтушка Дженнет, была слишком мягким человеком. Едва ли она могла поставить на место кого-либо. И малые зачатки твердого характера проявлялись лишь в те моменты, когда он требовался в еë защите. Всë таки, гадкая прислуга была во дворце — могла себе позволить поступить с маленьким принцем грубо, а не как требовалось на самом деле.       Что же… Глубоко он задумался, как всегда. — И как императрица могла оставить его здесь? — Продолжала бубнить нянька, и мальчику оставалось закатить глаза, тыкая вилочкой в пирожное, притворяясь, что он слишком несмышленый для подобных "взрослых" разговоров, — Совсем материнского инстинкта нет? Разве так бывает? И имя это, Клод…       «То, что оно здесь буквально означает "хромой", я запомнил уже давно, нет никакой нужды повторяться. Уйдите, пожалуйста, и не давите на мою Дженнет» — П-прекратите, пожалуйста, — надрывным, чуть не плачущим от обиды голосом перебила няньку тëтушка, — Императрица не забыла о своëм сыне… Она сожалеет, что не может уделить ребенку время. Работа очень тяжелая…       Клод неосознанно пожал плечами.       Императрица то, Императрица это… Или, наверное, правильней сказать "мать". Слишком много разговоров для той, что не появилась навестить своего сына ни разу.       Тогда, два года назад, когда он, Дмитрий Самойлов (пускай и совершенно не помнивший обстоятельств своей смерти, как и то, что было незадолго до неë), оказался в совершенно чужом и маленьком теле… Он был весьма обескуражен и безразличен одновременно. Эмоционального потрясения как такого не было. Мысль того, что он переродился, пришла в голову быстро и так же быстро закрепилась там. Без лишних вопросов.       Хотя "адаптация" заняла некоторое время.       Во-первых, новое имя вызывало внутри некое отрицание. «Кло-о-од» — слишком странно, непривычно. Признаться, даже в мыслях он изредка, нет-нет да подумает про себя как про «Диму», пускай и пытался отучиться от этого. Новая жизнь, и начинать её стоило с нового имени.       Во-вторых, окружение. Все указывало на то, что сейчас был далеко не двадцать первый век, и у него было достаточно времени в том, чтобы в этом убедиться. И ещë магия. Бывало, Дженнет сажала трёхлетнего Клода к себе на колени, и спокойным, ласковым голосом, каким напевают колыбельные, рассказывала сказки. О башнях, о магии… Создавалось впечатление, что это не сказки вовсе — и маги, и драконы существуют, пускай все это и оставалось только его теорией.       То, что он любил слушать убаюкивающий голос Дженнет, держаться за нежные руки и волосы, смотреть в спокойные, грустные голубые глаза, было его маленькой тайной. Все же, он взрослый парень, восемнадцать лет как-никак, несерьезно всë это.       « — Ты такая класивая », картавя, сорвалось с его губ маленькое признание благодарности этой прекрасной девушке, которая заботилась о нём как никто другой.       Тогда она заплакала. От счастья, наверное.       Сейчас же Клод с некой гордостью смотрел на то, как Дженнет буквально выталкивала за дверь няньку, тихо, но твердо говоря: « В-вам правда стоит уйти… ». И все же, когда-нибудь она сможет взрастить в себе стержень, пускай и нескоро.       Серебряная вилочка утонула в слоях воздушного пирожного, оставляя на своей поверхности сладкий слой крема, который почти сразу оказался во рту у Клода. Вот и оставалось у него из развлечений прогулки вокруг дворца да сладкое. Он не жаловался, нет конечно — кто ещë мог похвастаться тем, что его мать императрица, да ещë и выделила в пользование чуть ли не замок? Не приходит, ничего не требует, обеспечивает … Благодать. — Принц, позвольте, я уберу, — Дженнет взяла со стола тканевую салфетку и осторожно, по-матерински стерла с его щеки остатки белого крема. Клод зажмурился — когда о нëм так открыто пеклись, он не любил. Но Дженнет позволял делать с собой всë, что она считает нужным. Она так напоминала его мать…       «Как она, там, без меня…? Надеюсь, идиотка Дина хоть немного побеспокоилась о еë здоровье»       «Идиотка Дина» — его сестра, и сейчас она не была тем, о чем он хотел думать. Слишком выматывающе. — Спасибо… — Пробормотал Клод. — Совсем не за что, — Дженнет подняла уголки губ, а он от этой скромной улыбки растаял.       Все мысли вернулись к сладкому. Клод его любил, за исключением шоколада в чистом виде. Здесь же его не было, зато много пирожных, чего-то, напоминающего мармелада в сахарной пудре и даже маленьких кусочков фруктов в карамели.       Клод обратил свой слишком уставший для детских глаз взгляд на серебряную тарелочку; его внимание притянул нежный, воздушный кусочек торта, с мелкой крошкой на нём. Минуточку... Из чего она сделана?       За считанные секунды, его безразличие сменилось на внезапное осознание, словно ему стала известна тайная вселенной, и голосом, каким вещают великие открытия, изрек: — Орехи… ! — Дженнет удивилась его внезапному возгласу.       «Я умер из-за ебаных орехов…!»