Синдром самозванца

      «И как же я мог забыть нечто подобное…?» — с досадой думал Дима, откладывая столовые приборы от себя, тем самым давая Дженнет понять, что есть он больше не собирается.       Действительно: злился на себя, что не сообразил сразу, не вспомнил такую важную информацию.       И речь даже идет не о собственной смерти. Впрочем, все что связано с ней, он с радостью бы забыл. Какой позорный конец жизни… Наверное, Дина задохнулась от смеха, услышав, как именно "погиб" еë брат.       Так уж получилось, что Дмитрий был таким человеком, который пускай и пытался настоять на своём, но все же, сдавался перед чужими мольбами о помощи, и другие с радостью подобным пользовались. В тот раз и случилось подобное.       «Ну дядя Дима-а… Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, я же обещала подругам» — высокий голос его племянницы, с которой виделся пускай и редко, прозвучал в воспоминаниях вполне отчетливо и даже похоже, — «Это всего на часок. Никто другой не подойдет на эту роль!».       «Почему это не подойдет? Попроси родителей нанять аниматора, я то тут причём?».       «Но ты так похож на Клода! Одно лицо! Девчонки будут в восторге, если ты придешь на мой день Рождения в его косплее!».       Сдался, не смог устоять перед детским плаксивым лицом своей одиннадцатилетней племянницы, и в конце концов, скрипя сердцем, согласился. Час позора он потерпит…       Кто этот самый «Клод» ему пояснила девочка во всех красках, и с каждой минутой образ анимешного (или откуда он вылез?) персонажа становился все отвратнее — даже после всего того, что он, сделал, маленькие девочки продолжают быть в восторге от него? Тем не менее Ириша, а именно так звали племянницу, настаивала на том, что их с Димой характеры очень даже похожи. Воспринимать это было нужно как детский упрек или как восхищение, он так и не понял.       Все свои обещания он исполнял на совесть — договорился со знакомой, которая занимается подобным, чтобы нашла костюм Клода, и на еë ехидном вопросе «А тебе что конкретнее нужно? Комзол или халат подогнать? Он и то и другое носит, знаешь ли» завис.       Где-то в этот момент было решено познакомиться с первоисточником, хотя бы частично, чтобы иметь представление об этом загадочном «Клоде». Так скажем…. Впечатлён он не был. Манхва показалась вполне обычной, и вообще, манги Диме нравились куда больше. Дочитал он чуть дальше дебюта главной героини Атанасии, посчитав, что этого достаточно.       Эпизод, в котором Дима пришёл на день рождения племянницы и то, как смущенно хихикали еë подруги над ним, предпочел бы обойти стороной.       "Мероприятие" оказалось крайне выматывающим — к нему в самом прямом смысле липли маленькие девочки, которые едва перевелись в пятый класс. Дмитрий был старше их на семь лет, и их лепет казался ему бессвязной ерундой. А потому присутствие в такой компании выматывало. Душный камзол (не халат же он наденет), шум, двусмысленные вопросы девочек, которые положили на юношу глаз и летняя жара сделали свое дело. Он по-настоящему выдохся. Час никак не кончался.       «А ещë, видимо, тогда у меня расплавились мозги. Другого объяснения тому, что я так оплошал, нет»       Обычно Дима был бдителен к тому, что он ест, правда. В отличии от сестры, которая питалась всем что более или менее съедобно, он соблюдал диету. Противопоказаний ввиду здоровья у него тоже было предостаточно.       В тот же день, жаркий и невыносимый, Дмитрий просто хотел чем-нибудь перекусить, ибо сил совсем не осталось.       И, наверное, так решила судьба, что юноша отжил своë, и подкинула на праздничный стол печенье, которое он тогда съел. Печенье с орехами. На орехи у него сильнейшая аллергия, кстати.       «Могу предположить, что я умер уже в скорой помощи. Ужас, испортил ребëнку праздник», — мыслей у Димы было гораздо больше, но все они заставляли краснеть и испытывать чувство, сравнимое со стыдом и сожалением. Не так он планировал окончить свою жизнь.       Задохнулся от аллергии в костюме Клода, в которого он, кстати говоря, и переродился.       Говоря об этом.       Воспоминания о прочитанной манхве раньше были словно запечатаны; сейчас же, "раскрыв" обстоятельства смерти, он вспомнил о ней и еë содержимом, и медленно, разбирая каждую деталь в голове, начал осознавать всë.       Образ Дженнет, раньше казавшимся смутно знакомым, сейчас предстал в другом свете. Это же та девочка из манхвы…! Уже не девочка, впрочем, и выглядит немного иначе… Но суть это не меняет. Имя то же самое. Хотелось удариться о стенку приговаривая «почему не замечал раньше?!» но едва ли он получил бы от такого действия что-то большее, чем просто синяк. Вероятность банального совпадения была крайне низкой. Ведь, как и было сказано ранее, именно он, Дима, стал персонажем, который при прочтении едва ли вызывал что-то большее, чем отвращение.       Перерождение в Клода — звучало как карма.       Но был один нюанс — многое, что его окружало, не сходилось с манхвой… Очень многое. Начиная от того, что Дженнет была старше Клода, вместо Императора правила некая девушка, которая ко всему прочему являлась его матерью, так и ещё главной героини, Атанасии, не было видно от слова совсем.       У него был целый день, чтобы разжевать в голове новую информацию.       Вывод был довольно простой, но едва ли давал ответ хоть на один из вопросов — в этом мире персонажи, ранее знакомые ему, поменялись ролями, в том числе и он сам.       «И что мне это даëт? Ничего» — раздосадованно думал Клод, пока Дженнет помогала ему залезть на кровать. Раньше отказывался от предложений тëтушки подготовить его ко сну — он самостоятельный! — но сейчас слишком глубоко задумался.       Заботливая девушка надела на него белую, приятную для кожи рубашку, накрыла одеялом и поправила напоследок складки покрывала. В каждом её движении чувствовалась нежность, такая, что у Димы — он мысленно поправился — Клода щемило сердце от понимания того, что кто-то может любить его так, искренне и не ожидая что-то получить взамен. Дженнет не была тем человеком, который мог бы воспользоваться его добротой ни сейчас, ни когда-либо потом.       Наверное, если бы он встретил еë в прошлой жизни, то влюбился. А так… нет.       Тëтушка погладила его по голове, невесомо, стараясь не взъерошить светлые волосы, и уже хотела уходить, как Клод поймал её за руку, и немного потерянным взглядом смотря на неë, жалостливо попросил: — Останься ещë не на долго…! Пожалуйста.       У него был вопрос, на который он хотел получить ответ именно сегодня.       Дженнет задумчиво кивнула, и даже показалось, что еë глаза радостно заблестели, после чего села на край кровати и спросила: — Конечно, принц. — Наклонила голову, — Хотите, о чëм-нибудь поговорим? Или мне принести книгу?       Пятилетний мальчик отрицательно покачал головой: — Нет… эм… Расскажи, как у тебя дела? — Неуверенно начал он, не зная, как подойти к нужному вопросу, — Что во дворце нового…?       Иногда Дженнет казалось, что Клод слишком самостоятельный и разумный для своих лет. Пускай и чаще молчал, чем говорил, но от него можно было услышать вполне осознанные слова. Впрочем, его мать в детстве была точно такая же…       Как же она хотела, чтобы он подольше оставался ребëнком. — Знаете, — Заговорчески протянула Дженнет, словно собираясь рассказать нечто особенное, или же какую-то байку, которая должна произвести впечатление — У нас во дворце, на кухне, завелся самый настоящий воришка…! Представляте? Приходит по ночам, пока никто не видит, и крадет… Шоколад.       Клод завис. — Это кто-то из горничных? Из прислуги? Не понимаю, как им совести хватает.       Дженнет тяжело вздохнула.       "Страшилка" на ночь была провалена. И все же, Клод был слишком серьезный для своих лет. — Не знаю… Но вам волноваться не о чем, я смогу найти виновного сама.       В этом он сомневался.       Дженнет почувствовала себя крайне неловко и даже глупо: — М-может быть тебе всë таки рассказать сказку? — Расскажи мне о маме. — Наконец решился он.       От этого неожиданного, болезненного вопроса Дженнет потеряла внутреннее равновесие, и даже немного качнулась вбок. Она посмотрела в пустоту, поморгала, и неуверенно, все еще сомневаясь, кивнула головой и встала со своего места, направляясь к выходу из комнаты. Клод подумал, что напугал еë, вынудил сбежать, но уже спустя пару минут девушка вернулась с книгой в руках. И это были не сказки.       Дженнет снова села рядом, и немного наклонившись к мальчику, показала одну из страниц открытой книги. Девушка выглядела взволнованной.       На ней был изображён парадный портрет, который Клод мог приписать к девятнадцатому веку. Там была нарисована лишь одна девушка в полный рост: прямая осанка, какая бывает только у настоящих аристократов, спокойный взгляд из полуприкрытых ресниц направлен на смотрящего и роскошные сине-красные шелка одежды создавали нужное впечатление — трепет и восхищение. Еë золотые волосы и топазовые глаза казались смутно знакомыми.       … погодите. Топазовые? — Красивая… Да? — Больше утвердила, чем спросила Дженнет, с грустной улыбкой задержав внимание на портрете. Она убедилась, что Клод успел рассмотреть все достаточно тщательно, и с некой гордостью в голосе подытожила: — Это ваша матушка. Императрица Атанасия де Эльджео Обелия, а вы, Клод де Эльджео Обелия, её единственный сын и наследник трона.       Он опешил.       Теории по поводу смены ролей, выстроенные в голове, обретали смысл. Но это всë равно было так запутанно…!       Пока Клод погрузился в мысли, Дженнет спешно, иногда запинаясь на страницах, искала нужный портрет. Она нахмурилась — увидеть его снова будет тяжело морально, но ребенок обязан знать этого человека.       Шелест листов прекратился. Клод поднял взгляд на картинку.       Всë та же Атанасия, только уже с достоинством сидящая на троне, с кроткой улыбкой на губах и блестящим, счастливым взглядом. Рядом же с ней стоял мужчина: чëрные длинные волосы лежали на плечах, одежда, которая была в меру сдержанной, но всë же открытой, какую носят в южных странах, и красный, пускай и запечатленный беспристрастным взгляд был взглядом хищника. Между девушкой и мужчиной чувствовалась невидимая связь, которую не смогло скрыть даже полотно, насколько она сильна.       «Не может быть… этот мужчина...» — А это, — Холодным, непривычным для солнечной девушки голосом, произнесла, — ваш отец. Лукас де Эльджео Обелия.