Коллекция сокровищ

В покоях Йогурта непривычно спокойно: не слышно ни его тихого пения себе под нос, ни взмахов веера, ни шороха дорогих одежд. Вошедшему в комнату Лилаку кажется, что даже чужое дыхание растворилось в тишине этой светлой ночи, но нет: обострённое восприятие помогает ему понять, что Йогурт здесь, — затаился под шёлковой занавесью у окна и наблюдает за бледным диском луны. Луна для Йогурта была тем сокровищем, которое он никогда не сможет заполучить в свою коллекцию, как бы упорно ни старался и что бы ни предпринимал. Её неровности также нельзя было потрогать, невозможно было бережно положить на полку или заковать в золотую кайму и носить как подвеску у сердца. Можно было только любоваться издалека её серебряным блеском, отражающимся от куполов зданий и холодными лучами проникающим в роскошные покои. Для Лилака луна не имела какого-то сакрального смысла и была просто очевидным признаком ночи, и лунный свет был непозволительно ярким, ведь тёмные дела лучше совершать в такой же кромешной тьме. Для Лилака имело смысл нечто другое, то, что — или, вернее, кто — стояло перед ним, но было так далеко, даже если он и мог к этому прикоснуться. Лилак бесшумной поступью приближается к Йогурту, становится за плечом так, чтобы его было видно всего лишь краем глаза. Молчит, наблюдает за тем, как мечтательно глаза Йогурта вглядываются в россыпь звёзд, пересчитывают их, словно весь небосвод — весь мир — принадлежит ему. Йогурт даже не вздрагивает от чужого присутствия. Брат бы его в подобной ситуации отчитал, ведь надо всегда быть начеку — грабители не упустят свой шанс заполучить лакомый кусочек. С Лилаком было иначе — Йогурту казалось, что зло он умеет читать, — и тревога даже не думала комом подступать к его горлу. Рядом с Лилаком ему было спокойно и тихо, будто тот был мягким бризом или свежестью утра после дождя. Именно поэтому его приближение сопровождалось зарождением тепла в груди. Взгляд Йогурта всё ещё прикован к небу, когда он делает едва заметный жест рукой, который Лилак воспринимает как приглашение: делает шаг вперёд и облокачивается на перила рядом с Йогуртом. Йогурт незаметно пододвигается ближе, так что их локти едва соприкасаются, и замирает. — Я никогда не смогу её коснуться… — с лёгкой грустью в голосе произносит Йогурт. Лилак быстро бросает взгляд на небо, после чего чуть поворачивает голову в сторону Йогурта, наблюдая за отражением звёзд в его глазах, и молчит — его по-прежнему не интересует луна. Молчание между ними было делом привычным и не вызывало неловкость, но всё же на какое-то время воцаряется тишина, нарушаемая лишь стрёкотом цикад. Проходят мгновения, прежде чем Йогурт вырывается из своих мыслей, отводит взгляд от луны и поворачивается к Лилаку боком, начиная внимательно изучать черты его лица, наполовину скрытые под вуалью. Рука Йогурта, будто сама по себе, тянется вверх, чтобы аккуратно убрать ткань. Его тёплая ладонь осторожно касается щеки Лилака — такой мягкой, но кристально холодной. «Словно луна», — непроизвольно проносится в голове у Йогурта, и улыбка ложится на его губы и начинает плескаться в глазах. Лилак не шевелится в страхе спугнуть момент и не льнёт податливо к протянутой ему ладони — терпеливо выжидает воплощение каприза своего господина в жизнь. Шелестит занавесь от порыва ветра, ленивое облако наплывает на диск луны, скрывая всё её изящество и красоту. Йогурт привстаёт на носочки и оставляет обжигающий, но мучительно короткий поцелуй на губах Лилака, после чего с придыханием, совсем тихо произносит: — Зато я могу коснуться тебя. Возможно, сегодня Луна стала немного к ним ближе.