Большая ладонь взъерошила и без того лохматые волосы. Суровый женский голос разразился смехом и теплой речью потек в пространство. Похвала. Это определенно была она. Редко из уст неулыбчивой, упрямой и колкой женщины срывалась эта сладость для слуха учеников. Однако бывало, и когда кто-то удостаивался похвалы, его превозносили. Нет, сам ученик вдруг ощущал себя всемогущим, лучшим среди своих. Победителем, не одержавшим еще ни одной реальной победы, но уже стоявшим выше прочих.
– Всегда знала, у тебя есть потенциал, – едва различимый в свете силуэт скрестил руки на груди. Широкоплечая, массивная и высокая, точно дерево, женщина улыбнулась ей. – Сегодня ты хорошо поработала. Жду от тебя дальнейших успехов.
– Конечно, сэнсей! Я продолжу тренироваться и стану лучше!
– Такое рвение похвально, не все им обладают, – мастер отвернулась, и казалось, вместе с ней от ученицы отвернулся свет. – Страсть поможет тебе стать лучше, достигнуть в нашем искусстве небывалых высот, но главное, не забудь причину.
– Причину?
Мастер замерла, подобно статуи какого-то божества. Закрепленные на бедре кунаи блестели, светлые волосы развивались на ветру и обращались пышным нимбом в закатном солнце. Крохотное сердечко девочки забилось чаще, полное восхищения, любви и уважения к мастеру. Она хотела, мечтала стать такой же великой, мудрой и невероятной, как она. Как тот таинственный воин, мастер тайных техник их организации, что стоял перед ней.
– Именно! Причина, почему ты здесь, почему сражаешься и стремишься стать лучше, – девочка невольно повернулась к детям, резвящимся на площадке, тем, кто обделен талантом, потенциалом стать хранителем искусств Сюмацубан. Они уже одеты, их вещи собраны и в скором времени многие из них покинут обитель таинственных воинов, вернувшись к семьям, кто-то попадет в приюты, а кому-то повезет быть выбранным жрицами для служения богине. Среди многих разноцветных голов мелькала белокурая, напоминающая своим видом крохотную барашку с кучерявыми светлыми волосами, чуть золотившимися под лучами солнца. – Так что твоё стремление и правда похвально, но поистине сильный человек – тот, у кого есть, что терять, а значит и оберегать, Томоко. Помни об этом, не теряй ту часть себя.
Вместе со словами сэнсэя мир размазался песком под силой прилива реальности. Треск пляшущего на деревяшках огня прорвался через пелену воспоминаний, разорвав её окончательно. Томоко открыла глаза и вдох вырвался следом за ускользнувшими иллюзиями прошлого.
– Тебе тут точно удобно? – крохотная девочка с волосами, вечно стоявшими рожками, подлетела к задремавшей ниндзя и обеспокоенно оглядывала место её временного приюта. – У Паймон только от одного вида уже болит спина. Всех ниндзя учат спать на деревьях? Это особая техника?
– Да, называется «не дай сомнительным компаньонам заколоть тебя во сне».
Паймон возмущенно ахнула, скрещивая ручки на груди. Томоко не знала, кто она и откуда такая взялась: миниатюрная, болтливая, летающая девочка, напоминающая то ли разговаривающую зифирку, то ли комочек света, рассыпающий вокруг свои блестки.
– Да Паймон бы никогда!.. Люмин никогда не позволит этому случиться. Надо доверять людям, Томоко!
– Предвестники не люди, – мрачная фраза, подобно молоту, ударявшемуся по железу, прозвучала предательски резко и громко, вмиг заглушив треск костра где-то внизу у подножья дерева, уханье забытой в ночном мраке совы и тихую болтовню её компаньонов. – Те, кто продал свою душу, не могут называться людьми. И если хочешь выжить, я бы на твоем месте не пыталась сдружиться с ними.
Возможно, это было грубо, но Томоко не жалела о своих словах – только о том, что не смогла совладать с чувствами, и речь прозвучала чрезмерно пылко, с подчеркнутым отвращением. Мягкое личико девочки исказилось печалью. Почему-то именно её ниндзя не хотела расстраивать, но это непонятное желание не находило источника, будто оно просто существовало в её голове без особых причин.
Паймон пролепетала что-то, мол, они всё равно не будут против её компании у костра внизу, если вдруг Томоко захочет слезть со своего излюбленного дерева, и затем исчезла среди темной листвы. Но ниндзя лишь облегченно выдохнула: ей не нужна компания, особенно из таких личностей, как те, что здесь собрались. Путешественница – героиня будущих легенд и романов, мечтающая отыскать брата и сошедшаяся с Предвестниками, без разбора отнимающими чужие жизни, отравляя земли и ломая судьбы по указке обезумевшей правительницы. И всё бы ничего: Томоко бывала в компаниях куда хуже, грязнее, чем эта, – но каждый раз видя Глаз Порчи в руках рыжеволосого болтуна, ненавидящий взгляд другого мальчишки, она выходила из себя. Столько раз подворачивалась возможность убить их, пока Предвестники были заперты в темницах храма, столько же раз она слышала ласковый, но в то же время пугающий голос главы комиссии:
– Кому ты верна, Томоко? Своей жажде мести или же мне? – вопрос, не требующий ответа, он ясен, как день. Вырезан на сердце. – Вот и не забывай об этом, когда отправишься в храм. Никакой крови, если того не требует ситуация. Если ослушаешься, я узнаю. Не подведи меня, Томоко, не подведи клан Камисато.
Именно под давлением этого голоса она спустилась из своего убежища, снова встретившись с неизменно прямым, непроницаемым взглядом Шестого Предвестника. Он оставался поодаль от разбитого ими лагеря после долгого, утомительно пути сквозь сожженный лес, звенящий смертью и пропитанный плачем земли. Боль родины, того, как она просит помощи, скорбит о погибших, ощущалась лишь теми, кто родился, кто был связан с землями Инадзумы какими-то особыми нитями. И мысль, что этот путь дался тяжело не только ей, но и мальчишке из Снежной, была кощунственной.
Шестой Предвестник силен, и лишь глупец не понял и не признал бы этого. А Томоко не была глупой, даже не безрассудной, как рыжеволосый Предвестник, рвавшийся напропалую в битву с волчьими разрыва. Она, как замерзший костер, который некогда горел и обжигал, если подойти близко, но теперь обращенный в лед. Холодный и всё также обжигающий, однако за всем этим, глубоко внутри зерно не угасающего, подпитанного ненавистью пламени сохранилось. Оно мечтало прорости и отравить душу ещё сильнее, и близость этого парня лишь подкармливало это желание. Однако Томоко не действовала слепо, не отрекалась от данных клану клятв ради своих желаний, не игнорировала разницу в силе. Если бы она рискнула выступить против Сказителя, он бы легко убил её: когда его меч с легкостью разрезал монстра, как ножницы прорезают ткань, это стало очевидно.
– Я уже говорил, но скажу это ещё раз: существа на Инадзуме чертовски круты! – Чайльд рассмеялся, двигая смоченной палкой горящие поленья. Искры взметнулись вверх прожженными точками в покрывале ночи. – Все ещё не могу в полной мере осознать, как эта жрица умудрилась обставить буквально всех вокруг.
– Яэ Мико пугает, поэтому хорошо, что она на нашей стороне.
Паймон уплетала кусочек жаренной птицы – заслуга Одиннадцатого, сбившего буквально с закрытыми глазами трех пернатых, когда стрела Люмин едва задела крыло одной из них.
– Единственная, на чьей она стороне – это на своей, – Шестой Предвестник чуть улыбнулся девочке, отчего та побледнела и нырнула за спину Чайльда. – Поэтому я больше, чем уверен, похищение Моны на её совести. Если, конечно, у этой лисы она есть.
– Тебе ли о совести говорить?
Неожиданно молчание прокралось к костру путников. Люмин неуютно поежилась, укутываясь темно-синим хаори Одиннадцатого, в котором она себя ощущала маленькой и защищенной, несмотря на то, что это была всего лишь тонкая ткань, в действительности не способная даже от царапины кого-либо уберечь. Но казалось, мысли о том, что это
его вещь, было достаточно.
Путешественница грела ладони, поднеся их к костру, но тепло, разлившееся по телу, не связано с ярким пламенем. Чайльд оперся на руку, чуть склоняясь к ней, точно отчасти скрывая девушку от тьмы гибнущего леса и смертоносных переглядок двух спутников, которые только и ждали, чтобы вцепиться друг другу в глотки. Но вызванное этим напряжение не ощущалось никем, кроме самих ниндзя и Сказителя, потому что за всей этой неприязнью скрывалось что-то большее, недоступное пониманию Тартальи и Люмин.
– Слушай, Томоко, получается, ты член Сюмацибан – местной организации шиноби, подчиняющейся комиссии Ясиро? – окружающий лес был тих, даже ветер не шелестел остатками листьев и трав, лишь голоса путников разбавляли полную глушь. – Как так вышло, что хоть принцесса клана отказалась помогать путешественнице, ты содействовала нашему побегу?
– У меня нет права распространяться о воле господина.
– А… Так ты служишь именно клану, а не комиссии, – Чайльд усмехнулся, невзначай касаясь опорной рукой спины путешественницы. На конопатом лице расцвела глупейшая улыбка, когда девушка чуть дрогнула, но не отстранилась. – А давай так: я выскажу свою теорию того, как всё это вижу, и если угадаю хоть немного, ты сменишь гнев на милость?
Фальшивая жрица цокнула, усаживаясь подле огня, но демонстративно держа расстояние. Форма солдата Тэнре сковывала движения, отчего привычная легкость и ловкость ощущались, как что-то недосягаемое – так, словно птице связали крылья.
– Отлично! Приму это за согласие, – Одиннадцатый откашлялся, окинул присутствующих оценивающим взглядом, чуть прищурившись. – Итак, ставлю на то, что Камисато Аяка писала все эти официальные обращения во избежании реальных доказательств участия клана во всей этой заварушке. Но её отношения с Люмин, тот вклад, что путешественница внесла в революцию и борьбу с Охотой нельзя было игнорировать, ведь это, как минимум, дело чести, а, как максимум, по тем данным, что собрали наши люди, госпожа Аяка – справедливый и сердобольный человек. Такими при необходимости несложно манипулировать.
– Мы не использовали Аяку! – Паймон, возмущенная до глубины души, даже позабыла про свой кусочек мяса. – Это неслыханная грубость, Чайльд! Паймон и Люмин уважают своих друзей и никогда бы..
– Дело не в этом, дуреха, – Сказитель почти не разговаривал с момента освобождения, но каждый раз Паймон вздрагивала и пряталась за кого-нибудь, чувствуя ту силу злости, что пылала в юноше. Он будто ходил на грани, пытаясь не сорваться и не сжечь всё вокруг. Иногда кишащие в душе молнии прорывались в реальность, скатываясь по рукам и исчезая в пространстве. – Очевидно, что младшая Камисато в порыве своих трепетных дружеских чувств хотела помочь подруге, но сделать это в открытую – значит обречь свой клан. Но для таких случаев у политиков всегда есть тайная сила, которой можно распоряжаться. Вот тебе и сборище шиноби, способных легко попасть куда угодно и никто даже не не поймет, что с ними за обеденным столом сидят убийцы. И это бы сработало, не будь мы в заключении у Яэ Мико.
– Да, ты уже говорил, что без её ведома ничего не происходит на территории храма, – Одиннадцатый склонил голову, изучая молчаливую Томоко, легко выносящую этот прямой взгляд. – Получается, Верховная жрица была в сговоре с Камисато? Приставила тебя к Моне и Люмин наблюдать и собирать сведения, а вместе с тем ты оказалась ближе всех к заключенным. Яэ определила тебя на эту роль, потому что ты единственная, кто в случае «неприятностей» не погибла бы сразу.
Пляшущее пламя костра отражалось в голубых глазах. Причудливые тени игрались с чертами лица Предвестника, искажая его, превращая в какую-то жуткую маску. Холодок ужаса пробирался вдоль позвоночника. Томоко едва сжала кунай, спрятанный в рукаве, ощущая, как мрак ожил и коснулся плеч. Она не знала, что эти люди планируют делать и как ей следует поступить дальше, ведь вся сложившаяся ситуация больше походила на танец с дьяволом прямо на горячих углях, и очевидно было лишь то, что она одна среди опасных хищников, уничтожающих её взглядами.
– Итак, я угадал?
– Нет, – сухо ответила шиноби, выпуская оружие. Нельзя поддаваться панике, иначе вся задача посыпется прахом, как тот, что останется от неё, если миссия провалиться. – Госпожа Аяка не участвовала в этом заговоре, поэтому не смей произносить её имя, если вся эта авантюра обернется катастрофой. Единственный, кто будет качаться рядом с вами на виселице – я. Никто напрямую из клана не причастен к побегу заключенный. Точка.
– Томоко, мы просто хотим помочь, – путешественница вздохнула, слабо улыбаясь девушке, будто это могло её разжалобить. – В одном из писем, которые мне приносила Саю, Аяка писала, что комиссия не станет помогать Предвестникам, но тем не менее её брат отправит кого-то следить за нашими действиями. Не знаю, зачем ему это, но именно поэтому я не могла поступать опрометчиво и самолично вытащить фатуи. Но даже когда я поняла, что подосланный человек – ты, ответов не прибавилось. Всё это так запутано, и теперь Мона!… Мы должны разобраться в том, что произошло!
– Ваше бессмысленное чесание языков меня раздражает, – Сказитель медленно поднялся. Его лицо до сели пустое, а взгляд – отстраненный, точно он пытался не замечать происходящее вокруг безумие, сосредоточившись на какой-то цели, теперь переменились. Юноша улыбался, от света костра в радужках блестели алые блики, а шаги вдруг стали медленными, размеренными. – Если вы действительно хотите что-то узнать, то нужно ставить вопрос иначе.
Шестой Предвестник подошел к костру, и его фигуру тут же выхватил из мрака желто-алый свет. Пластиковое выражения лица напоминало какой-то неудачно изображенный портрет с потекшей краской.
– Хочешь что-то узнать, ставь человека в ситуацию, когда у него не будет выбора, – Скарамучча присел и склонил голову. Темные прядки упали на глаза, в которых читалось презрение и, шиноби едва понимала, как это существо вообще имеет право так смотреть на неё, и определенно между этим чувствовалась ненависть. Он ненавидел её? За что? За то, что по её невнимательности пропала девчонка-астролог? Что за вздор! – Томоко, или ты рассказываешь всё, как есть, или с подачки фатуи вся Инадзума узнает, кто устроил побег опасных заключенных, обвиненных в попытках государственного переворота? Как скоро после этого весь клан Камисато отправится следом за Синьорой? На тот свет?
– Что ты такое говоришь?…
Ладонью Чайльд вдруг зажал путешественнице рот и коснулся пальцем своих губ. Она дернулась, но Предвестник легко удержал её в своих полуобъятиях.
– Ну что? Прибавилось желания поделиться своей глупой тайной, недонидзя?
– Не в твоих интересах мне угрожать, – говоря это, Томоко пересчитывала в уме весь свой арсенал, успокаивая сердцебиение. – В любой момент я могу развернуться и исчезнуть, оставив вас бродить по землям Инадзумы в попытках отыскать одну единственную девушку. Ведь только я знаю, куда её утащили ночные духи.
Тайна. За жизнь шиноби у неё их накопилось достаточно. Не важно, что ты не делаешь, с кем общаешься, где пропадаешь – это всё тайна. Тайны – это мир, жизнь. Это ты. Такой принцип, внушенный с самого детства, вскормленный с молоком, руководил поступками многих шиноби, и Томоко не была исключением. И вот знание местонахождения Моны Мегистус – ещё одна тайна, защищающая её от возможного ножа в спину. Однако даже это тогда не остановило Шестого Предвестника, чтобы попытаться отделить её голову от тела за столь наглое заявление.
– Ты веришь, что такой, как я, убивший бесчисленное количество людей и в том числе своих собственных солдат, не перережет глотку тебе?
– Не питаю надежд, ведь сердца у тебя нет, Предвестник, – она была хорошо осведомлена, кем является этот юноша с мечом из молний и свирепым взглядом. Но Томоко отдала бы всё на свете, чтобы не обладать этим знанием. Знанием, обошедшимся ей слишком дорого, чтобы оценить. – Но я вижу, как важна для тебя жизнь астролога, и лишь я знаю, где искать Мону.
Это произошло так быстро, как сверкает молния в небе, и лишь выучка спасла девушку от смерти: молнии опасными, взбесившимися змеями вгрызлись в землю у её ног, когда Томоко уклонилась от удара меча, перехватила кунаи и бросила в ответ – лишь с целью ответить хоть чем-то, но ясно понимая, сколь бессмысленный это был порыв. Да, она бы погибла тогда, если бы не вмешательство Одиннадцатого Предвестника и путешественницы.
– Ты не можешь её убить!
– Кто сказал, что я убью её? – Шестой рассмеялся, но всем стало очевидно – ему не смешно, нет, ему будто больно от силы, что волной накрыла с головой, пробилась гейзером из засохшей почвы. – Я всего-то укорочу её болтливый, наглый язык. Бесполезная, безмозглая девчонка, не способная углядеть за одним человеком!
Молнии щелкали, вспыхивали фиолетовым, приумножались о дождевые капли и обжигали Тарталью, но Предвестник крепко держал своего товарища. Томоко так много времени провела в обществе фатуи, что даже задыхающаяся от колючего, заряженного воздуха, она удивилась, увидев серьезное выражение на лице конопатого парня и вдруг вырвавшуюся следом за магией истерику Шестого.
– Нет, он не убьет Мону, иначе Царица устроит ему ад на Земле, – сквозь смех и шипение магии звучал искаженный, поломанный голос. – Но никто из вас, придурков, даже и представить не может, что это за чувство, когда всё, о чем ты можешь думать, это – она! Сколь это невыносимая пытка!
– О чем ты? – впервые голос путешественницы дрогнул. – Кто он?
– А вы ещё не поняли? Точно идиоты. Вокруг меня одни идиоты! – его грудь тяжело вздымалась, меч распался на фиолетовые всполохи, и Чайльд неуверенно отпустил Шестого. – Есть всего две стороны, жаждущие заполучить астролога. Боги и Царица. Будь это боги, она была бы мертва, а следовательно и я тут не стоял бы. Всё кончилось бы. Не знаю, почему и зачем им это, но жизнь Моны, как бельмо на божественном глазу…
Вдохи хриплые, путающиеся слова. Дыхание обратилось в попытку отхлебнуть кипятка – Сказитель сморщился, сжимая ткань на груди, точно боль разрывала его изнутри.
Одиннадцатый Предвестник скрестил руки, и как-то неоднозначна хмыкнул, вскинул взгляд к темному дождливому небу, закончив повисшую в воздухе фразу:
– И всё-таки это был Паладин.
Вокруг запачканные грязью и пеплом тела солдат. Для постороннего наблюдателя эта картина показалась бы ужасной, настоящим кошмаром наяву: погибшие солдаты и среди них фиолетовый костер, блеск золота и голубых клинков. Но обложка не была равна содержимому: солдаты мерно сопели, отравленные созданной Томоко пыльцой, а любопытные черные бусинки мохнатых тануки блестели из тьмы повозки. Совсем безобидные, невинные зверюшки не так давно перепугали почти весь взвод, представившись огромными и страшными волками. Не всеми, были и настоящие, но Люмин и Чайльд быстро расправились с монстрами, избежав потерь. И даже так, несмотря на то, что чудной план Верховной жрицы увенчался успехом и Предвестники освободились, объединенные общей целью – поиском астролога, – почему-то в тот момент участники чужого спектакля ощутили мерзкое чувство, словно их использовали, ими манипулировали, и никто этого не заметил, пока последний акт не был отыгран.
Нет, ещё не отыгран. Им предстояло добраться до Третьего Предвестника и вызволить девушку-астролога, похищенную с позволения Яэ Мико – молчаливое заключение, к которому обоюдно пришли компаньоны. Томоко ощущала, как сильно оступилась, позволив в ту ночь болтливости лисицы отвлечь её, и вина перед кланом уничтожала, страх перед главой Камисато понукала бежать сломя голову исправлять ошибки. Она просто обязана достигнуть лучшего результата в отведенной ей миссии. Поэтому козырь, что ей остался, она не станет разыгрывать, пока не удостовериться в успехе, и до того, не важно, кто это будет: Предвестники или путешественница, – Томоко не раскроет его.
Только став лучшей, только достигнув наивысшей оценки, она искупит свою вину. Сможет взглянуть в глаза погибшей сестре.
___
На самом деле ему было плевать, как так вышло и почему сейчас на его запястьях нет злополучных кандалов – только не заживающие содранные раны. Главное, теперь он снова дышит волшебством, чувствует жизнь вокруг, а не одни глухие, холодные каменные стены темницы и гулкую тишину в магическом колодце. Кто им помог, зачем это сделал – вопросы, теряющие свою значимость, когда он думал о Моне. А он постоянно думал о ней. Надоедливый фантом на периферии сознания, требующий внимания, шепчущий на ухо, тянущий за руки – подталкивающий в спину. Иногда под бесконечную болтовню Чайльда и Паймон, когда суть слов теряется и превращается в однотонный поток звуков, ему чудился блеск где-то в углу зрения, но стоило дернуть руку, взглянуть, пытаясь поймать его, видение рассеивалось так, словно его и не было.
Белая ниточка, дрожащая в пространстве, вспыхивала и исчезала.
И вот снова она затрепетала где-то там, во мраке, рассеиваясь в свете костра, но прорисовываясь где-то между стволами деревьев. Будь она ярче, или он внимательнее, возможно, эта наглая девчонка не смогла бы манипулировать им, но свет нити слаб, почти нереален, что порой казалось, всё это – его выдумки, желаемое, выданное за действительность.
«Найди, найди, найди её!» – звучало назойливо многоголосье, и в какой-то момент Сказитель усомнился, его ли это голос. Он, как плохо сыгранная нота в хорошей партии, замеченная лишь композиторам, ведь он сочинял мелодию и знает, что этого звука здесь не должно было быть. –
«Ты обязан! У тебя не было, не было никогда выбора!»
– Так что не угрожай мне...
– Хочешь я расскажу тебе, как умирала Хотару? – это был не он. Или же?.. Взвинченность достигла апогея, злость, что не угасающим потоком наполняла его при виде этой девицы, из-за которой пропала Мона, ускользнула возможность избавиться от жука в голове, и эти слова просто.. вырвались. Случайность, ударившая, как пуля в сердце. – Эта крикливая, грубая девочка была твоей сестрой, да? Вы обе омерзительно самодовольны.
Остановись, говорил кто-то в его расстроенном сознании. Прекрати, не стоит трогать эту тему. Но вытянувшееся лицо ниндзи, потерявшее всякую спесь, цвет, вызвало истинно омерзительное удовлетворение.
«Мальчик, что вынужден плясать под чью-то музыку всю жизнь, незавидная у тебя судьба».
– Так это всё-таки ты? – Томоко дернулась в его сторону, но Люмин тут же перехватила её руки, предотвратив очередную битву, которая уже точно бы не закончилась так безобидно, как предыдущая. – Ты тот мальчишка, за которым она увязалась в тот день!
На лице растянулась улыбка, не дрогнувшая даже когда погас костер, а перед юношей вспыхнуло голубое лезвие клинка.
– Это пороховая бочка, – хныкала маленькая девочка. – Давайте просто поговорим, пожалуйста!
«Тик-так, тик-так..»
Мысли в голове зашелестели, пытаясь изгнать паразита, забравшегося в разум. Он перебирал воспоминания, копался в чувствах холодными когтистыми лапами, пытаясь что-то отыскать, выбрасывая жестокие фразы, которые он бы не хотел бросать. Почему? Потому что это отвратительно, отвратительно, ведь он никогда так и не думал, ненавидел использовать чью-то боль себе во благо. Ненавидел, но делал это и не раз, пока служил Царице, а сейчас, когда его не связывает клятва, он всё равно продолжает идти по протоптанной тропе. Тогда, быть может, дело никогда и не было в путах, связывающих его, и вся грязь, вся чернота исконно жила в его искусственном сердце?
Четыре пары глаз и все полны разных, но в то же время одинаковых чувств: удивление, осуждение и чистая злость. Томоко безжалостно ударила путешественницу локтем в живот, оттолкнула её и с извлеченными из наручного кармана кунаями бросилась на Предвестника. Другие два, спрятанные до этого в складках одежды, шиноби кинула в Одиннадцатого, вынуждая его перейти в оборону.
«– Это бессмысленно. Теперь у тебя вторая ладонь замерзнет!
– Ничего... Ничего страшного, если я слегка замерзну, ведь тебе станет чуточку теплее.»
Глухой удар о землю – Сказитель даже не двинулся, не пытался спастись от ярости фальшивой жрицы. Что-то незнакомое на миг его ослепило так, словно те когтистые лапы среди меди отыскали золото, блеснувшее в лучах прошлого. Наваждение развеялось, и злорадство ушло вместе с ним, а в пустоте родилось отвращение к самому себе.
– Я убила бы тебя прямо сейчас! – два острия кунаев замерли по обе стороны от его шеи, холодя кожу. – Ты можешь использовать мою скорбь, как тебе вздумается, но я знаю, что не на твоих руках кровь моей сестры. И я не убью того, кто не виновен в её смерти, даже если из-за тебя она ушла из храма, из-за тебя встретила Предвестника и погибла.
– Ты просто пытаешься оправдать свою слабость.
Шиноби замерла на мгновение, надавив коленом на мужскую грудь, сжимая кунаи в дрожащих руках – дрожащих от прилива сильных чувств. Томоко склонилась к мрачному лицо Предвестника и буквально плюнула:
– У моей сестры хотя бы есть семья, которая скорбит по ней, а кто будет плакать о тебе, кукла?
Рывком она поднялась, пряча оружие.
– Думайте, что хотите, но я верна лишь одному человеку, и даже будь на кону моя жизнь или жизнь моих близких, верность – это не то, что можно так просто обменять, – Томоко в несколько быстрых шагов вернулась к стволу дерева, с которой недавно слезла, желая спрятаться в своём убежище как можно скорее, вплоть до восхода солнца. Но вдруг ниндзя замерла, чуть обернувшись. Нечто пробежалось по её лицу, когда она увидела заплаканное личико девочки. – Единственное, что я могу сказать: господин Аято вам не враг, пока ваши действия не грозят безопасности клана. И я здесь, чтобы помочь спасти невинную девушку, и удостовериться, что вы, Предвестники, сгинете с нашей земли.
И в следующий миг она исчезла – даже шелест листвы не выдал передвижения призрака.
– Скарамучча.
– Так ты всё-таки знаешь, как меня зовут, – мрачно буркнул Шестой, внезапно обессилив. Злость сжигала изнутри. Хоть и в одно мгновение выступая костылем, но в другое – это был настоящий костер.
Чайльд протянул руку, и почему-то Сказитель не стал отказываться от помощи, поднявшись с холодной, жесткой земли. Какое-то ровное, сдержанное выражение Одиннадцатого застыло на лице, путешественница выдохнула и вернулась к костру, пытаясь вместе с Паймон снова его разжечь. Они о чем-то перешептывались, но ему было всё равно, на сколько ещё сильнее полюбившаяся Чайльду героиня убедится в решении когда-нибудь убить его.
– Ты точно в норме?
– Может быть иначе?
Над ними оглушающе в лесной тиши взмахнула крыльями птица. Где-то треснули ветки, шелохнулись какие-то тени, когда Тарталья чуть наклонился, пытаясь в полумраке, рассеянном слабым светом луны, разглядеть лицо Шестого. Он сморщился, отталкивая Чайльда:
– Да чего тебе?
– Мне просто показалось, что… – он нахмурился, резко взъерошил волосы и отвернулся. – Нет, ерунда. Наверное, игра света. В последнее время всякое мерещиться.
___
Опасная близость, одно неверное движение и легкое промедление чуть не стоили затаившемуся Неизвестному укрытия среди призраков и гари леса, покинутого жизнью, оставленного в одиночестве за то, что некогда он приютил людей, а те в благодарность погубили его. Его стоны слышались в каждом предсмертном вдохе деревьев, стенания земли, дыхание гниющей травы и отравленных цветов оглушали Тень, замершую серди мрака, слившуюся с ночью, ставшую послезвуком ускользающей жизни.
То, как гнутся остатки травы, прогибается под давлением стопы ниндзя кора ветвей, по которым она взбирается, как по ступеням, – всё это будто часть Существа, бесплотным взором следящего за путниками, приютившимися среди смерти и тишины под покровительством далекой луны и её вечным служащих ей звезд. Они, как множество белых костров горели в небосводе, не способные согреть ни одну душу, не успокоить ни одну вымученную мысль или ни одно уставшее сердце. И среди светил в одно мгновение, когда товарищи ополчились друг против друга, когда кровь выла, желая пролиться, блеснуло золото в чьих-то глазах, и то был свет не восходящего солнца или растопленной руды – свет хранивший холод, как тот, что принадлежал кому-то другому, кому-то, кто властвует и Незнакомцем, исчезнувшем следом за взметнувшейся ночной птицей, и другими подчерненными яркой полярной звезды.
Стекло приумножало лунный свет, смешивая его с пятнами желтых фонарей, подвешенных у древнего потолка забытых руин. Бесшумной поступью Неизвестный бежал сквозь лес, взбирался по каменным лестницам и преодолевал пустые арочные коридоры пока в нос не ударил богатый аромат тлеющего табака. Дым узорами вздымался и распадался на кусочки, вспыхивающие искрами, когда Неизвестный замер за спиной массивного мужчины с рассыпающимися алыми завитками, точно брызгами крови, волосами.
– Четверо и ребенок. Двое обладают Глазами Бога. Преобладает растерянность, обоюдные недоверие и враждебность.
Мужчина вдохнул дыма из трубки и с явным удовольствием посмаковал его во рту. Появление Незнакомца едва ли потревожило его.
– Не проще было бы просто взять и убить их всех, забрать Шестого и вернуться домой? Я хочу возвратиться к своим исследованиям, а не играть в твои игры, Герцог.
– Побеждает не тот, кто мчится напропалую, Фрея, – Третий Предвестник улыбнулся, чуть повернувшись к женщине, скинувшей с головы глубокий темно-зеленый капюшон. Два рубина, заключенные светлыми ресницами в ловушку глаз, безразлично сверкали в ночи. – Всему своё время. Сказитель сам придет сюда, и тогда одним выстрелом, мы убьем сразу трех зайцев.
– Вероятность предательства Тартальи пятьдесят процентов. Верность путешественницы своей подруге сто процентная. Но при этом между ними существует некая связь, которая всё усложняет, – женщина скрестила руки на груди, поднимаясь на возвышение по узким ступеням, скрытое стеклянным лабиринтом от прочей части руин. – Братские отношения Сказителя и Тартальи увеличивают вероятность его предательства, а значит, нет нужны уповать на оставшиеся жалкие проценты. Я уверена, Чайльд предаст нас так же, как и Шестой.
Предвестники замерли над мраморным столом, темными силуэтами созерцая девушку в россыпи ветвящихся, струящихся по полу, стенам и путами сковывающих ноги, руки, касаясь шелковистыми листьями груди, живота и лица алых цветов с пульсирующей черно-желтой сердцевиной.
– За свою долгую жизнь я одержал победу далеко не в одной битве, потому что усвоил один просто урок, – Герцог легким движением руки потушил трубку. Обычно приятное, добродушное выражение на лице сейчас выглядело пустым, потухшим, словно угли, оставшиеся после пепелища. – Нет союзника вернее, чем чьи-то чувства.
