Созвездие

      Что такое вечность? Нечто, освобожденное от времени, а значит и от гибели, но тогда то, что не может умереть, и не живет. Или нет?       Как может существовать белое без черного? Просто. Ведь даже если не будет черного, будет красный, синий, зеленый и другие цвета – ничего не измениться, ведь белый просто есть, даже если нет черного. Однако лишь в сочетании можно понять глубину, различие и красоту двух цветов. Так и жизнь в вечности возможна без смерти и смерть без жизни, но красота их лишь в совместном танце.       Так что тогда есть вечность? Это круговорот подобных явлений, существующих независимо, но раскрывающихся в полной мере лишь совместно. И такие рассуждения тоже проявление вечности, ведь ответ на них не уловим: он есть и его нет, он верен и ошибочен. Потоки мысли – бесконечны, неизмеримы, вечны.       И для неё вечностью можно было назвать даже мгновение чириканья пташки на раме окна, беззаботно прыгающей и склоняющей голову, с любопытством заглядывая в комнату. Долгая минута переливания темно-синих перьев на солнечном свету, их вздрагивание на спинке и голове, тихое щелканье клюва и блеск бусинок, пока в другое – птичка не исчезла, оставив после себя напоминание лишь в оброненных крохотных перьях – и их украл ветер.       Никто не вспомнит о крохотной пташке – птенце, только познающем мир, игривом, любопытном и чарующе милом. Его век был не долог, никто не успел узнать о нем, запомнить и сохранить в памяти. Его вечность была коротка. Но не важно сколь долго она шла, какие приключения в ней были или как часто наполнена она была безмятежным существованием. Не важно, что было в процессе, ведь смысл всего – в конце. История ценна не самой историей, вес ей предает развязка. Так и птенец, не познавший жизнь, не успевший сделать ничего сколь значимого, исчез бесследно, как растаявшая снежинка на солнце. В этом и был особый смысл его конца. – Эи бы не одобрила.       Жрица провела ладонью по плотному скоплению воздуха, в дневном свете наполняющемся искажением, переливаясь сиреневым и розовым. Прорезались миндалевидные дырочки глаз, дрогнули заостренные уши, и дух лисы дернулся молнией из-под рук хозяйки, испаряясь в пространстве, унося с собой оставшиеся перья птички. Яэ Мико улыбнулась, подойдя к приоткрытому окну и осторожно помешивая белый чай в пиале. Один из редких солнечных, теплых дней раскалялся за порогом.       Выглянувшее из-за уходящих туч солнце золотило лужи и расу на траве. Двор обратился садом золотых цветов с разливающейся по нему рекой. Жрица вдохнула свежего, разряженного после буйного дождя воздуха и осторожно отпила горячего чая. Если бы кто-нибудь увидел безмятежно замершую у окна девушку с шелковыми розовыми волосами, темным каскадом струящимися по спине, дрожащими на легком ветерке сережками, напоминающими Глаза, и пустое выражение на лице, то не узнал бы в ней всеми известную лисицу, Верховную жрицу Яэ, всегда улыбающуюся, с прищуром глядящую на окружающих и беззаботно смеявшуюся, чуть скрывая ладонью губы.       Мысли её были далеко от сегодняшнего дня. От событий, недавно произошедших. Жрицы только разошлись после прибытия солдат, нарушивших привычный их уют, тишина текла между зданий, наполненная лишь шуршанием мыслей в её голове. Бедствие длилось долго, уже наступил другой день, он катился по склону к завершению: солнечный шар дрогнул и пополз вниз. Хоть до ночи ещё далеко, но перемены уже ощущались, но, быть может, дело было не в смене времени дня. – Гудзе, все сделано, – жрица с легкой проседью в волосах поклонилась Яэ, когда та безмятежно качнула жидкость в пиале. – Спектакль удался, все роли отыграны. – Не ожидала от Иороя такой находчивости, – где-то раздались крики, и на территорию храма прибежала светловолосая девочка, махающая кому-то рукой. Она хитро улыбалась, понукая неизвестного догнать её. – Но всё-таки тануки и вправду мастера своего дела, даже если мир уже забыл о силе игры. Люди – такие дети и не важно, как долго они живут, сколько морщин на их лице. Дети остаются детьми. Они любят играть, верить в то, что придумал взрослый, вживаться в роли. А тануки лучше прочих понимают это и используют.       Шлепая по лужам следом на сцену храма, прибежал пухленький мальчик с растрепавшимися темными волосами. Он кричал в ответ девочке что-то несвязанное – их детская ругань звучала нелогично, непонятно для взрослых, вырванная из контекста их мира, их маленькой игры. Но сквозь напускную злость прорвался смех, и дети разразились гоготом. – И что будет дальше? Мы помогли сбежать заключенным, врагам сегуната, – голос пожилой жрицы спокоен, будто её совсем не волновало произошедшее, напротив, она просто озвучивала факт их деяния, не придавая значения сути. – Разве нас нельзя считать предателями Архонта?       Несколько молодых жриц пытались поспеть за неугомонными детьми, но некогда спорящие и бранящиеся между собой они объединились и продолжили изводить неопытных девушек совместными проделками. Яэ чуть улыбнулась, закрывая створку и отставляя пиалу к чайничку на столе. Странное противоречивое тепло разлилось в груди, что-то такое людьми названо ностальгией. – Быть против чьих-то личных мотивов, не значит, быть неправым. Сара ослеплена верностью клану и Эи на столько, что сама не видит, сколь сильно ошибается, выдавая свою личную боль за волю семьи и правителя, – жрица мягко улыбнулась, скрещивая руки. – И я, конечно, не лучше. Не важно, как выглядит это со стороны, но мои действия всегда лишь во благо Эи, даже если эта глупышка того не понимает. А она бы хотела спасения для него. – Это и есть эрозия. В другое время она бы не стала пренебрегать идеалами ради жизни какого-то мальчишки, – женщина внимательно изучала Верховную жрицу и маску, что идеально сидела на её безупречном лице. – Её взгляды меняются.       Лисица пожала плечами. – Что есть любовь, если не эрозия наших мыслей, чувств и желаний ради другого? – Вы просто оправдываетесь, госпожа Яэ. – Возможно и так, – она хихикнула. – У каждого своя вечность, и моя – это Эи и её желания, поэтому-то Сарочка и оступилась. Её убеждений не хватило, чтобы противостоять моим. Только и всего.       Раздался низкий раскат смеха, грохот нарушил идиллию храмовой тишины. Пожилая жрица чуть улыбнулась, склоняя голову перед Верховной, сдаваясь перед её взглядами, хоть и не до конца ей понятными. Но возможно, так и должно быть: мир бессмертных отличен от мира простых людей. Яэ Мико прожила куда больше жизней, чем она, видела и узнала столько, сколько невозможно смертным, и её позиция, мировоззрение сложно, запутано так, словно даже сама лиса не всегда понимала мотивов своих поступков, причин своих чувств, но ясно было одно. В отличии от Эи, что страшиться эрозии, стремиться избежать её любым путем: создает кукол, что неподвластны времени, бежит в мир эвтюмии, – Яэ Мико принимает эрозию без тени страха, сознавая, сколь она естественный, неизбежный процесс. И это осознание и принятие уже делает её убеждения устойчивее прочих. – Наши гости прибыли. Стоит оказать им подобающий статусу прием.       Гудзе прошествовала к выходу бесшумно, легко с прямой спиной и твердым принятием содеянного. Коридоры сменялись змеей, пока не вывели её на крыльцо, где она с привычной улыбкой поклонилась гостям. – Я и представить не могла, что вы прибудете так скоро, дорогой мой друг. – Как я мог медлить, когда Кудзе Сара, наконец, признала мою силу и величие, согласившись на реванш! – горой возвышался перед ней крупный мужчина с острыми алыми рогами и смеялся, скрестив руки на груди. – Так что мне уже пора бежать. Мои парни вряд ли смогут противостоять этой чертовой Тэнгу. – Понимаю, искренне благодарю, что исполнил мою просьбу, – Яэ поклонилась второму гостю, молча наблюдающему за непонятным ему диалогом. – Добро пожаловать в божественную обитель, господин Масахито. Не желаете чая?