Сосновый бор тихо шумел под прилетевшим с юго-восточной стороны лёгким тёплым ветром. Пахло разогретой смолой и хвоей, свежей и сухой опавшей, что густым ковром устилала землю, приглушая шаг конских копыт.
Среди кряжестых красно-оранжевых стволов продвигался небольшой отряд с двумя командирами во главе, один из которых особенно выделялся своей громадной фигурой и не менее громадным мечом. Его волосы имели пепельный цвет, что создавало впечатление ранней седины, а левый глаз пересекал свежий, чуть затянувшийся рубец.
Второй командующий имел рост пониже и пропорции поменьше, но телом обладал крепким и мускулистым. Длинная часть его неравномерно остриженных чёрных волос была от затылка заплетена в две небольших косички.
Всадники двигались неспеша и на легке, без тяжёлых доспехов, что обычно носили воины квалерии, коими они являлись.
Ехавшие во главе мужчины были марзбанами королевства Парс: на днях ставший одноглазым гигант Кубард и Шапур, чьи владения они объезжли.
С недавнего времени, из-за отсутствия последнего по военным делам, когда обширные земли были целиком доверены его младшему брату Исфану – ещё совсем мальчишке, на окраинах были замечены неизвестные вооружённые люди, переодически чинящие разбой и грабёж.
Исфан поймать их не смог, и теперь, когда Шапур вернулся в свои владения во время передышки между войнами, первое, что он сделал – отправился на поиски неуловимых ублюдков, творящих бесчинства практически у порогов его дома.
Кубард же, прослышав о том, что в землях его друга и соперника одновременно, происходит какая-то неразбериха, навязался в гости, чему марзбан с косичками был совсем не рад. Или умело играл это, всякий раз, когда пепельноволосый его подначивал, изображая на своём итак вечно хмуром лице злость.
Отряд углублялся всё дальше в лес, простирающийся до самых подножий гор и между ними, скрывающий в себе глубокие ущелья с холодными ручьями, серые скалы да камни, покрытые изумрудно-зелёным мхом.
Лошади тревожно зафыркали, и внезапно на рыжевато-сером ковре сосновой хвои показалось багровое пятно. Дальше, слева, ещё и ещё, целая дорожка, уводящая в глубину бора. Это была кровь, а обрывок одежды, висящий на нижнем суку одного из деревьев, говорил о том, что она человеческая.
Ни говоря ни слова, Шапур повернул свою лошадь на кровавую дорожку, поудобнее перехватив древко длинного копья – верного спутника в частых боях.
Остальные также молча последовали за ним, даже Кубард притих, теперь уже отчётливо чуя в воздухе аромат беды.
Специфический запах с металлическим оттенком, тот, что привыкли постоянно ощущать на полях сражений, усилился, мешаясь с гарью.
Большая поляна, обрамлённая мшистыми валунами, открылась неожиданно, явив взорам воинов груды свежих мёртвых тел, местами обугленных, да чёрные пепелища, оставшиеся после многочисленных походных шатров, занимающих всё безлестное пространство.
Люди, по-крайней мере почти все взрослые, явно пытались защищаться, но настоящих бойцов, имеющих при себе мечи, кинжалы и луки, было слишком мало. Недостаточно для того, чтобы победить неведомого врага.
К тому же несчастные явно были застигнуты в расплох, так как некоторые были ещё не одеты, а кто-то вообще нашёл свою смерть прямо в шатре и теперь лежал чёрным угольком, очертаниями напоминающим человека.
Пепельноволосый проехал вперёд, убирая в ножны свой гигантский меч, и замер, глядя на двух разрубленных на части младенцев в кровавой луже и женщину, в момент смерти отчаянно тянувшуюся отсечёнными руками к своим детям. Хмуря светлые брови, он взглянул на спешившегося Шапура, чьи узкие вишнёво-карие глаза слегка расширились, а губы плотно сжались в одну жёсткую линию.
Им открылось поистине ужасное зрелище, даже для таких бывалых вояк.
— Обыщите всё вокруг, — скомандовал черноволосый своим людям, нарушая густую тишину. — Ищите выживших. Мы должны...
Прервав мужчину, раздался лязг металла и громкий, истеричный детский крик.
Марзбан еле успел отразить удары кинжалов, как маленькая быстрая фигурка кинулась на него снова, попутно полоснув лезвием по груди одного из зазевавшихся солдат.
Напавшим был чумазый ребёнок с растрёпанными белобрысыми лохмами и яркими, золотисто-зелёными глазами, пылающими ненавистью, но таящими в глубине обречённость.
"Как у загнанного волчонка," — успел подумать Шапур, прежде чем пришлось уворачиваться от особенно внезапного и резкого выпада.
Ребёнок яростно рыча наносил удар за ударом, легко прыгая с камня на камень, пользуясь своим маленьким ростом и гибким тельцем, позволяющими увернуться от попытавшегося его схватить мужчины.
Однако вскоре Шапур всё-же изловчился, выбивая из тонких детских ручек оружие и перехватывая сорванца поперёк туловища.
— Дэвы тебя забери! — пришлось воскликнуть практически сразу, потому как извернувшись словно змей, маленький зверёныш со всей силы впился зубами в его руку.
Мужчина попытался оторвать ребёнка от себя, но тот сильнее сжал челюсти, насквозь прокусывая загорелую кожу, пустив алые струйки крови, и замахал во все стороны кулаками, жмурясь от страха и жалобно скуля.
Потеряв терпение, Шапур не сильно огрел белобрысого ребром ладони по месту, где шея переходила в затылок.
Дитё жалобно вскрикнуло и тут же обмякло в его руках, разжимая зубы.
— Ай да малец, — хмыкнул Кубард, соскакивая с лошади для того, чтобы подойти к черноволосому.
Марзбан с косичками наклонился, осторожно положив ребёнка на спину. Видимо этот маленький волчонок был единственным выжившим из всех остановившихся на этой роковой поляне людей — по-видимому какого-то клана кочевников, не тех, что привыкли к разбойному образу жизни как Зот, а тех, что жили охотой и рыболовством.
Внимание склонившихся над оглушённым сорванцом мужчин привлёк маленький, размером с ноготь, голубой месяц, нарисованный на измазанной в грязи загорелой щёчке под левым глазом.
— Что за знак? — поинтересовался пепельноволосый, поглядывая на Шапура.
Тот пожал плечами, больше обычного хмуря короткие чёрные брови. Сейчас его терзал вопрос о том, не стоит ли связать через чур буйное дитятко, чтобы оно, очнувшись, не попыталось ненароком выцарапать им глаза.
— Во дела, — усмехнулся Кубард, — Ты, оказывается, даже не знаешь, кто живёт в твоих землях?
Разозлиться на это заявление марзбан с косичками не успел, потому что ребёнок гортанно вскрикнул и, распахнув свои глазищи, попытался его ударить.
— Очнулся уже, — на этот раз черноволосый мужчина успел придавить мальца к земле прежде, чем тот начал кусаться.
Белобрысик забился, с истеричными стонами хватая перемазанным в крови Шапура ртом воздух.
— Тише, глупый, мы тебе не враги, — необычно мягким голосом попытался успокоить его Кубард. — Скажи, кто напал на твоих?
Дитё замерло, бегая затравленным взглядом от серого глаза к вишнёво-карим. Маленькое, всё ещё напряжённое тельце колотила крупная дрожь, но сопротивляться ребёнок больше не пробовал, и Шапур осторожно выпрямился, давая ему свободу.
Белобрысик быстро сел, тут же отползая назад, уперевшись спиной в серый, поросший мягким мхом валун.
— Тогда кто вы? — хриплым от еле сдерживаемых слёз голосом спросил он.
— Мы военачальники Парсы, — откликнулся черноволосый. — Я владею этими землями и пришёл воздать по заслугам ублюдкам, что посмели чинить на них кровопролитие.
Из-за того, что решили выехать в одежде, больше похожей на одежды простолюдинов, и лёгких доспехах, не имеющих на себе фамильных гербов, доблестные воины более походили на атаманов хорошо вооружённых разбойников, а не на лордов-марзбанов, коими являлись в действительности.
Малец ещё некоторое время смотрел то на одного, то на другого, а потом из его широко распахнутых светлых глаз, обрамлённых длинными влажными ресницами, горошинами покатились слёзы.
Нет, Белобрысик больше не истерил и не рыдал навзрыд, как то предписывала ситуация, а просто смотрел на мужчин своими невозможными ясными глазищами и пускал по чумазым щекам солёные ручьи.
— Я не знаю кто это, — выдавило дитё, одновременно дёргаясь от того, что Шапур, хмурясь, попытался погладить его по голове. — Извините, за то, что я вас... — сорванец шмыгнул носом, быстро мазнув пыльным рукавом когда-то голубой хлопковой рубашки по глазам, вытирая всё набегающие и набегающие слёзы. — Ну это... укусил.
Черноволосый негромко хмыкнул, отмечая про себя, что ребёнок не брякнулся перед ним на колени, умоляя важного лорда простить его.
Марзбан, конечно, такого отнюдь не одобрял, однако уже привык к подобным проявлением страха слабых перед сильными, простолюдинов перед господами.
— Ничего, — сказал мужчина, подняв уголки губ в подобии улыбки.
— Лучше так не делай, — поспешил подначить Кубард. — Не пугай мальчонку.
Шапур цыкнул, но отвечать не стал, снова посмотрев в золотисто-зелёные детские глазки.
— Моё имя Сэнна, — неожиданно назвался малец, шмыгнув маленьким покрасневшим носиком – пуговкой. — Меня назвали так в честь бога Сэнны, которому мой клан... покланялся.
— Хоо, так ты из клана Горг, что чтит Волчьего Бога? — опередив друга произнёс Кубард, а затем, чуть помолчав, вздохнул. — Крепись, парень. Тяжело терять своих, но попытайся рассказать нам всё, что знаешь.
Белобрысик откинулся назад, устремив взгляд на синее безоблачное небо, цвет которого говорил, что дело идёт к вечеру.
Макушки сосен золотили лучи скатывающегося к западу солнышка, и те шумели, провожая его.
— Лесной джинн говорит мне, что это было что-то... тёмное, — выдохнул ребёнок, снова посмотрев на двух сидящих перед ним марзбанов. — Рано утром я ушёл в горы. Я каждый день так делаю, чтобы проститься с луной и встретить солнце. Нанна – Бог Луны и Сэнна – Волчий Бог, отправляются на покой, и я спрашиваю у них благословения для моего клана на весь оставшийся день...
— Не спасли вас ваши Боги, малец, — вздохнул Шапур, поднимаясь.
Дитё порывисто вскочило следом, блеснув снова наполнившимися влагой яркими глазищами, и притронулось кончиками пальцев к месяцу у себя под глазом:
— Они не виноваты! Это всё из-за того, что у нас три года не было истинного шамана... Они подумали, что мы забыли о них и отвернулись от нас!
Делано кряхтя, пепельноволосый марзбан тоже поднялся с земли и водрузил свою большую ладонь на растрёпанную макушку ребёнка.
— Ну и что нам делать с этим чудом, а, Шапур? — усмехаясь спросил он.
Черноволосый повернулся, окинув Сэнну серьёзным взглядом. Оставлять ребёнка в лесу было нельзя.
Стоило, наверное, отвести его в какую-нибудь ближайшую деревню и оставить на попечение жителей, однако мужчина понимал, что тем вряд-ли будет дело до совершенно чужого ребёнка, так ещё и из клана, которого простые люди мягко говоря побаивались, ведь ходили слухи о том, что среди них рождались шаманы действительно обладающие некой «Силой».
— Возьму к себе, — принял решение Шапур и отвернулся к воинам.
Раненого, слава Богам не сильно, парня подлатали, и теперь он стоял вместе с товарищами, разглядывая диковинного ребёнка.
— Сложите трупы в кучу и сожгите, — приказал марзбан своим людям, краем уха уловив резкий выдох со стороны Сэнны.
Несмотря на то, что сердце Шапура закалилось в кровавых сражениях, очерствев, беднягу было жаль.
Этот малец с диковатым взглядом напоминал мужчине младшего брата, которого он спас от смерти шестнадцать лет назад.
Вернее, ему помогли... Если бы не согревшие Исфана волки, младенец бы умер, околев на лютом горном морозе.
— Не бойся, Сэнна, — сказал марзбан жмущемуся к Кубарду сорванцу, обернувшись через плечо. — В моём замке я найду тебе достойное применение. Ты всегда будешь обут, одет и в безопасности.
Белобрысик кивнул и потупился, а затем, вспрыгнув на валун, застыл там, не отрываясь глядя на то, как солдаты сносят трупы его соклановцев к середине поляны.
По слегка подрагивающим детским плечам Шапур понял, что дитё дало волю слезам.
~ ~ ~ ~ ~
За много миль от роковой поляны, там, где земля дика и бесплодна, журчал маленький, но быстрый поток, обрываясь небольшим водопадом в тёмную, как ночь, пещеру, принося с собой последние искорки догорающего дня.
Холодные каменные стены светились мертвенно-голубоватым, и розово-золотистые блики водопада казались в этом царстве морока неестественно живыми и радостными.
На противоположной от дверцы в иной мир стене, висел, прикованный толстыми ржавыми цепями, мужчина с опущенной на грудь головой.
Его белоснежные волосы отросшие за время заточения до самого пола, отдавали зимним серебром.
В момент, когда на поверхности солнце скрылось за горизонтом, позволив загореться на небосводе жёлтой, почти полной луне, цепи тихонько звякнули, возвещая о пробуждении узника.
Голова медленно отстранилась от груди, являя лицо с тонкими, правильными чертами.
Веки задрожали и поднялись, взмахнув белыми, как и волосы, ресницами, из под которых блестнули светлые и ясные глаза, цвета январской ледяной луны.
Вздохнув полной грудью холодный и влажный воздух пещеры, где его держали, мужчина слегка нахмурил серебристые брови, устремив взор на падающие сверху струи воды.
Он ждал. Ждал, когда водопад принесёт с собой лунный свет.
На это раз его тюремщики слишком заигрались, и узник знал, чувствовал, что когда первый лучик коснётся водных струй, зажигая их бедным, но живым сиянием, придётся спеть, вторя другому голосу, детскому и чистому, будто горный ручей.
А потом останется совсем немного...
~ ~ ~ ~ ~
Когда на поляне был сооружён огромный погребальный костёр, уже стемнело, и воздух, пропитанный запахом свернувшейся крови и гари, стал густым, синим и душным.
При воспоминании о «чём-то тёмном» про что толковал Сэнна, хотелось поскорее зажечь огонь, позволив языкам пламени рвануть вверх, унося души павших к темнеющим небесам, где уже начали появляться звёзды.
Снова взглянув на слившуюся с валуном маленькую фигурку, которая больше не дрожала, словно окаменев, Шапур приказал поджечь тела.
Полянку осветило огнистым сиянием, выхватывая из начавшей сгущаться тьмы пушистые лапы кольцом окружающих поляну вековых сосен.
Сухие ветви трещали, пожираемые пламенем, вспыхивали комочки шишек, рассыпаясь в пепел.
Трупы занялись почти сразу же, и над поляной разнёсся отвратительный запах горящей плоти, к которому, в прочем, воин привыкает весьма быстро, и это уже не кажется чем-то ужасным, а скорее обычным, неизменным, жизненным.
Кубард достал откуда-то из заначки глиняный кувшин с вином, представить без которого этого недавно ставшего марзбаном человека было нельзя, и теперь сидел на одном из камней, задумчиво потягивая крепкий напиток.
Никто из живых не разговаривал сейчас на этой поляне, позволив лесным джиннам, чьи голоса звучали в поднявшемся ветре, гуляющем в хвойных кронах, петь погребальную песню.
В какой-то момент Шапур понял, что Сэнны на привычном месте не наблюдается, и быстро вышел из оцепенения. Ребёнок обнаружился сразу же. Он просто пересёк поляну до середины, оказавшись возле костра, и теперь неотрывно глядел на языки пламени.
Над вершинами сосен показался край бледно-жёлтой луны. Её сияние было почти неразличимым из-за слишком яркого света огня, жаром пышущего в звёздное небо.
Малец поднял свою лохматую головёнку вверх, скорее почувствовав, чем обнаружив с его ракурса ещё не видимое ночное светило, а спустя мгновение над полянкой раздался чистый, с переливами голосок, заставивший мужчин вздрогнуть, уставившись на поющее дитя.
Мелодия была чарующе-звенящей, из-за чего щемило сердце, но одновременно в душе разжигалось какое-то странное, светлое чувство.
Сэнна пел, провожая свой клан в последний путь, пел улыбаясь, не чувствуя, как слёзы текут рекой, и в какой-то момент всем почудилось, будто бы откуда то издалека, с порывом ветра, взметнувшего искры с почти догоревшего костра, ребёнку откликнулся другой голос, звенящий морозным серебром.
Когда остались лишь красные угли, Шапур велел своим солдатам зажечь от них факелы и собираться в обратный путь.
Кубард встал с насиженного места и подошёл к умолкнувшему белобрысику, ставя прямо в угли костра кувшин с недопитым вином.
— Зачем? — удивился Сэнна, подняв на него глаза, отражающие свет окончательно выплывшей луны.
— Это моя дань памяти твоему клану, — пепельноволосый несильно похлопал ребёнка по маленькому плечику. — Идём, мы выдвигаемся. Теперь тут вряд ли что-то вспыхнет... — Сэнна обнял мужчину, не дав ему закончить фразу. — Ну что ты, малец?
— Спасибо, — тихо пробормотало дитё, и тут же шмыгнуло в сторону.
Кубард по-доброму усмехнулся и двинулся за ним следом, в сторону что-то высматривающего среди камней товарища.
Кинжалы, с которыми Сэнна напал на Шапура испуганным волчонком, тот нашёл среди мха, и когда ребёнок оказался рядом, протянул их ему.
Белобрысик осторожно принял оружие из рук марзбана, глядя на поблёскивающие в свете факелов лезвия.
Потом малец посмотрел на собиравшегося уже отойти мужчину и выдал:
— Позвольте мне служить вашим оруженосцем.
Шапур замер на месте, окинув Сэнну хмурым взглядом.
Это дитё уже неплохо сражалось, в клане Горг было несколько воинов и те, видимо, тренировали его.
При должном обучении из мальца мог получится отличный солдат, но брать себе ученика было бы слишком проблематично.
— Она как, — хмыкнул Кубард. — Лучше давай ко мне. Общение с этим педантом тебя доканает.
Белобрысик удивлённо посмотрел на одноглазого, затем на скрипнувшего зубами Шапура и чуть улыбнулся.
— Тебе в компанию нужен такой-же выпивоха, — сердито сообщил марзбан с косичками своему товарищу – сопернику. — Не думаю, что Сэнна сгодится на эту роль.
— Ха ха ха, — на большом лице пепельноволосого проявилась ухмылка. — Молоды да зелены – научим!
Сэнна заулыбался, грустно, правда, но всё-же, и покачал лохматой головкой:
— Мне не нравится алкоголь. От него странно пахнет, а ещё, говорят, что кружится голова и путаются мысли.
Шапур покосился на только что отшитого друга, пряча в глубине узких глаз усмешку.
Малец, в свою очередь, снова уставился на черноволосого мужчину, ожидая ответа.
Кажется он считал, что став воином, сможет отомстить за свой клан.
Чтоже, можно будет пока приставить белобрысика ординарцем к кому-нибудь из военачальников арьергарда его войска или оставить Исфану, чтобы набирался какого-никакого но опыта.
Брать ребёнка на передовую марзбан считал совершенно неправильным, хотя пару раз видел в войске врагов таких же детей.
— Я решу позже, что с тобой делать, — Шапур отвернулся, направляясь к своей лошади. — Однако на просьбу стать оруженосцем – ответ даю отрицательный.
Он привык держать слово, а если не был уверен в исполнении, тогда и пустых надежд словами «может быть» или «подумаю» давать не собирался.
— Тамаз, возьми мальчонку к себе, — приказал мужчина одному из воинов и вскочил в седло. — Выдвигаемся!
Уже сидя верхом, Сэнна обернулся на остающуюся во тьме поляну, в середине которой огненными светлячками мерцали догорающие угольки.
Высоко в ночном небе светился большой бледно-жёлтый глаз луны, немного оттеняемый светом горящих в руках солдат факелов.
Осторожно придерживая мальца перед собой, Тамаз выслал лошадь следом за господином и его товарищем, выступившими впереди.
