Make her smile again

      Что осталось от них после войны? Разруха, страх, непонимание куда двигаться дальше, каким станет завтрашний день. Неизвестность. Будут ли они, наконец, свободны? Сможет ли мир принять их, перестать бояться? Куда им идти, что делать? Кем могут стать люди, которые всю свою жизнь учились выживать и убивать? Похожие вопросы витали в мыслях у всех воинов, которые смогли выжить в этой войне.       Леви и Микаса сидели у свежей могилы Эрена Йегера. Того самого, кто стал причиной ужасающей катастрофы, унёсшей большую часть жизней мира. Микаса захоронила его прямо здесь, на чужой земле, пока никто не видел. Никто, кроме Армина, которому теперь нет пути домой на Парадиз — ведь он взял на себя бремя «героя, уничтожившего титана-прародителя и остановившего Дрожь Земли», а значит, записал себя предателем в глазах эльдийцев, оставшихся на острове; и самого капитана Леви, который совершенно случайно приметил её удаляющийся красный шарф и проследил за ней. Микаса была бесконечно благодарна ему за то, что он здесь. Конечно, боль от утраты невозможно вылечить за одно мгновение, однако не быть одной — уже что-то. Главное, что капитан был рядом. Он говорил ей какие-то слова, смысл которых она не могла точно уловить, но по убаюкивающей интонации она понимала, что капитан пытается её успокоить. Слёз не было уже давно. Она просто сидела, уткнувшись ему куда-то в область груди, а он просто поглаживал её по голове. У неё не было сил встать, не было сил даже говорить. Весь мир рухнул прямо на её глазах, и она теряла над собой контроль. Проще всего было просто умереть, здесь и сейчас.       Леви не мешал ей выражать свои эмоции. Он горевал по своим товарищам не меньше её, однако сейчас решил побыть сильным. Ещё немного. Ради неё. Иначе они вдвоём потонут в своих страхах и не будет уже никого, кто поможет им выкарабкаться. Он говорил что-то, сам не до конца осознавая что. Какие-то слова утешения, совсем непривычные его языку продолжали литься, словно поток. Леви и не знал, что ему хоть когда-нибудь придётся утешать своего солдата. Но Микасе это наверняка было нужно. Она была сильной слишком долго. Слишком часто ей приходилось худо. Особенно в последние годы. После коронации Хистории, Эрена будто подменили. Из ребёнка с гипертрофированным чувством справедливости он внезапно превратился в холодного и расчётливого человека. Эрен вечно был себе на уме. Наверняка он говорил Микасе гораздо более жуткие вещи, чем раньше. Мысль об Эрене мутила капитана, ему было неприятно вспоминать об этом отродье, которое так нагло игнорировало заботу и преданность Микасы. Отчасти, он даже был рад тому, что всё случилось именно так, что Эрен теперь мёртв, и этому напрямую посодействовала его последняя выжившая женского пола. Смогла же всё-таки переступить через себя. Кто как не Леви понимал, как тяжело терять последнего близкого человека, особенно, если причина — твоих рук дело. Его мысли прыгали от одной к другой. Бесконечный поток, который невозможно прервать.       Ликующие голоса вдалеке угнетали. Ему нечему было радоваться вместе с ними. Тот относительный мир, который теперь, вероятно, на некоторое время воцарится на земле, вряд ли сможет принести много хорошего в жизнь вечного солдата, здесь для них нет места. Леви и не ждал от себя других идей. Он не меньше других вымотался вечной борьбой против титанов, обернувшейся борьбой против людей. И Эрена. Если он ещё раз подумает об этом имени — его точно вывернет. Из размышлений его вытащил женский глухой голос.       — Капитан, что же теперь… как же мы… — она так и не договорила, только шумно выдохнула и прижалась к нему ещё сильнее, будто он был единственным, что оберегает её от падения в огромную пропасть.       Леви не знал, что ей ответить. Он и сам хотел бы получить ответы на эти вопросы, но они всё никак не приходили. Ужас, который они испытали, напрочь отбил у Леви возможность мыслить как капитан. Он понимал, что она ждёт его действий, его решений, уже по привычке, но теперь Леви уже не был капитаном, не смел снова приказывать, думать. Он был таким же сломанным войной человеком, которому просто хотелось забыться. Забыться и надеяться на то, что это всё пройдет, что это какой-то жуткий кошмар, и он вот-вот проснётся где-то за стенами, и увидит рядом всех своих товарищей.       Только вот даже стен больше не было.       И находились они не на острове, а на огромном куске земли, которое в Марлии называли континентом. И дорогих ему людей было уже не вернуть. Он остался один. Почти. Рядом, такая же разбитая и беззащитная, сидела его бывшая подчинённая с такой же фамилией, как и у него.       Одной лишь силой воли он заставил себя подняться и помог встать Микасе. Ноги её почти не держали, и ему пришлось поддерживать её, чтобы она не опустилась обратно на землю. Надо было что-то предпринять, иначе они так и останутся здесь навсегда. Разум Леви немного прояснился, и он начал рассуждать логически. Домой они сейчас совершенно никак не вернутся, хотя хотелось невыносимо. Да и путь туда им наверняка закрыт. Зато теперь они не демоны с Парадиза для Марлии. Теперь оба могут претендовать на звание героев. А вот на острове… Там их скорее всего окрестят предателями, а скрываться по лесам не было уже ни сил, ни ресурсов. Остался только один путь. Нужно собраться с силами и вернуться в эту ликующую толпу, которая так шумно радовалась жизни, и попробовать затеряться. А там видно будет. Они должны начать новую жизнь, должны хотя бы попытаться, иначе ради чего всё это? Ради чего они так долго сражались? Ради чего погибли их товарищи? Явно не для того, чтобы оба скисли сейчас на этих истоптанных гигантами остатках чужой земли. Леви, поддерживая Микасу здоровой рукой, потянул её в обратную сторону. Она тут же упёрлась и запротестовала:       — Нет, только не туда!       Леви прекрасно понимал, что она сейчас чувствует, но он знал, что это им необходимо, и пререкаться сейчас с ней ему совершенно не хотелось. Эта девушка проявляла свой характер даже теперь. Невыносимо.       — Аккерман, нам больше некуда идти. Доверься мне хотя бы в этот чёртов раз и не задавай вопросов.       И она доверилась. А что ей оставалось делать? Проще было подчиниться и идти с ним. Опять остаться одной она боялась, и предпочла следовать за капитаном.       Того как они уходили никто не заметил, однако теперь, когда чувство радости немного притупилось, товарищи заметили пропажу и искали в толпе знакомые лица. Армин был единственным, кто знал, куда ушла Микаса, однако добраться до неё теперь было невозможно. Его окружила толпа людей, желающих поглядеть на спасителя, и даже высокий Жан не мог разглядеть, стоит ли Микаса рядом с Армином или нет. Капитана также нигде видно не было. Остальные ребята всё пытались найти своего командира и Микасу, но безуспешно. Они решили, что их товарищи просто где-то далеко в толпе, и не придали этому большого значения, пока не увидели две маленькие фигурки, приближающиеся к ним со стороны, откуда изначально шли титаны. Жан и Конни тут же бросились им навстречу.       — Микаса, капитан, вы в порядке? — выкрикнул Конни, ближе подбегая к этой странной паре.       — Вполне, — ровным тоном ответил Леви, хотя ни он, ни она не были в порядке.       По ним это было прекрасно видно. Израненный, уже еле переставляющий ноги капитан поддерживал Микасу, которая казалось тоже вот-вот свалится на землю, несмотря на то, что на её теле было не так уж и много повреждений, в отличие от изрезанной души.       Подоспевший Жан тут же подхватил Микасу, облегчая капитану ношу. Леви не хотелось её отпускать. Ему казалось, что если она уйдёт, то он потеряет её навсегда, хоть это и было глупостью. Однако, держать Микасу было откровенно больно, и он отпустил.       Толпа быстро успокаивалась, сходило чувство эйфории, и люди стали обращать внимание и на других солдат, одетых также, как и их герой. Этого было достаточно, чтобы приписать их к спасителям от неминуемой гибели под огромными лапами колоссальных титанов. Сначала маленькая кучка людей окружила их, благодаря и радуясь наперебой, постепенно их становилось всё больше и вот, «Демоны Парадиза» оказались в центре всеобщего внимания. Откуда-то к ним протиснулся Армин и начал рассказывать о том, кто они такие, откуда пришли и всё, что показалось ему важным. Армин всегда знал, что сказать.       Ни Леви, ни Микасе не хотелось быть здесь. Хотелось провалиться сквозь землю, только чтобы уйти от всеобщего внимания. Однако капитан привёл их сюда именно за этим, даже несмотря на собственное нежелание находиться в толпе.       Микасе было трудно стоять. Она не понимала, что тут делает и зачем, и почему капитан притащил её обратно. Соображать упорно не получалось, как она ни пыталась. Все мысли возвращались к тому, что она сделала, или, скорее, чего не сделала. Она не смогла с ним даже попрощаться. Последний разговор впечатался в память. Тот самый, где Эрен сказал, что на самом деле ненавидит её. От этого становилось горько, обидно. Непонятно, почему он это сказал, за что? В толпе она стояла уже сама, никем не поддерживаемая, однако будто бы не понимала где находится, словно всё было в каком-то тягучем тумане. Снова подступала головная боль — неприятный побочный эффект невероятной силы Аккерманов. Вдруг она почувствовала, как чья-то тёплая, мозолистая от бесконечного использования мечей ладонь сжала её руку. Её взгляд немного прояснился, и она проследила за тем, чья это была рука. Микаса не удивилась, когда увидела капитана. Никаких чувств выражать не получалось. Внутри только отрешённость. Больше ничего. Леви, заметив насколько она оторвана от мира, решил сказать ей пару слов, надеясь, что это отвлечёт её от мыслей и хоть ненадолго вернёт в реальность, хоть он и понимал, что эта реальность — не то место, куда хочется возвращаться. Он подошёл ближе и прошептал так, чтобы его больше никто не слышал:       — Микаса.       Звук имени немножко растормошил её. Не так часто приходилось слышать своё имя из уст капитана. Это казалось чем-то новым, необычным, и это действительно на мгновение вырвало её из мыслей о потере.       — Мы очень скоро уйдём отсюда, просто потерпи, хорошо? — его голос зазвучал необычно мягко и успокаивающе. Ему хотелось верить. В этот раз Микаса не нашла в себе сил ответить, просто кивнула, глядя на него глазами, полными непонимания, едва просохшими от слёз.       Какой-то мужчина из толпы предложил найти героям временное убежище и его тут же все поддержали, с большим энтузиазмом обсуждая, в какое же место они теперь могли пойти. Всем этим людям достаточно сильно повезло. До их города у другого побережья моря титаны добраться не успели, поэтому все их жилища остались целыми и невредимыми. Было не так сложно найти пустующие помещения для защитников. Они были рады чудесному спасению настолько, что были готовы даже пустить эльдийцев к себе в дома. Невообразимая щедрость, учитывая многолетнюю ненависть к ним.       Люди уже начали потихоньку расходиться, и небольшая группа энтузиастов отправилась на поиски временного жилища для спасителей. О тихой и мирной жизни речи не шло. Войдя в город, они тут же столкнулись с людьми, в чьих глазах ещё проскальзывало неверие, паника, кто всё ещё считал их дьяволами с Парадиза. Их всё ещё сторонились и боялись, и явно не были рады тому, что теперь, когда жилья и еды будет не хватать, придётся делить с ними и то, и другое. Но никого из солдат, включая капитана, это совершенно не волновало. Сейчас им нужно было только и всего — поесть и уснуть.       Их привели в невысокое приятное на вид здание с привычными каменными стенами и маленькими окнами. Оказалось — местный госпиталь. Сюда уже начали привозить других раненых, и было неясно, как марлийцы планировали поселить их туда, ведь к концу дня, они были уверены, никаких мест в этом госпитале не останется. Элдийцы-то представляли, что значит пережить такую катастрофу. Видимо, жители Марлии настолько отвыкли от поражений и болезней, что даже госпитали им не были особо нужны.       Жан и Конни внимательно разглядывали всё. Даже несмотря на то, что они уже бывали в Марлии, этот город всё ещё был для них новым, их сильно удивляли эти постройки, которые казались им домами из будущего. Пустующие улицы придавали особый шарм этому городу, и радостные солдаты не теряли возможности осмотреть всё, что им попадается на глаза. Конни в своей обычной манере громко что-то говорил, а Жан, слушая его вполуха, тупо глядел вперёд. Настроение у них, несмотря на всю тяжесть ситуации и усталость, оставалось приподнятым. Чего нельзя сказать об Аккерманах, следовавших за ними.       Микаса всё так же витала где-то в облаках. Но не в приятных воспоминаниях, а скорее в грозовых тучах, вот-вот норовивших выстрелить разрушительной молнией в самую душу. Совершенно безжизненный взгляд. Леви не отпускал её руки, и его тепло было единственным реальным чувством. Капитан, подавленный, молча шёл за всеми, раздражаясь из-за поведения своих подчинённых. Если бы его рука с оставшимися тремя пальцами не болела настолько невыносимо, он бы точно отвесил им хороший подзатыльник. Основная масса людей отделялась от них, пока они шли к зданию, и к нему солдаты подошли уже в довольно скромном составе из пятерых уцелевших эльдийцев и небольшой группки марлийцев, обещавших устроить им ночлег.       Они же провели их в здание и отвели в большое помещение с внушительным количеством коек. Видимо, это была какая-то огромная общая палата. Здесь было довольно уютно, и, несмотря на то, что окошки были маленькими, света в помещении было достаточно, и палата уже окрашивалась в цвета заката. Там уже лежали другие раненые, но место по-прежнему было. К ним подошёл ещё один человек, видимо, уже врач, согласившийся принять их у себя в госпитале. Они о чём-то поговорили с марлийцами, и затем он провёл ожидающих ночлега в глубь палаты, где и указал на свободные койки.       — Господа, располагайтесь, я осмотрю вас и окажу посильную помощь, особенно Вам, капитан Леви, если я не ошибаюсь, — его голос был приветливым, и изнеможённые солдаты тут же поспешили выполнить то, что сказал им врач.       — Девушку мы отведём в другое помещение, отдельно от мужчин, пройдёмте со мной, — доктор протянул руку к Микасе, но та с невероятным испугом в глазах отпрянула в сторону:       — Нет, я не хочу. Оставьте меня со всеми.       Леви, который всё ещё стоял с ней и держал за руку, не спеша принять лежачее положение, аккуратно сжал её ладонь и сказал:       — Мы никуда не денемся. Без мужчин в палате тебе будет проще.       Микаса ничего и слышать об этом не хотела. Перспектива остаться в одиночестве со своими мыслями ужасала её настолько, что всякие логические доводы были сейчас бесполезными. Она всё равно стояла на своём:       — Капитан, мы же во всех походах были вместе, я…       К ним тут же подошёл Армин, заметив, что что-то идёт не так.       — Пойдём, я тебя провожу, — он взял её за свободную руку и увёл по направлению за доктором.       Её вторая рука безвольно выпала из ладони Леви. Он перестал её держать. Внутри Микасы вспыхнуло ощущение, будто её оторвали от чего-то ужасно важного, но понять этого чувства в полной мере она не могла. Аккерман сжал здоровую ладонь в кулак и присел на выделенную для него койку. «Так для неё будет лучше», — подумал капитан, не до конца осознавая, почему ему и самому не хотелось отпускать её. Они все, наверное, немножко свихнулись за последнее время и особенно сегодняшний день.       Врач провёл их в совсем маленькое помещение с кроватью, столом и маленькой тумбочкой у окна. Здесь было довольно уютно, но Микаса этого не замечала, ровным счётом, как и всего вокруг. Доктор пояснил, что это один из кабинетов в их госпитале, и что комната не совсем предназначена для больных, но ради героини, которая помогла спасти весь мир, он попросил перенести сюда одну из коек, чтобы ей было комфортнее.       Возникла неловкая пауза. Врач ждал какого-то ответа, но Микаса совершенно не оценила его гостеприимства. Армин самостоятельно поблагодарил добродушного мужчину, видя, что Микаса снова закрылась в себе и не могла или не хотела говорить. Доктор сказал, что для осмотра придёт позже, и вышел, предоставив кабинет им двоим.       Микаса самостоятельно дошла до постели и легла, смотря куда-то перед собой. Армину было невыносимо видеть её страдания. Он прекрасно понимал её чувства. Ему самому хотелось просто лечь сейчас вот так и не думать больше ни о чём. Ведь он потерял своего лучшего друга и, вероятно, последнего близкого человека. Микаса, всё же девушка, и чем старше они становились, тем меньше тем для общения у них оставалось, и, хотя они всё ещё были хорошими друзьями, но сильно отдалились за это время, особенно, если вспомнить как близки они были в детстве. Однако Армин не мог представить, как бы чувствовал себя сейчас, убей он Эрена своими же руками. Вероятно, так же, как и Микаса.       Армин подсел к ней на кровать, надеясь, что она, возможно, захочет с ним поговорить, но Микаса всё молчала. Тогда он заговорил сам:       — Микаса, ты поступила так, как было нужно. Не вини себя. Я думаю, он не хотел бы видеть, как тебе плохо.       Микаса глубоко вздохнула. Если бы Эрен действительно этого не хотел, он бы ни за что не поступил так ужасно. Она понимала, что поступила правильно. Не могла по-другому. Её чувства были далеко не так важны, как жизнь всего человечества. Уцелевшие люди явно начнут ценить жизнь совершенно по-другому, и она знала, что благодаря ей люди будут жить, но легче от этого осознания не становилось. Она была одна. Никто, никто не сможет её понять. Ни один человек в этом госпитале не знает, что на самом деле она чувствует. Никто не сможет разделить с ней полноту той пустоты, что схлопнулась в тот самый миг, когда на её руках оказалась отрезанная голова самого любимого человека. Теперь она совершенно одна.       Микаса так ничего и не ответила Армину, и он, не зная, что ещё мог сделать, просто вышел из небольшого кабинета, так добродушно предоставленного для неё врачом. Ему оставалось только надеяться, что ей станет лучше. Принимать такое всегда тяжело. Армин всё ещё, хоть и далеко не так ярко, но помнил боль от утраты своих родных и мог понять, как чувствовала себя Микаса, но даже его светлый ум не мог подобрать правильных слов, чтобы её утешить.

***

      Болевой шок уже давно прошёл, и капитан лежал на подготовленной для его постели, стискивая зубы до скрипа, только чтобы не выдавать, насколько сильно болят его раны. Нога, попавшая в пасть титана, горела огнём, боль от колена распространилась вверх и вниз, и казалось, что её раздробило всю. Раны от взрыва были не в лучшем состоянии. Если бы он спокойно отдыхал где-нибудь в штабе и лечился, то к этому времени ему, скорее всего, было бы уже значительно лучше. Но из-за бесконечной битвы у него не было возможности поправиться, ему приходилось постоянно бороться, и раны не успевали заживать. Внезапно боль в уже несуществующих пальцах напомнила о себе, и это сводило его с ума. Он мог понять, когда болят конечности, которые у него есть, но чтобы жгло те, которых уже нет… Это было выше его сил. А ведь Эрвин после потери руки шутил, что чем меньше конечностей, тем меньше болит. Тогда они действительно посмеялись над этой шуткой, однако сейчас было уже не до смеха. Леви пытался немного подбодрить себя, думая, что это тоже боевой опыт, что теперь он знал, каково это, терять части своего тела. Но лучше от этого не становилось. Было просто нестерпимо больно.       Доктор дошёл до него быстро, и уже при беглом осмотре было ясно, что Леви плох. Ему сменили повязки и бинты и вкололи какой-то препарат, от которого ему стало значительно легче. Ногу зафиксировали и выдали какой-то костыль, чтобы ему было проще передвигаться, пока нога была обездвижена. Но как только отпустила физическая боль, сразу же вернулась душевная. Как глупо погибла Ханжи. Из-за какой-то идиотской летающей лодки. Как же невыносимо печально. Но он не мог позволить себе слишком сильно страдать. Теперь он знал, что, хотя все его друзья мертвы, остальные будут жить в лучшем мире, в мире без стен, за который они так усиленно боролись, ради которого сотнями погибали на вылазках. Теперь они знают горькую правду, что титаны — это не самое страшное в этом мире. Самое страшное — сами люди, которых теперь, из-за их же глупости и алчности осталась лишь жалкая горстка.       Витая в своих мыслях, Леви не заметил, как провалился в сон, наверное, в первый раз за очень долгие годы. Леви спал лишь по два-три часа и то, в своём кресле. Проснулся же он, лишь когда персонал госпиталя пришёл к нему с утренними лекарствами и завтраком. Он осмотрелся. Остальные кровати были пусты.       Медсестра, заметив замешательство пациента, тут же объяснила ему, что все завтракают в больничной столовой, но его не стали поднимать на ноги, травмы слишком тяжёлые. Но несмотря на всю приветливость медсестры, Леви по своей привычке огрызнулся, высказывая что-то вроде того, что он чуть ли не войну выиграл с этой чёртовой сломанной ногой, и сам же на ней сюда пришёл, и что он способен встать и пойти ко всем, но как только опёрся на больную ногу, тут же пожалел о том, что вообще появился на свет. Боль пронзила всё тело, и он сразу же опустился обратно на постель, скривив лицо. Медсестра тут же начала причитать о том, как необходимо сейчас соблюдать постельный режим и, если ему действительно нужно встать — ни за что нельзя опираться на больную ногу. Как будто он сам теперь не понял.       Медсестра ушла, оставив симпатичный деревянный поднос с его завтраком и препаратами. И где только они взяли такой красивый предмет, если постоянно находились в состоянии войны с другими империями? Как и ожидалось, ничего приятного на подносе не оказалось. Лишь больничная безвкусная каша, да кружка уже порядком остывшего чая. По вкусу казалось, что его варили не из чайных листьев, а из каких-нибудь старых тряпок, но глоток этой дряни немного взбодрил, и Леви решил, что пить такую гадость ниже его достоинства. Отставил кружку и принялся за кашу, по вкусовым качествам не уступающей чаю.       Последующие несколько дней прошли в бесконечных врачебных осмотрах, процедурах, приёмах лекарств, и множестве других неприятных вещей. Больничные завтраки, обеды и ужины, были необходимы только чтобы утолить голод. Ужасный вкус еды потрепал дух капитана, и он просто терпел всё, что с ним происходило. Даже Конни и Жана, которые пытались его хоть как-то растормошить. Он завидовал тому, с какой лёгкостью они вошли в новый мир, будто бы и не потеряли ничего. И никого. Но это было неправдой. Видимо, эти молодые засранцы просто были гораздо более живыми, нежели он сам.       Через пару дней, его раны перестали так сильно болеть. Леви уже начал ходить на обеды со всеми, хотя и при помощи костылей, но так ни разу и не заметил там Микасы. Он думал, что ей, как и ему, приносят еду, и не пытался слишком много об этом думать. О ней позаботятся, и это главное. Сейчас ему нужно было хоть раз в жизни уделить время себе. Не хотелось выходить из этого здания инвалидом.       И всё шло очень хорошо, до тех пор, пока Армин не рассказал ему, как всё обстоит на самом деле. Леви узнал, что состояние Микасы ухудшалось с каждым днём. Её раны были совсем несерьёзными, но вот уже пару дней она совсем не ела, отказывалась вставать с постели и говорить с кем-либо.       Снаружи казалось, будто Леви всё равно, будто эта новость его не касалась. Он как обычно только взглянул на Армина исподлобья и вернулся к своим делам. Однако внутри его сердце пропустило удар, когда он услышал об этом. Он помнил, в каком состоянии оставил её, как она не хотела уходить, что есть сил держась за его руку. Что же с ней случилось? Леви не хотелось так быстро это признавать, но даже несмотря на то, что несколько дней он будто бы и не вспоминал о ней, однако это было ложью. Он думал о том, как там она, стало ли ей лучше, начинает ли радоваться новому миру так же, как Конни и Жан, однако пойти к ней и самому посмотреть Леви так и не решался. Это казалось лишним, незначительным. Кем он был для неё?       Армин разочарованно поднялся из-за стола и с тяжёлым вздохом решил, что делать ему здесь нечего. Сам не понял, зачем то было нужно капитану. Глупо было рассказывать, что он мог сделать? Да и вряд ли его особо волновала её дальнейшая судьба.       — Отведи меня к ней.       Армин снова повернулся к капитану. Леви встал и был готов идти, даже не доев свой обед. Армин лишь молча кивнул, и внутри радуясь тому, что он всё же не ошибся, обратившись к капитану, повёл его к той небольшой каморке, которую выделили для Микасы. Доведя мужчину до двери, Армин всё же решил уйти. Ему нечего здесь было делать. На него Микаса не реагировала точно так же, как и на других. Осталось лишь понадеяться на то, что новое лицо немного её взбодрит.       Леви постучал. Ответа, как и ожидалось, не последовало. Он приоткрыл дверь, и заглянул внутрь. Микаса лежала на постели, лицом к стене, свернувшись калачиком, и выглядела крайне несчастной и истощённой. Сколько Армин сказал, она не ела? Пару дней? Сколько же она не ела на самом деле? На этот вопрос ответ могла дать только сама Микаса, если, конечно, пожелала бы говорить. На тумбочке у окна стоял уже почти совсем холодный обед. Значит, еду ей действительно приносили.       Леви осторожно присел к ней на кровать, и тихо позвал её.       — Эй, Микаса.       Она тут же резко повернулась на его голос. Леви мельком оглядел её. Было непонятно, напугал он её или просто удивил.       Микаса уставилась на него, не зная, что сказать. Лицо её выглядело совсем исхудавшим, и Леви было неприятно смотреть на то, как увядает второй по силе воин человечества. Леви обдумывал, что ему сделать дальше. Ему хотелось прикоснуться к ней, но он не знал, стоит ли. Да, сразу после «победы» они сидели на могиле Эрена, и его совершенно не смущало то, как она прижималась к нему тогда. Однако, сейчас всё иначе. Он не мог точно сказать, как теперь Микаса отнесётся к тому, что он её коснулся. Да то, что случилось там — совсем не сложно понять. Шок и желание быть рядом хоть с кем-нибудь. Он знал это чувство слишком хорошо, и поэтому не решался коснуться, боясь, что это может её оскорбить, задеть или даже испугать. Она казалась ему такой крошечной и беззащитной в такой позе, даже несмотря на то, что Микаса на самом деле была сильно выше него.       — Капитан? Я думала… Я думала, что вы больше ко мне не придёте, из-за… ну… того что случилось, на поле, — по ней было видно, насколько она смущена своими словами, своим внешним видом, однако теперь Леви понял, что она тоже не знает, как думать о том, что с ней там произошло. Микаса, оказывается, ждала его. А он даже и не подумал зайти к ней за все эти дни. Не будет же Леви теперь рассказывать ей о том, как много о ней думал. Это было бы просто глупо.       — Тебе нужно поесть, — всё, что он смог выдавить из себя. Леви тут же понял, как глупо было говорить именно это. Микаса явно ждала чего-то другого. Она боялась, что его больше не увидит, а он не мог ничего толком сказать.       — Я не хочу.       Снова она показывает свой характер. И даже в таком разбитом состоянии она спорит с ним. Невероятно.       — Не заставляй меня насильно кормить тебя.       Микаса села на кровати и весь её вид говорил, насколько она недовольна его словами. Хотя ей действительно очень хотелось его увидеть. То, какое влияние он на неё оказывал было необъяснимо. Ей было с ним так… спокойно. Всё это время Микаса ждала его, но он так и не приходил. А в её мыслях постоянно роились страшные картины последних событий, и не было никого, кто мог бы хоть немного отвлечь её. Конечно, и Армин, и Жан, и Конни заходили к ней, но ей было не до них. Она даже не знает точно, когда к ней заходил кто-то последний раз. Микаса сама всех оттолкнула своим жалким видом и молчанием. Но капитан всё же пришёл. Он снова сидел здесь и командовал, как и положено её командиру. И было сложно это признать, однако есть ей хотелось ужасно. Только вот сил на это не было. Казалось, возьми она хоть что-нибудь в рот, её тут же вывернет.       Леви дотянулся до тумбочки и взял с неё что-то отдалённо напоминающее очень жидкий суп. Он всё ещё был немного тёплым, и есть его будет не так мерзко. Капитан уже зачерпнул немного супа ложкой и поднял над тарелкой.       — Если будет нужно, я волью это в тебя силой.       — Мне тошно, даже от вида еды, сэр.       Леви не выдержал такой наглости, поэтому ложка с супом, чудом не расплескавшаяся по всей постели тут же оказалась у рта Микасы. Подумать только, он пришёл кормить солдата. Какой бред.       — Открывай рот и ешь, — мягкие нотки голоса куда-то исчезли, остался лишь приказной тон, к которому Микаса так привыкла. То ли от неожиданности, или же по привычке, она открыла рот и проглотила первую ложку супа. Рвотные позывы начали подниматься вверх по горлу, но она сдержалась. Капитан тут же всунул ей ложку в руки и поднёс тарелку поближе.       — Я буду сидеть здесь, пока ты не закончишь. А затем отведу тебя в душ, от тебя несёт как от помойной ямы.       Уголки губ Микасы немного приподнялись. Хоть капитан и говорил жёстко, но забота чувствовалась в каждом его действии, и ей было так приятно от того, что он не забыл про свою подчинённую. Она действительно отвлеклась от своих мыслей, которые наверняка свели бы её в могилу через день-другой. Капитан же вдруг понял, что в первый раз за очень долгое время видит, как Микаса несмело улыбается, и не смог не улыбнуться ей в ответ.       Она быстро покончила с супом и, поставив тарелку обратно на тумбочку, посмотрела ему прямо в глаза. Её взгляд тут же потускнел, и блестящие всего мгновение назад серые радужки снова подёрнулись туманом.       — Вы теперь снова уйдёте? Как и все до вас? Это сейчас кажется, что я ещё кому-то нужна… — её глаза начали наполняться слезами. Её будто бы подменили, ведь ещё минуту назад Микаса смогла выдавить из себя улыбку. Неужели она так сильно боится остаться одна?       — Сначала ты почистишь зубы, а затем мы с тобой поговорим, грязнуля, — несмотря на то, что на лице капитана читалось хорошо скрываемое отвращение, а голос отдавал заботой и теплом. Он тут же встал, стараясь не опираться на больную ногу, и, протянув Микасе здоровую руку, помог подняться и ей. Она уже не сопротивлялась.       Вскоре они вернулись в её маленькую комнатку. Говорить было неловко и Микаса просто села на кровать, ожидая каких-то слов от капитана. Он и сам не знал, что должен ей сказать, но чувствовал, что она чего-то ждёт. Женщины никогда не были для капитана загадкой, только вот Микаса носила ту же фамилию, что и он, и это означало, что её будет не так уж и просто раскусить.       — Если ты придёшь на ужин вместе со всеми и больше не будешь отказываться от еды, то я буду приходить к тебе каждый день, уговор, Аккерман?       Её глаза тут же засветились. Она впервые за всё это время была по-настоящему рада что-то услышать. Конечно, Микаса ужасно хотела видеть капитана чаще, однако попросить об этом как-то побоялась, не зная, как он отреагирует на её странную просьбу. И она была благодарна ему за то, что он и сам догадался о её мыслях, и ей не пришлось признаваться.       — Уговор, — она протянула ему свою исхудавшую руку и немного покраснела. Жать руки у них было не особо принято, однако, учитывая то, что капитан и сам пару раз подавал ей руку, это не станет чем-то страшным, правда?       — А теперь будь хорошей девочкой, и не заставляй своих друзей переживать за тебя, — произнёс Леви и, легонько потрепав её по голове, вышел из комнаты.