Make her smile again

      Солнце уже подкрадывалось к горизонту, подсказывая, что скоро придёт медсестра и позовёт на ужин. Последнее время Микаса отказывалась вставать, и недовольная женщина приносила ей еду прямо в постель. Видимо, так у них не было заведено, и если ты в состоянии подняться с постели самостоятельно, то тебе следовало идти в общую столовую. Однако Микасу никто особо не трогал. Видимо, статус героини на войне позволял ей получать небольшие поблажки.       Через некоторое время всё та же медсестра пришла бы снова, теперь уже чтобы забрать посуду, однако увидела бы нетронутую еду. Женщина как обычно стала бы уговаривать Микасу съесть хоть что-нибудь, обязательно сказала бы пару слов о том, что голодать очень вредно для желудка, и вообще можно исхудать и ослабеть, но Микасу это совсем не волновало. Что с того, что она ослабеет? Теперь не было смысла быть сильной. Теперь вообще не было смысла быть. И если отказ от еды поспособствует её уходу, то пускай. Ей уже было всё равно. Медсестра даже пыталась как-то надавить на жалость Микасы и говорила о том, что теперь еды хватает не всем, и это благо, что для них находят такую стряпню, и что выбрасывать её означало просто так, бессмысленно, оставить голодными других людей. Микаса не могла понять, правда ли с продовольствием стало туго, или же это был обычный блеф. Скорее всего это было обычной ложью. Микаса не верила, что нетронутую еду нельзя передать тем самым голодающим, и если таковые действительно были, Микаса ведь только оказывала им услугу, отказываясь от своей порции, ожидая, когда ей уже не нужно будет ничего приносить.       Причитающая медсестра затем забирала еду, не слыша от Микасы ни слова, и выходила. Когда темнело, появлялся доктор и осматривал её несерьёзные травмы. Пара — тройка сильных ушибов прошли бы уже давно, питайся она как положено, однако, теперь её телу просто не хватало сил, и огромные болезненные синяки всё не желали пропадать с её кожи. Доктор так же читал ей нотации о вреде такой бессмысленной голодовки, но всё было бесполезно.       Лекарств ей никаких не давали — не было необходимости, ведь простые обезболивающие не могли заглушить душевной боли. Конни, Жан и Армин тоже заглядывали к ней каждый день. С ними она тоже не желала разговаривать. Что ей можно было обсудить с ними? Жан и Конни наверняка вернутся домой и заживут нормальной спокойной жизнью, ведь им есть к кому вернуться. Армин наконец-то заполучил свою дорогую Энни, и теперь уже она приходила навещать его в больницу. Микаса видела, что даже несмотря на то, что Армину тоже было тяжело потерять лучшего друга, он справлялся с утратой гораздо лучше неё. Микаса решила, что нет смысла тянуть его за собой в пучину горя и отчаяния, поэтому просто игнорировала его попытки общения с ней. Он тоже начнёт новую жизнь, ему тоже есть ради чего жить. У неё не осталось ничего.       Нет, друзья её не бросали. Даже то, что она отказывалась с ними говорить не останавливало их, и они приходили снова и снова, но Микаса была уверена — когда-нибудь им надоест это бесполезное занятие и она, в конце концов, останется одна. Единственным, кто так и не появлялся на пороге её крохотной комнаты, был капитан Леви. Это удручало ещё сильнее. Микаса не знала причины, как и того, что с ним вообще происходит. Идёт ли он на поправку? Когда она видела его в последний раз — Леви был очень плох, хоть и не показывал этого. Однако Микаса была достаточно проницательной и сообразительной для того, чтобы понять, что его травмы наверняка крайне болезненные, и что сейчас ему во много раз труднее, чем ей.       Капитан был единственным, кто пришёл к ней, когда она нуждалась в этом больше всего, он поселил в ней надежду на будущее — и исчез. Ещё один такой удар она не могла перенести. Сначала Микаса ещё пыталась убедить себя в том, что ему тоже нужно время на то, чтобы его состояние улучшилось, что ему нужно подлечиться, и тогда он обязательно её навестит, однако дни шли, но его всё не было. С чего она вообще подумала, что Леви интересно узнать, как у неё дела? Возможно, он уже давно уехал отсюда и никогда больше про неё не вспомнит. Но надежда теплилась. Ведь он был их капитаном. Леви всегда заботился о них, хоть и проявлялась эта забота в крайне необычных формах. Он был тем человеком, который казался ей достаточно сильным, чтобы вытянуть её отсюда. И это эгоистичное желание никак не уходило. Неужели она настолько нуждается в помощи человека, который просто привёл её сюда? Ничего больше. Чего она ждёт и на что надеется, понять не получалось. Эти терзания перебивались мыслями о гибели Эрена, и тогда становилось совсем тошно.       Почему всё не могло обернуться по-другому? Почему Эрен не захотел просто поговорить, объяснить всё? Они бы обязательно нашли решение. Почему он выбрал такой ужасный путь? Он ведь не хотел умирать, точно не хотел. Они могли бы убежать с ним куда-то далеко, где их никто и никогда не нашёл бы, прожили бы вместе их оставшиеся годы, тихо и спокойно. Но мечтам Микасы было не суждено сбыться. Она потеряла Эрена задолго до злополучного дня. Кругом разруха и смерть, и причиной является она. Микаса не смогла убедить его, что путь, который он избрал, — неверный, разрушительный, ужасный, Это не было дорогой к свободе, эта тропка вела лишь к боли и страданиям. Им не нужна была свобода. Им нужен был мир. В своих размышлениях Микаса проводила в больнице день за днём, ожидая, когда наступит конец её теперь такой бесполезной и жалкой жизни.       Но капитан Леви появился на её пороге. Она и не думала, что его появление настолько сильно повлияет на неё, ведь уже даже и не надеялась увидеть его снова. В тот момент, Микаса снова почувствовала себя где-то в замке посреди леса, когда все её друзья ещё были живы, и единственными их врагами были титаны. Показалось, будто она просто приболела, и капитан пришёл отчитать её за то, что отряд будет вынужден выдвигаться без неё, без одной из сильнейших. А она бы только слушала его грубые высказывания и понимала, что он всего лишь беспокоился за жизни своих людей. Сложно назвать те времена чудесными и уж тем более беззаботными, однако тогда Микаса ещё была счастлива. Всё рассыпалось, столкнувшись с реальностью, но теперь в ней снова затеплилась какая-то надежда. Уж если капитан нашёл в себе силы побеспокоиться за неё в такое время, то Микаса тоже сможет найти в себе силы позаботиться о себе.       Как она и обещала, к вечеру Микаса привела себя в более-менее приличный вид и, сменив больничную рубаху на другую, чистую, которую не так давно принесла удивлённая такой внезапной перемене настроения Микасы медсестра, отправилась на ужин. Нельзя было сказать, что она чувствовала себя особо лучше, всё те же мрачные мысли продолжали роиться в голове, но сейчас Микаса могла хотя бы подумать о чём-то другом, отвлечься ненадолго. К тому же, её уговор с капитаном нарушать было ни к чему. Он её понимал, Микаса чувствовала это. Другие, даже если и пытались осознать, что с ней происходит, просто не могли прожить то, через что прошла она. А капитан мог. Он сам прошёл через многое, даже порой через что-то гораздо более ужасное, чем она. Его слова утешения не казались простыми звуками. В них чувствовался смысл и его глубокие переживания, старательно скрывающиеся за вечной маской равнодушия на лице. Ей нужны были его слова. Если он не сможет ей помочь, то не сможет никто. Время, конечно, лечит, но доктор из него совсем никудышный и ждать облегчения всегда приходилось очень долго, порой даже слишком долго, и для Микасы ожидание становилось нестерпимым. Дожидаться облегчения было настолько сложно, что казалось, что, когда оно всё же начнёт появляться — будет уже слишком поздно. Будет некого лечить.       Когда Микаса пришла в общую столовую, почти все места были уже заняты. Она огляделась. Знакомых лиц видно не было. Их, эльдийцев, здесь было всего лишь пятеро, и заметить их в толпе незнакомых людей было непросто. Она растерянно оглядывалась по сторонам. Помещение было совсем небольшим, но видимо, сама больница была достаточно большой, чтобы вместить столько пациентов.       — Микаса?! — чей-то удивлённый голос позвал её по имени.       Разобрать в шуме посуды чей это был отклик получалось довольно плохо, она обернулась и увидела перед собой Конни, быстро приближающегося к ней.       — Глазам своим не верю, ты всё же решила выползти из своей норы?       — Балбес! Не приставай к ней, пускай сначала поест, потом будешь её расспрашивать, — сказал подошедший к ним Жан, отвешивая Конни подзатыльник.       Они с широчайшими улыбками направили Микасу к столу, на котором уже находился её скромный ужин, очень шустро поданный кем-то из ребят — запечённый картофель и какой-то то ли овощ, то ли фрукт. Такого она ещё никогда не видела. У этого неизвестного нечто была странная изогнутая форма, а цвет — ярко-жёлтый, — не внушал доверия. Микаса огляделась по сторонам. За столом были только они втроём, ни Армина, ни капитана видно не было. От вида еды всё ещё мутило, но Микаса обещала поесть, и, хотя Леви поблизости нигде не было, что-то ей подсказывало, что обещание выполнить стоило. Она покрутила в руках странный овощ-фрукт, не до конца понимая, можно ли это есть и как это делается. Внезапно на неё нахлынуло смущение. В Марлии, вот так, представленная сама себе, она всё-таки впервые, и до этого момента на разные незнакомые предметы почти не обращала внимания, но так напрямую Микаса с ними ещё не сталкивалась.       Уже уплетающие свои порции еды Жан и Конни увидели замешательство Микасы и переглянулись. Жан понял, что она не знает, что держит в руках, и решил сам объяснить. Наверняка, к тому моменту, как ей приносили еду, фруктов уже не оставалось, вот ей и не приходилось встречаться с ним.       — Это банан, — произнёс Жан, поднимая фрукт повыше, чтобы Микасе было удобнее смотреть на него. — Его нужно почистить вот так… — он начал раскрывать его от конца к основанию, обнажая белую мякоть. За столом поднялся приятный сладкий аромат, и Микасе впервые захотелось что-то попробовать. Всё же, несмотря на её отвратительный настрой и какой-то фанатичный отказ от еды, есть хотелось очень сильно. Жан передал ей уже очищенный наполовину банан с кожурой у основания, чтобы ей было удобно его держать. Микаса взяла его и, на всякий случай понюхав ещё раз, откусила маленький кусочек. Фрукт оказался на удивление мягким и сладким. Её глаза расширились от удивления, и от того, чтобы не смять весь банан в один укус, её удерживало лишь то, что друзья сидели прямо напротив и наблюдали за тем, как она ест.       — Съешь сначала картошку, оставь самое вкусное на потом, — сказал Конни, который уже знал, что эта картошка на вкус как вся остальная больничная еда — пресная и неприятная, и уж лучше уйти из-за стола с чувством сладости во рту, чем с этим.       — Отвали уже от неё, пусть хоть что-нибудь съест, — недовольно проворчал Жан, который так же неровно дышал к Микасе и сильно беспокоился за неё, однако его попытки завладеть её вниманием так и не увенчались успехом. Даже та поддержка, которую он пытался ей оказать была отвергнута на корню, когда Жан, придя к ней в импровизированную палату получил лишь жёсткое «уходи». Теперь он смотрел на её исхудавшее лицо и на то, насколько она уменьшилась в размере за эту неделю и не мог понять, почему Микаса решила всё-таки появиться здесь. Он ещё не знал, что на её решение повлиял не кто иной, как сам капитан.       Ни Леви, ни Армина всё ещё нигде не было, и Микаса подумала, что они просто придут позже, однако все уже начали расходиться, но никого из них высмотреть она не сумела. Микаса так и не смогла заставить себя нормально поесть и ограничилась только этим странным сладким и мягким фруктом. Но и это было уже подвигом для неё, ведь до этого момента Микаса вообще ничего не могла есть. Да и тот суп, который капитан почти влил в неё, заглотила скорее из желания угодить, чем из-за чувства голода. Тошнота так и не прошла, и ей лишь оставалось надеяться, что банан вместе с супом всё же останутся в её желудке. Не хотелось бы, чтобы её старания пропали зря.       Жан и Конни яро обсуждали что-то за столом, но Микаса их не слушала. Она всё так же находилась где-то в своих мыслях, и даже не пыталась уловить суть разговора, не говоря уже о том, чтобы в нём участвовать. Она могла бы вставить пару слов, но не хотелось. Наверное, товарищам и без того спокойнее, она хотя бы поела.       Когда в столовой кроме них осталось всего несколько человек, Микаса поняла, что ждать капитана и Армина уже нет смысла. Она молча встала из-за стола и повернулась к выходу.       — С тобой всё в порядке?       Жан тут же вскочил из-за стола и быстро оказался рядом с ней. Он положил ей руку на плечо, останавливая её на полпути, и посмотрел прямо в лицо, пытаясь считать его выражение. Его вид был крайне обеспокоенным, и Жан явно был готов помочь, если было нужно. Микаса лишь дёрнула плечом, пытаясь скинуть руку Жана, однако сил на это ей не хватало, и движение получилось слишком ленивым, чтобы понять, что же она на самом деле хотела сделать. Стало ясно, что и Жан не понял намёка.       — Всё в порядке, я хочу побыть одна.       Одной ей быть совершенно не хотелось, но ещё больше не хотелось находиться сейчас в компании кого-то из этих двоих, и тем более в компании из них обоих. И нет, она всё ещё дорожила своими товарищами, просто… сейчас было не время. Микаса сильно расстроилась из-за того, что капитан так и не появился на ужине, хотя сам просил её прийти. Честно сказать, Микаса появилась здесь, только чтобы он выполнил свою часть уговора, и теперь ей было как-то даже обидно, что её так ловко обвели вокруг пальца. Да, Леви обещал прийти к ней, если Микаса появится на ужине, но как он узнает, что она тут действительно была? В Микасе начало пробиваться чувство негодования и какой-то злобы, обиды на такое пренебрежение её эмоциями, поэтому она просто желала остаться одна, чтобы никто не мешал ей и дальше копаться в себе. С чего она вообще решила, что капитану есть до неё дело? Нет уж, больше она не станет никому доверять. И, хотя обман был совсем безобидным, скорее даже ей на пользу, такого простить она не могла. Слишком многое случилось и ранить её снова было очень легко.       Не поддаваясь на её уловки, Жан и Конни проводили Микасу до небольшой палаты, по дороге высказывая как ей повезло, что для неё выделили целое отдельное помещение и ей не приходилось мириться со всеми прелестями огромной комнаты, забитой мужчинами. Однако сама Микаса счастливой себя не считала. В таких условиях, даже если бы на неё сейчас свалилось всё, о чём она мечтала, Микаса и не заметила бы этого, смотря на мир через призму боли и негодования. Она даже не попрощалась с ребятами и, зайдя в комнату, просто захлопнула за собой дверь, не думая об этом слишком много. Обида, вот всё, что она сейчас чувствовала.       Когда совсем стемнело, снова пришёл врач. Осмотрев её, он не заметил никаких улучшений, однако похвалил её за то, что со слов медсестры, она всё же встала и самостоятельно пошла на ужин, ведь сейчас для неё было необходимо хорошо питаться, чтобы её небольшие и несерьёзные травмы не усугубились. Не хватало ещё выйти из больницы в худшем состоянии, чем она сюда прибыла. Чуткий врач действительно хотел помочь, даже не зная её истории. Но он видел её страдания, и пытался всеми возможными силами их облегчить. Получалось пока плохо, но он был уверен, что когда-то такая тактика точно сработает. Выписывать её, пока она не перейдёт в более жизнеспособное состояние, он точно не станет. Врач ушёл, снова оставив Микасу наедине со своими мыслями. Как интересно работает человеческое сознание: сейчас Микаса как никогда окружена заботой и вниманием, но она этого не видит, не чувствует, не замечает. Как будто этого и нет, как будто все оставили её и никому нет до неё дела. Микаса так и осталась лежать в постели, твёрдо решив, что больше она отсюда не поднимется, и пускай её выносят отсюда вперёд ногами, теперь ей уже всё равно.       Дверь скрипнула.

      ***

      Капитан вошёл без приглашения. Жан и Конни, вернувшись с ужина тут же начали обсуждать произошедшее. Их койки находились довольно близко к той, на которой обосновался капитан, и он смог легко подслушать их разговор. Чёрт побери, он и забыл о том, что должен был прийти на ужин. Сам он ел довольно мало, особенно сейчас, когда почти никакой физической нагрузки выполнять не приходилось, поэтому просто-напросто не пошёл. На него внезапно накатило почти непривычное чувство вины. Он представил, как глупо должно быть почувствовала себя Микаса, оказавшись одна в новой для неё обстановке, но был польщён тем, что девушка послушалась его. Видимо, авторитет всё же имел какой-то вес в её голове. Однако теперь ему необходимо было придумать какую-нибудь правдоподобную историю о том, почему он не пришёл. Не мог же он прямо сказать, что забыл про неё. «Это её точно добьёт», — подумал капитан и решил, что лучше всего сейчас поскорее оказаться в её импровизированной палате, а что-нибудь вразумительное он придумает по дороге. Даже представлять не хотелось, что эта девчонка могла себе напридумывать за последний час.       Не понимая, почему её состояние его вдруг беспокоит настолько, что он на ночь глядя готов на костылях тащиться в другой конец госпиталя, Леви поднялся с кровати, опираясь на свой костыль, и так быстро, насколько позволяла ему его капитанская прыть, отправился к уже известной ему двери. Леви посчитал, что зайти можно будет и так. Был абсолютно уверен, что даже если и будет ждать ответа по ту сторону двери, то он всё равно его не получит. Войдя в тёмную комнату, в которой Микаса даже не стала зажигать лампу, Леви приметил её плохо различимый силуэт, свёрнутый калачиком. Даже в темноте он видел, насколько она тонкая, и это настораживало его. Сейчас Леви надеялся лишь на то, что Микаса всё еще желает принимать его помощь, иначе это могло плохо кончиться. Простить себе то, что он обманул доверие своего солдата Леви бы не смог. Особенно, если этот солдат пытается умереть от голода.       — Эй, Аккерман, — произнёс он своим тихим, вкрадчивым голосом, надеясь, что она не погонит его теперь, когда он не оправдал её ожиданий. Леви не до конца понимал, почему ему так хотелось ей помочь. Возможно, потому что отчасти капитан видел в её горечи свою. Конечно, она уже не ребёнок, чтобы оберегать, и всё в этом роде, однако даже Леви признавал, что те потери, которые она понесла, может пережить не каждый взрослый, и что кроме командира ей некому подставить своё плечо. Парни были слишком молоды и неопытны, не смогли найти подход. Казалось, Микаса просто-напросто доверяла ему больше, чем им. Не получив никакого ответа, Леви продолжил:       — Я обещал прийти, если ты сходишь на ужин и поешь, — на этих словах он опустился на койку, на которой свернулась Микаса, выражая твёрдое намерение оставаться здесь.       — Откуда вы знаете, была я там, или нет.       Значит всё-таки это её обидело. Леви глубоко вздохнул. Снова придётся подбирать нужные слова так, чтобы не расстраивать её ещё больше, хотя и оправдываться перед ней он не должен был. Он никогда не умел обращаться с речами так же хорошо, как Эрвин, но стоило попытаться. Микаса хотя бы не устроила ему игру в молчанку, это уже по-своему хорошо. Леви даже великодушно не будет обращать внимания на её недовольный и пренебрежительный тон. Для неё наступили трудные времена, и он готов простить ей такое отношение к себе. Хотя бы до тех пор, пока она не придёт в чувства. Отчитает потом. Если почувствует, что ещё имеет на это право. Кем он теперь был для неё, если не капитаном?       — Скажем так, я тебе доверяю, у нас же был уговор.       Микаса всё ещё лежала свернувшись калачиком, мечась между обещанием самой себе никому больше не верить, и тем, что капитан всё-таки сдержал своё слово. Сейчас она словно капризный ребёнок не хотела признавать, что теперь её обида была глупой, и молчание приведёт лишь к тому, что капитану тоже надоест с ней возиться, и тогда она точно останется одна. Эта мысль в который раз повергла её в ужас, и Микаса заговорила:       — Простите.       — Всё в порядке, — на этот раз Леви не думал о том, насколько это неправильно трогать своих бывших подчинённых, и осторожно провёл своей ладонью по предплечью, успокаивая Микасу, словно говоря, что он рядом. Она заметно напряглась, почувствовав его прикосновение, но тут же расслабилась.       — Я не знаю, что будет дальше, — прошептала Микаса.       — Никто этого не знает.       — У всех есть какая-то цель, мечта, а я… У меня ничего нет. Вы же понимаете о чём я, да? — Микаса поднялась, и теперь села на кровать, поджав под себя ноги, с надеждой поглядывая на капитана.       Леви отлично её понимал. Они другие. Они всю свою жизнь посвятили защите человечества. Им больше не к чему стремиться. Он тоже думал об этом. Когда-то он подслушал разговор их троицы — Эрена, Армина и Микасы о том, как они очистят мир от титанов, как смогут выбраться за стены и увидеть море. Такая наивная и почти детская мечта. Как быстро она разлетелась на куски. Ему было крайне жаль Микасу. Ещё тогда он понял, что эти трое несмотря на все ужасы способны мечтать. Леви видел, что теперь она потеряла цель существования. Ему было проще, он никогда не считал, что в его жизни был хоть какой-то смысл. Рождённый по чистой случайности и по такой же случайности выживший, Леви давно перестал верить, что можно найти смысл хоть в чём-то. Но нужно было сказать ей что-то, что её приободрит. В таких речах он не был силён, но попытаться стоило.       — Мы сами наделяем жизнь смыслом, и даже если сейчас кажется, что всё пошло к чертям, то через некоторое время ты поймёшь, что все было не так плохо.       Микаса издала истеричный смешок. Что же может быть хуже, чем это? И что хорошего сможет она найти во всём случившемся спустя время? Это звучало настолько абсурдно, что Микаса даже не нашлась что ответить. Эмоции нахлынули с новой силой, и она, с того дня не проронив ни слезинки, снова расплакалась, будто бы это могло решить хоть одну её проблему. Леви не был силён в утешениях, особенно, если дело касалось женщин. Он растерялся, не зная, что сделать. Кажется, за всю его жизнь у него никогда не было настолько сильной эмоциональной связи с кем-то, чтобы ему хотелось утешить этого человека. Однако Микаса действительно была другой. Она словно отражала его самого во всём — от невообразимой упрямости до почти сумасшедшей самоотверженности. Ему казалось, что, помогая ей, он сможет помочь и самому себе, поэтому решил позволить жестам сказать всё за него. Леви обхватил её за талию здоровой рукой и притянул к себе, в который раз примечая, насколько лёгкой она стала, второй рукой поглаживая её по голове, в надежде, что это хоть как-то облегчит её состояние. Микаса снова уткнулась в его грудь, как в тот день, и Леви понял, что действительно нужен ей. Леви не хотелось снова привязываться к другому человеку. После смерти Эрвина и Ханджи он пообещал самому себе, что больше никогда не причинит себе подобной боли. Однако война кончилась. Смерть больше не шла за ним по пятам, и шанс на нормальную жизнь всё же был, хотя ни он, ни Микаса не могли себе этого представить. В этот момент капитан понял, что если она останется одна, то точно пропадёт. И по какой-то неизвестной ему причине, Микаса тянулась не к своим товарищам, не к другу детства, а к нему. И он не был против. Ему ещё не приходилось заботиться о ком-либо, помимо его старых, давно мёртвых друзей — Фарлана и Изабель. Да и они во многом были сами по себе.       Тепло чужого тела согревало, и Леви слушал её тихие всхлипы, всё ещё крепко прижимая Микасу к себе. Зачем он это делал? Всё равно рано или поздно они поправятся, Микасе станет легче, и ему тоже. Они разойдутся, снова став друг другу совсем чужими. Стоило ли привязываться на такой короткий срок? В раздумьях он уже хотел отпустить её. Снова провести между ними черту, напомнить себе, что они друг другу никто, но Микаса, всхлипывая, произнесла то, что заставило его принять окончательное решение.       — Капитан, мне так страшно…       Проклиная про себя это чуждое наваждение, желание помогать и оберегать, Леви, всё ещё поглаживая Микасу по мягким волосам, тихо произнёс:       — Я рядом, и я не оставлю тебя одну, хорошо?       Микаса вздрогнула, почувствовала внезапно лёгкое, почти незаметное чувство облегчения. Щёки вспыхнули. Ей так хотелось услышать эти слова, но она и не подозревала, что услышит их именно от капитана. Микаса заставила себя успокоиться, перестать жаться к чужой груди. Слёзы уже подсыхали на щеках, неприятно стягивая кожу, но Леви все ещё обнимал её, боясь отпустить, словно она исчезнет, как только он разомкнёт руки.       — Сэр…       — Что, Аккерман? — теперь её фамилия уже не звучала в его обычной недовольно-приказной манере, голос звучал успокаивающе, по-новому. Она ещё никогда не слышала от капитана такого тона.       — Спасибо вам.       Микаса договорила, всё ещё утыкаясь в его рубашку, и слова глухо потонули в ткани. Снова захотелось ему довериться. Капитан никогда не подводил её и всегда выполнял свои обещания. И она поверила этим словам.       Она так и не отпустила его рубашки и уснула прямо так, в совершенно неудобном положении. Переживания последних дней выжали её настолько, что ей уже было всё равно, как и когда спать.       Леви всё ещё держал её на руках, внимательно разглядывая тонкие плечи. Рядом с ним она расслабилась, и, по всему, за последнее время она почти не спала, раз сумела уснуть в такой позе. Капитан был хорошо знаком с бессонницей и не решился её будить.       Перспектива провести всю ночь сидя с болью в колене Леви не привлекала, и он осторожно отклонился назад, не разрывая объятий, опуская на постель хотя бы половину тела.       Леви совсем ненадолго прикрыл глаза, надеясь, что Микаса быстро проснётся. Знал, же, что беспокойным сном забыться невозможно. Лежать было неудобно, руки затекали, но непривычное тепло женского тела расслабило, и капитан провалился в сон.