***
Ранним утром Микаса прогуливалась меж лавок на рынке, и, несмотря на припекающее солнце, приходилось кутаться в подаренную Леви шаль. Всё же не стесняться очевидных отметин на шее было невозможно. В те мгновения, когда Леви с горячей страстью оставлял на ней свои следы, она даже не задумывалась о том, что придётся смотреть на них ещё несколько дней. Но кроме неловкости перед другими, в груди трепетало лишь приятное чувство того, что она может принадлежать кому-то, что рядом с ней Леви теряет голову и забывается, в эти мгновения полностью растворяясь в ней. — Доброе утро, госпожа Аккерман, вам не жарко? — с улыбкой произнесла добродушная продавщица булочек в пекарне неподалёку, когда Микаса, на всякий случай поплотнее запахнув шаль, в очередной раз вошла в привычное место. — Совсем нет, горло немного першит, — улыбнулась она, даже несмотря на то, что её здоровье было как никогда крепким. Взяв несколько пирожных к столу для гостей и любимый капитаном яблочный штрудель, Микаса протянула пекарке деньги вместе с листовкой. — Господин Аккерман скоро открывает свою чайную лавку, будем рады видеть вас. — Микаса лучезарно улыбнулась, протягивая ей этот листок, и довольно вышла из пекарни замечая, что женщина внимательно ознакомилась с листовкой, убирая её себе в карман. Ей хотелось лично пригласить пекарку, ведь она была почти единственным человеком, что не бросала на неё косых взглядов, когда узнала, что живущие вместе Аккерманы не супруги и не родственники. Микаса была привычна к тому, что её всегда считали не такой, неправильной, грязной, и на это было плевать. Её задачей было выжить и помочь своим друзьям протянуть как можно дольше. Теперь же, когда всё было спокойно, пересуды задевали. Невозможно было вечно оставаться в тепле своего уютного дома, и далеко не все люди за его пределами были готовы принять тот ход вещей, который был удобен самим Аккерманам. Микаса даже для себя не могла решить, почему её это вдруг взволновало, но теперь друзья и добрые к ней люди стали на вес золота. Очень скоро заметно повеселевшие Габи и Фалько расхаживали по самым шумным улочкам, зазывая людей на открытие лавки. Леви с удовольствием отмечал внимательные взгляды в окна чайной, когда он заканчивал последние приготовления в зале, протирал столы, проверял чай, поправлял занавески. Микаса частенько говорила Леви, что он сотрёт все поверхности до того, как откроется, но он всё ворчал, что не допустит пыли на рабочем месте. Тогда Микасе приходилось брать тряпку и помогать ему не сойти с ума от постоянной уборки. По Леви было видно: он волновался по-настоящему. Жизнь в борьбе была для него привычной, обыденной. К таким же радостям, как открытие собственного дела он совсем не привык и заметно терялся, когда всё шло хорошо. Микаса искренне подбадривала его, старясь хоть немного сбавить то волнение, что зарождалось в нём, и сама едва удерживала себя от частых мыслей, что всё может пойти не так. Это событие могло стать новым шагом в их прекрасное будущее, и не беспокоиться было сложно. Столько сил и времени было вложено в это, столько трудов и надежд, что Микаса порой задумывалась о том, что это далеко не способ обеспечить себя как-то помимо чеков из элдийской казны. Ни Леви, ни она не могли слишком долго сидеть на месте без дела, и время, когда отдых казался благодатью давно прошло. Теперь безделье тяготило существование, и открытие лавки должно было привнести красок в скучную повседневность. В день открытия в магазине было не протолкнуться. Удивлённые Аккерманы едва успевали разносить заваренный чай многочисленным посетителям, продавать бережно упакованные сухие листья и следить за тем, чтобы никто не ушёл от них недовольным. Даже Энни и Армин, что пришли лишь поддержать своих друзей с открытием, были вынуждены помогать. Лавка произвела настоящий ажиотаж. Чай из Хидзуру был для марлийцев, привыкших пить кофе, интересной диковинкой, ранее недоступной, от того более желанной и интригующей. Лавка Аккермана произвела фурор в городе, ведь помимо чая там можно было взглянуть на таких недосягаемых и скрытных героев, что спасли их от неминуемой гибели. А кроме того, необычный и невероятно вкусный чай не мог не порадовать и случайных гостей и тех, кто с нетерпением ждал открытия. Микаса ещё никогда не видела Леви таким счастливым. Поздним вечером, когда люди всё же разошлись по своим делам, когда Армин и Энни помогли с уборкой, а Фалько и Габи уже допили свои заслуженные чашки с фруктовым чаем, убегая вслед за обещавшей проводить их до дома Энни, Аккерман, прикрыв глаза от усталости, сидел на своём диване в гостиной, наслаждаясь тишиной. На его губах сияла улыбка, и Микаса, присев рядом, такая же довольная и уставшая, прильнула к нему, чувствуя, как Леви приобнимает её, поглаживая по плечу. — Не могу поверить, что из этого что-то вышло, — после недолгого молчания проговорил Леви, для которого всё это было похоже на какой-то странный сон. Наконец-то рядом с ним было всё, чего ему так не хватало: готовые поддержать люди и занятие по душе. Не нужно было заниматься грабежом, убивать, вертеться, словно уж, только чтобы выжить. Он всё ещё помнил о том, что не заставь его Микаса открыть конверт с бесполезным, как тогда казалось, королевским гербом, возможно его представления о нынешних днях не были бы так далеки от правды. Ему казалось, что он давно растерял все человеческие чувства, но Микаса заставляла его снова и снова чувствовать себя живым, на своём месте, нужным и любимым. Он крепко прижимал её к себе, слушая, как тихо она дышит, уткнувшись в его плечо, видимо, засыпая. Глядя на неё, вымотанную помощью ему, Леви не мог не испытывать чувство нежности к той, что несмотря на все трудности осталась рядом, даря свои чувства и заботу, совершенно ничего не требуя взамен. Разве что ответной теплоты. Леви не думал, что сможет ей это дать, отстранялся и осторожничал, несмотря на то, что в последние месяцы уже не представлял себе существования без неё, и теперь, вспоминая всё это, он не мог не усмехаться про себя. Они были так похожи в своём желании избегать очевидных чувств, но именно эта схожесть позволила ему теперь быть рядом с Микасой, знать, что она понимает его как никто другой, и что с ней, ради неё, её спокойствия и счастья, он сможет преодолеть любые трудности. И даже если корона вдруг решит, что кормить своих героев больше невыгодно, у них было всё, что могло обеспечить им достойную жизнь. А главное, они были друг у друга.***
Вскоре чай от самого Леви Аккермана приобрёл чуть ли не легендарную популярность. Постепенно даже те, кто всё ещё побаивался демонов с острова, хоть и из любопытства, но заглядывали в лавку. Лучезарно улыбающаяся Микаса, прекрасная в своём очаровании, готовая преподнести чашечку горячего чая, разносящий пирожные Фалько, то и дело устраивающий перепалки с Габи, растапливали и их сердца. Отменный чай и уютная атмосфера помогали людям принять Аккерманов, перестать сторониться и пугаться их, и познакомиться с другой стороной этих необычных людей с когда-то проклятого острова. Погода улучшалась с каждым днём. Очень скоро на деревьях распустились яркие зелёные листья, трава покрыла неприглядную чёрную землю пушистым ковром, а поздние весенние цветы благоухали на каждой улочке. Аккерманы стали всё больше времени проводить на улице, прогуливаясь по вечерам, как только заканчивали все необходимые дела в лавке, удивляясь тому, какой прекрасной становилась Марлия весной. Микаса всё ещё тосковала по родным краям с огромными душистыми лугами и густыми лесами, но понимала, что вдали от тяжёлых воспоминаний, рядом с любимым человеком, ей гораздо лучше. Она не могла и представить того, как повернулась бы её жизнь, уедь она отсюда вместе со всеми, но всё же часто задумывалась о том, чтобы хоть раз навестить родину, повидаться с друзьями, рассказать, наконец, что у неё всё хорошо и по-человечески извиниться за то, что так грубо отказывалась от их помощи. Тогда ей казалось, что она поступала единственным верным образом, но спустя время начала понимать, что лишь причинила боль тем, кому было по-настоящему не всё равно. Теперь они часто выбирались на пляж всей толпой. Раньше Леви даже не задумывался о том, что проводить время с людьми может быть приятно. Теперь же, глядя на счастливое лицо Армина, даже когда тоска накрывала с головой, он понимал, что тогда, в Шиганшине, принял верное решение, позволив Эрвину просто уйти. Пускай мысли об ошибке порой терзали его, даже несмотря на то, что он пытался заставить себя не сожалеть о своём выборе, но чем больше он задумывался о том, как могли бы повернуться их жизни, будь Эрвин жив, тем больше понимал, что всё было бы совсем иначе. Не будь он так одинок в своём горе, он никогда бы не взял Микасу под своё крыло, и та, возможно, зачахла бы, покинутая всеми, с ощущением, что все вокруг позабыли о ней. В собственном одиночестве они нашли друг друга, и Леви благодарил себя за то, что нашёл силы отпустить друга, подарить жизнь молодому парню, которому ещё так много предстояло сделать. Сидя на пляже под зонтиком, читая книгу, пока его Микаса плескалась с друзьями в воде, он не мог не заметить, как здорово она ладит с Фалько и Габи. Дети быстро адаптировались к нормальной, обычной жизни, и, волей-неволей, Леви всё больше задумывался о том, что Микаса отлично смотрится рядом с ними. Возможно впервые в жизни в голове проскакивали мысли о настоящей семье. Он остерегался их, боясь зайти в своих размышлениях слишком далеко, но день ото дня всё больше верилось в то, что его прошлые убеждения были навеяны его трудной и шаткой жизнью. Тогда ничего нельзя было сказать наверняка. Сегодня ты мог клясться человеку в любви, а назавтра хоронить его останки в общей куче. Тем более, Леви не желал приводить в такой поганый мир своих потомков лишь ради того, чтобы те мучались так же сильно, как и он. Но спокойствие нынешнего мира, умиротворение и то, как хорошо шли его дела, заставляли всё чаще задумываться о том, что семья — это не так уж и плохо. Леви знал наверняка, как сильно Микасе нравилось проводить время с детьми. Он и сам, несмотря на ворчание и вид, что всё это ему осточертело, в душе радовался появлению ребят в их жизни. Он и сам любил детей, желал помогать им, и раньше старался проводить время в приюте Хистории, где было много таких же никому ненужных отбросов общества, каким когда-то был и он сам. Леви надеялся, что проводя с ними время, он научит их думать, что в этом мире от них отказались не все, что у них есть шанс вырасти людьми, и теперь хотел верить, что спустя это время они пронесли его наставления. И если же вдруг у него когда-то появятся свои дети, он сделает всё возможное, чтобы они никогда не испытали того ужаса, что приходилось пережить Микасе и ему. — Присоединяйтесь к нам, капитан! — выкрикнул Армин, обрызгав водой визжащих детей. Леви недовольно поднял на парня взгляд. Тот так и не отучился обращаться к нему по званию, лишь изредка упоминая имя. Но это больше не тревожило. Отношения между ними всё же успели наладиться. Глядя на беспечно болтающих о чём-то своём Микасу и Энни, Леви всё же отложил книгу, аккуратно согнув уголок на нужной странице и, потянувшись, пошёл к ним.***
Микаса неспокойно вертелась по комнате, выуживая из шкафов по одной вещи за раз, то и дело возвращаясь обратно. В её движениях всегда появлялась какая-то суетливость всякий раз, когда она была чем-то взволнована. Микаса всё боялась забыть что-то, несмотря на то, что на пляж они выбирались чуть ли не каждые выходные. Но сегодня они наконец-то могли побыть вдвоём. Специально оставив лавку на друзей, они собирались выбраться на целый день в бухту неподалёку, где почти никого не бывало, и Микаса хотела, чтобы они могли спокойно провести этот день, не думая о том, что закончились сухие полотенца, или что она забыла захватить плед, и придётся весь день сидеть на горячем песке. Внизу Леви нарезал что-то к обеду, собирая для них корзинку с едой на день, и Микаса едва держалась от того, чтобы не забежать к нему и не стянуть чего-нибудь съестного. Они договорились позавтракать с видом на спокойные волны, но есть хотелось уже сейчас, и всё это лишь добавляло лишней суеты в её сборы. Ранний час встречал прогуливающуюся пару пустыми светлыми улочками и тёплым воздухом. Светло-голубое лёгкое платье Микасы развевалось в такт её движениям. Леви всё же смог убедить её перестать суетиться так, словно они идут в поход и от отсутствия полотенца зависит их жизнь. Его привычное ворчание вселило в неё спокойствие, и теперь, держа в руках корзинку со всем необходимым, почти не беспокоилась о том, что забыла что-то. В крайнем случае, сможет обвинить в забывчивости Леви, который заставил её расслабиться. Она мельком оглядела его, в светлой развевающейся на лёгком ветру рубашке, в тёмных шортах выше колен, и не могла сдерживать улыбку. Он даже не глядел на её, быстро шагая вперёд в задумчивости. Микаса и подумать не могла, что этот противный, самоуверенный и жестокий коротышка когда-нибудь займёт так много места в её душе. Рядом с ней он опровергал все слухи о себе, и ей было приятно понимать, что она единственная, ради кого он был готов приоткрыть завесу тайн своей души и показать ту сторону, о которой никто не подозревал. Они ушли далеко от города, приближаясь к той бухте, которую местные часто обходили стороной. Пляж был диким, с травой и кустарниками, и не с таким светлым песком, как в других местах, но здесь не слышалось шума порта, не сновали ушлые продавцы вкусностей, и не было надоедливых толп. Было ещё совсем рано, и небо переливалось светлыми оттенками утра. Они неспешно разложили вещи на всё ещё тёплом песке, достали зонтик, чтобы укрыться в тени, когда станет совсем жарко, и так же неспешно позавтракали сэндвичами, что приготовил Леви, и им же заваренным зелёным чаем из термоса. Микаса откинулась на спину, чувствуя, как её обдувает заметно потеплевший ветерок. Леви дошёл до кромки воды и, сообщив, что она ещё кажется совсем холодной, достал припасённую книгу. Как только солнце совсем встанет, на пляже будет достаточно жарко, чтобы купаться. Микаса следила за океаном, когда-то казавшимся злым и опасным животным, с его бурлящими грязными водами, поднимающими ил и песок со дна, ворочающим огромные валуны своей непобедимой силой. Сколько времени прошло с тех пор, как она обрела свой дом в сердце того, о ком никогда и не думала? Достаточно, чтобы боль от нераздельной любви притупилась так, что больше не вызывала желания лить слёзы всякий раз, когда в голове ненароком всплывал образ Эрена. Микаса разглядывала спокойные волны, пушистыми барашками ласкающие золотистый в солнечных лучах песок, и ей хотелось поскорее искупаться, несмотря на то, что воздух ещё не разгорелся. Кругом всё ещё не было ни души, хотя в это время пляж уже заполняли толпы отдыхающих. Тем и было лучше. Это значило, что им и впрямь удастся провести этот день наедине друг с другом. — Прикрой меня, я хочу переодеться, — сказала Микаса, вытягивая купальник из вороха вещей. — Тут же никого нет. — Леви взглянул в её сторону, приподнимая бровь. Оглянувшись по сторонам, он так никого и не заметил, и не мог понять этой внезапной прихоти. — Ну и что, а если мимо кто пойдёт? — Она недовольно надула щёки, протягивая ему большое полосатое и пушистое полотенце. Отчего-то переодеваться прямо здесь было неловко. Леви, вздохнул, понимая, что Микаса от него не отстанет, и взял в руки полотенце, раскрывая его за ней. Пляж был сильно в отдалении, и простым желающим искупаться здесь было совершенно нечего делать. Он ни разу не видел, чтобы хоть кто-то здесь бывал кроме них и друзей. Разведчики и войны были достаточно безбашенными, чтобы не бояться каменистого дна и парочки корешков растений на берегу. Леви так и не решился надевать что-то короче шорт, не понимая, как местные мужчины могли купаться в плавках, скорее напоминающих трусы, однако Микаса совсем не стеснялась прогуливаться по пляжу в купальнике, ловя на себе взгляды других. Леви и не был против. Знал, что её внимание принадлежит лишь ему, понимал, что не любоваться ею невозможно. Леви наблюдал за тем, как Микаса быстро снимает с себя тонкое платье, как расстёгивает бельё на уже подрумяненном солнцем теле, будто бы не замечая, как он разглядывает каждый её изгиб. Вдруг Леви сгрёб её в охапку, не позволив дотянуться до купальника, заставляя прижаться к себе. Он чувствовал, как доступное лишь ему одному находится на расстоянии пушистого полотенца и не смог сдержать себя: провёл пальцами по белоснежным следам — контурам белья, где кожа плеч не успела загореть — и коснулся губами, приближаясь к шее. Микаса обмякла от его поцелуев, позволила усадить себя обратно на плед, чувствуя на теле не менее горячие, чем летний воздух, прикосновения. Не стесняясь того, что они были на совсем открытом пляже, Леви ласкал её, наплевав на приличия. — Не хочу потом отовсюду вымывать песок, — сказала вдруг она, попытавшись выпутаться из его слишком настойчивых прикосновений, но понимала, что всё равно поддастся. Невозможно было сопротивляться его умелым рукам. — Тогда забирайся, — усмехнулся Леви, разворачиваясь на спину, утягивая Микасу за собой. Ей пришлось сесть сверху, упереться руками в его уже покрытый капельками пота пресс, чтобы удержаться, и красная, словно уже зацелованная солнцем, быстро оглядевшись по сторонам, подчинилась.***
Горячий песок приятно грел стопы, когда Микаса, остуженная прохладной водой, зарывалась в него пальцами, согревая плечи под пушистым полотенцем. Леви лежал рядом, головой прижавшись к её бёдрам, что-то читал, позволяя ей поглаживать свои гладкие волосы, довольный и расслабленный. Тишину нарушали лишь монотонный шум волн, да крики птиц. Микаса смотрела вдаль, словно выжидая чего-то, погружаясь в свои мысли. Так спокойно и хорошо она давно себя не чувствовала. В последнее время рядом часто кто-то был, Армин, Энни, дети... Заваливало работой, и она уже и забыла, какого это, вот так сидеть, глядя куда-то далеко за горизонт, когда мысли ничем не заняты, когда с твоими близкими всё в порядке, и совершенно ничего не может нарушить этой идиллии. Никаких врагов, никаких титанов. Лишь шелест сухой прибрежной травы и ощущение раскалённого песка, прилипшего к мокрым ногам. За весь день на пляже кроме них так никто и не появился. Они много молчали, но в этой тишине были гораздо ближе друг к другу, чем когда-либо. К вечеру поднялся ветер, унося невыносимый зной. Даже в тени зонтика было жарко, и приходилось несколько раз заходить в прохладную воду, чтобы остудиться. Плед промок насквозь и до сих пор не высох, заляпанный теперь песчинками, и Леви как-то недовольно стряхивал грязь, хоть и понимал, что ничего не выйдет. Микаса наблюдала за переменой его настроения, но ничего не говорила. Лишь она видела, что он всё так же часто обеспокоен чем-то, хоть и не показывал этого другим. Но она слишком хорошо знала его, чтобы не замечать нервозности. Розовый закат окрашивал воду в красивые пурпурно-лиловые оттенки. Бухта шумела, словно говоря с ними, но ни у Леви, ни у Микасы не было ни ответов, ни вопросов, лишь насущные дела, которые не требовали философствования. Они поужинали нагретыми тёплым воздухом фруктами, всё ещё наслаждаясь одиночеством, когда Микаса заметила, как к лицу Леви прилип песок в том месте, где, по-видимому, оставался яблочный сок. Взяв платок, она уже поднесла руку к его щеке, собираясь оттереть пятнышко, как дёрнулась, опустив руку, вдруг сразу сникнув. Леви не мог пропустить это мимо, вопросительно взглянул на неё, ожидая объяснений. Микаса хотела бы помочь ему хоть немного, но пугалась собственной нежности. Её так долго отталкивали, так долго не хотели принимать её помощь, что теперь она и сама не хотела показаться навязчивой даже Леви, которому, казалось, уже многое стало от неё привычным. — Прости, я снова лезу, когда меня не просили. У тебя грязь на лице. — Она улыбнулась, подавая Леви носовой платок, но он взял её за руку, подтянул к себе, на мгновение замирая, словно раздумывая, стоит ли сказать то, что у него на уме. Микаса не смела оторвать от его лица взгляда, изучала морщинку меж бровей, белёсый шрам, тонкие губы и ждала, когда он выскажет ей всё, что накипело, разрушив мирную атмосферу сегодняшнего вечера. Но Леви лишь ближе подсел к ней, словно позволяя ей протереть это пятно. Так она и сделала, с опаской, но всё же вытерла его. — Правда, извини, я знаю, что ты не ребёнок, — сказала она тихо, словно боясь перебить голосом ту глушь, что стояла вокруг. Леви вдруг улыбнулся. Едва заметно, лишь кончиком губ, как умел только он. Внезапно нежно и приветливо. — Интересно, когда ты перестанешь бояться себя. Он убрал платок от своего лица, аккуратно складывая рядом с собой, и заглянул в её удивлённые, огромные глаза. — Я не боюсь себя, — сказала Микаса, всё ещё вглядываясь в его неожиданно мягкое лицо, не до конца понимая что он имеет в виду. Но чувствовала, что врала. Она прекрасно осознавала смысл его слов, но никто и никогда не предлагал заглядывать ей настолько глубоко внутрь собственной души, и она молчала, выжидая. Леви лишь усмехнулся, отпуская её. Повернувшись лицом к закату, чувствуя, как последние лучи согревают кожу, он задумчиво заговорил: — Когда-нибудь ты перестанешь мерить меня по Эрену. Микаса вздрогнула, с удивлением глянула на Леви, чувствуя, что он явно знал о ней больше, чем ей хотелось бы, но так и застыла, не зная, что сказать. Но Леви продолжал. — Я могу понять тебя, но я не хочу, чтобы каждый раз, будучи рядом со мной, ты думала о нём. Чтобы вспоминала его реакцию, его действия и его отношение к тебе. Теперь Леви повернулся к ней, заглядывая в лицо, и Микасе ничего не оставалось, кроме как смотреть на него ответ, снова чувствуя, что все вокруг понимают что-то лучше, чем она. Его слова настораживали, а самое главное, были правдой. Микаса каждый раз опасалась, что её снова оттолкнут, что она снова слишком сильно навязывается, и что ей стоило дать больше личного пространства тем, кому не нужно столько её внимания. — Я — не он, и никогда не буду поступать так, как поступал Эрен. Хочу, чтобы ты наконец перестала бояться моей реакции, и изучала меня. Мои мысли и чувства, и не оглядывалась на прошлое. — Я часто переживаю, что делаю что-то не так. — Она поёжилась, внезапно чувствуя, что ветер стал прохладнее, и накинула сверху лёгкий платок. Стало ужасно стыдно. Она и впрямь часто забывалась, думая, что её вот-вот оттолкнут, снова посчитают чересчур навязчивой. И даже несмотря на то, что такого с Леви никогда не случалось, она всё ещё побаивалась того, что может поступить слишком глупо. — Мне не нужна идеальная женщина, мне нужна ты. — Леви улыбнулся, продолжая следить за её взглядом, блуждающим по его лицу в какой-то надежде, и ему вдруг захотелось покрепче обнять её, уверить в том, что она всё делает правильно. Что он и мечтать не мог о такой как она, и что рядом с ней он по-настоящему счастлив. Но Леви ждал, сам странно волнуясь. Искал подходящего момента. Солнце стремительно опускалось за горизонт. Темнело. Микаса в смятении продолжала молчать. Щёки розовели от его слов. Было так приятно слышать эти слова от того, кто не привык их говорить. Леви всегда удавалось вогнать её в краску всего парой слов, прямо как сейчас. Она знала, что не была и никогда не станет идеальной, как бы ни старалась, и услышать, что этого от неё и не требуется, давало чувство приятного облегчения. Наклонившись будто бы к ней, но на самом деле потянувшись к корзине за её спиной, Леви пошарил рукой среди вещей, нащупывая небольшую бархатистую коробочку, выуживая её из корзинки. Микаса чувствовала солёный аромат его кожи. Она с интересом следила за ним. Он так странно закончил разговор, а она так и не находила ответа. — Я долго думал… — начал Леви, удерживая что-то в руке. Стало достаточно темно, чтобы предмет было сложно разглядеть. — Ненавижу все эти красивые признания… Он медлил, подбирая подходящие слова, но даже заготовленные в голове строчки не хотели произноситься. Раньше его воротило даже при мыслях о браке, но теперь Леви по-настоящему захотел завести собственную, настоящую семью. Избавить Микасу от косых взглядов и подарить спокойствие себе. — Чёрт, я даже не знаю, что нужно говорить. Хочешь ли ты провести свою жизнь с таким ворчливым стариком, как я? — Леви выпалил последнюю фразу, чувствуя, как подрагивают пальцы, достающие из коробки простенькое кольцо. Микаса упёрлась взглядом в поблёскивающий металл, чувствуя, как перехватывает дыхание. Губы вдруг растянулись в улыбке. Она едва сдерживала слёзы. Микаса и не думала о том, что Леви когда-нибудь сделает ей предложение, и не надеялась, принимая ход вещей таким, каким он был, но это растрогало её до глубины души. — Боже… — Она подала ему руку, чувствуя, как он надевает кольцо, как холодит палец жёсткий металл. Слезинки всё же вырвались наружу, солёными дорожками стекая по щекам. Микаса резко подалась вперёд, прижимаясь к Леви, руками комкая рубашку на его груди. — Конечно хочу, — бормотала она в его грудь, пока Леви поглаживал её по волосам. В эту самую секунду, он чувствовал себя невероятно счастливым. Мир на мгновение застыл для них обоих, и Леви чувствовал, что она была именно той, кого он хотел видеть рядом каждый день. Прохладный ветер трепал края пледа и платка, который Микаса накинула на плечи. Её волосы развевались, щекоча руки Леви. Она всё шептала про то, что никакой он не старик, и что не так уж и часто ворчит, и ещё всякие глупости, а Леви, прикрыв глаза, улыбался, слушая её тихий, приятный голос, едва различимый в шуме волн. Когда-то давно ему показалась приятной её улыбка. Лишь маленькая деталь. Он хотел видеть её такой чаще, только и всего. Тогда даже не подозревал, что это выльется в огромное, всепоглощающее чувство нежности к этой когда-то мрачной девочке. Леви мягко поцеловал её в макушку, в мыслях обещая себе сделать всё, чтобы видеть на её лице лишь улыбку.