Операция "Танненбаум"

***

      Элсбет болезненно потирала виски. Голова нестерпимо раскалывается уже долгое время. Швейцарке только хуже с каждым разом. Ей уже страшно, что она может погибнуть прямо здесь, в этом немецком пристанище, где постоянно раздавался смех от различных, иногда уж сильно глупых, шуток, приказы и другая возня. Противно было слышать, как враг просто так прохлаждается, а с ним сделать ничего нельзя. При себе нет никакого оружия — забрали всё.       — Хорошо эти гады тут устроились. — ворчал где-то в своём углу Мартин.       — Как раз об этом думала. — ответила Элсбет, — я всё спросить хотела, как долго вы тут находитесь?       — Меня вчера отловили. Этого, — он показал на товарища по несчастью, — сегодня притащили. Недолго мы тут.       — Да ну… Я даже не подозревала.       — А вот так.       — А ты не знаешь, как того парня зовут?       — Не-а. Мы же не говорим на одном языке, вот и не понимаем друг друга.       — Зато я знаю французский.       — Видел.       — Ну вот.       Элсбет, кряхтя, поднялась на ноги, отряхнулась, осторожно подошла к солдату с каской и села на колени напротив него. Тот поднял взгляд и вжался в угол.       — Ты чего? — спросила крылатая на немецком, но вдруг опомнилась и заговорила на французском, — ой! То есть…tout va bien?       — Qu'est-ce que tu veux? — чуть дрожащим тихим голоском ответил тот.       — Quel est ton nom?       Парень сначала промолчал, насторожившись, но ответ от него уже скоро последовал:       — Charles. Je m'appelle Charles.       — Est-ce que je t'effraie?       Он больше не ответил. Элсбет решила перевести тему:       — D'où viens-tu?       — Pourquoi m'interroges-tu à ce sujet? — Карл недоверчиво нахмурил брови. И вправду боится.       — J'ai besoin de savoir avec qui je suis.       — Je suis né à Vaud…       — Vaud… — у крылатой накопилось много воспоминаний об этом кантоне. Как о регионе, так и о его олицетворении. Хороший человек. Он достоин отдельной истории, но это потом как-нибудь.       Спустя несколько минут диалога выяснилось, что Карла не так-то просто разговорить. Но тон Элсбет был даже утешающим, потому он рассказал о себе побольше. Теперь швейцарке было известно даже то, как он начал служить стране. И история эта довольно печальная. Элсбет никогда больше не забудет её. Всё было примерно так:       «На самом деле, я не сильно хотел уходить в армию, но выбора особо не было. Это долго объяснять. Если говорить вкратце, то я — это довольно редкое явление. Моя семья бедна, мы жили на последние копейки. Я старался хорошо учиться, но в итоге на работу меня всё равно не брали…только на подработку за сущие гроши. Всё же…даже такая мелочь меня радовала, ведь я приносил хоть какие-то деньги в семью.       Мать моя однажды сильно заболела. Мы с отцом пытались ей помочь, а я копил деньги на лекарства. Удалось почти набрать нужную сумму, но я не успел… Мы тогда уже не в Во жили. Я был маленьким, когда нам пришлось переехать в Цюрих. Но неважно.       Внезапно началась война. Под страхом не выстоять простые люди стали собираться в ополчение. Мне было некуда деваться. Лучше умереть в бою, чем оставаться в стороне. Было страшно, но в тылу и так достаточно людей. Я почти не знаю ничего из военного дела, а контактировать с сослуживцами было невозможно — я отвратительно говорю по-немецки. Всю жизнь говорил на французском. Потому и служил скорее в роли пушечного мяса…       Я просто трус, потому и сам сдался в плен. В том пекле находиться невыносимо. Это ад. Мои единственные знакомые погибли на фронте. Терять больше нечего.»       Карлу было двадцать один, а он уже себя терпеть не может. Он стыдливо склонял голову, пока рассказывал всё это. Чувство собственной беспомощности и трусости терзало сердце молодого солдата, которое каким-то чудом всё ещё бьётся. Он чувствовал, словно пару сотен раз его ударили ножом.       Элсбет сначала молчала в ступоре. Насколько этот обычный человек несчастен. Как же сильно война его потрепала! Его взгляд просто молил о том, чтобы его страдания завершились. Неважно каким путём.       Крылатая вдруг осторожно положила ему руку на плечо, с сочувствием глядя прямо в глаза. Они казались такими необычными, будто в одном месте по-особенному смешались несколько драгоценных камней голубых и зеленоватых оттенков. В них будто внезапно загорелась искра какой-то радости.       — Je suis désolé… — тихо вздохнула Элсбет.       — Pourquoi me plaindre? Le temps ne peut pas être retourné. — ответил Карл, опустив взгляд. Дрожащей рукой он стёр подступившую слезу.       Элсбет раскрыла свои руки для объятий. Солдат сначала не принял их. Либо не понял либо побоялся, но вскоре, не выдержал. Он, всхлипывая, сильно прижался к стране. Она же просто поглаживала его по спине и даже приобняла крылом. Карл, вроде уже довольно взрослый человек, но внутренний ребёнок в нём так и не погиб. Он просился наружу, испортил нервы, но никто выхода не давал. До этого момента.       — Насколько беспомощен может быть человек… — печально заметила Элсбет, — особенно когда судьба с ним так жестоко поступает.       Мартин, удивлённо смотрящий на них, даже пожалел о том, что не очень хорошо отзывался о Карле. Мужчина даже понятия не имел, что с ним произошло, а уже невзлюбил.       — Чего это он? — спросил немец, будто ничего такого нет.       — Неважно. Ему просто плохо.       — Ты узнала что-нибудь про него?       — Потом расскажу.       Прошла ещё где-то минута, Карл всё ещё рыдал, уткнувшись в плечо Элсбет. Снаружи палатки послышались быстрые шаги и ворчание на немецком. Спустя мгновение ворвался тот же самый Альбрехт, который с сослуживцами привёл сюда крылатую добычу.       — Ты! — он указал на неё. — сюда.       Швейцарка быстро переговорилась с Карлом на французском. Тот отпустил её, стёр рукавом слёзы и отполз. Элсбет поднялась на ноги, но с места не сдвинулась.       — Ты оглохла или просто смелая?       — Чего тебе нужно? — крылатая смотрела с угрозой.       — Тебя показать просили.       — Не пойду никуда!       — Пойдёшь. А если посмеешь ослушаться, то тебе же и будет хуже.       — Напугал.       — Лучше не перечить им, — перебил их разговор Мартин, — Он прав. Вам достанется сполна…       Элсбет подумала немного, но не смирилась со своим положением. Она не хотела здесь находиться. Любая боль ей уже была не страшна. Пусть даже эти немцы убьют её здесь и сейчас — плевать. Швейцарка уже была в боевой готовности, но Мартин снова окликнул её и настороженно покачал головой. Кажется, он тоже пытался сопротивляться. Элсбет уже сама насторожилась от такой мысли.       — Ладно. Ведите. — обречённо выдохнула швейцарка.       Немецкий солдат подошёл к ней и приказал развернуться. Она повиновалась и почти сразу почувствовала холодный металл на кистях рук. Наручники.       — Пошли давай.       Элсбет обернулась. Альбрехт грубо толкнул её и повёл за собой. Оказавшись в гуще лагеря, все присутствующие уже не смотрели в шоке, но галдёж немного стих и превратился в шушуканья, мол: «Смотрите, кого ведут! Вот это да!». Закованная жертва даже не думала на них смотреть, а лишь потупила взор куда-то вниз, на землю. Ей так не нравилось это лишнее внимание, что кулаки сжимались сами по себе. Хотелось всех этих солдат и офицеров придушить, чтоб больше не слышать их противные голоса.       Довольно быстро Альбрехт подвёл пленницу к палатке. Снаружи она выглядела как и все остальные.       — Разрешите войти! — обратился солдат.       — Разрешаю. — послышалось изнутри.       Они вошли в палатку. Внутри было темно, только небольшая лампа освещала стол с картой на нём и немного лицо сидящего за столом человека.       — Я привёл её, гауптманн.       — Отлично. Можете быть свободны. Я сам с ней поговорю.       Альбрехт поспешно отдал честь и удалился. Капитан же придвинулся к источнику освещения поближе и надел очки. Теперь его лицо стало видно намного лучше — он был не так уж и стар, как думала Элсбет по голосу. Черты его лица были угловатыми, а из всего выделялся довольно длинный нос. Швейцарка бы даже усмехнулась от этой особенности, но не в данной ситуации и обстановке. Никак нет. Ей было страшно. Она молча стояла у входа и не знала, что говорить. Благо беседу начал гауптманн:       — Присядь. — он указал на стул. Пленница повиновалась и мужчина продолжил. — Меня зовут Пауль Пройсс, но ты должна обращаться ко мне «гауптманн Пройсс» или просто «гауптманн», понятно?       — Понятно, гауптманн Пройсс.       — Замечательно. Твоё имя я уже знаю. — Пройсс взял в руку карандаш и стал постукивать по столу. — Элсбет…я бы даже сказал Вигберг. По документам это твоё второе имя.       — Прошу не называть меня Вигберг, — швейцарку передёрнуло от упоминания своего второго имени. Слишком много плохого связано у неё с ним. — мне неприятно такое обращение.       — Как скажешь. В любом случае, я не за этим хотел тебя видеть.       Тон и форма обращения у Пауля были довольно странными. Он будто вёл дружескую беседу, а не общался с пленной страной. Он просто не видел в ней высокопоставленного лица. Скорее простого солдата. Ещё пару секунд молчания и капитан продолжил говорить:       — Мы связались с нужными людьми. Тебя в срочном порядке должны доставить в Германию. Мы позаботимся об этом.       — В Германию?! — Элсбет уже не удержалась и аж вскрикнула от шока.       — Тише ты. Что ещё остаётся делать? Твою столицу скоро заберут, а значит и вся страна будет захвачена. Так что…сопротивляться бесполезно. Если ты, конечно, адекватно мыслишь, то давно должна была это понять.       Швейцарка в ступоре опустила голову, посмотрев на карту. На ней было множество пометок, которые доходили уже и до самого Берна. «Что же там происходит…» — подумала Элсбет, разглядывая всё это.       — Безумцы… — тихо проговорила она уже вслух.       — Что-что?       — Вы все безумцы!       Пауль сначала хладнокровно сверлил пленную взглядом, но спустя где-то минуту на его лице появилась злобная ухмылка.       — Зря ты так говоришь. Неужели ты настолько отчаялась?       — Я не хочу становиться немецкой игрушкой!       — Увы, но ты не доказала своей силы. Германия непобедима! Вскоре вся Европа, а потом и мир, перед ней склонится.       Капитан властно усмехнулся, глядя на Элсбет. Она выглядела действительно разбитой и подавленной. Какая жалость! Ей даже не помог никто! И ведь даже сейчас никто не поможет… Она в ловушке. Цепи Тысячелетнего Рейха добрались и до неё.       — Не может быть…я не хочу…