***
11.06.41
Цюрих.
В городе вовсю тревожно воют сирены. Жильцы в панике разбегаются по укрытиям, не жалея расталкивая друг друга, пока в небе уже слышен отталённый гул самолётов. Вражеских. Какой-то мальчик потерял свою маму и зовёт её. Но среди толпы непросто разглядеть конкретного человека. Какого-то прохожего чуть не затоптали. Каждый хотел жить. Но не всем сегодня удастся выиграть в этой жестокой лотерее и не погибнуть. Ганс в панике вбегает в кабинет, захлопывает дверь и, прислонившись к ней, сползает вниз на пол. Он закрыл уши ладонями, лишь бы не слышать того, что происходит за стенами его резиденции. Парень дрожит от страха и боли, разлившейся по всему телу, но больше отдающую в сердце. В ушах всё громче звенело, сердце бешено колотило, а лёгкие будто отказывались выполнять свою работу. Что за чертовщина происходит? Немцы поначалу решили сильно не громить столь богатый кантон как Цюрих. Но что-то заставило их сменить своё решение, и, скорее всего, то, что какая-то часть вражеских войск осталась на территории Цюриха, а швейцарцы вдруг стали обороняться, создали народное ополчение, укрепили тыл. Вот тогда и было принято решение затронуть одноимённую столицу административной единицы, где находилась огромная часть недо-войска. Ганс слышит самолёты и крики напуганных граждан, жмурится и сжимает в руках свои светлые волосы, уже мокрые от пота. «Соберись! Соберись, чёрт возьми! Возьми себя в руки и иди выяснять отношения, придурок!» — отчитывал себя он. Но организм устал, кантон сражался и бежал слишком долго. Ему кажется, что у него скоро случится нервный срыв — совсем не может держаться. Он был сам на себя не похож — когда-то давным-давно смелости Цюриха и его буйству не было границ, никто не смел его в этом превзойти, ведь примером он считался нехорошим. Он устроил столько войн в своей же стране, а теперь вдруг сдаётся под натиском немцев! А в те же давние времена они были ему отличными сотрудниками. Да. Он сдаётся. И понял это, разлепив глаза и заметив что-то поблёскивающее на своём столе. Кантон с трудом встал на дрожащие ноги. За окном вдруг раздался громкий свист, а потом оглушающий взрыв, причём, по всей видимости, не так далеко от резиденции. От такого даже само здание словно испуганно содрогнулось от ударной волны. В каком-то месте снова грянул взрыв. И ещё раз. И ещё. Ганс, зашипев, ухватился за левую сторону груди. Больнее и страшнее всего именно тогда, когда бьют по столице. Удары стихли быстрее, чем он ждал. Кажется, немцы не пытаются бить по центру. Богатства тоже нужны им. Ганс хотел уже помереть и не мучиться. Но и жить ему хотелось, и тоже не меньше. Два противоположных чувства смешались и словно сильнее давили на голову и плечи. Пол так и манил либо упасть на него и не просыпаться больше никогда, либо проснуться, но уже когда всё будет хорошо. И лучше бы вся эта война тоже оказалась страшным сном, надо только проснуться. … «А зачем мне просыпаться?» Мысли замолкли. «Вот действительно. Зачем? Кто ждёт меня? Моя судьба ведь уже и так предрешена, всё прекрасно видно. Меня пытаются убить.» Снова молчание. «Я сделаю эту работу за них.» Ганс подошёл к столу и взглянул на то, что там лежит. На первый взгляд всё как обычно: какие-то рабочие бумаги на краю стола, рядом стакан с ручками и карандашами, журнал с различными записями на разные темы. Но вот он — армейский нож. То, что надо. Ганс взял его в руку, покрутил, осмотрел и провёл пальцем по лезвию — вроде заточено достаточно хорошо. Замечательно. Однако, кантон вдруг замер, когда хотел уже поднести оружие к горлу. Он понял — ему не хватит сил. Он до сих пор продолжает цепляться за жизнь. И будет дальше это делать. Но это ведь точно обернётся Гансу очень плохо — по крайней мере, так думал он. Может от жажды жить ему и было предрешено умереть? Но он не хотел такой погибели. И никогда не хотел её в принципе. У него была цель всей жизни, которую он так и не выполнил. Богатства, известность, территории — в руках у Цюриха было всё, что надо для процветания. Но ему всё не хватало чего-то. Какая-то частичка души его была абсолютно пуста. Ему не хватало семьи. Да, у Ганса есть жена, детей он не планировал, и видимо никогда у него их не будет, но эта пустота портачила буквально всё. Ещё в молодости юный кантон отрёкся от своей семьи. Он был один. И сейчас считал себя одиноким. Ему ничего не было нужно. Только искренняя забота. Но даже спутница жизни не могла её дать. Вот не то всё это, не то! Ганс ушёл глубоко в свои мысли и понял: другого выхода у него нет. Если так и продолжится, то он автоматически обречён на вечные страдания до своей относительно скорой кончины. Но он не может. Не может. Не может! Кантон гневно кинул нож куда-то в сторону и громко выдохнул: — Да что тут уже сделать, мать вашу! Он ещё постоял, молча смотря в пол и сжимая кулаки со всей силы. Потом перевёл взгляд на нож и снова застыл. Обдумывал. Но мысли всё не хотели выстраиваться в логическую цепочку. Ганса это окончательно вывело из себя. Парень быстро подошёл к оружию, схватил и, не раздумывая, полоснул себе по правой стороне шеи. И мгновенно пожалел. Очень сильно пожалел. Место ранения пронзила острая боль, но под воздействием других последствий она вдруг заглушилась. Сердце забилось ещё быстрее, хотя казалось бы, куда ж ещё? Оказалось, что есть куда. Сердцебиение отчётливо было слышно и грудь от него будто сотрясалась. Ноги подкосило. В глазах постепенно темнеет. Руки немеют. Голова кружится. Ганс свалился на колени и с трудом схватился за порез, попытался зажать, чтобы остановить до жути сильное кровотечение — не получается. Организм будто бы перенастроился на режим чрезвычайной ситуации. Он сфокусировался на том, чтобы толком делать вдохи-выдохи и заставлять сердце продолжать биться. Но помимо разума и эти жизненно важные функции постепенно переставали нормально работать. Темнеет уже окончательно. Ганс падает на пол без сознания. Он даже не успел подумать, конец ли это. А люди на улицах даже и не знали, что произошло. Свои жизни им важнее. Свист. Взрыв. Кто-то забегает наконец в кабинет. Но Ганс не услышит.