Таинственный лес

Мила покинула родной городок совсем юной девочкой и предпочитала туда не возвращаться. Пусть воспоминания греют ее, когда становится грустно; пусть детские впечатления остаются нетронутыми, во всяком случае их лучшая часть. Время - прекрасный лекарь и неплохой художник - кто бы что не говорил - где надо умело проведет ластиком или приукрасит прошедшее красками так, что не сразу заметишь. Миле двадцать семь лет. У нее есть стабильный заработок, кое-какие друзья на разных концах континента, кот Аорист, и если бы она имела привычку обманывать себя, то сказала бы, что счастлива. Только оказывается всего этого для счастья недостаточно. Жизнь протекала спокойно, и Мила плыла по течению, отрешившись от больших надежд и мечтаний, ничто не тревожило ее, пока в один из необычайно ярких дней она не ощутила в груди смутное беспокойство. Обессилено бродила по квартире, бесполезно тратя единственный выходной, пока какое-то далекое воспоминание не кольнуло и не унесло ее на многие годы назад. Мила невидяще уставилась на городской пейзаж: стоял жаркий летний вечер, через открытое окно в комнату вместе с ветром проникал терпкий аромат нагревшихся за день тополей. С тех пор прошло десять долгих лет, думала она, для людей это долгий срок, но для такого как он разве это время? Она медленным ленивым взглядом обвела свое маленькое жилище: книжный шкаф, наполненный специфической литературой о смерти и загробной жизни; рабочий стол, на котором в окружении научных трактатов нелепо и неуместно смотрелась фигурка какого-то будды. Вроде бы все как прежде, но все-таки что-то не так... Какая-то неясная дрожь пронзила ее тело, холодок прошел по коже. В груди Мила ощутила почти физическую тупую боль. На столе лежал потерянный много лет назад медальон ее бабушки. Как он здесь оказался? Ведь тогда десять лет назад… Если она и хотела отмахнуться от болезненных воспоминаний, если и пыталась игнорировать и подавлять чувства, которые рвались наружу, то теперь просто не сумела бы этого сделать. Последняя недостающая деталь, вызывающая беспокойство, встала на место. От себя не убежать, даже если прошло десять лет. Медальон в ее руке излучал таинственное свечение, Мила судорожно вздохнула. Она помнила, как бабушка неожиданно для всех заболела в феврале. Ставили разные диагнозы, в том числе и злокачественную раковую опухоль, но определить до конца по какой причине умерла с виду еще здоровая и крепкая старушка, докторам так и не удалось. Миле в то время было шестнадцать, разумеется, о смерти она знала мало, поэтому страшилась остаться наедине с человеком, обречённым на гибель. Мила помнила, как страх, что бабушка уже умерла преследовал ее повсюду. Тогда старуха уже не вставала. За ней ходила старшая сестра Мара. Девушку звали Мариной, но в семье от бабушки пошло и закрепилось это странное сокращение. Она не отходила от ложа больной ни на шаг. К переживаниям родителей за здоровье бабушки Агнии прибавились переживания за будущее Мары. Она должна была закончить школу, сдать экзамены и поступить в университет. Мила не понимала, как сестра справится с этим, будучи сиделкой. Сестра Мара и бабушка Агния были близки. Обе огненно-рыжие, с яркими, похожими на сочную летнюю листву, зелеными глазами. В зелени этой очень часто Мила замечала недобрый колдовской огонь. Они много времени проводили вдвоем. Летом, в определенные дни, уходили собирать травы, а может и не только за этим, но дел их не знал никто. Рядом с домом бабушки находилась простая деревянная пристройка, больше похожая на сарай, где и хранилось все их ведьмовское богатство. Там же бабушка принимала посетителей. Только раз Мара рассказала своей глупой младшей сестре о том, чем она занимается. Это было осенью, когда до злополучного февраля оставались месяцы. Глаза ее в тот день горели зеленым неистовым огнем, она дрожала от восторга, рассказывая Миле один секрет. — Я научу тебя видеть сокрытое, — голос ее то и дело переходил на хриплый странный шепот, — Сегодня мы сварим особое зелье. Сестры сидели на старом кладбище, рядом со страшным лесом. По рассказам там жила нечисть, и даже Мара не решилась туда ходить. Ветра не было, поэтому сестры без опаски разожгли костерок, через некоторое время он разгорелся в полную силу и варево в старинном котелке забурлило. Стоял легкий морозец, пожелтевшая трава покрылась синим мертвенным налетом, последние озябшие листья беспрестанно дрожали на полуобнаженных деревьях. Мир вокруг потускнел и потерял краски. Мила грела руки у костра и помогала сестре добавлять в зелье какие-то незнакомые ей, остро пахнущие, травы. — Бабушка Агния учит меня, что злое колдовство нужно творить с осторожностью, потому что энергия, которую ты создаешь не вся уходит намеченной жертве, какая-то обязательно прилипнет к тебе или к тому, кого ты любишь. Это плата за нарушение баланса. — Бабушка права, — коротко кивнула Мила, на время позабыв о холоде, она завороженно глядела в сторону темного, окутанного мраком, леса. — Я чувствую в тебе силу, — слова Мары вытянули девушку из задумчивости, заставили посмотреть в упор, в самое сердце колдовского огненного взгляда. — Я не знаю почему, но бабушка не может тебя обучать. Бабушка говорит, что в тебе есть что-то темное, мрачное. Бабушка говорит, что возможно в прошлой жизни ты была кем-то… Миле не понравилась тема, она скривилась, не обратив внимания на странный взгляд своей собеседницы. Сестра заметила внезапную перемену в настроении младшей и замолчала. Зависть полоснула по сердцу. Обеих. Мила негодовала внутри себя, припоминая безразличие бабушки. Марку та учит, злобно думала она, а я, значит, какая-то неправильная, темная. Мара же смотрела на сестру так, словно та украла у нее нечто важное, присвоила и не желает возвращать. На секунду их глаза встретились, но, конечно, увлеченные собственными обидами, так и не увидели главного. Люди изумлялись их непохожести: такие разные, а надо же сестры! Мила росла замкнутой, не терпящей грубости девочкой и со своей строгой, прямолинейной бабушкой общего языка не находила. Думала ли она когда-нибудь, что бабушка не в один миг стала такой? Никогда ей в голову не приходили мысли о прошлом своей, казалось бы, такой близкой родственницы. Марка, во всем полная противоположность сестре, улыбчивая, веселая хохотушка, не испытывала трудностей в сближении с людьми. Каким-то магическим образом она нравилась всем, казалась лучом света в темном царстве. Возможно, потому что умела обуздать себя, ведь даже сейчас, сгорая от зависти и злобы, она нашла в себе силы легонько коснуться чужого плеча и улыбнуться. - Бабушка хочет тебя обучать, но не может. Прости ей эту слабость. "Ты напоминаешь ей о роковой для нее ошибке", - подумала Мара, но вслух ничего не сказала. - Я не виню бабушку, - Мила вернула улыбку, - Я и сама хороша. Внезапный гнев сменился злой иронией. — И вообще ты говоришь, как в той глупой передаче. Бабушка говорит, бабушка говорит… - Слишком много тавтологий на одну единицу текста, теряешь хватку! После этих слов напряжение, возникшее между сестрами, спало, а скользкая тема благополучно замята. Мара звонко рассмеялась, улыбнулась и Мила, внимательно глядя в сторону леса. — Почему бы нам не сходить туда? — Ты же знаешь, что нельзя, - сестра нервно прикусила пухлую нижнюю губку, — там действительно может быть опасно для таких как мы. Мила взглянула на нее и увидела маленькую перепуганную девочку посреди темного леса, а когда мотнула головой, видение рассеялось. Они снова сидели на кладбище. Уже в школе Мара передала младшей небольшой бутылек с темно-зеленой прозрачной жидкостью. Та сохранила его в потайном кармане. Тогда она еще не знала, какую службу он ей сослужит. После того сестры продолжили вести себя по-прежнему. Со временем разговор забылся, а с ним и печаль от невозможности понять друг друга и сблизиться. В конце зимы, когда на земле появились первые проталины, случилось то, что случилось. Бабушка заболела. Сначала она жаловалась на постоянную боль, потом перестала ходить, а потом есть и всё вспоминала кого-то или звала. День сменялся днем, и где-то в середине марта, когда в воздухе уже пахло талым снегом, стало понятно, что эту весну бабушка не переживет. Мара работала на пределе: она успевала ходить в школу и выполнять задания на дом, она сидела с бабушкой, иногда же Мара оставляла с ней сестру, сама же уходила ворожить. В тот судьбоносный вечер был как раз такой случай. Старшая сестра ушла. Мила осталась у постели умирающей совершенно одна. Родители уехали в город за лекарствами утром и еще не возвращались. Путь от местного захолустья до ближайшего города проходил через глухие леса по грунтовой дороге с частыми выбоинами. Мама и папа вернулись только за полночь, когда все уже свершилось. Оставшись одна, Мила робко присела на самый краешек продавленного пуфика у постели бабушки. Казалось, старушка заснула, грудь ее тяжело поднималась и опускалась, веки были плотно сомкнуты. Внезапно Мила услышала ее хриплый скрипучий голос: — Это ты, Мила, — голос не вопрошал, а утверждал, в нем послышалась какая-то незнакомая нотка теплоты, — не держи на старую ведьму зла. Всю жизнь на Марку я полагалась, тебя старалась не замечать. Темную часть моей силы она легко перенимала, а окончательно после моей смерти ей мой темный дар перейдет, но светлая часть, вижу, досталась тебе. Мила хотела заговорить, но больные, горькие слезы поползли по ее щекам. Бабушка предупредила ее желание: — О, не удивляйся, светлый дар всегда не заметен, на то он и светлый. Доброе мы воспринимаем как данность, злое же распознаем сразу. Слушай меня внимательно: есть у меня одна вещь… — тут она закашлялась, ей перестало хватать воздуха. Мила оцепенела от страха, еле-еле взяв себя в руки, она усадила старушку. — Спасибо, — голосом слабым от перенесенных страданий произнесла она. — Есть у меня одна вещь, да не простая. Заповедаю я ее тебе. Марка — способная ведьма, но такой ноши ей не выдержать, а ты... тебе оно роднее будет, — при этих словах она как-то странно взглянула Миле в глаза, и в глубине тусклого взгляда полыхнуло знакомое зеленое пламя. Мила вспомнила осень и кладбище, странный разговор с сестрой. Ее кольнула смутная догадка. Не просто так Мара тогда ее позвала, она была необходима, чтобы правильно сварить зелье. Значит, в ней действительно сила. С удивлением она осознала: от этого знания ей не легче. Из-под кровати бабушка проворно вынула резную шкатулку, Мила только подивилась легкости и плавности ее движений, и еще одна догадка пронзила ее. Сегодня бабушка умрет. Шкатулку старушка положила себе на колени, любовно погладив какой-то витиеватый узор, который в полутьме спальни невозможно было рассмотреть. Шкатулка казалась старой, потемневшей от времени. Никуда не торопясь, бабушка открыла ее. Внутри мерцало украшение, Мила затаила дыхание. Украшение казалось ей знакомым, его свечение завораживало. — Этот медальон подарил мне один красивый мужчина, — бабушка загадочно улыбнулась, отдаваясь воле воспоминаний, — как могла уже догадаться, моя милая девочка, этот мужчина не человек. В ту пору я была молодой и сильной, но времена неблагоприятными оказались для всех, что уж говорить о таких как мы, - Мила вспомнила, что бабушка родилась дореволюционные годы, - О даре своем я не знала, много дел натворила, а он пришел в самый нужный момент, помог, объяснил. Всему меня он научил, — она прервалась, словно пролистывала в голове воспоминания своей молодости. — Мила, за медальоном он и вернуться может. Ты, я знаю, сохранишь вещицу. Сумеешь устоять, не используешь для своей выгоды. Силу его нужно беречь. Он власть над временем дает. Да только за эту власть плата взимается. Мила понимающе кивнула: — Как же этот мужчина дал тебе такую вещь, тебе, простой смертной? — Я в беду попала. Он жизнь мне спас. Давно то было. Рассказывать не буду. Неважно это, - эти отрывистые предложения только распалили воображение Милы, - Я ему служить обещала, медальон он мне на хранение дал, как своей прислужнице. Пользовалась им только раз... Бабушка замолчала и долгим внимательным взглядом посмотрела на внучку, словно собиралась сказать нечто важное, а в последний миг передумала. Она легко дышала, свободно говорила, вела себя так, словно ничего у нее не болит, словно она абсолютно здорова, только глаза то и дело потерянно глядели в лицо Милы. Последняя, глядя на нее, удивлялась хорошему самочувствию и радовалась ему, но рядом с этой радостью притаилось ядовитое чувство. - У тебя не глаза - янтарь, - прошептала бабушка, - И кожа, какая сияющая у тебя кожа, подобная агату. - Бабушка Агния, это я, твоя внучка. Я человек, не демон, - испуганно возразила Мила, нервно оглядываясь, вдруг и она увидит страшных слуг царя справедливости, которые пришли за душой грешника, чтобы препроводить ее на суд. Старуха спохватилась и попыталась успокоить внучку, но Миле от этого стало еще страшнее. Худая старческая рука коснулась тоненьких пальчиков, и холодный металл тяжело лег в раскрытую ладонь. От медальона шло едва уловимое тепло. Мила ощутила умиротворение и покой. Ужас, терзавший ее, боль, чувство отверженности и ненормальности, отравляющие сердце ненависть и зависть — всё это внезапно отступило. — Я ухожу в другой мир, — сказала бабушка, светло улыбаясь, — Не плачь и не бойся, я не хочу купаться на том свете в твоих слезах. Возьми с полки книгу, ты знаешь какую. Мила достала старый потрепанный томик "Бардо Тодол". Она сама не раз заглядывала в эту книгу: ее интересовало, что чувствует человек между жизнью и смертью, в состоянии бардо. Бабушка же знала каждую строчку наизусть, сама книга была вручную переписана ее рукой. — Читай, — коротко попросила она и сомкнула веки, Мила заметила, что бабушка старается замедлить, уравновесить дыхание. — Читай, Мила, чтобы я не запуталась и не испугалась. Я должна выбрать правильный путь. Мне бы хотелось уйти в новую жизнь раньше, чем божества начнут являть мне свой гневный облик. Мила не посмела ослушаться, медленно она начала читать, внутри себя искренне молясь своему христианскому богу, чтобы бабушка попала в правильный мир, снова родилась человеком, ведь только в теле человека можно достичь освобождения из круга сансары. Та уловила в звуке голоса внучки затаенную молитву и хрипло рассмеялась: — Зря просишь. Я всю жизнь служила демону. Твой бог не примет участие в жизни такой как я. — Это неправда. Всевышний создатель и доброго, и злого. А потому он примет тебя любой, потому что сам такой тебя и задумал. Ты обретешь новое лучшее рождение. Мила в то время не замечала противоречия в своих словах, не замечала несовместимости и разности двух столь непохожих друг на друга религий, не понимала, насколько сильно понятия, порой противоположные, переплетены в ее голове в единое целое. В их семье все были буддистами. Ее странному желанию принять крещение никто препятствовать не стал. Бабушка всегда считала, что человек сам решает, кому посвятить свою душу и неволить его никто не имеет права. Бабушка умирала без страха, под успокаивающий нежный голос. — Руки у тебя волшебные золотые. Они боль снимают. Запомни это и помогай людям. Это были ее последние слова. До самого конца Мила держала ее за руку. Мара вернулась ближе к полуночи, когда сердце любимой бабушки перестало биться. Она подошла к постели со слезами в больших зеленых глазах, чтобы окончательно убедиться, что от некогда живой женщины осталась только оболочка. - Воистину все трупы одинаковы, - прошептала она, чтобы смирить боль. Уход бабушки сказался на всех. Дома было трудно находиться. Сестра и мать тяжело переживали потерю, отец предпочитал уезжать в длительные командировки, да и без его тягостного молчания было легче, можно было открыто выражать свои чувства. Мила считала, что с бабушкой все в порядке, что она уже начинает где-то на этой земле свой новый жизненный цикл. В какой-то момент, устав от всеобщего отчаяния, Мила сбежала в тот самый лес, куда ходить было запрещено. Это случилось в один из последних весенних дней, перед самыми каникулами. Мила не захотела возвращаться домой и после школы, солгав матери и сестре, что идет развлекаться с подружками на дискотеку, она, минуя мрачное старое кладбище, бесстрашно вошла в такой же мрачный, дышащий прохладой, лес. Когда Мила вынырнула из воспоминаний, она все еще держала в руке заветный медальон. То, что случилось с ней потом целиком и полностью его вина.