Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

В участок Анна Викторовна согласилась пройтись пешком, а извозчика отпустила. Да и то верно: не нужно говорить о делах, когда рядом любопытные уши. Живо разнесут по всему городку сплетни про Настасью, её отца и злосчастного кавалера - доктора Глебова. Антон Андреич сообщил, что упомянутый Фомин накатал уже, наверное, заявление на доктора и дожидается, когда начальник сыскного бросится на поиски его доченьки. Анна Викторовна в ответ кивнула и сказала, что она знает о намерении Фомина обратиться в полицию и по этому-то поводу и пришла. Дальше она строго заявила, что даже если Настя Фомина и сбежала с Глебовым, не нужно торопиться доктора привлекать к ответственности. Они ведь так любят друг друга, уж в этом она ручается. К тому же в деле об исчезновении девушки есть ещё обстоятельства личного порядка, о которых она пока Антону Андреичу сказать не может, но он довольно скоро обо всём узнает. Коробейников только головой покачал и посетовал, что вот, дескать, снова какие-то тайны у Анны Викторовны, а с него-то непременно спросят за отсутствие движения по делу. Сам же Фомин и отправится ябедничать прокурору, и тут уж Антону несдобровать. Без Якова-то Платоныча будет тяжко отбиться от прокурорского разноса. На этих словах Анна остановилась, будто на препятствие наткнулась, и, развернувшись к нему, пристально глянула прямо в глаза. Антон без слов понял её незаданный вопрос и, вздохнув, покачал головой: известий от начальника всё еще не было. У дверей участка Антон замялся: дескать, может не стоит ей идти туда. Если Фомин ещё там, может наговорить ей каких дерзостей, обидеть. Но Анна фыркнула насмешливо и, не дожидаясь, пока Антон это сделает, дёрнула дверь на себя и вошла внутрь. Антон последовал за ней, в душе привычно восхищаясь: ах, какая девушка! Замечательная, смелая, красивая! Фомина в участке, к счастью, не было. Городовые сказали, что жалобу он оставил, а сам отправился на поиски самостоятельно, заявив в дверях, что нет у него на полицию никакой надежды. Хотя Чернышов ему строго наказал никаких действий насильственного характера к доктору не применять, буде он всё же отыщет девушку у него. Иначе сам в каталажку загремит. Фомин выдвинул подбородок непримиримо и ответил, что в няньках с малых лет не нуждается и сам знает, как ему со своей дочерью поступать, а уж тем паче с подлым похитителем. С тем и отбыл. Анна, конечно, всполошилась и вознамерилась бежать к Глебову домой. Антон попытался отговорить, даже чаю предложил, но Анна Викторовна выпрямилась и строго брови сдвинула. Коробейников только вздохнул обреченно и вышел за нею следом, велев подогнать полицейскую пролётку и прихватив парочку городовых для помощи. К дому Глебова подъехали, когда на крыльце уже бушевал скандал. У дверей стояла, подбоченившись, Антонина Глебова, а на нижних ступеньках – Фомин. Издали было видно, что разговор сей носит отнюдь не дружеский характер, а может вскорости и в драку перерасти. Коробейников вылетел из пролетки, не дожидаясь, пока она остановится, и на бегу гаркнул на скандалистов. Те, обернувшись, от неожиданности замерли, потом Фомин соскочил с крыльца и подступился к начальнику сыскного с требованием, чтобы дом немедля обыскали: там явно прячется его дочь. Когда из пролётки вышла Анна Викторовна, Петр Гаврилыч против ожидания не накинулся на неё с упреками, а начал упрашивать, чтобы она помогла ему найти Настю. Она ведь может! Пусть духи подскажут, куда делась его дочь. Анна постаралась объяснить Фомину: дескать, духи не выполняют все её требования. А Настя, наверное, найдется сама, только не нужно затевать склоки. Тот в ответ хмурился недоверчиво и ворчал, что ни от кого помощи и правды не добиться. Тут случилось происшествие, которое нарушило временное затишье у дома Глебовых. Из-за поворота выехала пролетка, в которой рука об руку сидели Настя Фомина и Иван Иванович Глебов. Фомин при виде этой милой картины снова взбесился и кинулся к пролетке. Хорошо, городовые успели его перехватить, иначе не миновать бы беды. Антону Андреичу только этого не хватало! Глебов выскочил из пролетки и, с вызовом глядя на Петра Гаврилыча, заявил, что обвенчался с его дочерью тайно, поскольку отец запретил двоим, любящим друг друга людям соединить свои судьбы. И отныне именно он - Иван Глебов - несет всю ответственность за Настю. Новоиспеченная жена сидела в пролетке бледная, но глаз, горящих решимостью, не опускала, а потом и вовсе приблизилась к мужу и встала рядом, открыто глядя на отца, который орал на неё, что она может убираться ко всем чертям: наследства он её лишает. Девушка склонила голову набок и негромко, но твердо сказала, что от своего мужа не откажется ни за какие сокровища. Отныне она венчана ему до гроба. Фомин плюнул под ноги молодым и рявкнул, что видеть их более не желает. Пусть живут, как хотят. Потом высвободился из рук цепко державших его городовых, впрыгнул в коляску и укатил прочь. Антон Андреич даже выдохнул облегченно: вот и уладилось всё. Анна в этот момент, приобняв Настю, тревожно о чем-то говорила с той вполголоса. Девушка улыбалась чуть грустно и тихонько отвечала Анне Викторовне на ухо. Иван же поднялся на крыльцо к матери и встал перед ней. Та смотрела на него, недовольно качая головой, но потом махнула рукой и обняла. Иван сбежал к Насте, взял её за руку и гордо подвел к матери. Та окинула девушку придирчивым взглядом и без улыбки поцеловала в лоб. Иван Иванович попросил Анну зайти к ним, но та отговорилась, что ей давно пора в больницу. Он тогда поцеловал ей руку. И благодарил от души за всё, за всё. Следом и Настя спустилась к Анне и тоже благодарила. Антон в заключение строго потолковал с новоиспеченным мужем, велел уладить семейные распри с отцом Настасьи и с чувством исполненного долга предложил Анне подвезти её к больнице. Анна Викторовна была молчалива всю дорогу, усиленно размышляя о чем-то. Антон попытался разговор с нею завести, но та отвечала односложно и невпопад. Так и доехали до больницы в молчании. Анна вышла из полицейской пролетки, Коробейников лишь глазами её проводил. Заметно, было, что хотя эта история и завершилась хорошо, Анна чем-то угнетена или расстроена. А чем, догадаться было несложно: тоскует по своему Штольману, что тут непонятного? Вот только отчего же она не ответила ему согласием, когда он сватался к ней? Вот загадка века. Антон вздохнул глубоко и, решив, что разгадать немедля сию загадку ему не под силу, отложил её в дальний угол. Дождаться бы Якова Платоныча из столицы, а там разрешится всё в свое время, уж в этом Антон Андреич нисколько не сомневается. *************** Больных на приеме было совсем мало. Доктор Милц отправился в присутствие по каким-то больничным делам и сказал, что, наверное, сегодня не вернется, если ничего не случится. Прооперированным с утра мастеровым занималась медсестра Татьяна, находясь с ним в палате неотлучно. И Анна уединилась в своем кабинетике. Попыталась занять себя чем-то, но в итоге свалила из шкапа стопку бумаг, да вдобавок стакан разбила, а когда убирала осколки, еще и палец поранила. Ранка была крошечной, но саднила неприятно, что совершенно созвучно было тянущей боли внутри, слева, там, где сердце. Оставив надежду отвлечься, она устроилась на кушетку возле окна и задумчиво уставилась на покачивающиеся за стеклом ветки сирени, покрывшиеся едва проклюнувшимися листиками. За окном уже начали опускаться сумерки, но она не спешила зажигать лампу. Ей хотелось побыть в таком застывшем состоянии, хотелось подумать обо всех тревожных событиях последних дней. Анна размышляла над дальнейшей судьбой Насти и доктора Глебова, представляла, как они станут жить дальше, как Настя поладит с Антониной Петровной, которая выглядела не слишком-то счастливой при появлении молодоженов. В голове же фоном билась одна мысль: вот если бы у неё была эта возможность тогда, четыре года назад – быть с любимым, оставив свою семью, свой обычный уклад жизни, пойдя против общественного мнения. Быть с ним, вопреки всему. Она почла бы это за величайшее счастье, возблагодарила бы все земные и небесные силы за возможность быть с Яковом до конца дней, зачать от него дитя, венчаться, пусть и увозом. Для неё, как и для Насти, не существовало сомнений и вопросов. Она знала, что это её путь, её жизнь, её мужчина. Единственный. Навсегда. Только отчего же так всё нескладно получается у них с Яковом? И как же дальше будут они... Анна поднялась и заходила из угла в угол, сцепляя пальцы и сердито покачивая головой: ни к чему сейчас задаваться вопросами будущего. Неплохо бы решить, что делать с настоящим. Вот куда он пропал?! Отчего не сообщает о себе? Хоть бы словечко, хоть телеграмму. Просто написал бы, что с ним, обошлось ли, или ждет аудиенции, а может… Про это самое "может" думать было страшно. Сразу в глазах темнело, в груди начинало саднить, и она старалась побороть, задавить эти мысли, которые - невольные и непрошенные - выскакивали сами собой в мозгу. Прерывая её тревожные размышления в дверь стукнули, и она со вздохом, одернув халат и пригладив волосы разрешила войти. Дверь скрипнула, отворяясь, и Анна даже задохнулась от счастья! Он, её драгоценный Яков Платонович, появился в проеме открывшейся двери, и она без раздумий кинулась ему на шею. Он неловко подхватил её одной рукой, во второй была неизменная трость. - Вернулся, - прошептала она прямо в его губы. Потом, отклонившись, пожаловалась, охватывая взглядом любимое лицо. – Как же я тревожилась, что не было известий от вас. Отчего вы не сообщили, хотя бы телеграммой? - Всё хорошо, - успокаивающе выдохнул Штольман с улыбкой, от которой из глаз его брызнуло солнце, и в темноватом кабинетике словно бы стало светлее. – Напрасно вы беспокоились, родная моя. Всё разрешилось буквально вчера, я немедля отправился на вокзал и понял, что явлюсь быстрее телеграммы. - Когда же вы приехали? - Да вот только с поезда, - и сразу к вам. - А если бы я дома была? - Я же сыщик, Анна Викторовна, забыли? От меня сложно скрыться. Я непременно бы нашел вас. Затонск город маленький. - Потом с улыбкой пояснил. – Встретил у вокзала Александра Францевича, он-то и сказал, что вы в больнице. Анна вновь приникла к нему с поцелуем, ласкаясь и прижимаясь всем телом, словно хотела удостовериться, что вот он, рядом, живой и здоровый, что это никакой не сон, а самый настоящий Штольман. Потом, будто вспомнив что-то, выскользнула из его объятий. - Яков Платоныч! Вы же с дороги! И голодный! Идемте к нам, поужинаем. - Нельзя мне к вам, - улыбаясь, покачал головой Яков. - Вы же отвергли моё предложение, так что бывать мне у вас совершенно неловко. - Отчего же неловко? Вы же голодны! ...Ну, хорошо, пусть! Тогда я с запиской к нам домой мальчишку отправлю, сына дворника нашего. Домна пришлет нам пирогов, а я чаю сварю. - Не беспокойтесь за меня так, Аня. - Но мне хочется заботиться о вас, - упрямо качнула головой Анна. - Да, я помню, вы не привыкли к заботам. - Ваши заботы весьма приятны, поверьте. Но у меня тоже есть предложение к вам, - прищурился Яков, и Анна распахнула глаза в ожидании. - Давайте отправимся к Голубцову. Там мне всегда рады, и никто нам не помешает поговорить. Вы ведь тоже ещё не ужинали? - Нет, не ужинала, - кивнула Анна, всё глядя на него, не в силах сдержать улыбки. – Значит, вы приглашаете меня на свидание? Даже не знаю, - притворно протянула она, - что скажут люди. Яков Платоныч моргнул с еле заметной растерянностью, и Анна торопливо сказала: - Ну, конечно, я пойду, что вы, ей-богу! Только переменю платье. Перед тем как выйти, она легко поцеловала его в щеку, он же, повернув голову, поймал её губы и крепко и одновременно нежно поцеловал. Спустя такую короткую и такую долгую минуту, Анна, задохнувшись, с трудом высвободилась от объятий Штольмана: ноги её едва держали. - Яков Платоныч, сдается мне, что мы никуда сейчас отсюда не уйдем. А это, - притворно нахмурилась она, - совершенно неприемлемо. - Потом опять улыбнулась. - Я сейчас. Она развернулась и, сильно вздрогнув, застыла: у стены метался дух Антонины Глебовой с тревожно заломленными руками и головой, залитой кровью с левой стороны.