Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

Анна ловко затянула аккуратный узелок на повязке и взъерошила отросшие вихры своему пациенту – мальчугану с живыми черными глазами, который сидел возле неё и старался не кривиться от боли: - Ну, вот, Коля, всё готово. А ты боялся! - Не боялся я, - упрямо буркнул тот, уклоняясь от её ласки. - Я знаю. Матери скажешь, что на перевязку тебе завтра. Мальчишка опустил голову и пробормотал: - Нет у меня мамки. Померла. Слова эти отозвались в душе Анны болезненным уколом. И она едва удержалась, чтобы не прижать к себе мальчика, не утешить, не забрать его боль. Поняла, что не примет он жалости. Такой вроде бы маленький, но уже такой... рано повзрослевший. Помолчав, только сказала: - Сочувствую тебе. Мальчишка смотрел в угол, и ей показалось, что он сейчас заплачет. - Постой-ка, что я тебе дам, - заторопилась Анна, выдвинула ящик стола и достала оттуда ярко раскрашенную жестяную коробку с печеньем. – Вот, угощайся. Он вскинул на неё большие глаза, на дне которых таяла боль, потом перевел взгляд на коробку: - Не, не буду. Зачем это? - а сам искоса разглядывал содержимое коробки. - Нет уж, ты возьми, - настойчиво придвинула Анна к нему печенье. – Давай, смелее. Это тоже лекарство. Вот попробуй, сразу боль уйдет. - Какое же это лекарство? – фыркнул мальчишка. - Давай проверим: ты съешь печенье и скажешь – полегчало или нет. - А если нет? – хитро ухмыльнулся Колька. - Тогда будешь есть, пока не перестанет болеть, - рассмеялась Анна. Колька взял здоровой рукой одно печенье и откусил крепкими белыми зубами. - Спасибо, - пробасил он, отряхивая крошки с рубахи. - Может, ещё одно? - Что я, маленький? – оскорбился тот, помедлил и взял ещё одно печенье. Потом решительно поднялся. – Пойду я. До свидания. - Ты… приходи на перевязку всё-таки завтра. - Не, завтра не приду. В имение уезжаем. Отец мой управляющим служит у господ Филимоновых. - Но перевязать руку ведь надо! Вместо …мамы есть кто? Мальчишка вздернул голову: - Есть. Мачеха, – потом буркнул сквозь зубы. – Лучше бы не было. Теперь слезы высохли, а в глазах сквозила злость, и Анна почла за лучшее не продолжать эту тему: - Ну, вот что! Вы когда уезжаете завтра? С утра? - Ага. Рано выедем. Анна придвинула к себе четвертушку бумаги и схватила перо: - Я напишу твоему отцу записку. Передашь! И еще. – Она вытащила с полки корпию, ткань для перевязки, упаковала в серую бумагу, потом отдала сверток мальчику. – Попросишь прислугу в доме, пусть перевяжут тебе руку. - Да не надо, - попытался отказаться Колька. - Ты что, хочешь, чтобы рука загноилась? Тот мотнул головой, и Анна погрозила пальцем: - Вот и делай, как я говорю, - потом поднялась. - Что же, ступай, милый, и не попадай сюда больше. - Не попаду, - ответствовал тот. - До свидания, Коля. В дверях Колька оглянулся и быстро проговорил: - Спасибо. Вы – добрая, - и стремительно выскочил за дверь. Которая тут же снова отворилась, и в кабинетик к Анне заглянул Штольман. - Как от вас пациенты-то бегают! – изогнул он бровь. – Наверное, их вы тоже стремитесь заточить в стенах больницы? - Яков Платоныч, почему не в постели? – нахмурилась та. - С меня довольно, Анна Викторовна, - с досадой ответил тот, проходя внутрь. Был он облачен в длинный халат, большие пальцы за поясом, вид решительный и непреклонный. – Я вполне здоров, так что зашел вас уведомить, что как бы ни было мне приятно находиться подле вас, служба зовет. – Он выставил ладонь, предупреждая её возмущение. – И на этом закончим. Не будем спорить. - Нет – будем! – Анна поднялась из-за стола и подошла к нему. – Вытяните руки! - Ч-что? - Ну, протяните руки вперед. Видите – дрожат! А теперь троньте нос указательным пальцем. - Вы …серьёзно? Зачем? - Делайте, что вам говорят. - Аня, но… - Никаких Ань! Штольман вздохнул, пожал плечами и, протянув руку, осторожно прикоснулся к кончику её носа. Анна открыла рот в немом возмущении и… звонко рассмеялась. Яков поймал её в объятия и притянул к себе: - Когда ты рядом и так смеёшься, я…, - не договорив, он поцеловал её в дрожащие от смеха губы. Выскользнув из поцелуя, она уперлась лбом в его плечо и немножко постояла в его объятиях, выравнивая дыхание. Потом подняла на него взгляд: - Вы меня любите… застать врасплох. - Так что: отпускаете вы меня или… Анна вздохнула: - Вы же всё равно не послушаете. Ступайте, что с вами поделать. - А… могу я спросить? - в его глазах плавало любопытство. – Зачем вы просили потрогать нос? Это что-то из экспериментальной медицины? - Просто вспомнила. Когда я училась в Париже, профессор Саппей при осмотре пациента с сотрясением мозга заставил того трогать себя за нос. - А, так я должен был свой нос достать? – ухмыльнулся Штольман. – Простите, не понял. - Вот видите, - сокрушенно вздохнула Анна. – Удар по голове не прошел для вас бесследно. Боюсь, как бы вы не утратили своих выдающихся сыщицких способностей, прервав лечение. Но вас же не удержать. - Нет, не удержать, - он ласково притянул её к себе. И Анна прижалась лицом к его щеке, вдыхая такой знакомый и родной запах. *********************** - Аннушка, смотри, что нам пришло с вечерней почтой! – воскликнула Мария Тимофеевна, входя в гостиную, где Анна уютно устроилась после вечернего чая полистать медицинский журнал. – Филимоновы устраивают званый вечер в своём загородном имении и прислали нам приглашение. - Филимоновы? – встрепенулась Анна и улыбнулась, вспомнив Кольку. - Да. А что такое? Почему ты улыбаешься? - Просто на днях ко мне в больницу приходил мальчик, сын их управляющего. Руку поранил, а я его лечила. Такой славный мальчишка. Только, кажется, очень страдает из-за смерти матери, - задумчиво протянула Анна. - Постой, - Мария Тимофеевна прищурилась, вспоминая. – Ну, конечно! Евгения Арнольдовна как-то рассказывала: их управляющий Макаров, по всей видимости - отец этого мальчика, схоронил жену, а потом был в городе, увидал там молодую цыганку и потерял голову. Упал в ноги к хозяину, и тот дал согласие на женитьбу. В прошлом, кажется, году это было - по осени. Евгения была весьма недовольна этим, если не сказать больше. Мы увиделись с ними на губернском бале, и она мне тогда все уши прожужжала об этом мезальянсе. - Вот как? Почему же? Что ей за дело до управляющего? - Анна, я не хотела бы поднимать эту тему, - замялась Мария Тимофеевна, потом с заговорщическим видом склонилась к дочери. – Ходили упорные слухи, что у Сергея Евграфыча много лет назад был роман с цыганкой. В общем, ничего удивительного, что госпожа Филимонова цыган с тех пор совершенно не выносит. Она нервно обмахнулась зажатым в руках письмом, как веером, и спохватилась: - Так, мы отвлеклись от темы. Приглашение от Филимоновых! - Замечательно, мамочка! Надеюсь, ты от души повеселишься. - Мы! – со значением уточнила Мария Тимофеевна. – Мы повеселимся! Нас пригласили всех вместе. И Евгения Арнольдовна будет весьма рада, ежели и ты приедешь. Вам с отцом нужно немного отвлечься от работы. - Мама, я не хочу ехать, - поморщилась Анна. - У меня полно дел в больнице. И Александру Францевичу необходима моя помощь. Он немного пришел в себя после смерти Свиридова, но поддержка ему не помешает. Нет, я не поеду. - Аня, - Мария Тимофеевна трагически воздела руки, и в голосе дрогнули слёзы. – Аня, ты… совсем не …интересуешься жизнью семьи. Я только и слышу: больница, больница, больница. А это был бы такой чудесный повод нам всем вместе выйти в свет. Я давно не встречала своих давних знакомых. Приедут Стрешневы, Муромские, Ростовцевы. - Мамочка, вот видишь: там тебе не придется скучать. Вы посекретничаете с Евгенией Арнольдовной. Папа повидается с Сергеем Евграфычем. А мне там что делать прикажешь? - Андрей Петрович на днях обмолвился, что тоже получил приглашение. - Ну, этот господин мне и вовсе неинтересен. - А почему, кстати, Аннушка? - Мама, прошу, кончим этот разговор, - непреклонно заявила Анна и, бросив короткий взгляд на стенные часы, заторопилась. - Я пойду, пройдусь по саду перед сном. - Анна! - Всё, мамочка, доброй ночи! Анна быстро вышла из гостиной и, выхватив из рук подоспевшей Домны свою теплую накидку, набросила капюшон и выскочила на крыльцо. Там шумно выдохнула и, спустившись вниз по ступенькам, быстро пошла по темнеющим аллеям сада к дальней беседке. Вечер был тих. В промежутках меж деревьями просвечивало наливавшееся темным небо. Но под кронами уже было почти совсем темно. Анна шла по белеющей в сумерках дорожке и вдыхала полной грудью весенние ароматы вечернего сада. Впереди замаячил угол беседки, и она замедлила шаг. Под чьими-то осторожными шагами хрустнул гравий, и Анна вздрогнула: - Кто здесь? - Анна Викторовна, не пугайтесь, это я. - Яков Платоныч, - выдохнула она освобождённо и, шагнув вперед, попала в крепкие объятия Штольмана. Они медленно пошли дальше по дорожке, переплетя пальцы. - Простите, я немного опоздала. - А я уж, было, решил, что моя записка не достигла адресата. - Достигла, - кивнула она, тихо рассмеявшись. - Мама меня задержала. - Что-то случилось? - Нет, просто она получила приглашение от Филимоновых и хочет, чтобы я её сопроводила к ним в усадьбу. Там устраивают званый вечер. Соберется общество. И ей очень хочется, чтобы я тоже была там. - А что же вы? - А я не хочу, - дернула она плечом. - Отчего же? Наверное, там будет весело. - Да, Филимоновы обычно устраивают званые вечера с большим размахом. У них чего только нет: и цыгане, и фейерверки, и роскошный ужин. Даже, возможно, танцы. - Что-то я не слышу энтузиазма в вашем голосе. - Ну, потому что меня все эти забавы как-то… не забавляют. Штольман помолчал, потом, как бы между прочим, заметил: - Я тоже получил приглашение. - Вы? – она резко остановилась и недоверчиво вгляделась в его глаза, мерцавшие в сумерках. - Ваш покорный слуга теперь полицмейстер. Персона, в некотором роде, - иронично поморщился Штольман. - Положение обязывает, как видите. Здешнее общество весьма настойчиво пытается вовлечь меня в свой круг. - И что же вы? - А я… не вовлекаюсь. Хотя для этого вечера думал сделать исключение. Из-за вас. - Тогда я тоже сделаю исключение. Мама будет весьма рада. - Сомневаюсь. Вряд ли я своим появлением обрадую её. Равно как и вашего папеньку. - Яков Платоныч, - Анна, развернувшись, обеими руками взяла его ладонь, - вы не думайте! Они ведь не знают про все наши с вами сложности. А я…, - она опустила голову, - я не спешу их ни в чем разуверять. Да и что я могу им рассказать? Про гипноз, которому меня подвергли, и от которого я всё еще не избавлена? Рисковать больным сердцем отца я... не готова. Ну, а мама …с её впечатлительностью… Сами понимаете! Анна, отпустив его руку, отвернулась и, быстро пройдя вперед по дорожке, остановилась возле скамейки. Штольман обошел скамью с другой стороны. Она повернулась к нему и, встав коленками на деревянное сиденье, оперлась ладошками о шершавую спинку и подалась к нему. Он обхватил её тростью за талию и осторожно притянул к себе.