Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

- Мари, ma chère, как я рада, что вы смогли приехать! – Евгения Филимонова спустилась к подъехавшей коляске, из которой вышло семейство Мироновых. - Большая часть гостей приедет завтра. А сегодня у нас лишь узкий круг. И я рада пока не делить вас с другими визитёрами, пусть это и эгоистично. Но ты же меня знаешь, Мари! Обняв приятельницу, Евгения церемонно протянула руку Виктору Ивановичу, потом пришла очередь Анны. Хозяйка обрадованно воскликнула: - Аннушка, как же ты похорошела! – и клюнула Анну в щеку коротким поцелуем. - Я так рада, что ты приехала, мы ведь так давно не виделись. - Потом понизила голос. - У нас нынче гостит моя кузина, Ариадна. Уверена, вы подружитесь. Она похлопала Анну по руке, потом обратилась ко всем. – Господа, прошу! Ваши комнаты наверху в левом крыле. – Потом, оборотившись к стоявшей у двери горничной, властно приказала. – Лиза, проводишь господ Мироновых. Маленькая горничная с лицом хитрой лисички присела в глубоком реверансе и обежала любопытными глазами вновь прибывших. Мария Тимофеевна, взяв под руку Евгению, стала подниматься по лестнице, они сразу же стали о чем-то шушукаться и тихо смеяться. Виктор Иванович предложил руку дочери, они обменялись ироничными взглядами и отправились следом. По лестнице к коляске сбежали лакеи, чтобы отнести багаж в гостевые комнаты. Анне отвели дальнюю спальню во втором этаже, отделанную в нежно-голубых тонах. Комната была невелика, но весьма уютна. Но главным было двустворчатое французское окно. Анна положила перчатки на туалетный столик и, отворив створки окна, вышла на балкон. Ветерок словно ждал её, тронул завитки на висках, взметнул пелерину на плечах и попытался, осмелев от озорства, надуть парусом юбки. Анна тихонько засмеялась, прижав пелерину к плечам. Она облокотилась на балюстраду и осмотрелась. Балкон тянулся галереей по фасаду дома. Анна представила, как она будет любоваться вечерним садом, звездами, сидя в уютном кресле-качалке, стоявшем у ограждения балкона. Над балконом комнаты Анны, выходившей окнами на юг, равно, как и над другими балконами усадьбы с южной стороны уже были вывешены собранные гармошкой маркизы из плотной светлой ткани. Хозяева намеревались, как обычно, пожить здесь всё лето и готовились защитить спальни от дневного зноя, а обивку мебели и стен – от выгорания. Отсюда же открывался замечательный вид на обширный ухоженный сад. Вон там вьется тропинка, ведущая, кажется, к пруду, насколько Анна помнила из прежних визитов в дом Филимоновых. Мысли её немедленно устремились к недавнему их с Яковом свиданию в вечернем саду. Из груди её вырвался прерывистый вздох. Что же, надо признать, ей всё труднее давалась их разлука. Хорошо, когда можно было себя занять работой. Но бывали и такие дни, вечера, когда она в одиночестве бродила по саду, или сидела в комнате, пытаясь читать и сквозь буквы на листе видя глаза. Его глаза. А на губах словно бы ощущала его поцелуи. Она тряхнула головой, пытаясь отогнать наваждение, и отправилась в комнату переодеться с дороги. В дверь осторожно постучали. Вошла Лиза, давешняя горничная: - Могу я вам помочь, барышня? – услужливо предложила она. - Да, мне нужно переодеться. А после разложи вещи, - распорядилась Анна и выбрала светло-голубой наряд. Когда она облачилась в платье, то спросила: - Лиза, а где я могу найти сына управляющего? - Кольку? - изумилась Лиза. - Да зачем он вам? Анна изогнула бровь, и та стушевалась, но припомнила: - С мальчишками, кажется, убежал на реку, рыбу ловить. - Значит, рука у него зажила? - А вы откуда... Зажила, конечно! Ему Акулина повязку меняла. И что вам за беспокойство о каком-то мальчишке? - Ступай, Лиза. Ты мне больше не нужна. Когда за горничной закрылась дверь, Анна сердито оправила платье и подколола выскользнувший из прически локон. Экая бездушная девица! Что-то такое вдруг мелькнуло в голове, какой-то отзвук-воспоминание. Лиза... Лиза... Но нет: мелькнуло и пропало. Анна тряхнула головой и отправилась к дверям. ********** Когда она вошла в гостиную в первом этаже, там уже стояли немногочисленные гости, что прибыли до них. Она быстро обежала комнату взглядом: Штольмана среди присутствующих не было. Наверное, он тоже прибудет лишь завтра. Вряд ли он входит в тот самый - близкий - круг Филимоновых. Мама тоже еще не спустилась, а отец стоял у окна, вооружившись пузатым бокалом, в котором на донышке побалтывался коньяк, и переговаривался с хозяином дома Сергеем Евграфычем. Завидев её, он коротко отсалютовал бокалом, улыбнувшись одними глазами. Сергей Евграфыч, проследив за его взглядом, обернулся и раскланялся с ней. Анна, собравшись, было, подойти к ним, услышала сбоку: - Анна Викторовна, как я счастлив. Вы здесь! Она обернулась - перед ней стоял сияющий Андрей Петрович в элегантном светло-голубом сюртуке. Она не успела подготовиться к встрече с соседом, и на лице против её воли мелькнула легкая досада. Да еще и этот его наряд: он словно специально оделся в цвет её платья. Словно они пара. Анна подавила раздражение и, нацепив приличествующую случаю улыбку, кивнула: - Андрей Петрович, рада видеть вас. Он немедля склонился к её руке с поцелуем и тут же предложил: - Хотите шампанского? - Я... - Я принесу! - он быстро отошел к столику с напитками и вернулся к ней, держа в руках два высоких бокала. - Благодарю. Вы взялись меня опекать? - Не вижу в этом ничего предосудительного. Тем более, что батюшка ваш занят. А Мария Тимофеевна..., - он огляделся, - еще не спускалась. Так что придется вам довольствоваться моим скромным обществом. Чему я весьма и весьма рад. Мы ведь так давно не виделись. Вы так и не пришли в мой дом, - попенял он ей, - хотя обещали. Но я не сержусь. Я понимаю: у вас такое благородное занятие, что вам до скучающего одинокого соседа. Кончики рта его опустились, глаза подернулись печалью, и Анне вдруг стало его так жаль. И в самом деле: у неё просто из головы вылетело, что она обещала навестить его. Она хотела что-то сказать, но здесь в гостиной появилась Евгения Арнольдовна с милой светловолосой девушкой и, окинув взглядом гостиную, уверенно направилась к ним. - Анна, Андрей Петрович. Позвольте вам представить мою кузину Ариадну Аркадьевну. - О, я так рада познакомиться, - тут же защебетала Ариадна. - Я так много слышала о вас, Анна. У неё была странная манера говорить с каким-то необычным акцентом. Пожав руку Анне, она с ослепительной улыбкой обратилась к Клюеву: - О, Андрей Петрович! О вас мне тоже говорили очень приятные вещи. Как хорошо, что наше здешнее общество пополнилось такими чудесными людьми. Я буквально умирала здесь от скуки. Прогулки и вышивание - вот всё, чем может заняться здесь на досуге девушка. Но теперь, надеюсь, всё изменится, и мы с вами проведем много времени вместе. Здесь столько живописных уголков. Я вам всё-всё покажу. Не возражаете? Щебет Ариадны был невыносим. Она не умолкала ни на минуту. Клюев слушал её воркование с мягкой улыбкой, изредка поглядывая на Анну. Анна отпила шампанского и вздохнула. Надо честно признаться себе, что всё здесь ей раздражает лишь по одной причине: отсутствие Якова Платоныча. И эта девушка ни в чем не виновата. Тем более не виноват Андрей Петрович. Возможно, они обрели друг друга и оставят её в покое на эти несколько дней. К счастью Анны в дверях показалась Мария Тимофеевна, и она, наскоро извинившись перед собеседниками, бросилась к матери. Та с очаровательной улыбкой кивнула мужчинам, расположившимся с коньяком у окна, когда на неё налетела Анна: - Мамочка, как я тебе рада! - Аннушка, что это значит? Мы только с полчаса как расстались, - понизив голос, спросила Мария Тимофеевна. - Что-то случилось? - Ничего особенного. Просто ждала, когда ты придешь, чтобы не стоять здесь в одиночестве. - Аннушка, что за снобизм? Тебе это так не свойственно. О, Андрей Петрович! Мария Тимофеевна оперлась на руку Анны и прошествовала к направившемуся к ней Клюеву. Так что маневр Анны сбежать от утомившей её парочки не сработал. Она обреченно отступила, - щебет Ариадны, казалось, проникал в самую середину мозга, - поднесла к губам шампанское и услышала возглас Сергея Евграфовича: - Яков Платоныч, рад приветствовать! Счастлив, что вы смогли выбраться именно сегодня! Пальцы её судорожно сжались на ножке бокала. Анна, сделав длинный вдох и сосчитав до трёх, медленно развернулась к дверям. Он увидел её сразу. Коротко кивнул. В глазах мелькнуло и пропало восхищение. Анна в ответ склонила голову. Никто, наблюдавший за ними со стороны и не посвященный в их о с о б ы е отношения, не смог бы даже заподозрить, что их связывает нечто большее, чем обычное светское знакомство. Вечер покатился своим чередом, и Анне вполне достаточно было ощущать присутствие Якова Платоныча здесь, в одной с нею комнате. Они обменялись несколькими малозначащими репликами. Да и к чему было говорить. Его губы, скользнувшие по её руке, дрогнувшие пальцы, когда он пожал ей руку, сказали много больше обычных фраз. Его почти сразу захватили в плен мужчины в гостиной, завели разговоры о политике, о столице, о светских новостях. Анна с удовлетворением отмечала, что отец также не избегал Якова Платоныча. Они стояли в одном мужском кружке и спокойно что-то обсуждали. За ужином произошло нечто курьезное. Ариадна решила распространить свои чары ещё и на импозантного полицмейстера. Анну невероятно забавлял несколько ошарашенный от такого натиска вид Штольмана. Она иронично поглядывала на них через стол во время ужина (Ариадна с ловкостью устроилась подле Штольмана и, несомненно, с намерением). Правда, Яков Платоныч тут же что-то сказал в своей привычной ехидно-ироничной манере. Ариадна, не привычная к такому общению, попыталась продолжить свою роль очаровательной глупышки, но Штольмана не так-то просто было сбить с толку. Тем более, что сидевший с ним рядом Сергей Евграфыч обратился к нему с каким-то вопросом о весьма, с точки зрения Ариадны, скучных материях. А несносный господин Штольман тут же охотно воспользовался сей оказией, чтобы прервать их столь занимательный разговор. И она, разочарованно поведя плечиком, вернулась к беседе с Андреем Петровичем, сидевшим напротив неё. Вот он-то был весьма искушен в беседах такого рода, и Ариадна, почувствовав себя в своей стихии, развернулась вовсю. Анна же, вначале поговорив с Клюевым, который сидел подле неё, потом попала в цепкие руки тётушки Евгении Арнольдовны, Марьи Алексеевны Серебровой. Та была, несмотря на преклонный возраст, дамой весьма ироничной и острой на язык, и Анна получала истинное наслаждение от беседы с ней. - Кажется, Ариша просчиталась с этим красавцем, - шепнула та, прикрыв губы салфеткой и покосившись на Штольмана. - Вот ваш сосед ей подходит гораздо больше. А вы, милочка моя, знаете этого молодого человека? - Совсем немного, - пожала плечом Анна. - Понятно. Не хотите откровенничать. И это правильно: счастье любит тишину. - Вы ошибаетесь, - нахмурившись, шепнула Анна в ответ. - Конечно-конечно, дорогая! Я бы на вашем месте вела себя точно так же. Никогда ни в чем не признавайтесь! Держите свою линию, несмотря ни на что. Ни на каких назойливых старух! - Марья Алексеевна..! - вспыхнула Анна, но та уже отвернулась. - Молодой человек, - обратилась она к лакею, - положи-ка мне вон тот восхитительный кусочек цыпленка. Анна вздохнула: "Всё как всегда: все всё видят и замечают", и тут же поймала на себе короткий взгляд Штольмана, одновременно лукавый и нежный. Я тоже всё вижу и всё замечаю, как бы говорили его глаза. ************ Сон никак не шел к ней. В голову лезли сумбурные спутанные мысли. То она обращалась к прошлому, то печалилась о настоящем, то перескакивала в будущее, полное надежд. Она поворачивалась то на один бок, то на другой, то поправляла скручивавшуюся вокруг талии ночную сорочку. В конце концов, ей надоело вертеться. Она отбросила одеяло, схватила большую уютную шаль, лежавшую на ручке кресла, завернулась в неё и, дернув створки окна, вышла на балкон. Ночная прохлада охватила её, несколько остудив пылающую голову. Анна, осторожно ступая подошла к балюстраде и, плотнее укутавшись, оперлась на неё, запрокинув голову. Над ней в бесконечной вышине мерцали звезды, подмигивая и словно бы утешая: всё будет хорошо под этим бесконечном небом. Горло невольно сжалось, и она прерывисто вздохнула. Когда же будет это самое "хорошо"? Неужели они недостаточно страдали в разлуке, чтобы сейчас вновь быть разделенными этими толстыми непроницаемыми стенами? Он лишь поклонился ей после ужина перед тем, как они разошлись по своим комнатам. Неужели он может вот так спать сейчас, когда она здесь стоит одна, и сон не идет, и сердце колотится так, что вдохнуть невозможно? Неужели он не слышит, не чувствует, как исстрадалась она по нему, как скучает? Она поежилась от пробравшейся под шаль прохлады, развернулась, чтобы идти в спальню, и замерла. От беленой стены отделилась фигура и сделала к ней шаг. Она не успела испугаться, потому что через мгновение поняла, что это Штольман. Всё в душе её перевернулось, голова закружилась, и она почти упала ему на руки. - Боже..., вы..., вы здесь..., - лихорадочно зашептала она, вцепляясь в его плечи. - Я это, не пугайтесь, Аня, - отвечал он ей, крепко прижимая к себе. Она с жадностью смотрела на белевшее в темноте его лицо, на темные провалы глаз, в которых ничего невозможно разглядеть, увидеть, понять. Она только знала: он здесь. Он пришел. Он тоже не мог заснуть, находясь так близко и так далеко от неё. Он потянулся к её губам и прижался к ней жадным обжигающим поцелуем. У неё немедленно ослабели ноги, и он, почувствовав это, подхватил её на руки и внёс в комнату, продолжая покрывать её лицо ненасытными поцелуями. Оказавшись внутри, он осторожно поставил её на ковер, и она прерывисто вздохнула, поняв, что почти не дышала с момента, когда он приблизился к ней там, на балконе, под огромным бескрайним небом. А он вдруг дернул головой, словно очнувшись от наваждения, и сделал шаг назад. Короткий, совсем крошечный. - Простите, Аня, я не должен… Анна вздрогнула как от удара: - Что? Не должны? Вот как! - гнев заливал горло, холодил виски. Она стиснула кулачки так, что ногти впились в ладони. - Вы... Вы помните тот наш разговор, когда вы признали, что я вам жена? - Разумеется… Зачем вы спрашиваете? - настороженно кивнул Яков. - Так вот, Яков Платоныч, вы мне - должны! Вы должны мне эти четыре года. Без вас. Без вашей близости. Без надежды. Так что и не надейтесь: я вас никуда не отпущу! Он молча смотрел на неё исподлобья. Потом сделал шаг и, опустившись на колени, прижался лицом к её животу, в котором всё замирало и подрагивало от его близости. Она, помедлив, опустила ладони на его голову, запустив пальцы в короткие кудри, он же поднял к ней взгляд. В глазах его она увидела разгорающийся костер, который сжигал все сомнения, нерешительность, колебания. Получив какие-то ответы в её глазах на незаданные вопросы, он поднялся, взял её пальчики, обласкал короткими быстрыми поцелуями, потом осторожно подхватил её на руки и, сделав несколько шагов, положил на постель. И это был последний миг, когда он медлил. Потом на неё обрушился шквал поцелуев, горячечного шепота, от которого кружилась голова, и она, кажется, теряла сознание. Ошеломленная в первые мгновения этим натиском, она загорелась желанием и уже сама отвечала на поцелуи, сама ласкалась к нему, сама стискивала его тонкими руками, жадно впитывала в себя его дыхание, его поцелуи, его нетерпеливую нежность. И плавилась от сияющего в его глазах восхищения. И любви.