Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

- Минуту, - остановил Клюева Штольман. Тот раздраженно обернулся: - Да что ещё? - Фамилия доктора, который вас пользовал? - Зачем вам? - Неужели не понимаете? – прищурился Яков Платонович. – Вас ввели в заблуждение в отношении смерти Мирани. Я хочу выяснить, намеренно или нет. И в чем был смысл, если вы действительно стали жертвой дезинформации. Клюев с силой провел ладонями по лицу: - Что-то я совсем плохо соображаю. Вам-то что за дело, если меня и вправду обманули? Пострадало всего лишь моё разбитое сердце, - с горечью заметил он. - Разве это может беспокоить уголовную полицию? Коробейников и Штольман переглянулись, последний, решившись, начал: - В последнее время слишком много пациентов некоего столичного доктора, применяющего в своих методах лечения гипноз, либо свели счеты с жизнью, либо оказались замешаны в криминальных историях. - Тон Штольмана стал жёстким. - Я не хотел бы, чтобы и с вами произошло нечто подобное. Потому сообщите мне фамилию вашего врача. - Фамилия… Фамилия… Чёрт возьми, не помню, - растерянно потер лоб Андрей Петрович. – Нет, постойте, он… Эм-м-м… Простите, господа, я сегодня совершенно не в состоянии что-либо вспомнить, – со вздохом опустил он руки. – Завтра я непременно отыщу в бумагах счета за лечение и вам сообщу, кто был этот доктор. - Постарайтесь не затягивать. С этими словами Штольман, а следом за ним и Коробейников вышли из гостиной, Клюев поплелся за ними следом, бормоча под нос «Да как же его… доктор… э-э-э, …доктор…». Распрощавшись с хозяином дома, сыщики вышли на крыльцо. - Яков Платонович, неужели след? – негромко спросил Антон. - Пока не знаю. Вообще всё это такая глупость, - сбегая со ступенек, ответил Штольман. - Выходит, Клюев, или как его раньше звали – Золотницкий, был включен в комбинацию задолго до своего приезда сюда. Надо понять, как это всё увязывается с теми данными, что есть в нашем распоряжении. – Они остановились на подъездной дорожке, и Яков Платонович заключил. - Давайте, Антон Андреич, завтра в управлении систематизируем всё, добавим версию с доктором, и, возможно, поймем, зачем это могло быть сделано, и какая роль предназначалась Клюеву. - Эх, жаль, что такой вечер пропал, - со вздохом заметил Коробейников, глядя на видневшийся вдалеке особняк Мироновых, в котором тускло светились несколько окон. Штольман проследил за его взглядом. – Могли бы побыть в гостях подольше. Славная девушка эта Татьяна Сергеевна. Что скажете, Яков Платоныч? - Вам виднее, - уклончиво ответил тот, бросив ироничный взгляд на своего спутника, потом протянул руку. – Ну, что же, Антон Андреевич, до завтра. - А… нам разве не в одну сторону? – удивленно спросил тот. - Нет. У меня ещё есть кое-какие дела нынче вечером. - А вы… Вы что, хотите проследить за Клюевым? Так я могу быть полезен, - воодушевился тот. - Вы ступайте, - остановил его Яков Платонович. - Завтра я вам сообщу, если что-то ещё выясню. Помедлив, Коробейников пожал плечами и направился к выходу. Когда он обернулся от ворот, Штольмана уже не было. Ну вот, опять Яков Платоныч всё сам. А ведь вроде бы у них снова сложился союз, как раньше. И дела они расследовали нынче плечом к плечу. И загадки вместе было сподручней разгадывать. А теперь что же, отставка? Недоверие? Потоптавшись на месте, Антон решительно развернулся и быстрым шагом вернулся к стенам особняка Клюева. Нет уж, Яков Платонович, как хотите, одного я вас здесь не оставлю. Но раз вы меня прогнали, на глаза я вам постараюсь не попасться. С этими мыслями он отыскал укромное место в зарослях кустарника, из которого отлично был виден тускло белеющий в темноте дом Андрея Петровича. Окна были темны. Кругом стояла тишина, не нарушаемая ни единым звуком. Коробейников скрестил руки на груди, поднял воротник легкого пальто, поглубже надвинул кепи и приготовился ждать. ************************ Десерт был наконец-то съеден. Тётка, охая, выбралась из-за стола и поплелась к себе, попросив Таню проводить её. Та с готовностью предложила свою руку, и тётка тяжело оперлась на неё. Анна пожелала всем спокойной ночи и перешла в гостиную. Комната была слабо освещена свечами, и Анна стала возле окна, зябко обхватив себя за плечи. Где-то там был её милый сыщик, с которым снова они не смогли побыть вместе. Она задумалась, вспоминая, как он на прощание сжал её ладошки своими большими руками, словно передав ей своё тепло. А когда вышел, она немедленно озябла. Из столовой доносилось звяканье приборов, тихие голоса слуг, что наводили там порядок. Анна задумчиво смотрела на притихший сад. Спать ей совсем не хотелось. И она вновь перенеслась мыслями к недавней поездке к Филимоновым. К тем ночам, таким жарким, страстным, и в то же время таким умиротворяющим. А для этого ей всего лишь требовалось, чтобы он был рядом. Как бы она хотела, чтобы всё вернулось вот прямо сейчас. Чтобы он вдруг появился из темноты, подошел к ней, обнял и поцеловал так крепко, чтобы вновь ослабели коленки, и он подхватил бы её на руки. - Барышня, - тихонько позвала Домна, и Анна, вздрогнув, обернулась. - Вам, может, нужно что? - Все разошлись уже? - Да, - кивнула та. – Угомонились. И молодая барышня, и Олимпиада Тимофевна. Вы вот только … Или тревожитесь отчего-то? Может, нужно что? - Нет, я не тревожусь, - покачала головой Анна. - Ты ступай. Мне ничего не нужно больше. Просто посижу здесь. Анна опустилась на банкетку у окна и подперла щёку ладонью. - Может, ещё свечей принести? А то совсем здесь темно. - Не нужно. Домна потопталась в дверях. Анна нетерпеливо обернулась к ней. На лице экономки была написана неподдельная тревога: - А вы… случаем, не выйти собрались? - Да не собиралась я выходить, - с досадой откликнулась Анна. - Вы уж, барышня, дома будьте. Днём-то вон провожатый с вами ходит везде. А в доме я за вас отвечаю. - Это ещё с чего вдруг? - А как же? – ворчливо отвечала та. - Барин с барыней в отсутствии. Тётка вон спать пошла. А вы тут одна-одинёшенька. А вдруг заскочит кто в дом? - Домна, не говори глупостей. Злоумышленники спят давно, ворота заперты, - терпеливо отвечала Анна. - Да и Митрич в сторожке. Не пропустит никого посторонних. - Да спит он давно, - отмахнулась та. – Никакой на него надёжи нет. А уйду я завтра? Кто тут присмотрит. Нешто не ходить никуда? Домна всё топталась у выхода, и Анна, поняв, что та так и будет прятаться за углом, чтобы сторожить её от каких-то мифических злодеев, со вздохом сказала: - Не выдумывай. Ничего со мной не случится. И завтра спокойно отправляйся к сестре. И вообще, - поднялась она с банкетки. - Я иду спать, и ты тоже ступай. Она поднялась к себе, прошлась по комнате. И вдруг поймала себя на мысли, что разглядывает спальню словно бы глазами Якова, как если бы он сейчас вошел сюда. Просторная красивая комната, разделенная надвое. Стены обиты шелком нежно кремового цвета с узором из переплетенных веточек вербены. В передней её части стоял стол укрытый изящно вышитой скатертью. Её она привезла из Парижа. Тогда баронесса увлекла её за покупками, а потом вечером преподнесла это настоящее произведение искусства парижских мастериц. " На память", с улыбкой сказала она тогда. Анна провела ладонью, ощущая пальцами выпуклый рисунок вышивки. Потом развернулась к окну. Там располагались два кресла с резными спинками. Она подошла ближе, представив Якова, сидевшего в одном из них. А она конечно села бы рядом. У стены стоял буфет с мейсенским фарфором: мама не оставляла мечты увидеть свою единственную дочь замужем, и пока Анна была в Париже, обустроила её комнату, разместив здесь часть её приданого. Анна подняла глаза. На стене с разных сторон висели портреты родителей. Они смотрели на неё внимательно и строго. «И не надо на меня так смотреть! – с досадой качнула она головой, будто отвечая на немой укор, видимый в глазах родителей, за то, что сейчас так настойчиво желала видеть здесь Штольмана. - Вы ведь всё знаете о моих чувствах к Якову. О наших с ним отношениях. Вернее, то, что вам нужно знать. Знали бы всё…» Она даже глаза прикрыла, представив, что сталось бы с отцом, узнай он про них. Она даже отвернулась от портретов, словно боясь, что они и вправду могут прочесть её мысли. Анна подошла к окну и, сдвинув штору, уселась на широкий подоконник, опершись спиной на оконный откос. Она любовалась кружевной тенью, которую отбрасывала на дорожки листва деревьев, подсвеченная немногочисленными, тускло светящими фонариками. Поддавшись какому-то безотчетному порыву, она потянула на себя внутреннюю раму, и толкнула наружу вторую, впустив в комнату вечернюю свежесть. Ни одного звука не было слышно, всё кругом было погружено в дремотную негу. Спал сад, уснули птицы, ни ветерка не было вокруг. Она с отчаянием всматривалась в темноту и призывала его. Звала, понимая тщетность этих её призывов. Они просто растворялись во тьме, терялись в кронах молчаливых деревьев. Ответа не было. Да и глупо было надеяться, что он вдруг услышит её мысленный зов и немедленно последует сюда. Даже если представить, что материалист Штольман услышит её призыв... Да он просто решит, что это всё игра воображения. Но ей немедленно вспомнился тот страшный вечер в пустом бункере английского химика. Когда она вот так же с отчаянием звала, умоляла Якова прийти и спасти её. И он ведь явился тогда. А потом сказал, что увидел в пламени опрокинувшейся свечи её, стоявшую посредине этого бункера, и кинулся туда. И успел. Но сейчас всё не так. И ей не угрожает никакая опасность. Вот она, жива-здорова. И довольно тешить своё воображение иллюзиями. Яков Платонович наверняка уже добрался до своего нынешнего жилища. Анна вздохнула, потянулась закрыть окно и замерла: меж деревьями мелькнула какая-то тень. Или ей только показалось? Она, напрягая до слез глаза, всматривалась в тускло освещенную липовую аллею. После, сердито смахнув мешавшие слёзы, упрекнула себя за излишнюю мнительность и дернула на себя створку. И скорее почувствовала, чем услышала короткий шепот: - Анна. Он был здесь. Стоял, прислонившись спиной к дереву так, что его не было видно из дома. Лицо было скрыто густой тенью. Анна, зажав ладонью рот, резко наклонилась наружу, опершись животом о подоконник. Он невольно подался к ней, словно испугавшись, что она чего доброго выпрыгнет к нему из окна. Она отчаянно взмахнула рукой, потом кинулась от окна к дверям, снова вернулась и помахала рукой, показывая на дверь с черного хода. Он кивнул и шагнул в тень дома. Анна с отчаянно бьющимся сердцем на цыпочках пролетела к лестнице, потом, переводя дыхание, прислушалась: в доме царила мёртвая тишина. Домочадцы, наверное, уже десятый сон видят, утомившись за день. Она прокралась под лестницу к черному входу, там, повозившись с засовом, дернула на себя дверь и, задыхаясь от хлынувшего в горло восторга, едва не упала на руки шагнувшему в дом Якову. Он молча притянул её к себе и коротко поцеловал. Она замерла на секунду в его объятиях и тут же потянула его за собой к лестнице. Стараясь не нарушить тишины дома, они поднялись на лестничную площадку между этажами. Там Анна придержала Штольмана, мягко ступая, взлетела наверх, наскоро осмотрелась, потом махнула рукой. Он бесшумно преодолел последний пролет, Анна толкнула его в свою комнату, сама огляделась – скорее для порядка - и только собралась войти следом, как дверь из комнаты тётки открылась, оттуда показалась горничная. Она вышла, держа в руке зажженную свечу, душераздирающе зевая, прошлепала к лестнице и, тяжело ступая, спустилась вниз. Послышались её шаркающие шаги к половине прислуги, стукнула дверь. И, наконец, всё стихло. Анна прижала ладонь к животу, куда свалилось сердце от страха и ликования, что удалось избежать столкновения с горничной на какие-то секунды. Потом, с отчаянно бьющимся сердцем взялась за ручку и потянула на себя дверь. Он стоял сразу за дверью и, только она вошла, вновь прижал её к себе и поцеловал уже всерьёз. Потом, задыхаясь, прижался к её виску губами и так замер, утихомиривая биение сердца. Она перевела дыхание и с улыбкой, которую он не мог видеть, прошептала возле его уха, отчего его плечи вздрогнули, и он ещё крепче прижал её к себе: - Вы здесь. Как хорошо… Милый, милый мой. Я так мечтала, чтобы вы оказались сегодня здесь. - Я это почувствовал, - выдохнул он, потом отклонился, глядя на неё почти черными глазами. - Не смог противиться. Пришел. – И усмехнулся, качнув головой. - Становлюсь совершеннейшим мистиком с вами: слушаю внутренние голоса, поддаюсь безотчетным порывам. - Это плохо? – она лукаво склонила голову к плечу. - Как вы только подумать могли о подобном? Анна в ответ тихонько рассмеялась. Просто потому, что ей хотелось сейчас смеяться. Была бы она сейчас одна, то прыгала бы от восторга, как маленькая девочка. Вместо этого она легко поцеловала его в уголок губ. Провела пальчиком по лбу, по складке над левой бровью. - Я ужасно, непереносимо соскучилась. Так жаль, что сегодняшний вечер нам не пришлось провести, как хотелось, - покачала она сокрушенно головой. – И мы едва не поссорились с вами. Она тут же поняла, что зря это сказала. Он немедленно помрачнел: - Аня, я… - Стойте! – она прижала пальчик к его губам. – Не сейчас. Хотите, я завтра приду к вам в участок, и вы скажете мне всё, что вам будет угодно? А сейчас мы…, - она потянулась к его губам, но тут же замерла. – Погодите. Вы ведь ушли сегодня следом за Андреем Петровичем. И что, вы были у него? Как он себя чувствует? Штольман отпустил её и дернул саркастично головой: - Как же вы беспокоитесь о нем. - Яков Платонович, - укоризненно вздохнула она, и тот сдался: - Ну что же. Раз уж я обещал вам всё рассказать... Он прошел к креслам, где она представляла его чуть раньше. И у неё снова радостно стукнуло сердце: пусть совсем крошечное желание, но оно сбылось. Что за волшебный вечер! Она тоже опустилась в рядом стоящее кресло, и он, немедленно завладев её пальчиками, приступил к рассказу. По мере того, как она узнавала о произошедшем, плечи её охватывал озноб. Она и сама не могла понять, с чего вдруг накатило это неприятное ощущение надвигавшейся беды. Штольман почувствовал, как задрожала её рука, и прервал свой рассказ, подавшись к ней: - Аня, что с вами? - Н-не знаю. Какое-то предчувствие,… не понимаю. Она даже головой потрясла, стараясь прогнать это чувство, и Штольман со вздохом заметил: - Зря я рассказал вам. - Нет! – с горячностью перебила она и даже вскочила, вытянувшись перед ним. – Вовсе нет! Понимаете, - она в волнении прошлась по комнате, - мне надо знать всё. Тогда я буду понимать, что мне говорят предчувствия и ощущения. И так я смогу вам помочь в расследовании. Пойму, как помочь, - поправилась она. Яков Платонович поднялся и, подойдя ближе, взял её руки в свои. - Я совсем не хочу взваливать на вас всю тяжесть этой истории. Вообще хотелось бы, чтобы я сам всё решил, поймал этого негодяя. Но он слишком близко от вас, слишком велика опасность, что идет за вами по пятам. - А разве эта история Клюева связана с Крутиным? - встревоженно переспросила Анна. - У меня есть некоторые соображения, - уклончиво ответил Штольман. - Я ведь потому и вспылил сегодня, услышав доклад Синицына. Это городовой, что охраняет вас, - пояснил он в ответ на недоуменный взгляд Анны. И продолжил. – Поймите, он должен мне всё докладывать. Не только куда вы идете или с кем видитесь, а ещё и возможную слежку за вами, каких-то незнакомцев вблизи от вас. Я должен обладать самой полной информацией о том, что происходит. Мне нужно знать обо всех странных, непонятных событиях, происшествиях, о необычном поведении людей в вашем окружении. Так я смогу поймать нашего злоумышленника. И так быстрее всё закончится для вас. - Для нас, - уточнила Анна. И вдруг подозрительно нахмурилась. – Погодите, вы… Вы на что это намекаете? Вы что, собрались ценой своей жизни…? Не смейте! Слышите?! Я не собираюсь вас терять ещё раз! Вы мой муж и должны быть со мной. Иного нет! Кривоватая улыбка тронула его губы. - Вы мой ангел. - Не увиливайте от ответа! – Она отступила назад. Глаза её полыхали от возмущения. – Пообещайте мне, что будете осторожны. Ради меня. Ради нас! – поправилась она. - Иди ко мне, - вместо ответа тихо произнес он и шагнул к ней, оказавшись так близко. Так близко. Что стало невозможно понять, где чья рука. Где чьё дыхание. Где чьё сердце...