Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

Они еще долго сидели с Таней голова к голове. Анна рассказывала истории с духами пятилетней давности и те, что произошли совсем недавно, стараясь не касаться самых страшных. Но и тех, что рассказывала, для её сестрицы было довольно, чтобы та испуганно ахала. В самых тревожных местах закусывала палец, и только бормотала: "Ах, Аня, ну, как же так неосторожно-то…". Когда истории иссякли, Анна еще сидела, погруженная мысленно в воспоминания. Таня тоже молчала переполненная новыми знаниями и волнением. Потом встрепенулась: - А сейчас? Что сейчас-то было? Тоже явился какой-то дух? Анна кивнула: - Тоже. Это некий Беляев, Егор Кузьмич. Был на днях в больнице, делал фотографические снимки. Местный репортер, господин Ребушинский, задумал написать статью в своей газете о нашей больнице. Так вот, похоже, нет больше Егора Кузьмича, - печально заключила она. - А он был очень хороший фотограф. Там, на рояле, стоит наш семейный фотопортрет, видела? - Таня кивнула. - Так вот это он сделал. Так жаль его... Непрошеные слёзы против воли вскипели в уголках глаз, Анна быстро смахнула их платком. - А этот ...Беляев, ну, то есть его дух, зачем он приходил? Что хотел? Тоже просил о помощи? Анна, подумав, пожала плечами: - Он... показал, как его убили, а после предупредил, что, эм-м, гнев падет на головы …причастных за случайную вину, ну, как-то так он сказал. - И... что это значит? - в недоумении спросила Таня. - Я пока не знаю, - вздохнула Анна. - Но с духами всегда так. Они говорят какими-то намёками, иносказаниями, не всегда поймёшь, что хотят. Значит, будут приходить снова и снова, пока не добьются своего. - И ты... каждый раз вот так? – округлила глаза сестра. - Но ты ведь... так и заболеть можешь. - Я и болею, не всегда, конечно, - невесело усмехнулась Анна. - Такова плата. - Аня, милая! Но ведь это ужасно - так страдать! - горячо воскликнула Таня, вцепившись в руки Анны. - Надо как-то быстрее понять, что он хочет от тебя. Тогда дух не придет больше, правильно? - Да, ты права. Они потом уходят, и на этом всё. - Но как же сделать? Скажи, как я могу помочь? - Таня, давай на сегодня закончим. Мы с тобой обе устали. Сейчас пойдем спать, а завтра я съезжу в полицейский участок и всё расскажу Якову Платоновичу. - А господин Штольман, он что же, всё знает? И верит? - недоверчиво прищурилась Таня. - Мне он показался таким... реалистом. Не очень-то он похож на человека, который может верить в мистику. Или я не права? - Знала бы ты, через что нам пришлось пройти, чтобы он мне, наконец, поверил, - улыбнулась Анна. - Почти год на это ушел. Он крепкий орешек. Но, как он сказал в один прекрасный день: невозможно отрицать очевидное. – Она на миг задумалась, вспоминая, как они были в тот вечер в доме князя после его гибели. Она тогда наливала Штольману чай, и он признался в этом. – Потом тряхнула головой, возвращаясь в настоящее, и улыбнулась. – Но до того, как он поверил мне, я всё равно сообщала ему полученные от духов сведения о преступлениях, а он принимал их к сведению. - У вас прямо настоящая команда! - восхитилась Таня. - Он очень хороший сыщик и без меня прекрасно справлялся. Я всего лишь ускоряла процесс своими сведениями. Он знал, где искать. А сколько раз спасал меня… Таня замялась, потом всё же спросила: - А… Антон Андреевич, он… тоже? Знает? - Знает. К слову сказать, поверил сразу. Но Антон Андреевич – это совсем другое дело. - Да, Антон Андреевич – это совсем другое… - Глаза Тани при этом засветились мечтательной улыбкой, и Анна не выдержала: - Сестрица, возможно, это не моё дело, но, кажется, один наш общий знакомый занимает твои мысли и… - Она тут же сбилась и замолчала, потому что Таня вдруг смутилась едва ли не до слез. - Прости, Танечка, я не должна была… - Нет, нет, Аня, ну что ты! Я и сама понимаю, что слишком часто думаю о господине Коробейникове, хотя этого совсем не стоит делать. - Да что же в том плохого? – изумилась Анна в ответ. – Антон Андреевич – очень достойный человек: добрый, романтичный. А какой сыщик прекрасный! Я давно его знаю, и поверь: если он нравится тебе, я не вижу в этом ничего предосудительного. - Он… очень нравится мне, - тихо прошептала Таня, глаза её наполнились слезами и она, окончательно смутившись, закрыла ладонями пунцовое лицо. Потом подняла на неё глаза и умоляюще сложила ладошки. - Анечка, милая, добрая, я очень тебя прошу, позволь мне завтра сопровождать тебя в полицию. Я тебе совсем-совсем не помешаю. - Не знаю, - неуверенно протянула Анна, но Таня вложила в просьбу всю силу убеждения: - Ну, пожалуйста! И Анна вдруг поймала себя на мысли, что всё это уже было когда-то. Только это она была в роли просящей, а тем, кто ей многое позволял, был её обожаемый папенька. Что же, теперь пришла пора отдавать долг. Она вздохнула и улыбнулась: - Я не против. Поедем. ********************* Вытянуть из Ребушинского что-то вразумительное на месте пожарища не удалось. Пришлось препроводить его в управление. Ребушинский безропотно забрался в пролетку и, привалившись к краю, сунул уныло обвисшие усы в клетчатый шарфик, завязанный в кокетливый узел. В полиции он, всегда бодро и витиевато разглагольствующий, поначалу и двух слов связать не мог. Коробейников, сжалившись, велел соорудить для него крепкого чаю. Тогда господин репортер немного ожил и, подняв на начальника сыскного растаращенные глаза-пуговички, убитым голосом начал: - Поймите, Антон Андреич! Я ведь всегда радел за правду. Вижу, если творится в городе что-то нехорошее, или беззаконие какое, непременно сообщаю об этом широкой общественности. Вот и на днях…, - он икнул, подавившись чаем, и закашлялся надсадно. Потом, отдышавшись, продолжил. – В журнале про медицину я увидел занимательный репортаж о буднях одной московской лечебницы для умалишенных. И так мне понравилась сия идея, что я немедля решил дать статью и о нашей затонской больнице. Для того упросил господина фотографа сделать несколько фотографических снимков. И ему лишняя реклама в газете, и мне - коммерческий успех. - Про больницу, значит, решили написать? – с ядовитой ноткой в голосе переспросил Штольман, что стоял у окна, опершись на подоконник и скрестив на груди руки. - Яков Платоныч! – развернулся к нему Ребушинский так резко, что едва не полетел со стула. – Я был преисполнен действительно благих намерений! Печатное слово многое может. Например, привлечь меценатов для вспомоществования нашему лечебному заведению! Недавний пример: собирали подписку на новую школу, что строится сейчас в Вознесенке! - Если мне не изменяет память, об этом написала вовсе не ваша газета, - голос Штольмана просто источал сарказм. - Хорошо, ладно, пусть это опубликовал «Дамский угодник», - согласился тот. – Но в газете надо писать о всяких событиях! Мои читатели жаждут подробностей о жизни Затонска. - А ещё можно написать пасквиль, или там клевету распространить. Это ведь тоже поднимает тираж газеты, не так ли? Признавайтесь, нечто подобное накропали? – прищурившись, поинтересовался Яков Платонович. - Как же вы неправы! Одну лишь правду написал! – ударил себя в грудь Алексей Егорович. - Так, рассказывайте давайте, что вы там за правду такую написали, что теперь вынуждены за свою жизнь опасаться, – вернул его в русло допроса Антон. Тот развернулся на стуле и продолжил: - Мы сперва сделали несколько снимков с улицы. Да, я намеренно выбрал места, где не слишком парадные виды. Но ведь как ещё привлечь меценатов прикажете? Потом перешли внутрь. Упросили Анну Викторовну Миронову попозировать нам. Да, да! – он вновь обернулся на скептического Штольмана. - И она согласилась! Как видите, ей не чуждо прогрессивное видение на роль прессы! Вот что значит учеба в европейском университете! Да, так о чем это я… А! Фотография! К великому сожалению, когда делали снимки в кабинете Анны Викторовны, в больницу доставили роженицу в весьма критическом положении. Анна Миронова и этот новый доктор, как бишь его… да, Скрябин. Они отправились оказывать вспомоществование. Только окончилось всё печально. Не смогли наши хваленые врачи спасти ни женщину, ни дитя. Я про это и написал! Но это же правда! – всплеснул он коротенькими ручками. - А теперь за мной бегает этот бесноватый - муж умершей - и требует, чтобы я опубликовал опровержение и публично извинился перед ним в память о его горячо любимой жене. Грозит поджечь мою редакцию. А сегодня, как видите, сгорело фотографическое ателье. Теперь угадайте, кого следует подозревать?!! Вот именно! – победно поднял он палец вверх и резко подался к Коробейникову. - Арестуйте его немедленно, пока он и меня не убил!!! Штольман дернул сердито головой: - А я бы с удовольствием вас арестовал, господин журналист. - За что же?! – ахнул тот, совершенно искренне недоумевая. – Моя обязанность – вскрывать недостатки в обществе. Ежели наши врачи столь беспомощны, то на это должно обратить внимание! - Вы вообще способны понять, что врачи – не боги, и есть предел человеческим возможностям? – в голосе Штольмана послышались нотки надвигающейся грозы. – Или думать хотя бы на шаг вперед для вас – непосильная задача? Вот чего вы добились своими пасквилями? Посеять в обществе недоверие к официальной медицине? Направить больных к знахаркам, которые оперируют заклинаниями и настойкой из мухоморов? А на врачей наслать гнев горожан? - Я понимаю, Яков Платоныч, ваше горячее желание заступиться за докторов и в частности за мадемуазель Миронову! – нахохлился тот. – Но ей ничего не угрожает! Я не называл фамилий в статье! Лишь буквенные обозначения! - Господин Ребушинский, так вы обвиняете этого мужа умершей? – вновь встрял Коробейников. – Как его фамилия, вы знаете? - Эммм… Тимофеев. Иван Андреевич. - Вы хотите заявить на него? – уточнил Антон Андреевич. - В таком случае садитесь и пишите. И всё пишите: как он вам угрожал, производил ли действия, или только устно. Да, и причину опишите непременно! А именно: ваше участие в очернении врачей и глумление над трагедией этого Тимофеева. Пишите, пишите, чего вы медлите? В голосе его звучало еле сдерживаемое негодование, но Ребушинскому было всё нипочем. Он утер вспотевший лоб, деловито придвинул к себе чернильный прибор и, обмакнув перо, нацелил его на лист бумаги, призадумался, потом принялся стремительно строчить, выпятив от старательности губы в трубочку. Коробейников уничтожающе посмотрел на него, потом сделал знак Штольману, и они отошли вглубь кабинета подальше от Ребушинского. - Яков Платонович, я не сообщил вам ранее, момента не было подходящего, - негромко начал Антон. – Еще утром городовой Самышкин доложил, что господин Клюев, за которым он ведет наблюдение, нынче рано отбыл из города. У прислуги выяснили, что он отправился в Петербург, дня на три вроде. - Вот как…, - протянул Штольман, задумчиво потирая ладонью кулак. – Я понял. Приму это к сведению и телефонирую своим филёрам, чтобы проследили за ним там, на месте. А теперь оставлю вас с господином Ребушинским. Буду у себя. С этими словами он покинул кабинет сыскного отделения. ******************* Утром Анна вместе с Таней, наскоро позавтракав, отговорились перед тёткой тем, что им непременно нужно посетить модистку, чтобы примерить заказанное для Тани платье. Та кивнула рассеянно: ей было не до племянниц. В её планы входило как следует подготовить особняк к приезду хозяев, а девушки будут только под ногами мешаться. Ещё и строптивую экономку надо как-то урезонить. Нет, определенно девушки будут нынче лишними в этом поединке. Сёстры, обрадованные таким невниманием к ним тётки, наскоро похватали шляпки, накидки и выскочили за двери. На крыльце обнаружился на своем посту их извечный страж, аккуратно явившийся к ним с утра пораньше как на работу. Они уселись все трое в коляску и отправились в полицию. Во дворе полицейского управления была обычная суета: сновали туда-сюда городовые, вбегали в двери и тем же манером выходили урядники, дознаватели. Щеголеватый полицейский в новеньком кителе распекал дворника, который завалил угол двора сеном. На заборе сидели вездесущие мальчишки, щелкали семечки, наблюдая за всем происходящим. Девушки вошли в двери, поздоровались с сидящим за стойкой дежурным и в его сопровождении направились в кабинет Штольмана. Дежурный, опередив их, вошел к нему раньше, и Анна услышала, как он доложил: - Ваше благородие! Там к вам Анна Миронова и еще барышня с ней. - А потом - ответ Штольмана: - Приглашай, раз такое дело. - Яков Платонович, добрый день! – Анна прошла на середину кабинета. - Мы к вам по важному делу. - Анна Викторовна, рад вас видеть, - поднялся он. Потом кивнул её спутнице. - Здравствуйте, Татьяна Сергеевна. Слушаю вас, барышни, что у вас за дело? Кстати, - прищурился с подозрительностью, - надеюсь, вы с сопровождением? - Конечно. Ваш городовой там, на улице, – нетерпеливо махнула Анна на дверь. В этот момент в кабинет заглянул Коробейников, держа в руке исписанные листы и замер, увидев Таню, которая при виде него немедленно покраснела. - Входите, Антон Андреевич. Что-то срочное? - спросил Штольман. - Да я думал, показалось. Но нет, не показалось... Здравствуйте, барышни. Какими судьбами в наши края? Могу я вам предложить чаю? Он был откровенно рад визиту сестёр и радость старался выразить в обычной своей открытой манере. Анна, затаённо улыбаясь, смотрела на эту сцену. а Таня, поборов смущение, церемонно кивнула: - Это очень любезно с вашей стороны. Правда, мы недавно завтракали. Хотя отчего бы… и нет? – она неуверенно посмотрела на Анну. Потом решительно кивнула. – Мы согласны на чай! - Замечательно! – оживился Антон. – Поможете мне? - С удовольствием, – кивнула Таня и вышла следом за Коробейниковым. Едва стукнула дверь, Анна обменялась с Яковом понимающими взглядами. Он, будто только того и ждал, шагнул к ней и взял её ладони в свои руки. - Так рад видеть вас, - оглядывая её раскрасневшееся лицо, проговорил он, потом прищурился. – Так что же там за дело такое? Улыбка сбежала с её губ, и она, страдальчески поморщившись, вздохнула: - Увы, я с плохой новостью. Фотограф Беляев. Он совершенно точно мёртв. Ко мне явился его дух, показал странное и рассеялся! - Что? К вам приходил дух Беляева? – нахмурился Штольман. - Н-ну да. А вы уже знаете? - Дело в том, что вчера сгорела фотография этого самого Беляева, сам он погиб, а на место пожара прибежал Ребушинский, сам не свой, и заявил, что всё это дело рук мужчины, который на днях потерял жену и едва родившегося ребенка. Говорит, врачи виноваты, не спасли. А он об этом в красках описал в своей статье в «Затонском Телеграфе». - Что? - ахнула она. - Он всё-таки опубликовал статью? Но как же так? Обещал же мне показать перед публикацией! А у вас есть эта газета? - Погодите, - повернулся Яков и подошел к небольшому столику у дверей, где лежала кипа почтовых отправлений. Порылся в куче газет и выудил свежий номер «Затонского телеграфа», развернул шуршащие листы и отыскал заметку. Пробежал её глазами и закрыл газету, едва не смяв её. - Дайте же! – требовательно протянула руку Анна. - Поверьте, не стоит вам этого читать, - поморщился Штольман и решительно направился к корзине для мусора, но Анна ловко вытянула у него из рук газету и открыла её на развороте со статьёй Ребушинского. Быстро пробежала глазами статью и ахнула - глаза её потемнели от гнева. Она отшвырнула газету, как ядовитую змею: - Какой же негодяй всё-таки этот Ребушинский! Как же можно так про людей! Ни такта, ни чувства сострадания! Этот несчастный Тимофеев в один день потерял и жену, и ребёнка, а он так пишет об этом, словно... словно лягушек препарирует! Сердца у него нет! Выставил нашу больницу в ужасном свете, а врачей злодеями. Не удивлюсь, если в городе будет всплеск заболеваний после такой клеветы: кто прочел эту заметку, не станут обращаться за лечением к докторам! А ещё и приписку сделал, вот! – она снова схватила газету и указала пальцем. – "Ждите наших дальнейших репортажей о лечебном заведении города Затонска"! Она принялась ходить из угла в угол, гневно потирая руки - глаза её метали молнии: - Ух, попадись он мне, этот подлый человек! - Тише, тише, - Штольман перехватил её и взял за плечи, заглядывая в глаза. - Вы успокойтесь. - Успокоиться? Да я же ему говорила: не пишите гадостей о больнице, а он… - А он утверждает, что написал одну лишь чистую правду! – Яков иронично поднял брови. И Анна кивнула: - Ну, впрочем как всегда. Его статьи вызывают только одно: горячее желание... Она не успела договорить, как коридор полицейского управления огласил женский крик. Штольман в два прыжка выскочил из кабинета и понесся к кабинету следственной части, Анна устремилась следом. Они ворвались к Коробейникову и замерли на пороге: Антон Андреевич осторожно держал Таню в объятиях, а она, обхватив его за шею обеими руками, буквально повисла на нём. При виде вошедших Антон беспомощно улыбнулся. Таня, почувствовав, что в кабинете они не одни, расцепила руки и отскочила от Коробейникова. Потом обернулась к Анне: - Я… Она…, - и она нервно ткнула в дальний угол пальцем. – Там! - Что здесь произошло? – в голос спросили Анна и Яков Платонович. - Да ничего особенного, - усмехнулся Антон. – Просто мышонок. Непонятно, кто сильнее испугался. Таня… Татьяна Сергеевна, вы не бойтесь. Он сбежал и вряд ли ещё когда вернется. - Н-ну да, - сконфуженно пробормотала Таня, заливаясь до самых бровей краской. – Вы не думайте, я вообще-то храбрая, но вот мыши…Ничего с собой поделать не могу! Вы простите меня. - Ну, что вы, не за что мне вас прощать! – замахал руками Антон Андреевич. – Вы присаживайтесь. Давайте-ка всё же чаю. Анна Викторовна, присоединяйтесь: вот баранки свежие, утром забежал в булочную, - с этими словами он протянул ей стакан в изящном подстаканнике. Анна взяла свой чай и устроилась у столика. Антон подал чай и Тане с утешительной улыбкой, она кивнула и, обхватив подстаканник слегка подрагивающими пальцами, отхлебнула горячий напиток. В этот момент в двери сунулся дежурный: - Ваше благородие, Ульяшин телефонирует. Вас просит к аппарату. Штольман, кивнув, вышел из кабинета. - Яков Платонович рассказал мне о пожаре и о Ребушинском. И статью я его прочла! Боже, какой же он мерзкий тип! – возмущенно воскликнула Анна. – А ведь говорил, что даст мне прочесть перед тем, как печатать. Мало того, что этот несчастный убитый горем отец удостоился такой сомнительной славы, так ещё и больницу ославил на весь город. - Вы не огорчайтесь так, Анна Викторовна, - заметил Коробейников. – Возможно, этот случай поумерит пыл нашего репортёра. - Не уверена. Помните историю с похищением иконы «Благоразумный разбойник»? - Ну, как не помнить? - Тогда ведь журналиста похитили, и он едва не погиб. Только хватило его ненадолго: уже спустя пару недель он вновь начал писать про черную воронку и… прочую чепуху. Последние слова Анна выговорила торопливой скороговоркой и бросила на Антона упреждающий взгляд. Но Таня уже заинтересованно смотрела на неё, ожидая продолжения. Выручил их Яков Платонович, вошедший в дверь: - Ну что же. Взяли нашего беглеца, лже-Соломина. Недолго скрывался. Ульяшин доложил, что они направляются в Затонск.