Fools

      Чонгук — уже совершенно не тот, кого Чимин провожал в аэропорт. И дело даже не в проколотой брови или непривычно короткой стрижке, просто… Чонгук другой. Это всё ещё тот же парень, которого Пак обнимал бесчисленное количество раз, кроша чипсы или их любимые банановые палочки тому на одежду. Он всё такой же большой и тёплый, когда они, решив сегодня друг от друга уже не отлипать, снова вваливаются к Гуку в комнату, позволяя следом забежать ещё и Коту, но всё же что-то неуловимое, скрытое от человеческого взгляда, изменилось. Он так же морщит нос, когда пытается сдержать слёзы, по-прежнему не умеет рассчитывать силу во время объятий, но его разговоры меняются. Речь, громкость и, как бы не было смешно, ещё и взгляд. Чимин больше не чувствует себя действительно старшим, когда они, отдышавшись и кое-как успокоившись, снова начинают говорить о Чонгуке, теперь обходя тему моря десятой дорогой, но всё же затрагивая Чонову спасительницу.       Человека, из-за которого Чонгук жив, зовут Ноэлия Лантано; она чилийка, и из-за Чона эта девушка чуть не лишилась работы за границей, потому что их забрала полиция, как только оба оказались на берегу. Оказывается, в Саудовской Аравии нельзя купаться где душе угодно, тем более только в трусах. Оказывается, что женщинам нельзя заходить в открытые водоёмы без абайи там, где это не обозначено законами, и плевать все хотели, иностранка ты или нет. В чужой стране, будь добр, соблюдай те правила, что приняты там, даже если ты пыталась не дать чокнутому корейцу умереть.       Чимин ещё в начале рассказа перекатывается с Чонгука на бок, ни слова не произнося, как маленький ребенок внимательно слушая историю о далёкой причудливой стране. Их откровения и всё вытекающее сделали своё дело: голос Чонгука звучит странно тихо, он время от времени едва заметно улыбается, но… осторожничает. Пытается контролировать громкость и слова, что произносит, будто Чимин может вырвать что-то из контекста и специально понять не так.       Вообще-то, если трезво посмотреть на всё произошедшее, то не с Паком тут стоит вести себя как с хрусталём. Они оба оказались в беспросветной заднице, но, что бы ни происходило с Чимином, он всё так же сильнее, он не докатился до суицидальных мыслей и не пытался что-то сделать с собой намеренно.       Ноэлия сделала очень многое для Чонгука, но… Он ведь не утонул бы и так? Не смог бы ведь?       Танцор смотрит на лежащего рядом парня, но некоторые обрывки чоновых историй проносятся мимо рассеянного внимания. Чимин думает о том, что глупцы, пытающиеся покончить с жизнью с помощью именно такого метода, всегда привязывают к себе утяжелители или хотя бы бросаются в глубину, потому что иногда нашему телу глубоко плевать на решения, посещающие воспалённый мозг, оно будет пытаться спасти себя, что бы вы там не придумали. Опасность всё ещё велика, процент исполнения намерений всего лишь немного ниже ста, но Паку хочется думать, что Чонгук всё равно бы выжил. Он бы не умер. Нет. Ни за что.       Если после известия о смерти брата Тэхёна закрутило в водовороте вины, то Чимина обдало нешуточным страхом всего лишь от рассказа о прошлом. Дело всё ещё не в каких-то определениях их отношений, такие вещи затрагивают действительно жизни, и Чонгук со своей пытался расстаться. Это уже не просто депрессивное поведение.       Гуку нужно к врачу. Он собирался умереть и планировал это, чёрт возьми. Чимин смотрит на него, не собираясь прерывать рассказ, видит, как двигаются любимые губы, но в голове лишь Чонгук собирался умереть, и Паку, если честно, страшно до дрожи. Проблемы с непонятным холодом не отлипают от него всю неделю, он зря надел одну лишь футболку после душа, так что ничего странного в зябких мурашках нет, но теперь их подпитывает ещё и ужас.       Чонгук это видит тоже, он не пытается спросить или предложить хоть что-то, продолжает делиться вещами, носившими статус «скрытые от Чимина» до этого самого момента, и вытягивает из-под себя одеяло, сначала пытаясь укутать им, а потом таки прерывается, заставляет Чимина перекатится и, с трудом достав второй конец, укрывает их обоих. Кондиционер беспрерывно работает с того самого момента, как они умостились здесь во второй раз, Чонгуку наверняка станет жарко уже через пару минут, но он не хочет разделять себя с хёном дополнительным барьером. Ему настолько не по себе от… себя, что одна лишь шальная мысль отпустить друга в его постель, позволить уйти в другую комнату приносит ужасный внутренний дискомфорт.       Возможно, Чонгуку не стоило возвращаться так рано. Он не настолько восстановился, чтобы нормально переживать то вопиющее чувство вины, сейчас заполняющее до краёв. Им обоим невыносимо хотелось увидеть друг друга, но не сказать, что время встречи было действительно подходящим.       В памяти камеры наверняка тысяча и одно фото людей и мест, о которых собирается поведать младший, но он не спешит о них вспоминать, выбирая не отвлекаться от полностью расслабленного лица напротив, хоть и с отчётливыми следами бешеной усталости.       Чимин даже вот такой молчаливый и изведённый последствиями их неправильных решений всё ещё невыносимо прекрасный как внутри, так и снаружи. Но сказать об этом Чонгук не торопится. Всего лишь просовывает руку под свою подушку, со смешком признаваясь:       — У меня за всю жизнь не было никаких проблем с законом, а в первую же неделю в другой стране я оказался закрытым на 24 часа с двумя непонятными пакистанцами и чилийкой, пытающейся залезть в мою голову.       Это можно считать приключением? Чонгук наверняка считает, но Чимин всё ещё помнит причину, так что… никакое это не приключение, это страшно.       — Я не так хорошо схватываю незнакомую речь, но испанские матюки выучил за первую же ночь, и это притом, что сначала она пыталась быть милой и кем-то вроде психолога, — Чонгук странно улыбается, наверняка с головой окунаясь в воспоминания, а потом вдруг убирает Паку со лба отросшую челку, большим пальцем поглаживая кожу от брови к виску. — Вы бы с ней сдружились.       Ни с кем Чимин… дружить не хочет. Достаточно Тэхёна, появившегося в его жизни, Кимовых мучений из-за Чимина и просто заботы о нерадивом друге. Пак не то чтобы не рад их знакомству или образовавшейся связи, он всего лишь не пытался её завязать, а теперь ещё и чувствует, как портит человеку жизнь. С Чонгуком вообще-то тоже никакого сближения не планировалось. Похоже, те, кого он называет другом или просто записывает в категорию «близкие», берут и сами приходят в его жизнь, не спрашивая мнения и уж тем более разрешения.       Остаётся сказать только спасибо.       Судя по тому, с каким выражением Чонгук вспоминает о своей случайной спасительнице, он тоже считает её подругой, и Чимин должен быть рад из-за этого, потому что всё последующее после своих решений дерьмо тот переживал с тем, кому доверял и кого не целовал так, что потом умереть решал, но нормальные чувства внутри по-прежнему не подают голоса. Как Пак относится к Ноэлии, он, увы, не в силах ответить, потому что самому разобраться не получается. Но он определённо ей благодарен за то, что Чонгук сейчас лежит рядом, поглаживает по голове, время от времени убирая руку, если держать её в воздухе становится напряжно, и, даже выглядя странно подавленным, моментами улыбается.       Единственное, что Чимин решает для себя: Ноэлия для Чонгука — кто-то вроде Тэхёна для него. Когда младший говорит, что поведал ей обо всём уже после нескольких часов пребывания в заключении, а потом как идиот разревелся, Чимин слушает, видит неуместно смущённое лицо младшего, но в голове только кошмарно дорогой виски, твёрдый пол и Тэхён, пытающийся его обнять.       Чёрт, до чего же ему повезло быть выбранным этим парнем в друзья. Сама судьба послала ему Ким Тэхёна, мол, на, оглянись вокруг, сколько невероятных людей проходят мимо тебя на каждом светофоре и частенько бросают заинтересованный взгляд вслед. Чем бы Чимин не привлёк этого восхитительного человека, кого бы не напомнил своими безжизненными глазами, сейчас остаётся только порадоваться, потому что да, Тэхён его друг. Отличный друг. Возможно тот, кого с легкостью можно назвать лучшим другом даже спустя такое короткое время.       А вот кто они с Чонгуком?       Это очередное дурацкое решение откладывать всё на потом и думать, словно оно как-то само разрулится, вместо того, чтобы прямо сейчас взять и обговорить всё. Им бы расставить уже все эти блядские точки, решить, что делать дальше и как быть после каждого откровения, но нет, сейчас оба выбирают обсуждать Саудовскую Аравию и жизнь Чона в этой немного странной и такой далёкой от корейского менталитета стране.       Чонгук был там не просто туристом.       Ноэлия оказалась фокусницей, и работала она в зоне отдыха при парке развлечений, не так уж далеко от того самого места, где и обнаружила парня, но образование у неё явно было связанно с чем-то психологическим, потому что там, на твёрдой скамье под любопытными взглядами двух пакистанцев, Чонгук пролил немало слёз далеко не из-за сожалений или своей никчёмной жизни, а потому что ещё совсем незнакомая девушка, казалось бы, обычными вопросами начала вытягивать из него такое… Он и подумать не мог, сколько дерьма прячется внутри его головы, пока сам не увидел.       Когда Ноэлию пришли встречать тот самый друг, что забрал перед этим все их вещи с берега, и менеджер, Чонгук позволил себе искренне её обнять, потому что в море лезть уже совершенно не хотелось. Хотелось лишь не отходить от неё ни на шаг, и не мудрено, ведь мир с ней казался другим. Непонятным, далёким от привычной реальности, но уже без серого налёта и желания на повторе спрашивать «что, чёрт возьми, происходит?». Пока новая знакомая говорила с ним, полоскала каждую мысль, не позволяя налипнуть к ней лишнему, Чонгуку становилось до такой степени лучше, что впервые за это огромное количество полудохлых попыток отрыть в себе хоть что-то живое, это вдруг получилось. В Саудовской Аравии, после знакомства с иностранкой и не слишком приятной ночи в отделении полиции, Чонгук наконец уснул без странной надежды уже никогда не открыть глаза.       Что за надежда такая? Чимин не спрашивает, но мысленный процессор работает невообразимо громко, он снова отвлекает от тихой болтовни. Как давно Чонгук засыпал с такой мыслью? Почему не сказал? Почему понять такое без прямого намёка невозможно?       Пак прикусывает губу, натягивая одеяло повыше, и приказывает себе успокоиться. Чонгук жив, он, блять, ближе чем в метре лежит, но тревога всё никак не проходит. Чимин уже никогда об этом не забудет, да? Что бы ни произошло утром и какой бы ни оказалась финишная точка, из головы не удастся выкинуть картинки, где младшего проглатывает огромное море?       Возможно, Пак сходит с ума, но когда Гук зевает, прикрывая рот, пальцы старшего как-то сами по себе касаются края кофты и абсолютно по-идиотски цепляют ткань, но чтобы это нельзя было почувствовать. Танцору нужно держать этого дурака, лишь бы он не исчез; и если бы всё было настолько просто, вот так схватить и не отпускать, то жизнь казалась бы куда сносней.       Чимин не имеет права его удерживать, никто не имеет, да и если быть совсем уж честным, ему такое вовсе не под силу, но перед ним всё ещё Чон Чонгук, и он должен жить. Дело не в любви и не в дружбе, просто Чонгук… он должен войти в список семи чудес света, расширив его до восьмого пункта, в нём слишком много удивительного, спрятанного ото всех из-за родителей и попыток угодить им, ему нужен шанс увидеть в себе то, что видит Пак. Мир должен дать Чонгуку возможность продемонстрировать спрятанные внутри мириады звёзд, а Чимин обязан убедиться, что ни к какому морю он больше не вернётся даже мысленно. Пак не сможет уйти, пока не будет уверен в верности своих решений и Гуковых чувств, он с таким уже обжёгся, и никаких повторений ему больше не нужно.       На следующий день после выхода из полицейского участка Чонгука пригласили на шоу в том небольшом парке, где работала Ноэлия и её друзья.       Ноэлию помимо того, что они с Гуком заплатили полиции, оштрафовали почти на половину зарплаты ещё и работодатели, а она и слова Чонгуку не сказала, хоть он и порывался возместить всё. «Если для того, чтобы человек жил, мне придётся заплатить пару зелёных, то я согласна купить ещё несколько вторых шансов» — выдала она тогда, и Чонгук показал ей, как выглядит его лицо в слезах во второй раз. Почему для посторонних наша жизнь порой важнее, нежели для нас?       Именно там, в парке, Чонгук и начал фотографировать снова. Не в первый вечер, нет, всё случилось из-за всё той же Ноэлии, но уже спустя некоторое время. В первый вечер, истекая потом, Чон просто смотрел, впитывал в себя атмосферу латиноамериканской культуры на другом материке и с выпученными глазами всматривался во всё, что предлагали ему коллеги спасительницы: их странное шоу с ходулистами в костюмах медуз (больше смахивающих на одуванчиков), разукрашенными файерщиками и странными танцорами самбы в карнавальных нарядах, интерпретированных под закрытую мусульманскую страну. В первый вечер Чонгук словил самый что ни есть настоящий шок. Он не фотографировал, не снимал ничего на телефон, просто смотрел, как люди в невыносимую духоту пляшут в полностью закрытой одежде, парни с огненными пойями ещё умудряются крутиться по дороге и даже что-то там прыгать (наверняка танцевальное), но для Чона это всё было… сказочным сном. Примерно так и выглядит цирк? Настоящий цирк с отличными артистами, о котором рассказывают с горящими глазами и сердцем?       Чонгук вернулся на следующий вечер, благо вход стоил копейки в отличии от еды и сувениров, а потом ещё раз, но уже с камерой, чуть спокойней относясь к программе, которую видел дважды, но всё ещё не понимая то странное чувство, что загоралось в нём, когда Ноэлия поджигала в руках бумагу, следом превращая её в розу.       В мире оказалось столько всего захватывающего и в то же время объяснимого. В людях такое, как выяснилось, тоже имеется. Волшебное, но объяснимое, непонятное, но только если не углубляться и не пытаться найти столь интересующие ответы.       Когда Чон направился за своей новой знакомой после завершения шоу, он всего лишь хотел спросить откуда она, чёрт возьми, берет розу и если заснять это в достаточно замедленной съемке, можно ли разгадать фокус самостоятельно. Чонгук не ожидал, что девушка, посмеявшись, пригласит его к ним в раздевалку, и он попадёт в ещё более интересное место.       Ни о каком фокусе больше и речи не шло, когда Чонгук вошёл в шатёр, наполненный… уникальными людьми.       Если хотите услышать, как звучит представление, вам вряд ли стоит занимать места в первых рядах под сценой, зайдите за кулисы, там всё более правдиво, пусть и вперемешку. Чонгука с первой же минуты снесло волной отборного английского мата откуда-то из угла, и, кажется, он вообще тогда был единственным, кто обратил на это внимание. В какой части небольшого парка выступали музыканты, парень не знал, потому что не видел их на сцене, но определенная роль в жизни этого места у них явно была немаленькая, раз они так яро репетировали «Белла Чао», снова и снова то ускоряя темп, то снова переходя на нормальный. Играли, матерились, говорили о не совсем понятных для Гука вещах на своём музыкантском, а потом снова принимались за дело, не обращая внимания ни на что и ни на кого.       Вокруг них ошивалась девушка на ходулях с перебинтованным коленом, рядом с ней мужчина, готовый поймать в любой момент, если колено даст о себе знать совершенно неприятным образом или равновесие вдруг подведёт; каждый делал что-то — важное или нет — и выглядело это как муравейник. Самый красочный и чудесный из всех, что только можно представить.       После такого длительного отсутствия абсолютно любых положительных эмоций Чонгук совершенно оправдано охарактеризовал то, что почувствовал во время пребывания среди людей, даже не говорящих на его языке, как восторг. Он был в восторге. И Чимин сейчас, слушая всё это, верит каждому слову, потому что это в стиле Чонгука. Этот малыш впечатлительный, и… он творческий, так что понятно, почему восторг у него вызвала комната, наполненная одними лишь творческими личностями.       Никакой Чонгук не менеджер, нечего ему делать в плохо проветриваемых офисах, и Чимин почему-то это понял ещё будучи второкурсником, а Чону пришлось через весь материк лететь для одной лишь возможности осознать, как жестоко родители с ним поступили, внушив, что их выбор самый правильный и единственный для парня.       Кажется, Чонгук нашел себя в чужой стране среди кучки иностранцев, в то время как Чимин остатки стабильной повседневности терял прямо в этой квартире. Но… ему не жаль. Видимо, так нужно было, чтобы сейчас лежать и не перебивать каждую секунду, когда Чонгук начинает рассказывать о том, как впервые неожиданно даже для себя встал на ходули всего лишь потому, что Хано, парень Ноэлии, шутя предложил, а он взял и согласился. Чисто из любопытства, совсем не подозревая, что на них нужно уметь не только ходить, а ещё и правильно падать.       К Чонгуку вернулось любопытство настолько неожиданно, что не зацепиться за него было бы катастрофой.       Первый раз встречаясь коленями с полом, он и предположить не мог, как простой интерес даст ему своеобразный пинок и заставит вылезть из панциря наружу окончательно. Собирая чемодан для путешествия со смертельным исходом, Гук понятия не имел, что не только не умрёт, а ещё и станет… артистом. Кто бы мог подумать, что в итоге ему предложат поработать, потому что им не достаёт жонглёра, и если бы Чонгук встал на ходули, то Хано спокойно перешёл бы в жонглёры, и они наконец смогли бы выходить на шоу в полном составе.       Удивлён ли Чимин, когда Чонгук говорит о том, как начал выступать, толком не умея держаться на нетвердой поверхности? Ему стоит хотя бы для приличия схватиться за сердце и охнуть, но почему-то… Это ведь Чонгук. Он на втором курсе начал усердней учить китайский просто потому, что стало интересно, и на гитаре умеет играть по той же причине. Это Чонгук. Вот и всё объяснение.       Больше Пака удивляет не его рассказ о том, как он собирался умереть, но вдруг стал «великаном» с неплохим заработком, а скорее то, что рассказ снова возвращается к Ноэлии и тому, как они с Чонгуком вместе… медитировали?       — Ты? — впервые за всё время подаёт голос Чимин. — Ты и медитировать? Ты же… непоседа.       Он говорит как старик, да, но так уж и быть, можете называть его дедулей, потому что это лучшее определение для Чонгука. Этому сорванцу ведь всё время нужно что-то делать, держать в руках, смотреть, считать, запоминать, рассказывать; он, даже когда морально разлагался на этой самой кровати, пытался занять себя хотя бы тем, на что сил хватало: своей любимой полнометражкой, так что да, представлять его в позе лотоса и совершенно пустой головой не менее чем странно.       — Поначалу было сложно, но со временем у меня начало получаться. И дневник эмоций вести тоже.       — Что вести?       Чонгук снова тихо смеётся, возвращая ладонь на Пака, но теперь кладёт поверх шеи.       — Это тоже Ноэлия и её агитация ответственности за своё ментальное здоровье.       Да, это определенно Тэхён из Чили. Точь в точь. Если Чонгук когда-нибудь с ним познакомится, он сам убедится. Если с рассветом они не попрощаются уже навсегда. Но это будет позже, а сейчас Чимин поднимая бровь спрашивает:       — Ты там случайно не в секту попал? Медитации, дневник эмоций, пирсинг сделал. Вы никому там не молились?       Чонгук хихикает. Такой невероятный звук.       — Никакая это не секта, они просто… Хён, они такие свободные. Работают в другой стране, зная, что по возвращению домой их не ждёт никакая стабильность, и всё равно наслаждаются каждой минутой, вытворяя всё, что им вздумается.       Парень явно рад делиться пережитым и впечатлениями от новых знакомых, но у него, в отличии от Чимина, никаких проблем с бессонницей нет, так что он уже третий раз зевает и часто моргает, пытаясь согнать сонливость.       — Спи, — спокойно говорит Чимин, снимая тёплую руку со своей шеи. — Уже поздно.       — Подожди, я ещё не рассказал, как мне пробивали бровь в Катаре прямо в гостиничном номере и меня стошнило на Уго.       — Боже, — танцор морщится; Чонгук и правда чокнутый. — Я не хочу этого слышать. Ты идиот, так можно заразу всякую занести.       — Но обошлось же.       У него всё обошлось. Он жив, чуть восстановился в ментальном плане и, кажется, чувствует себя куда более собой, чем когда-либо, так что… ради этого стоило столько времени скучать. Наверняка стоило. Чимин решит это чуть позже, когда ему снова вернут способность ощущать хоть что-то, помимо злости, страха и сожаления. Может, со временем он начнёт гордиться Гуком, взглянет по-новому на каждую уже сейчас имеющуюся фотографию в профиле Инстаграма и прочитает посты без ехидного голоса внутри, но сейчас ещё по-прежнему странно пусто. И боязно. В голове такая каша, что рехнуться можно. Там образы Чонгука из Пусана, Чонгука-студента, его острых скул в день отлёта, заплаканных глаз из-за недавнего разговора и кого-то из рассказов. Чонгук в Саудовской Аравии был другим, или Чимину так кажется? Он снова неуместно разделяет прошлое и настоящее слишком сильно?       Фото не врали. Там, вне границ Кореи, подальше от Сеула, Гуку было лучше, но сейчас, раскрыв все карты, он больше не выглядит так, как в первый день своего возвращения, сколько мимолётных улыбок не послал бы своему хёну.       Чонгук едва не покончил с собой. Такое могут исправить чёртовы медитации?       — Поспишь со мной? — прикрыв один глаз, интересуется Чонгук, то ли необъяснимо опасаясь удара, то ли пытаясь быть милашкой.       В воображении так некстати появляются воспоминания о том самом последнем ужине и рагу, приготовленном в последний раз. Чонгук этого не говорит, но Чимин всё равно добавляет к вопросу ещё пару слов, сам у себя спрашивая хочет ли он поспать здесь в последний раз?       Он хочет. И поспать, и ни на сантиметр не отодвигаться от Чонгука, но вряд ли это действительно возможно.       На вопрос Чимин кивает, совершенно не ожидая, что Чонгук без каких-либо замедлений уляжется на спину и вытянет руку в приглашающем жесте.       Это ещё как понимать?       — Что ты делаешь?       Вопрос получается довольно глупым, они ведь оба знают, что настолько призывно вытянутая рука значит, но в этом и загвоздка. Чимин приподнимается на локте, осматривая разлёгшегося парня, и качает головой, когда тот хлопает по месту рядом с тобой.       — Я большая ложка.       Если о предпочтениях другого ещё вполне реально забыть, то о собственных… Чонгук что, больше не любит, когда его обнимают со спины и закидывают сверху ногу? Это тоже дневник эмоций и Ноэлия в нём изменили?       — Не сегодня, хён, — младший тянет парня на себя, пользуясь не очень удобным для сопротивления положением, укладывает на руку, тут же поворачиваясь на бок и закидывая сверху ногу. — Сегодня ты самая маленькая ложечка в мире.       У Чимина снова идут мурашки. Они настолько близко, что удаётся различить едва уловимый запах Гукового геля для душа, это самое привычное, что есть в теперешней жизни Чимина, но в то же время совершенно новое. Он… Почему весь вечер он тот, кого обнимают, а не наоборот? Не тот, кем был всегда.       — Мне так неудобно.       Чонгук тихо фыркает себе под нос, и ему наверняка кажется, что Чимин этого не замечает.       — Конечно, неудобно. Тебе же всегда нужно быть главным, да?       Чёрт, что это? Чон Чонгук собирается быть всезнайкой рядом с Чимином?       Нельзя говорить о настолько длительной дружбе, как о чём-то одностороннем. Может, у Пака и было больше чувств (правда не очень-то дружеских); может, ему чаще приходилось быть поддержкой и опорой, но не стоит думать, будто Чонгук — слепой дурак, и хён для него всего-то чуть ближе незнакомца. Некоторые привычки удаётся уловить даже без слов. Может, Чон проебался с мнением насчёт пофигизма старшего, но упрямство — не то, что можно скрыть так же, как душевную боль. Кто из них обладает большим процентом такого качества, можно долго вычислять и неистово спорить, но слова Чонгука — чистая правда. Чимину всегда надо быть главным.       Главным дураком.       Но не сегодня. Возможно, Пак устал от этого; возможно, дело в младшем, а возможно… он хочет побыть этой чёртовой маленькой ложечкой хотя бы сейчас, в объятьях своего не-друга.       Парень цокает, но к удивлению как своему, так решительно настроенного Гука, просовывает ногу между чужих, пытаясь придумать, куда деть вдруг мешающие руки.       — Выключи кондиционер, — вместо возражений всё же командует танцор. — У меня скоро кровь носом пойдёт.       Спорить Чонгук даже не собирается, молча делает, что его просили, следом утыкаясь носом Паку в макушку, за что его моментально награждают самодовольным «хм». Они — это они. Всё ещё Чимин и Чонгук, пусть и со слегка изменённым наполнением. Всё тот же малыш, которому нужно зарыться носом куда бы то ни было, и его жадный до подобной близости хён, как всегда влюблённый до беспамятства. Их тупые привычки относительно друг друга — самое стабильное из всего, что осталось в жизни Пака.       Когда именно Чонгук засыпает, Чимин не знает, не может уловить нужную минуту, сосредоточившись на одном лишь себе и теплоте ещё одного человека, но когда тот содрогается, следом скидывая с Пака ногу, сон к старшему приходить всё ещё не торопится. Это даёт возможность заметить ещё одно изменение: Гук дёргается слишком часто. Раньше такого не было, он, по-правде, ещё и никогда не просыпался настолько рано, как сейчас, любил поваляться подольше, опаздывая из-за этого непозволительно часто, а в выходные вовсе не высовывал носа из комнаты, пока время не переваливало за обед. Проблемы со сном, начавшиеся летом, кажется, не исчезли. Всего лишь изменились.       Чонгука могут мучать кошмары? Попытка самоубийства, все ведущие к такому мысли, полиция, переезды, работа и новое амплуа артиста — это всё нехилый стресс, так что… Что там сейчас происходит внутри его черепушки? С каких пор Чонгук спит вот так? Это случилось до или после того, как с ним приключилось путешествие в пустыню?       Какого хрена с ними происходит, Боже мой?       Это последнее, что Чимин думает перед тем, как… засыпает. С Чонгуком тепло; быть рядом с этим парнем — самое правильное и опасное решение из всех, что Пак когда-либо делал, но это именно то, чего ему действительно искренне хочется. Прижиматься к груди, слушая ровный стук чужого сердца, и засыпать под размеренное дыхание. Может, этого Чимину и не хватало для нормального сна? Чон Чонгука? Сейчас он наконец поспит, как обычный человек, и докажет, что любовь и её невообразимая сила творит чудеса, умеет лечить бессонницу, депрессию и даже сломанную реальность. Объятья Гука — целебные, и благодаря этой ночи всё скоро пойдёт в гору.       Это было бы невероятно романтично и чудесно, вот только, когда Чимин просыпается, на улице ещё даже не начинает светать, а Гук громко дышит с открытым ртом, откинув голову на подушку.       Да, иногда помимо любви нужны ещё и таблетки. Сюрприз так сюрприз.       Пожалуй, хорошо, что Чимин проснулся в такую рань? Если это их последняя ночь вот так, в объятьях друг друга, он хотя бы насмотрится вдоволь, не боясь быть пойманным.       Что они оба натворили? Куда завели свою дружбу? И главное, что интересует Чимина, пока он пальцем касается штанги в брови, заставляя этим Чонгука пошевелиться и закрыть рот, — это как найти в себе сейчас силы всё исправить или… окончательно закончить? После признания Чонгук не ушёл, он не поторопился дать понять, что больше никакого совместного жительства им не светит и пора бы попрощаться друг с другом, наоборот, обещал остаться до тех пор, пока Чимин сам не решится на последнее «пока», но хороший ли это знак? Всегда, каждую минуту своей жизни в этой квартире, Чимин был твёрдо уверен, что его друг не продолжит их отношения, зная, что чувства у старшего далеко не безобидные, он даже не рассматривал другой вариант, но что, если Гук хочет оставить всё, как есть? Решит остаться другом с тем, кто видит в нём совсем другое. Вряд ли Чимин сможет продолжать жить с этим. Его молчание было одной из самых весомых причин, что привели к поломке, и больше никаких хотя бы отдалённо напоминающих произошедшее эмоций он не собирается переживать.       Боже, он ведь впервые в жизни настолько не имеет понятия, что делать дальше. От этого хочется сбежать, забыть и перестать даже с холодом внутри изо всех сил пытаться найти решение, так что Чимин, запоминая вот такого спящего Чонгука со всеми крошечными деталями, встаёт с кровати, стараясь не потревожить сопящего парня, на что Кот, проведший ночь у шкафа, заинтересовано ведёт голову, видимо решая, что его двуногий друг поднимается из-за него.       Пак как последний дурак прижимает палец к губам, правда надеясь, что таким жестом остановит собаку, чтобы тот не подбежал к кровати, но всё бесполезно.       — Не шуми, — одними губами шепчет танцор, вытягивая из телефона зарядку и проверяя время. — Будешь хорошим — я куплю тебе те косточки.       Кот снова опирается двумя лапами на кровать, но взобраться не пытается, просто ждёт, когда его человек осторожно перелезет через спящего парня, позволяя тому перевернуться на живот и обнять подушку так, как он любит.       У Чимина в голове слишком много информации о привычках младшего. Как почистить историю в голове? Есть какая-то волшебная кнопка или секретная комбинация? Потому что он не хочет думать, что сейчас Чонгук ещё согнёт ногу в колене и свесит руку с кровати, а после пробуждения начнёт жаловаться, как сильно у него болят шея и плечо. Зачем ему все эти факты? С кем Пак будет делиться настолько интимными знаниями? С Котом? Это чудо даже не может устоять на месте и послушаться, когда Чимин просит его не крутиться, пока нарезает куриное филе на мелкие кусочки, чтобы сварилось побыстрее. Чем его кормил Чонгук всю неделю Чимин, если честно, понятия не имеет, но собирается занять себя хоть чем-то. Лежать и смотреть на Чона хочется больше, чем вообще существовать, но так не пойдёт. Хватит наступать на те же грабли.       Чимин любит этого человека, но его признание уже всё усложнило, возможность быть тем, из-за кого Чонгук начнёт отказываться от отношений во имя комфорта поломанного хёна, ни капли не привлекает. И, давайте на чистоту, танцор уж точно не вынесет того же, что происходило раньше. Не получится у них больше никакой дружбы.       Совместные приёмы пищи с Котом на кухонном полу могут стать новой традицией Чимина, когда он снова останется один. Господи, и в этом же нет ничего такого, миллионы людей живут в одиночестве и даже наслаждаются этим, а у Пака сердце в пятки уходит из-за одной лишь мысли о новой близящейся тишине квартиры. Полной. Без возможности быть защищённым от бабайки кем-то, кроме Кота.       Эта неразбериха вообще лечится? Чимин знает, что они с Чонгуком больше не могут играть в лучших друзей, и разойтись надо хотя бы для того, чтобы один из них остыл и перестал убивать себя чем-то безответным, но знать, как лучше, и искренне этого хотеть — немного разные вещи.       Пусть этот кошмарный ноябрь уже закончится. Чимин оставит в нём свои бесполезные сражения, страх и эту дурацкую любовь.       Когда за окном становится достаточно светло для прогулки, Пак упаковывает себя в самый тёплый свитер, что только имеется в его шкафу (и упустим тот момент, что на нём нарисован Гринч), щенка — в комбинезон и поводок, надеясь, что всё дерьмо из больной головы выдует осенний ветер, оставив вместо запутанных мыслей и желаний один лишь ответ: как ему быть дальше и какими способами убедить себя, что сердцу ни капли не поможет решение продолжить биться лишь из-за любви к Чонгуку. Он не проживёт больше ни дня, отдавая всё самое светлое, что имеется внутри, если не получит точно такого же взамен.       Чимин надевает куртку прямо поверх свитера и пижамы, совершенно не заботясь о том, кто что о нём подумает, если встретит, и кроссовки без носков, точно зная, что пожалеет об этом позже. Или не точно? Он больше не узнаёт себя, нельзя быть уверенным в вещах, что взбредут в голову через какое-то время.       На улице ещё более серо, чем вчера, потому что рань несусветная и осенний туман не рассеялся, из-за чего здания выглядят ещё грустней, а настроение уже куда-то торопящихся людей — угрюмей.       Чимин тоже всегда куда-то торопился. Опаздывать он как не любил, так и не любит, со школы научился правильно рассчитывать время, но всё равно всегда куда-то бежал, а последние месяцы будто впервые остановился, чтобы осмотреться, взглянуть на всё привычное другими глазами. Боже, Пак же ничего не делал. Совершенно. Работа переместилась домой, к танцам он не мог даже мысленно вернуться, и единственное, что заставляло двигаться хоть как-то, — это Кот и Тэхён. Ради самого себя он не выходил уже очень долго, хотя раньше так же сильно, как Чонгук, любил время от времени прогуляться с одной лишь музыкой в качестве компаньона. Когда он перестал это делать? После расставания Чона с Субином? Или всё случилось куда раньше?       Сейчас вспомнить не получается, самые свежие воспоминания о тех днях, когда было туго из-за отсутствия Чонгука, — самые яркие, а все, что были до, превратились в единый неразборчивый ком.       Он наконец хочет покопаться в этом. Не настроен сегодня же запустить себе в голову нужный вирус и вытащить наружу ответы, просто… Ему нужен некий фильтр и чёткость. Понять, когда и после чего начал сворачивать не туда. Но, похоже, ему так же, как Чонгуку, необходимо, чтобы кто-то достал из него нужную информацию наводящими вопросами.       Кот носится по куче листвы как угорелый, сегодня не нуждаясь ни в мячике, ни во внимании Чимина. Ему и одному весело.       Чимину может быть вот так же хорошо наедине с собой? Или для него на первом месте стоит не веселье и… он, а кто-то, о ком можно заботиться? Паку ведь нравилось гулять в одиночку, триста раз заходить в Daiso, будто новые товары появляются там чуть ли не через день, или как наркоман перенюхивать каждую свечку в Bath&Body, но он всё же предпочитал находиться в компании хотя бы одного человека, а теперь, кажется, надо научиться жить по-другому, полюбить своё одиночество так же сильно, как общество других людей. Определённых людей.       Быть одному — не вынужденная мера, всего лишь то, с чем сталкивается каждый человек, потому что мы в этот мир приходим одни и уходим так же. В этом нет ничего необычного или ужасного, о таком лишь не стоит забывать и не терять смысл жизни, когда очередной близкий исчезает.       Ты у себя будешь всегда. Ты и есть самый близкий человек в своей жизни.       Чимин с Чонгуком оба попали в подобную ловушку, и пора бы уже из неё выбраться, пока не стало слишком поздно.       Когда Коту надоедают пожухлые листья и сухая трава, он решает, что будет довольно весело со всей возможной скоростью пробежаться по луже, заляпывая не только комбинезон, а ещё и морду до самых ушей.       Как бы танцор сейчас себя не чувствовал, не застонать на это он не может.       — Ты — лохматая катастрофа.       Отлично. Кого-то сегодня впервые отведут мыться к собачьему парикмахеру. Ему и когти подстричь не мешало бы, а то стучит как модели каблуками по подиуму. Если придумать, что делать самому, пока не получается, то не думать о собаке — невозможно, выходя из этого, как только город начинает привычно оживать, настраиваясь на волну все той же неугомонности, а заведения открываться, Чимин вбивает в картах слово «собака», ища что-то самое ближайшее и уже открытое, и даже делает метку на будущее. Вряд ли это их последний визит в подобное место, мальтипу — счастливые обладатели длинной шерсти, и скоро щенку понадобится постоянный грумер и ещё… много всего. Возможно, даже больше, чем самому Чимину. Тэхён подарил ему модника.       Пак пишет об этом другу после того, как улыбчивый парень с идеальным андеркатом забирает Кота мыться, а девушка (кажется, администратор) учтиво предлагает ему довольно дрянной растворимый кофе в бумажном стакане и таки странно смотрит на домашне-выходной прикид.       Что? Не нравится? Пак Чимин раньше любил миньонов, что такого?       Танцор играет в странную игру под названием «поймай взгляд работницы», когда она снова и снова зыркает на чудаковатые штаны, из-за сидячего положения задравшиеся непозволительно высоко, и совершенно не ожидает, что друг ответит на сообщение в такой час, следом отправляя входящий вызов.       Игривости в Чимине примерно ноль процентов из десяти тысяч возможных, но когда девушка снова встречается с ним глазами, парень дёргает бровью, сидя при этом с каменным лицом, и заставляет Мисс Любопытность покраснеть.       Нечего таращиться на людей. Это не всем, знаете ли, по душе.       — Ты спал? — вместо приветствия спрашивает Тэ полушёпотом. Наверняка из-за Юнги.       — Да.       — А если правду?       — Какой смысл мне сейчас врать?       У Чимина в тайне от Чонгука происходил несусветный пиздец внутри прямо во время их сожительства, между ними возникло столько недосказанностей и даже секретов (парочка так точно), а с Тэхёном всё завязалось на откровениях. Пьяных откровениях. Какое ужасное клише послужило началом их дружбы.       — Как ты себя чувствуешь?       Чимин хмыкает, снова делая глоток непонятной хрени из стаканчика, словно не он морщился от этого же напитка пару секунд назад.       — Как будто вчера весь день рыдал?       Теперь Пак и это чувство на себе опробовал. Что дальше?       — Я делаю вафли, хочешь позавтракать со мной?       — Перестань, — надо быть полным болваном, чтобы не разглядеть в этой резкой смене темы и осторожной интонации «я хочу убедиться, что это не брехня». — У меня действительно всё нормально.       — А я действительно готовлю вафли.       Девушка, что была явно не рада такому раннему гостю, продолжает странно посматривать на танцора наверняка всё из-за той же пижамы и голых лодыжек, но теперь ещё и очень явно напрягает слух после фраз, долетевших до любопытных ушей. Понятно всё. Сплетница. Чимин станет главным героем какой-то не очень правдоподобной истории. Интересно, услышав «рыдал весь день» и последующее «всё нормально» она уже начала сочинять у себя в голове любовную драму внушительных размеров с его участием? Нужно воздержаться хотя бы от имён.       — Суженный не хочет составлять тебе компанию?       Ким цокает довольно громко для того, кто всё это время шептал, но потом снова убавляет громкость.       — Просто притащи свою задницу сюда или я сам приеду, — он делает паузу будто обдумывая что-то, а потом добавляет: — Я хочу тебя увидеть.       — Ого, — хмыкает Пак. — Скажу твоему мужу, пусть начинает ревновать.       У девчонки сегодня джекпот, она такое может насочинять из этих обрывков, что лучше Чимину не попадаться на глаза её подружкам.       Тэхён прыскает.       — Удачи с этим.       Шум воды в соседней комнате стихает. Кажется, Кота закончили отмывать, так что Чимину пора бы закончить трепаться и проверить, как там его ребёнок пережил первое купание с чужим дяденькой, отказаться от Кимовых вафлей и пойти домой, дабы окончательно разобраться с Чонгуком, но голос из динамика внезапно его тормозит.       — Я рад, что ты шутишь, — так же спокойно, как и до этого, признаётся Тэхён. — Значит, действительно оклемаешься.       Если честно, то Чимин ещё сам не знает, не уверен из-за парня, которого обнимал сегодня полночи. Тэхён за него слишком переживает, ему не хочется говорить это «не знаю», потому что хоть ничего и не понятно, давать дополнительные причины для беспокойства нет никакого желания.       — Слушай, я правда в порядке. Ну… настолько, насколько это возможно после того, что я вчера устроил, но тебе самому пора бы уже выдохнуть. У меня нет никакой депрессии, я не собираюсь делать ничего… — Не собираюсь поступать с тобой так же, как твой брат или как Чонгук чуть не поступил со мной. — Мне просто нужно отдохнуть.       — И вафли?       Чимин глубоко вздыхает, качая головой. Нельзя быть развалиной, если в вашу жизнь входит Тэхён со своими бабайками и приглашениями на завтрак. С ним у вас такой возможности не имеется.       — Без вафель вообще никуда, — Ким хихикает после негромкого победного «йес!». — Я в зоомагазине, заберу Кота и приеду.       — И кофе не забудь.       Отходя от нагретого места, Пак удивлённо поднимает брови.       — Чего? Сам свари.       — Придёшь есть мои вафли с пустыми руками?       — Не с пустыми руками, а с Котом.       Буквально. Потому что собачья одежда вся в грязи и чистого, высушенного щенка в подобное безобразие не нарядишь, так что Чимин, конечно, препирается с Тэхёном ещё некоторое время, но они оба знают, что за кофе Пак всё равно пойдёт. Он снова упаковывает щенка под куртку, после того, как с карточки списывают очередные пару тысяч за процедуры; несколько раз благодарит улыбчивого парня за то, что теперь ему не раздерут кожу когтями, принимая пакет с испачканным комбинезоном. Этот пушистый засранец может замёрзнуть и, возможно, на улице всё не настолько плохо, но перестраховаться стоит. И забить в поисковик, какая температура допустимая для мальтипу, тоже было бы неплохо, потому что… Кажется, Пак перебарщивает со своими страхами и заботой. Всегда перебарщивал. Это собака, не младенец, а за пределами дома и других тёплых зданий вовсе не Антарктида, следовательно, надо притормозить.       Кофе Чимин покупает не в каком-то суперизвестном ресторане, не заморачивается с очередным поиском, всего лишь проходит вверх по улице, натыкаясь на самое ближайшее заведение, и светит штанами с миньонами ещё и в кофейне, совершенно не стесняясь вот такого своего стиля. Кто что ему скажет, в конце то концов? Над стендом с ценами на выпечку от руки нарисовано объявление «мы переезжаем», и Чимину неожиданно хочется спросить куда, потому что, пока он ждёт свой заказ, место начинает казаться более чем приятным. А бариста с именем Сокджин на бейджике даже хвалит его наряд, чем зарабатывает дополнительные очки для кофейни; неловко переминается с ноги на ногу из-за раздражённого «я сейчас сломаю тебе ещё пару пальцев!» и дикого смеха даже не одного, а нескольких человек, доносящегося наверняка из служебной комнаты.       Жизнь вокруг продолжает кипеть, как бы Чимин себя не чувствовал. И ему тоже хочется быть частью этой бурлящей солянки, хохотать с кем-то на работе и стыдить коллег своим непозволительным весельем. Но пока что Пак всего лишь забирает кофе и разглядывает ещё более пушистого чем обычно Кота, пока такси везёт его к Юнги и Тэхёну. К дому с ужасно тяжёлыми дверьми, от которых он теперь даже знает код. Ещё бы ключи получить, чтобы в голове не мелькал вопрос «меня убьют?» каждый раз, когда ему открывает сонный Мин Юнги.       — Привет, — с одним закрытым глазом здоровается старший, в этот раз не пытаясь сходу начать угрожать. Глаза у него открываются полностью, только когда он замечает пакет с фирменной надписью кофейни 38,5 и подставку с тремя большими стаканами внутри. — Двойной американо?       То, что заказал Тэхён.       — Да, — Чимин отдаёт презент и только после этого заходит.       Юнги его даже не дожидается. Пака тут, кажется, третьим жителем скоро начнут считать.       Будь всё по-другому, случись это приглашение на завтрак, когда парень ещё чувствовал себя действительно живым человеком, у него наверняка живот бы свело от запаха, витающего в помещении, но времена не те, сейчас он просто разувается, как-то неловко осматривая собственные босые ноги, выпускает Кота из кокона куртки и про себя надеется, что его чокнутый организм не решит устроить здесь всемирный потоп ещё раз.       Когда Чимин присоединяется к парням за столом, шладкая шобака уже получает свою заслуженную дозу внимания от его босса с убийственно серьёзным взглядом, а Тэхён роется в холодильнике в поисках непонятно чего. Они здороваются, Юнги говорит, что ему нужно собираться и, забрав с собой щенка, оставляет Чимина с мужем наедине будто намеренно, но… Тэхён не пытается выведать у него ничего, не давит на больное и не вспоминает ни о вчерашнем разговоре, ни обо всём произошедшем. Похоже, он действительно просто хотел увидеть друга.       Вафли у него кстати подгорели все до одной, но Чимин даже при этом, даже с полным отсутствием аппетита, впервые за очень долгий период съедает действительно много, явно радуя этим Кима.       — Так и запишем, Ким Тэхён — вафельный повелитель, — со смешком бросает довольный парень, потягивая принесённый Чимином кофе.       Боги, за какие заслуги ему послали это чудо? И даже не одного Тэхёна. Юнги, по сути, его работодатель, они не друзья и даже не приятели, но… с ним стало странно спокойно после вчерашнего, и, может, всё останется таковым, пока они не окажутся по разные стороны баррикад снова.       — Кот сожрал твои носки? — с набитым ртом спрашивает Тэхён.       Они оба вздрагивают, когда Юнги кому-то громко желает гореть в аду, пока просматривает, кажется, сообщения на экране ноутбука, и Чимин тут же решает пересмотреть свои убеждения о всяком спокойствии рядом с ним.       — Скажи мне, что ты не сбежал от Чонгука снова.       — Что? — возвращается взглядом к Тэхёну и хмурится. — Не сбегал я ни от кого.       — Где носки?       — Я не люблю их носить.       Ким закатывает глаза и без лишних объяснений выходит из-за стола, причитая, как Пак с таким характером до двадцати пяти умудрился дожить. Интересно, когда Тэхён узнает, что тринадцатое октября просто прошло мимо него и возраст Чимина теперь обозначают чуть другие циферки, он разозлится?       Тэхён всё причитает Паку о его заботе и что с ней стоит разобраться, а сам приносит другу носки и даже тапочки, аккуратно оставляя последние у стула. Ну и кого тут проблемы с чрезмерной заботой?       — Фу, надевать чужие носки не гигиенично.       — Я их постирал! — возмущается Ким, пока Чимин натягивает на себя левый. — Там ни одного микроба нет, понюхай, они пахнут лучше, чем ты!       — Это намёк, что я вонючка?       Тэхён недовольно фыркает.       — Нет, тебе больше определение «дурак» подходит.       В самый раз бы рассмеяться, но… Чимин не может. Это снова их абсурдные разговоры ни о чём, и, боже, Тэхён выглядит так смешно из-за своего негодования, но Пак даже маленькой улыбки выдавить не в силах. Этот парень о нём заботится, поддерживает и всеми силами пытается помочь, а Чимин снова не чувствует то, что по идее должен. Он благодарен, и к Тэхёну у него уже есть определённые чувства, он ему доверяет, несмотря на недавний разговор с Юнги, но… Ким Тэхён заслуживает большего. Чимину хочется отдать ему взамен столько же, сколько сам получает на протяжении такого длительного времени, но не выходит и от этого выть хочется.       От Пака словно одна обёртка осталась.       Сейчас, похоже, единственное, что у него есть, — это слова. Всё те же слова, что были всегда, пусть теперь они не складываются в настолько правильные и вдохновляющие предложения.       — Тэхён-а, — Чимин смотрит прямо в глаза, но из-за неуместного волнения не может перестать выкручивать собственные пальцы под столом. — Спасибо тебе.       Ким перестаёт жевать, как-то очень настороженно воспринимая смену тона, но прежде чем успевает вставить хоть слово, Чимин, сглотнув, продолжает:       — За то, что появился в моей жизни. Понятия не имею, что бы я без тебя делал.       Это очень размытая благодарность, но если Чимин начнёт по пунктам перечислять всё, что сделал для него друг, то разревётся, дойдя только до дня, когда в его доме появился Кот. И, видимо, не только он, потому что Тэхён выдыхает, с огромным трудом проглатывая всё, что было у него во рту.       — Можно я тебя обниму?       Их разделяет стол, но стоит только Чимину кивнуть, как Ким обходит мешающую преграду, врезаясь в не успевшего как следует подняться парня, почти что с разбегу. Тэхён не церемонится и не осторожничает как Чонгук, обвивает руками шею, заставляя прокряхтеть из-за такой силы. Пак не совсем это представлял. Он едва может дышать, когда обнимает в ответ, но не возражает и не торопится отдалиться на более безопасное расстояние. Ему и правда до ужаса хотелось обнять Тэхёна, несмотря ни на какое внутреннее сопротивление из-за столь интимного проявления привязанности. Почему только понимание нагоняет действия с таким большим опозданием?       — Справься с этим, пожалуйста, — просит Ким и сразу после этого… О Господи. Он что, целует Чимина в висок? Как… родитель?       — Тэхён-а.       — Если бы я мог тебя заставить, я заставил бы, но это так не работает.       — Тебе не о чем волноваться, — Пак хрипит, а потом таки делает попытку: — Ты меня задушишь сейчас.       — Этого мне ещё вчера хотелось, — хватка слабеет, но Тэхён явно не шутит. — Если бы я вчера был рядом, поверь, я бы тебя так отмудохал.       Тут не нужно представлять, Чимин знает, что за чувство испытал Ким, ему вчера тоже хотелось отмудохать кое-кого. Ужасно лишь то, что Пак сам стал тем, кто делает больно людям, которые не заслуживают такого отношения, пока причитает, как заставили чувствовать себя кучкой мусора одного его.       Тэхён ошибся, это не было очередным побегом, но пора бы признаться самому себе: Чимин не горит желанием возвращаться домой, там его ждут очередные разборки и утомительные разговоры. О чём ему говорить и как мыслить трезво, если перед глазами всё так же бежит строка «Чонгук пытался покончить с собой»? Он в таком ужасе из-за… них обоих, что слов не подобрать.       — Мне страшно, — на грани слышимости признаётся парень, сильнее сжимая руки вокруг крепкого тела. — Тэхён, он… этот дурак, он… хотел умереть.       Ким не пытается отстраниться, не встревает с расспросами, позволяя рассказать всё, что сейчас стискивает грудь.       — Он остался в живых случайно, у него такая каша в голове, что я ума не приложу, как он мог додуматься до такого. Он начал дёргаться во сне, и мне, мать его, так страшно! Потому что я не знаю, как с этим помочь, я не могу помочь даже себе, и у меня голова кругом идёт из-за всего выплывшего на поверхность.       — Ты и не должен что-то исправлять в нём, — голос парня становится тише, они про самоубийство говорят, а для Тэхёна такая тема всё ещё непередаваемо болезненная. — Это не твоя работа, понимаешь? Ты можешь быть рядом, но не…       — Как я могу быть рядом? Я сказал ему, что был влюблён всё это время, мы больше даже не друзья.       В этот раз Тэхён всё же отодвигается.       — Чимин, — облизывая губы, парень, похоже, пытается подобрать слова. — Почему мы сейчас говорим о Чонгуке? Почему после всего ты всё ещё думаешь, как помочь ему, но не себе?       Танцор снова сглатывает, собираясь с силами.       — Потому что он пытался убить себя.       — Да, пытался, — кивает Ким. — После такого кладут в стационар, и человек проходит курс лечения, но всё, что ты сейчас можешь — просто подтолкнуть его к решению вылезти из этой помойной ямы окончательно, а не исправлять что-то своими силами. Неужели тебе мало моего рассказа? Надо прожить на своей шкуре?       — Нет, я не об этом, я…       Да, не об этом. Чимин обо всём и сразу.       — Как он отреагировал на твоё признание?       Никак? Как Чонгук отреагировал? Сказал, что поцелуй, который случился до всего этого сумасшествия, был его спусковым крючком, и Чимин, как самый лучший друг, великодушно помог нажать на него. Но Тэхён явно не такого ответа ожидает. Пак знает, что он имеет ввиду. Ответил ли Чонгук на его чувства? Нет, не ответил, пусть и не заявил прямым текстом, какой его друг никчёмный. Никакого «я тебя люблю тоже» не прозвучало.       — Я не знаю. Никак? Он не сказал ничего об этом, был занят рассказами о том, как пытался утопиться.       — Но он остался с тобой, не так ли?       Боже, ну какой в этом смысл? Чимин вчера был не в себе, и не оставить рыдающего человека наедине с собой ещё не значит любить так, как хочется кому-то другому.       Чимин садится на тот же стул, когда Юнги как ни в чём не бывало проходит мимо них прямо к тому ящику, откуда доставал таблетки от похмелья в прошлый раз. Кот бегает за ним, и ситуация, если честно, в некотором роде смотрится комично. Пока у двух друзей тут очередная драма разворачивается, Юнги с собакой выглядят как мультяшный стикер, не совсем вписывающийся в суть.       Чонгук не просто остался, он сказал, что не уйдёт до тех пор, пока будет нужен, но… это же не означает именно то, чего бы Чимину хотелось? Блять, можно жизнь попроще? Или хотя бы дополнительные объяснения ко всему происходящему? Подробную инструкцию к некотором людям и их поступкам точно нигде не выдают?       — Слушай, — Тэхён заставляет Пака поднять на себя взгляд. — Я не могу знать наверняка, но что-то мне подсказывает: вы вместе в одном костре горите, и разобраться с этим надо тоже вместе. Почти все люди заслуживают второй шанс, так что если ты чувствуешь, что твой Чонгук того достоин, то не жадничай, но, пожалуйста, не цепляйся за него, пытаясь разобраться с собой. И ему не позволяй.       И Чимин это сможет? Тот Чимин, что докатился до Чонгуко-зависимости? Его явно ждут интересные деньки. Веселье всё никак не заканчивается.       У Мина остывает кофе, когда тот возвращается уже при параде без каких-либо следов усталости или недосыпа, он набивает рот, запивая не очень удачный завтрак горьким американо, и предлагает Чимину подбросить его домой, когда тот говорит, что зашёл ненадолго. Домой ему действительно надо. Там его ждёт незаконченное дело: последняя глава, в которой стоит наконец прописать логический конец, и очередные откровения перед Тэхёном только подтвердили, что ещё одна попытка растянуть резину лишь усугубит и без того не слишком радужную ситуацию. Возможно, если бы не всё тот же заказ, из-за которого Ким вчера не смог присутствовать на кастинге рядом с Чимином, он бы возразил и попросил задержаться на подольше, но ему самому скоро придётся втискивать задницу во что-то более приличное, чем растянутые клетчатые штаны, и приниматься за работу. Единственное, в чём он себе не может отказать, — ещё одна порция тёплых объятий. Всучивает Чимину контейнер с вафлями, потому что «тебе же понравилось», и внезапно благодарит за то, что тот заглянул.       Срочно нужно делать ноги. С Тэхёном Чимин чувствительней, чем с кем-либо. Но он так и не позволяет себе расклеиться ещё и сегодня, стойко выдерживает миллион наставлений напоследок от Кима и даже не просит того перестать сюсюкаться, хоть происходящее адски бьёт по и так ущемленной гордости.       — Можешь взять отгул сегодня, — добивает Юнги, когда они преодолевают больше половины пути, разрушая царящее до этого молчание.       Отлично. Просто замечательно. Что дальше? Больничный? Люди с подозрением на психическое расстройство уходят на больничный?       — Зачем?       Мин цокает, бросая на парня в пассажирском сидении недовольный взгляд.       — Потому что после вот таких хреновых дней неплохо бы подсобраться с силами. Удивительно, да?       Чимин тут же хмурится, упираясь затылком в ужасно твёрдый подголовник, потому что обжора-Кот снова пытается откусить ему подбородок. Ему хочется возразить, поспорить и серьёзно заявить, что ни в чём подобном он не нуждается, но… Пусть будет так. Может, Юнги знает лучше? Тем более, когда ваш начальник сам предлагает вам дополнительный отдых без каких-либо просьб, нужно не тупить, а постараться словить эту птицу счастья за хвост.       — Спасибо, — спокойно благодарит Пак, щёлкая собаку по носу, потому что его таки кусают, больно царапая кожу клыком.       А ещё его слова совершенно точно удивляют Юнги. Он смотрит на Чимина, косясь с одной приподнятой бровью, сначала, видимо, решив, что прозвучавшее ему почудилось, а потом улыбается себе под нос, поправляя зеркало заднего вида.       — Чон Хосок спрашивал о тебе.       То, как быстро Юнги переключается на свою привычную волну отчуждённости и некой холодности, похоже на странный дар. Мастерство, за которое некоторые убить готовы. Он всего секунду назад радовался, что самый большой упрямец из всех его знакомых, наконец, начинает умнеть, а вот уже на нём привычная деловая маска спокойствия и равнодушия ко всему человечеству. Такие перемены — почти что искусство, и Чимин умел переключаться почти так же, целенаправленно вёл себя к совершенству, но в последнее время растерял все приобретённые навыки.       — Кто это?       Юнги прыскает.       — Кто из нас танцор, ты или я?       — Я не знаю никаких Чон Хосоков.       Чимин очень удачно вышел из дома пораньше, потому что на лобовом стекле начинают появляться капли, а это значит, что вечернюю прогулку, скорее всего, придётся отменить.       — У него своя школа и популярный ютуб канал. Он уже два года популяризирует смесь традиционной хореографии с модерном, а твой вечный танец как раз то, что ему нужно, — Юнги время от времени поворачивается проверить реакцию, и, если честно… кто-то связанный с хореографией в Корее и может не знать Чон Хосока? Чимин точно уникальный человек. — Он спрашивал о тебе вчера, хочет тебя к себе в команду. Неужели не видел ни одного видео? Там нехилый размах.       — Эм, — Пак непонимающе хмурится. — Он в курсе, что за танцор из меня?       — Отличный из тебя танцор, — закатывает глаза Мин. — Как человек немного бесишь, но танцуешь ты хорошо, и он уже не первый раз пытается на тебя выйти.       Ну ничего себе. Такие новости более чем неожиданные, и хоть Чимин понятия не имеет, кто такой Хосок… Им заинтересовались. Впервые в жизни. За столько лет, Пак Чимин и его танцы кому-то интересны. Может, это та же история, что и с Юнги? Чимин просто не помнит имя?       — Я сказал, что ты напишешь ему через месяц.       Отрываясь от своих размышлений, Пак поворачивается быстро и резко.       — Какого хрена?       Что ещё за месяц, блять? Чимин, наконец, получил долгожданное предложение, а Юнги вот так легко решил всё испортить?       — Хочешь повторение вчерашней истории? — хмыкает старший. — У Хосока придётся вкалывать, его ролики не просто так вырываются в тренды, а ты сейчас на рухлядь похож.       — Блять, ты понимаешь, что месяц — это слишком много, и он…       — А ты понимаешь, что если я тебе это рассказываю, значит, несчастный месяц тебе могут дать? Начни двигаться в сторону ментальных улучшений и получишь вот такую вкусную конфетку.       Вот чёрт. Мин Юнги засранец, он…       — Это что, шантаж?       Мужчина за рулём прыскает, несдержанно смеясь и пожимая плечами как ни в чём не бывало. Это всё смешно. Ситуация, выражение лица Чимина и даже его высокий тон. По-правде, Юнги куда больше, чем многие, знает, что поступать так неправильно и глупо, заставлять человека делать хоть что-то — совсем не выход, но Пак не чувствует толчков, не реагирует на просьбы, так что пришлось принимать решение за него. Он знает Хосока, знает, что если тот настолько интересуется определённым человеком, значит, мало что способно его остановить. Но это всё ещё работа. Это быстро набирающая популярность танцевальная команда, у которой уже даже есть свои фанаты, и человеку с расшатанной психикой лезть в такое дерьмо крайне рискованно. Чимин для Юнги далеко не самая близкая родственная душа, но дать ему погубить себя чёртовыми стремлениями Мин не хочет. Он не собирается прятать визитку или решать за него настолько, но пнуть таким образом всё же не повредит. Чимина всего лишь следует заставить начать. Пусть сделает хоть один шаг навстречу грёбанной белой полосе, и от него отстанут все, кто сейчас так раздражающе капает на мозги. Протянутую руку помощи этот тупица игнорирует, тогда пусть поборется с той, что сдавливает шею.       Возможно, шантаж не совсем уж плохая идея, но Юнги до такого не докатится. Он уже сказал, что думает, более чем настоятельно посоветовал и даже самостоятельно развернул лицом в нужную сторону. Лично убедился, что Хосок на его стороне, и теперь можно лишь сидеть и наблюдать: использует ли Чимин этот месяц себе во благо или продолжит быть дураком.       Юнги поворачивается к Паку, когда останавливается на светофоре, и тот, похоже, уже унёсся в другое измерение, что-то обдумывая и вычисляя. Пытается определить, насколько Мин сволочь, раз сделал выбор за него?       Вообще-то, Пак мог бы прямо здесь выйти, до дома не так уж далеко, но Юнги, прочистив горло, тянется за сумкой, валяющейся на заднем сидении, проверят цвет светофора, пока танцор следит за каждым движением, и, найдя то, что искал, протягивает обычную визитку Паку.       — Это не шантаж, это моя личная просьба, — на куске картона написан номер телефона, адрес и имя на корейском и английском, а на обратной стороне «я буду ждать встречи, Чимин-ши» от руки. — Дай себе этот долбанный месяц, раз даже Хосок на него согласен.       Чимин со странной опаской зыркает на Юнги, словно тот может передумать и выхватить его долгожданное исполнение мечты, со смехом причитая, что всё это один большой розыгрыш, но тот снова роется в небольшом кармашке и, найдя нужный предмет, протягивает Паку ещё что-то.       — Это доктор Ким, позвони ему сегодня.       Чимин хочет спросить, что за доктор и зачем ему звонить, но глаза цепляются за буквы, напечатанные на картоне прямо под именем.       Психиатр.       Да, мать вашу, ему такое не нужно!       — Это мой бывший однокурсник. Я три года протирал штаны на одной скамейке с ним, так что быстрее многих узнал, насколько он крут, — не позволяя вставить ни слова, продолжает Мин. — И он очень редко проводит ещё и терапии, хоть за тебя, думаю, возьмётся. Он психиатр, но и звание психотерапевта среди миллиарда дипломов тоже имеется, так что Намджун не просто напичкает тебя антидепрессантами, а поможет отрыть причину всего, что только пожелаешь.       Так стоп. Однокурсник Юнги? Что?       — Но да, рыдать скорее всего будешь так же, как вчера, психотерапия — это не сироп от кашля выпить.       — Ты что, как-то с психологией связан?       Юнги снова смеётся.       — Жизнь полна неожиданных поворотов, да? — движение на дороге возобновляется, но Мин продолжает посмеиваться. — У меня два высших, так что я о всяком могу поговорить, если человек в этом нуждается. — Снова быстро проверяет выражение лица Чимина, и тот всё так же в шоке переваривает полученную информацию. — Но только если мне не лень. Психолога из меня, к сожалению, не получилось, характер немного не подошёл.       — Сколько тебе лет, чёрт возьми?       Опираясь на дверцу локтем, Юнги теперь даже не пытается сдержать улыбку.       — Посмотришь в интернете, не отходи от темы. Намджун отличный специалист, куда лучше и куда спокойней, чем я. Он вытащил Тэхёна два года назад, значит и тебя сможет. Он и мне здорово помогает уже не первый год, так что собери яйца в кулак и позвони ему.       — Ты… — делает попытку Чимин, но Юнги наверняка думает, что тот попытается возразить, так что не даёт закончить.       — Насколько глубоко ты в этом погряз и как долго тебе придётся восстанавливаться говорить не мне, но то, что я видел, и то немногое, что выдавил из себя Тэ, — далеко не обычное дело, так что поговори с ним, пускай знающий человек подтвердит, что с тобой действительно всё будет хорошо.       Они снова останавливаются, и Чимин разглядывает визитку внимательней, но от вопроса так и не удерживается.       — Ты ходишь к психотерапевту?       — Мои разговоры с Джуном это не про терапию, но да, психологическую помощь он мне оказывает. Психолог и психотерапевт — не одно и то же.       — Зачем тебе это?       Тот взгляд, что бросает на него Юнги… Такое ощущение, что Пак спросил, уверен ли тот, что дважды два четыре.       — Я живу в двадцать первом веке, работаю в пропитанной лицемерием сфере и представляю Тэхёна как лучшего друга почти всем знакомым, как, думаешь, я должен вывезти это в одиночку, оставаясь со здоровыми мозгами?       Как-то? Быть невероятно сильным и крутым? Разве так не бывает?       — Ничего плохого в том, чтобы иногда чистить голову, нет.       До конца поездки Чимин не перестаёт рассматривать тёмно-синюю карточку с выбитой информацией, почему-то никак не в состоянии поверить, что Мин Юнги по собственному желанию приходит в кабинет к этому человеку и рассказывает всё дерьмо, что не даёт спокойно жить. Если кто-то посчитает Чимина глупым, то пускай, но он в жизни бы не подумал, что тот самый мужчина за судейским столом сам получает психологическую поддержку, причём, судя по его же словам, случается это периодически.       Рассказы Чонгука о Ноэлии тоже похожи на нечто подобное. Медитации, дневник эмоций — это всё крайне смахивает на те же штуки, которыми его наверняка обеспечит доктор Юнги, если Пак рискнёт прийти к нему. Чонгуку оказали психологическую поддержку, и ему это здорово помогло, хоть и не исправило всё до последнего, а Чимин…       Блять, он не хочет. Он ведь может справиться сам, без постороннего вмешательства. Может ведь? Его не посещают такие же мысли, как Гука, Чимин ведь… просто устал, не так ли? Ему же всего лишь надо отдохнуть от танцев, кастингов и собственной скрытности.       Задать эти вопросы вслух, увы, некому. Тэхён сам позвонит этому доктору Киму, если танцор ещё хоть раз подобное спросит, Кот только и может, что облизать его в ответ, а Чонгук… с Чонгуком надо разобраться.       Он не отдаёт Юнги ни одну из визиток, всего лишь благодарит за них и за поездку и снова погружается в себя, пока несмело шагает по направлению к дому, жмурясь от мелкой мороси. В куртке помимо Кота лежит два куска картона: приглашение на главную роль в его главную мечту и огромный шанс помочь другой, той, что до сих пор не восстановилась из-за непринятия родителей.       Чимин не сможет исправить состояние Чонгука, не распутает клубок его мыслей и не направит на верный путь, такие подвиги ему не по плечу, но… Ким Намджун, похоже, сможет. Юнги сказал, что он сможет. Так что Пак поможет хотя бы тем, что отправит туда, где исправят всё, что нужно, не будет снова жертвовать собой, пытаясь починить человека. И он расскажет Чонгуку, насколько ему больше не хочется быть другом для него. Разобьёт его это так же, как вчера, сделает всё ещё более невыносимым или склеит развалившийся мир — не важно. Когда Пак открывает дверь, опуская щенка на пол прихожей, он твёрдо намерен покончить со всем раз и навсегда, вложив перед этим шанс на спасение, эдакое волшебное лекарство в раскрытую ладонь, но уверенность остаётся стальной ровно до того момента, пока нос не улавливает странный запах, совершенно точно похожий на…       — Ты что, куришь? — практически пищит парень, когда замечает младшего рядом с включенной вытяжкой.       Чонгук смотрит на него с приподнятыми бровями, будто здесь ничего такого.       — В здании нельзя курить, — недовольно бормочет Чимин, бросает пакет с одёжкой Кота и Тэхёновыми вафлями прямо у входа, семимильными шагами несясь к идиоту с зажжённой сигаретой. — Ты совсем уже? У нас что, проблем мало?       Первое, что показывается странным, — это практически полная пачка ESSE рядом с плитой, второе… У Чонгука красные глаза, и это вряд ли от табачного дыма. Больше смахивает на ту же причину, что случилась с ними обоими вчера. Чонгук плакал. Снова.       Когда сигарета отправляется под струю воды из-под крана, помешать Чимину не торопятся, возразить тоже.       Господи, что, блять, произошло, пока его не было? Хоть один обычный день без никаких сраных американских горок в Паковой жизни ещё будет?       — В Саудовской Аравии нет алкоголя, — вдруг выдаёт Чон, засовывая руки в карманы спортивок, как будто они тут снова продолжают вчерашние рассказы о далёком и неизвестном. — По крайней мере, в общем доступе точно, так что пришлось переходить на что-то другое.       У Чимина по прежнему каша вместо мозгов в голове, но почему он даже при таких обстоятельства понимает, какая это чушь, а Чонгук продолжает быть тупицей?       — Нахрена тебе это? Ни алкоголь, ни сигареты не исправят ничего. Хочешь забыться вот так?       Чимин ведь и сам так делал: заливал пивом отказы, вымывал с помощью соджу очередной ком в горле, а сейчас учит, как надо. Стоит иногда послушаться собственных советов, не так ли?       Чон улыбается. Он вообще в курсе, что это его тут отчитывают?       — Что смешного?       Поначалу младший просто пожимает плечами, но потом, после недолгих колебаний, притягивает Чимина прямо в свои объятья. Снова. Они за последние два дня обнимаются больше, чем за все полгода.       — Ты действительно лучшее, что со мной случалось, хён.       Чимин не хочет поддаваться, ему нужно поговорить, заставить принять решение, решающее дальнейшую судьбу их обоих (это ведь не одного Пака касается), а не позволять снова сгрести себя в охапку и сбить этим все настройки.       — Что это значит? — спрашивает Пак, всё же выпутываясь из объятий, переборов себя.       Отойти Чонгук ему любезно позволяет, но не отвечает, выбирая неопределённо покачать головой так же, как любил всегда делать Чимин в ответ на каждый вопрос о прослушивании. Но он не пытается заставить замолчать или настоять на продолжении темы, вместо этого признаваясь в причине покрасневших глаз.       — Я говорил с отцом.       Блять. Внутри, похоже, что-то обрывается.       Нет, нет, нет, только не это! Чимин сейчас с таким не справится, не сможет остаться в строю, если Чонгук снова начнёт рассыпаться у него на глазах, как в тот ужасный день. Он и в прошлый раз не справился, а теперь наверняка не выдержит даже лайтовой версии всего, что было с Гуком после последнего беспощадного разговора с родителями.       — Он сказал, что ему жаль, — Чонгук не пытается улыбаться или хотя бы как-то скрыть те чувства, что бурлят в нём из-за собственного рассказа. Ему больно, неприятно, но он никак не старается опустить голову или отмахнуться. Сам решает открыться, выкладывая всё без попыток утаить какие-то дурацкие детали. — И что он надеется, что я его понимаю.       — Его?       Чонгук кивает.       — Мама не знает, что он звонил мне.       Так нельзя, это глупо, но… Чимин всем скудным запасом оставшихся чувств ненавидит маму Чонгука. Его отец тоже хорош, но мать просто всегда, всё то время, что Чимин с Чонгуком знакомы, переходит всевозможные рамки. Раньше к ней была вполне объяснимая неприязнь, но сейчас, после того как Паку выпотрошили остатки разума разговорами о самоубийстве, он больше не может относится к ней нормально или реагировать так же спокойно, как всегда. Её единственный сын всю жизнь был не полным любви и других прекрасных чувств ребёнком, а сраным проектом. И когда один несчастный пункт в идеально рассчитанном сценарии жизни пошёл не по плану, она выбросила его так, словно это не человек вовсе. Не самое ценное, что может быть у матери. Но ужасней всего в такой ситуации: Чонгуку всё так же больно из-за этого. И его отец надеется на понимание?       Ох, Чимин бы с таким удовольствием посвятил семью Чон во всё, что думает о них не только как о родителях, но и просто как о людях.       Чонгук не отличается правильностью своих решений, но, чёрт, с такой семьёй стоит сказать спасибо хотя бы за то, что он смог не вырасти конченым ублюдком, и как у него получилось такое, остаётся загадкой даже для Пака.       Как у таких людей мог получиться такой ребёнок?       — Чёрт, Гук-а, — Чимин по уже заученному сценарию должен подойти, обнять его почти так же удушающе крепко, как обнимается сам младший, даже если после этого потемнеет в глазах и начнёт кружиться голова, но что-то не позволяет ступить и шагу. Ему абсолютно точно не стоит делать ничего из списка прошлых привычек. Они не друзья. Тэхён был прав, они не должны держаться друг за друга. Но хоть как-то утешить всё такого же небезразличного ему парня Чимин хочет. — Я же говорил тебе, что они пожалеют, — сглатывая, напоминает танцор, не подходя, но и не переставая вглядываться в лицо напротив; опасается слёз или искаженного болью выражения, но Чонгук стойко держится, позволяя хёну говорить. — Твоя мама тоже обязательно поймёт насколько неправа. Тебе не нужно их понимать, потому что такое нельзя понять.       — Хён, я в порядке.       — Дай им время, ладно? — упрямо продолжает Чимин. Он сам себе снова не верит, но иногда людям нужно услышать хотя бы ложь. Правильно ли он поступает — совершенно не понятно, но Пак Чимин всё ещё нуждается в этом, ему необходимо поддержать того, кто для него невообразимо важен. — Они ведь… они… — врать сложнее, чем кажется, особенно когда ты сам ещё со вчерашнего вечера на пятьдесят процентов состоишь из страха. — Они ведь столько лет жили по определённым убеждениям, изменить такое может только время, так что всё обязательно будет хорошо, слышишь?       Мы все привыкли считать, что суперспособности — нечто не из мира сего, живущее во вселенной комиксов и полученное в результате мутации, инопланетного вторжения или магии, но на самом деле у людей есть сверхспособности, никак не связанные с волшебством или научными экспериментами. Это может быть что-то на первый взгляд обыденное, чего вы даже не замечаете, потому что не пытаетесь заострить внимание, но у ваших же знакомых или у кого-то, ничем не отличающегося от каждого мимокрокодила в вашей жизни, может иметься нечто, делающее их особенными и не такими, как все. Чонгук не уверен в работе этой теории насчёт себя, но Чимин… Он может быть хоть трижды сломленным, хоть крутиться в адском водовороте собственных ошибок и страхов, но дайте понять, что вам причинили боль или хоть как-то задели, и он сделает всё, чтобы заставить вас чувствовать себя лучше. Это его суперспособность. Она не всегда проявляет себя в позитивном ключе, но абсолютно точно показывает, каким человеком является Пак Чимин.       — Не делай этого, хён, — негромко произносит Гук. — Не пытайся быть крутым и сильным, стараясь поддержать слабого меня, ладно? Я больше не хочу чувствовать себя твоим младшим братиком, так что, пожалуйста, расслабься, будь настоящим собой. Только тем, кем ты себя сейчас чувствуешь.       Потому что в Саудовской Аравии Чонгук впервые попробовал на вкус настоящую свободу, и он хотел бы угостить этим ощущением Чимина. Давление, притворство, вина и отрицание того, что жить по чужим правилам смертельно опасно, чуть не свели Чона с ума, это в буквальном смысле его едва не убило, так что стоит продолжать быть самим собой, копаться в недостатках и безжалостно уничтожать самые пагубные с корнем. Это сложно и больно, но Гук и не говорил, что эти два месяца только и делал, что развлекался с чилийцами.       Его историю мало кто узнает, и наверняка едва парочка людей сможет попытаться действительно понять или, что ещё важнее, простить. Ему бы самому для начала сделать это.       Человеку порой нужно посмотреть в глаза пропасти, чтобы начать менять не только себя, но и понимать, что и почему столько времени делал неправильно.       Чонгук проснулся ещё до семи, а старшего уже и след простыл, так что тот снова почти не спал, у него капитальные проблемы с приёмами пищи и принятием посторонней помощи, но сейчас он стоит и говорит, как всё у Чона будет хорошо, будто других вариантов вообще не существует.       Когда Пак Чимин начнёт говорить подобное ещё и себе? Или, что важнее, когда наконец поверит, что это «хорошо» будет не только у Чонгука?       Дурак-хён действительно дурак. Самый сильный из всех, кого Чон только знает, и с такими неправильными мыслями насчёт себя и своих привычек. Вот бы найти способ дать понять, что теперь он может быть слабым не только в виде вспышки неожиданных рыданий, а просто… позволить себе быть этой чёртовой маленькой ложечкой не только в объятьях. Как заставить человека начать осознавать, что у него за спиной действительно есть тот, кому можно довериться, кто поймает при падении и не посмеётся над этим? Как убедить себя, что… Чонгуку можно быть этим кем-то для Чимина?       После всего, что с ними приключилось, Чонгук и правда может быть этим человеком: тем, кому можно довериться, но он боится собственной ошибки и что старший не простит ему, не сможет больше поверить, что его Гуки не желает ему зла и не бросит при первой возможности.       Чонгук ошибся. Но один дурной поступок не делает из человека полностью отрицательного персонажа.       Чон хочет стать лучше. Мини-героем, и, вполне возможно, даже не для Чимина, а ещё и для себя. Исправить всё неправильное, начать заново, уже не называя себя другом Пак Чимина. Хочет смотреть, как его улыбчивый хён возвращается медленно, крошечными шагами идёт навстречу улучшениям; не верить ни одному пожатию плеч и тем более этим сжатым губам. Они должны научиться быть в равной степени как принимающими, так и дающими, ответственными за свои же мысли и поступки. Оба. Только так.       И это новая мечта Чон Чонгука. А если вы помните, то прошлую у него получилось исполнить.       Возможно, он собирается сделать ещё одну ошибку, потому что сейчас слишком рано, они оба едва держатся на ещё не слишком твёрдых ногах, но сдерживаться больше нет никаких сил. Особенно пока Чимин стоит и смотрит на него широко открытыми глазами, абсолютно искренний и откровенный.       Единственный, кого Чонгук когда-либо любил.       — Я очень сильно хочу тебя поцеловать, — на выдохе признаётся младший. — И так же сильно боюсь этого желания.       И если вы думаете, что из-за этого признания Пака снова коротит, то вы полностью и на все сто процентов правы. Чонгук закрывает глаза, понимая, что это нужно было сделать ещё вчера, но опять умудрился облажаться (пусть и не в таких масштабах), а Чимин, даже дышать забывая, смотрит на опущенные веки, ощущая, как пульс начинает более отчётливо стучать в висках.       Кажется, что-то с этой кухней не так.       Когда Чонгук наконец снова поднимает на хёна взгляд, тот, как испуганный зверёк, делает шаг назад, остро нуждаясь в большем расстоянии.       — Что за чёрт? — больше не церемонясь, спрашивает Пак.       — Я знаю, что сейчас мы…       — Какого хрена, Чонгук?       Такой вариант Чимин не рассматривал. Он всё пытался придумать, что делать, если Чонгук сам, без подсказок, захочет прекратить их общение, и как быть, если случится как раз наоборот, но такое почему-то даже не предполагал.       Чёрт, этого не может быть. Так ведь не бывает.       — Я тебя люблю, — робко признаётся Чонгук, и у Чимина наверняка паранойя, но это не звучит, как их обычное признание.       Чон ждёт такого же ответа? Он вообще слышал, о чём Чимин ему вчера говорил?       Сейчас, в эту самую минуту, танцор, вполне вероятно, напоминает дикое животное больше, чем когда-либо в своей жизни, но он ничего не может с собой поделать, когда из-за Гукового шага навстречу пятится назад. Младший останавливается, тут же догоняя, что больше волшебные объятья с Чимином не сработают и им придётся использовать слова.       Вот только это куда сложнее, чем без всяких заморочек прижать к себе.       — Ты же понял, что я имел в виду вчера? — всё же уточняет старший, держа дистанцию, потому что из-за только что случившегося признания сердце всё ещё не возвращается в привычный ритм.       — Да, и то, что молчать даже во имя благих намерений — не всегда лучшее решение. Но я тебя люблю, и даже если тебе эти чувства больше не нужны, молчать о них неправильно.       Это что, сон?       Знаете это странное чувство, появляющееся после того, как долгие годы любишь кого-то, а он берёт и… принимает твои чувства? Блять, не может быть, этого не может быть! Чимин в подобное не верил, он поэтому и откладывал всё столько времени; долгие годы ждал несуществующий идеальный момент всего лишь из-за того, что веры в ответные чувства было столько же, сколько и шансов создать ту самую идеальную ситуацию. Но это происходит! Здесь и сейчас, прямо в их квартире под звуки собачьей беготни откуда-то из комнаты. Происходящее похоже на сцену из Пакового идеального сценария.       — Я тебя люблю, — снова повторяет Чонгук, и во второй раз лучше не становится, Чимин всё ещё хочет застонать, следом ещё и испуганно попросить перестать врать. — Даже если это отличается от твоих чувств, но я тебя люблю и ты мне не друг, хён. Друзей по-другому любят. По друзьям совсем не так скучают.       Они оба больше не предпринимают никаких попыток снова приблизиться, стоят и пялятся так, словно видят друг друга вообще впервые: Чимин с опаской, Чонгук — начиная бояться возможности очередного неверного решения и дурацкого поступка.       — Я тоже в тебя влюблён. — повторяет вчерашние слова хёна. — Слышишь?       — Слышу, — получается как-то заторможено и по-прежнему не с полной уверенностью.       — Я хочу, чтобы мы были в порядке. И ты, и я. Я не собираюсь ничего тебе предлагать, я просто хочу быть честным. И быть рядом хотя бы до того, пока тебе не станет полегче.       Из-за нового шага навстречу Чимин больше не пятится. Чонгук не пытается снова раздавить его, он укладывает ладони хёну на щеки, заставляя смотреть себе прямо в глаза, и на секунду Паку кажется, что его сейчас поцелуют, но этого не происходит.       — Клянусь, я с тех пор, как вернулся, боюсь оставлять тебя одного. Я хочу всё исправить. Я хочу… заботиться о тебе открыто, не пытаться придумать, как бы быть рядом с тобой после всех хреновых моментов и не раздражать при этом.       Чёрт, это… Это ведь то, о чём они говорили с Тэхёном меньше, чем час назад. И сейчас это происходит между ними с Чонгуком.       Да что это такое вообще?! Предложение Чон Хосока, теперь признание в любви, которого Чимин ждал, кажется, всю свою сознательную жизнь, а на фоне только растерянный он и пустота внутри, всё так же не сулящая ничего хорошего. Где та радость от исполнения самых заветных желаний? Почему Чимин чувствует лишь подступающие к горлу рыдания?       — Я хочу вернуться на несколько лет назад и понять, что к чему, рядом с тобой, а не расстоянии.       — Чонгук, — Пак кривится, без малейшего удовольствия отмечая, как глаза наполняются слезами, и глубоко дышит через сжатые трубочкой губы.       Всё, чего Чимин когда-либо хотел, — Чонгук и возможность быть замеченным и, боже, ценным благодаря своим танцевальным способностям. И желаемое почти что у него в кармане, а внутри всё то же дерьмо, что наполняет его всю осень. Почему нет того восторга, что столько времени заставлял его продолжать, надеясь хоть раз испытать настолько сильное чувство? Чимин вместо того, чтобы радоваться, хочет спрятаться под одеяло и умолять не трогать его.       Ужасно.       Он только что шёл домой, настраиваясь на ужасно болезненный разрыв, а Чонгук… ответил. И Чимину всё равно плохо.       Как это, блять, возможно?       — Единственное, что мне… приказала Ноэлия, когда я сказал, что хочу вернуться к тебе, это не держаться за тебя, как за единственную причину для жизни, потому что одна моя причина уже испарилась, так что я не буду, но я не хочу оставлять тебя одного сейчас.       Чимин чувствует, как предательская слеза скатывается из уголка глаз, но Чонгук не даёт ей проложить дорожку, перехватывает на полпути, растирая по коже большим пальцем.       — Нет, хён, пожалуйста, я не хотел снова довести тебя до слёз.       Чонгук не собирается «чинить» его отношениями, потому что это самая дерьмовая идея не только в их ситуации. Чимин сам ни в коем случае не станет снова превращать Гука в центр своего мира, но ведь такое уже случалось, так что понять, чего боится младший, совсем не сложно. Они уже проебались. И… А вдруг не получится? Если уже слишком поздно, и возобновлять уже нечего? Как быть, если эта долгожданная взаимность ничего не исправит? Что, если отношения развалятся? Если человек уйдёт? В исправлении собственной жизни нельзя начинать держаться за что-то или кого-то, потому что ничто не вечно и нигде нет гарантии, не ускользнёт ли новый ориентир сквозь пальцы через некоторое время. Упор должен быть на себя, и, поверьте, Чонгук уяснил это лучше, чем кто-либо. Чимин должен зацепиться за себя. Не за свою заботу, ужасно заманчивое предложение Хосока или даже Кота, а за ощущения, появляющиеся от любимых занятий, от того, что ему нравится делать, и Чонгук… Если хён даст добро, он собирается быть рядом каждый раз, когда старшему нужно будет треснуться под давлением негатива и выплеснуть его хотя бы немного; сделать всё происходящее между ними равномерным. Хочет, боится, но не перестаёт хранить надежду, что всё это получится воплотить в жизнь. Дело даже не в «согласится ли Чимин?», Гук и правда не знает, есть ли вообще шанс двинуться дальше, получится ли у них общая история, изменив всего лишь один аспект и начав называть друг друга возлюбленными в открытую. Сейчас важно не совсем это. Если по началу будет не получаться, то, возможно, это ещё выйдет исправить, Чон ведь без колебаний сможет позвонить Ноэлии и разрешить ей отпинать себя хотя бы словесно, с холодной головой подсказать кто и в чём не прав. Он не думает, не понимает, что продолжает барахтаться в том же болоте, высунувшись из него не до конца, в голове лишь слепое желание стать лучше. Достаточно хорошим, чтобы осмелиться поцеловать парня, плачущего напротив него. Достаточно сильным для возможности разрешить себе быть и правда свободным. Счастливым безо всяких «но».       Чимин столько времени давал ему почувствовать, каково это — иметь рядом человека, способного всегда тебя понять и поддержать, что сейчас не сделать по крайней мере того же в ответ будет ужасной неблагодарностью. Чонгук больше не хочет принимать эгоистично-катастрофичных решений, он настроен наслаждаться этой странной жизнью так же, как во время своего пребывания в Саудовской Аравии, уже без разрушительного чувства вины вернуться к тому, чему научила его Ноэлия и, если повезёт, открыть такой вариант времяпрепровождения и Чимину, кем бы они в итоге не стали друг для друга. Гук впервые настолько сильно и так искренне жаждет иметь то, чем, по словам родителей, никогда не должен был обзаводиться, быть благодарным каждому дню, что когда-то Пак Чимин влюбился в него и оставался рядом столько лет, так глупо и молча ожидая, когда же его секрет разгадают.       Увы, за разгадку пришлось заплатить немалую цену.       Чонгук хочет быть в порядке хотя бы для возможности испытать удовольствие, а не непонятный шок, что он почувствовал после осознания, какие именно чувства связывают его с хёном и почему в нём никогда не находилось смелости влюбиться в своего же бойфренда. Место было занято. Он хочет, чтобы они с Чимином оба взяли для себя всё только хорошее, но до сих пор почему-то получалось наоборот.       Пора бы заканчивать с драмой.       — Я хочу, чтобы твои слова подействовали ещё и на тебя, — пока Чон продолжает, Чимин сам прерывает зрительный контакт, сам тянет младшего на себя, обвивая одной рукой шею, второй — талию. Он в такой растерянности, чёрт возьми. — Пускай всё будет хорошо сначала у тебя и у меня, а потом, если ты всё ещё захочешь видеть меня рядом с собой, — возможно, у нас. Будем двигаться так медленно, как только потребуется, хорошо?       Пожалуйста. С этаким можно справиться? Они с Чонгуком и правда справятся, или это очередная ошибка? Грёбанный страх не собирается отставать? Чимин так сильно мечтает про этот второй сезон в уже идущем сериале. И правда хочет назвать Чонгука своим парнем и поцеловать его без той горечи, что чувствовалась в прошлый раз, но расслабиться тоже не может.       Ему нужен этот долбанный шанс на счастье и новая порция вдохновения для того, чтобы взять всё, каждое предложение, поступившее ему сегодня. Даже если возможность обжечься чудовищно высока.       — Я тебя люблю, — Чимин не плачет навзрыд, он больше не собирается разыгрывать новое душещипательное представление, вчерашнего вполне хватило, но дрожь и парочку слёз из-за слов Чона всё равно остановить не получается. — Я так сильно тебя люблю и в таком ужасе, чёрт, Чонгук.       Да, в этом они полностью взаимны. Пустые и не понимающие, какого хрена вообще творится.       Их ждёт длинная дорога перевоплощений. Обоих. И что они получат в итоге предугадать нельзя: их вместе, уже не эгоистичных и молчаливых, или кого-то по отдельности с совместными годами воспоминаний. Это будет зависеть даже не от решений, принятых сейчас, а тех усилий, что оба приложат на пути к улучшениям.       — Мне жаль, что мне пришлось уехать и… начудить, чтобы мы дошли до этого момента.       Чонгук начинает покачиваться из стороны в сторону, прижимаясь губами к виску почти так же, как Тэхён чуть ранее.       — И мне, — сглотнув, выдавливает из себя танцор. — Что начудил не меньше.       Гукового лица Чимину не видно, но он отчётливо слышит как тот, несмотря на происходящее, начинает улыбаться, после короткой паузы подытоживая:       — Два дурака.       Точнее и не скажешь. Как бы Чонгук не винил себя в состоянии Чимина, он не один приложил руку. Он всего лишь стал одной из ошибок лучшего друга. А кем-нибудь другим стать получится?       — С ужасными решениями.       Когда Чимин слышал или читал о настолько сказочных концовках больших трудностей, он всегда думал, что это чушь собачья, но сам, глубоко вдыхая полной грудью запах Чона и медленно выдыхая с прикрытыми глазами, растворяется в этом самом мгновении так же, как в сопливых девчачьих фильмах; он правда ощущает себя, будто наконец начинает просыпаться после длительного кошмара. И дело не только в том, что его снова обняли. Секретов нет. Дышать легко только потому, что нечего больше скрывать ни одному из них. Они поговорили о прошлом, о возможных развитиях будущего, о том, что нельзя отрицать те варианты, где они находятся в разных точках Сеула (или вообще мира), и в данный момент ощущения лучше только из-за скинутого балласта, а в случае Чимина — многолетнего балласта. Сейчас только утро, а за какие-то пару часов успело произойти столько всего, что в голове не укладывается. Проблемы никуда не делись и вряд ли просто исчезнут всего лишь потому, что тот, кого Чимин любит, отвечает ему тем же. Те самые трудности наверняка только начинаются, но это уже будет другой тип проблем. Их можно преодолеть, потому что впервые за целую вечность Пак этого хочет. Он настроен не забить, а разобраться со всем. Хочет помочь не Чонгуку или им, Пак Чимин остро желает ощутить радость от сбывшейся мечты. Он собирается начать с себя, потому что за последние два месяца собственные чувства вдруг стали важнее, чем кого бы то ни было, а со всем остальным как-нибудь разберётся по ходу дела. Возможно, такое решение неверное, но… Ким Намджун ведь может помочь не налажать с чем-то подобным?       — Поедим где-то снаружи? — пытаясь звучать как можно обыденней, предлагает Чонгук.       С одной стороны, это хорошая идея, но… не так быстро. Чудеса, может, и существуют, вот только не до такой степени. Им стоит двигаться тихой поступью не только в решениях относительно хоть каких-то отношений, а и во всём остальном. Если шоковая терапия подействовала на Чонгука, то с Чимином подобное наверняка не прокатит. Ему как всегда нужно время. И хоть он хочет согласиться, потому что Гук явно будет рад, старший отодвигается, сначала пытаясь найти весомый аргумент, а потом просто качает головой, не утруждая себя непонятными объяснениями. Он не хочет врать и идти куда-то тоже. Чимин не будет переступать через личный комфорт даже из-за Чонгука. Танцор не вынесет людное место, и жертвовать своим удобством его ни капли не привлекает.       Депрессию не исправит даже тысяча «я тебя люблю». Чимин не станет вдруг прежним только благодаря последним событиям. Он им больше не хочет быть.       Раньше старший сам звал Чонгука поесть говядины, а теперь они поменялись местами. У Чимина сейчас в руках всё, что он когда-либо хотел, а он не чувствует ожидаемого. Внутри всё ещё сквозняки, там по-прежнему дует морозным ветром, даже притом, что сердце грохочет, как сумасшедшее.       Чимину нужна помощь не меньше Гука, и у него в кармане лежит кусочек картона с номером того, кто эту помощь окажет, как только нужная комбинация цифр переместится с визитки в телефон.       Это он и собирается сделать. Пак Чимин собирается позвонить доктору Киму, оказавшись наедине с собой и разобравшись с внутренней бурей.       — Значит, курица и пиво? — ни на секунду не расстраиваясь из-за отказа, тут же предлагает новый вариант, словно пиво с утра — это всегда отличная идея.       — Я собираюсь записаться к психиатру, — пропуская мимо ушей вопрос о еде, как-то трусливо признаётся Пак в том, что решил буквально только что. Ему нужно сказать, чтобы не передумать, а ещё он собирается воспользоваться помощью по максимуму, следом за утверждением спрашивая: — Пойдёшь со мной?       Процент полнейшего идиота в Чимине боится, что сейчас над ним посмеются, назовут психом и ненормальным, но перед ним Чонгук. И он всего лишь улыбается, тихо отвечая:       — Конечно, хён.       А потом снова сжимает в объятьях, как всегда не рассчитывая силы, чем заставляет прохрипеть, но ни в коем случае не обеспечить желанием отстраниться.       Это тот самый Чонгук, которого Чимин думал, что знает, как свои пять пальцев, но оказалось, тёмных мыслей в этом парне куда больше, чем он показывал. Тот самый дурак, залезший в море по пояс. Парень, что подумал, будто в самом деле готов закончить всё здесь и сейчас, а потом открыл для себя по-настоящему свободную жизнь. И пусть сейчас он выглядит так, будто «порядок» если не его второе имя, то нечто очень близкое, они оба знают, что это последняя самая глупая ложь из всех существующих, и ему абсолютно точно стоит пойти с Чимином не просто за компанию.       И, возможно… так он и сделает. Возможно, они в тишине поедят острой курицы, запьют всё не самым лучшим пивом, и вот в таком состоянии, слегка захмелев от невысокого процента алкоголя, запишутся для начала на консультацию к Ким Намджуну оба, с разницей в два дня.       Мы можем использовать много всяких «возможно», строить теории и пытаться кратко описать, как сложится жизнь двух чуть не потерявших самих себя парней, гадать, смогли ли они вернуть то, что умудрились похерить оба, или же попрощались друг с другом спустя определённое время, но единственное, что можно сказать совершенно точно и со стопроцентной уверенностью, — всё будет хорошо.       У них всё обязательно будет хорошо.