отчаянный крик

По мнению ученых, самый горячий огонь белого и синего цветов, а самая высокая температура горения у химического вещества дицианоацетилена — около пяти тысяч градусов по Цельсию. Феликс же уверен, что внутреннее пламя Хенджина, проявившееся через магию во время злости, превосходит химическое вещество и сродни температуре фотосферы Солнца, что поднимается выше пяти с половиной тысяч градусов. «Из нас двоих настоящим Солнцем являешься именно ты, Хван Хенджин. Истинная прекрасная звезда, дарующая второе дыхание и жизнь». По приезде в Инсадонг дампиры Академии Святого Владимира окружают прибывшие машины и сопровождают мороев до каждого защищённого дома. Йеджи, увидев своего брата, бросается в его объятия, гладит спину молодого человека и рассматривает шею, раны на которой почти затянулись благодаря двойной порции донорской человеческой крови. — Не переводи тему расспросами о моем самочувствии, потому что я в порядке, — девушка перебивает брата, такого же взволнованного, как и она сама, — кто это был? Минхо убил его? Хенджин оборачивается в сторону своего дампира, которому Рюджин делает три новые пометки на шее, что в скором времени заменят на татуировки крестов, и соглашается с сестрой. — Помнишь, в школьные годы нам показывали старые фотографии мороя Чхве Убина, который собственноручно прикончил всю свою семью ради вечной жизни стригоя, — на слова брата Йеджи кивает, безмолвно прося продолжать, — это был он… Выглядел точь-в-точь, как на фотографиях… — Он обратился лет тридцать назад… Как же его занесло в шайку Чонгука в качестве шестерки? — Вряд ли станешь истинным королем, если предашь всех своих близких подобным способом, как Чхве Убин, — горько усмехается Хенджин и целует сестру в лоб, оглядываясь на Феликса, — самое главное, что с нами всё в порядке. Теперь мы в безопасности. Рюджин заканчивает с пометками, обрабатывает спиртовыми салфетками руки Минхо и советует другу выпить перед сном лекарства — насколько бы сильными и смелыми ни были дампиры, у них есть чувства и эмоции, и после каждого убийства стригоя стражникам необходим должный отдых, особенно в виде противотревожных и крепкого сна. Из машины выбирается Джисон, нервно прикусывает губы и заламывает пальцы, не понимая, как стоит правильно поступить. Надо ли попросить Тэхена поселить его на ночь в квартиру дампиров, где нет ни одного мороя, жаждущего человеческой крови? Хочется совершенно другого. Подойти к Минхо, обнять его крепко-крепко и попросить остаться рядом с ним. Глаза прожигает слезами, Джисон не уверен, правильные ли его желания и чувства. Правильно ли хотеть быть с Минхо? «Заслуживаю ли я его?.. Заслуживаю?» — Джисон, — раздаётся над ухом, и парень осознаёт, что Минхо стоит рядом с ним, а не вдалеке с Рюджин и остальными дампирами, — тебе плохо? Больно? Кто-то навредил тебе?.. Почему ты плачешь, маленький… И Джисон не выдерживает, подаётся вперёд и обхватывает талию дампира, притягивая к себе. Чужое сердцебиение слышно так сильно, Хан целует сквозь одежду плечо молодого человека и улыбается на ответные объятия. — Всё в порядке, Джи? — Минхо сконфуженно смотрит на прижавшуюся к груди макушку, — Я правда беспокоюсь за тебя… — Я в порядке, Хо, — Джисон поднимается на носочки, — и мне стало ещё лучше от понимания, что ты жив и все твои раны уже обработаны и в процессе излечивания. Минхо проводит ладонью по щеке Джисона, убирая отросшую прядку за ухо. В груди поднимается пламя тревоги, пальцы мелко трясутся, как никогда в жизни не тряслись даже перед нападением на стригоя. — Я должен был рассказать тебе все сам… — Нет, — Хан отрицательно ведёт головой, — не должен. Ты защищал Хенджина, его сестру и остальных мороев. Ты защищал меня, и я не в праве требовать от тебя раскрытия всех карт. — Но ты заслуживаешь знать правду… — Ты тоже ее заслуживаешь, — на этих словах Джисон придвигается ближе. — Что?.. — Могу я… — Хан чувствует, как теперь и его сердце выпрыгивает из груди, чуть ли не опережая пульс молодого человека напротив, — могу я поцеловать тебя? Минхо так и стоит, не моргая и не убирая руку с чужой щеки, пока тихое «да» не вырывается из его рта. Джисон и Минхо никогда не целовались в губы раньше. Прикосновения, объятия, поцелуи в руки, щеки, подбородок, нос и лоб, совместные прогулки с переплетенными в замок пальцами и различными разговорами — именно из этого и состояли отношения ребят. Но вот Джисон осторожно касается губ Минхо своими и выдыхает. Выдыхает одновременно как от облегчения, так и от чувств тепла, спокойствия… и правильности. Нет ничего неправильного в губах Джисона, что так прекрасно смотрятся на губах Минхо. Обе ладони дампира оказываются на щеках Хана, Ли притягивает его к себе и чуть ли не вжимается в парня от огромного количества чувств. Кончики пальцев покалывает из-за нервных импульсов, бегающих по всему телу. Джисон целует мягко, периодически расслабляя губы и вновь возвращаясь к поцелую, ни на секунду не отрываясь от Минхо. Если бы Ли только знал, насколько же сильно он ощущается родным домом для Джисона. Насколько же сильно в него влюблен Хан. И если бы Джисон только знал, как он ошибается, думая, что в него не влюблены в ответ. — Я, кажется, не говорил, насколько ты замечательный, потрясающий и действительно мне нравишься, — Минхо отрывается от чужих губ и целует кончик носа, — так вот… Где-то недалеко от входа в многоэтажный дом района Инсадонг улыбается Тэхен, наблюдая за подопечными и сообщая Чимину, что в квартиру Хенджина понадобятся две новые подушки и дополнительное постельное белье для близких людей мальчика. Лучи утреннего солнца пробиваются сквозь плотные грозовые тучи, предвещая рассвет и временное спокойствие в виде затишья перед бурей.

***

Занавески шуршат, поднимаясь парусами от ветра, проникающего через форточку. Минхо и Джисон осторожно выбегают из квартиры за свежей выпечкой, без стука прикрывая дверь в надежде не разбудить ребят. Хенджин не спит уже несколько часов — размытые краски тревожного сновидения не позволили вновь сомкнуть веки. Руки вымазаны в акриле, тонкие мазки ложатся на холст прямо на едва ли заметные линии скетча. Хван от волнения прикусывает губу, одно лёгкое движение — угол нижней челюсти прорисован. Солнечные лучи падают на спящего Феликса, Хенджин перебирает пальцами, и занавески закрывают окно, не позволяя яркому свету разбудить любимого человека. В наушниках играет mxmtoon — porcelain, мальчик разбавляет и смешивает в палитре цвета, в один момент не выдерживая и ныряя подушечками пальцев в краску. Коричневый приобретает пастельный оттенок и наносится тонкой кисточкой на нарисованное Хенджином лицо, создавая на нем веснушки и следом образуя созвездия Кассиопеи, Андромеды, Большой Медведицы и Девы. Кисточка оказывается на подставке мольберта, Хенджин рассматривает получившийся портрет и пропадает в чужих (родных) радостных глазах. Неожиданно маленькие ладошки врываются в пространство Хвана, обхватывают спереди в объятиях, и на плечо слегка опирается голова Феликса. — Ангел, — хриплый голос посылает мурашки по коже, — ты смог отдохнуть? Хенджин кивает, разворачивается в чужих руках и притягивает Феликса к себе, положив руки на его спину и крепко сцепив пальцы в замок. Мальчик касается лица мороя, невесомо проводит линию синяков под глазами и взволнованно разглядывает молодого человека. — Я правда смог уснуть, — Хенджин наклоняется и чмокает его в нос, — честное слово, солнечный. — Я верю тебе, — Феликс выдыхает, поднимает руки и гладит Хвана по голове, — всегда верю. Тонкое запястье, бледная кожа и ярко выраженные следы укуса. Хенджин встревоженно берет Феликса за поврежденное предплечье, осматривает его и чувствует тряску в собственном теле. Глаза щиплют, стоит моргнуть, как по щекам начинают течь слезы. Ноги в мгновение подкашиваются. — Джинни? — Ли опускается вслед за ним на пол, — Ангел, что… ты в порядке? Что случилось? Хочешь рассказать? Боль подобная удару молнии пронзает грудь, сковывает грудную клетку и легкие, не позволяя правильно дышать. Хенджин укладывает голову на бедра Феликса, подгибает под себя ноги, сжимаясь в комочек, и всхлипывает, делая глубокий вдох. — Я никогда в жизни не собирался пить твою кровь, — чувствует, как теплые руки гладят его по спине, — Я не буду пить ее вновь. Даже если буду опять на грани смерти… — Если ты будешь на грани смерти, я так же, как и ночью, дам свое запястье, — Феликс зарывается пальцами в волосы Хенджина, — это мой выбор… То, как ты защищаешь меня… Я очень сильно благодарен тебе за это, но знай, что это взаимно. Я защищаю тебя. «Потому что люблю». Мальчик удивляется, как спокойно его сознание и рассудок приняли истинные чувства к Хенджину, их наличие и существование. — Феликс… — Потому что люблю, — одними губами, но всё-таки озвучивает свои мысли, из-за которых Хенджин отрывается от его ног и поднимает голову, оказываясь наравне с Ли, — мы знакомы всего лишь четыре месяца, и как бы тяжело ни было описать любовь в нашем возрасте, но это правда именно то, что я чувствую. Я люблю тебя и не хочу, чтобы с тобой случилось что-то ужасное… И не договаривает, замирая от нежного прикосновения к щекам чужими подушечками пальцев. Взглядом Хенджин пытается запечатлеть Феликса, каждый миллиметр его лица, невесомо очерчивает скулы, линию челюсти, поднимается ко лбу и безымянным пальцем ведет по линии носа и ниже, к пухлым губам, задевая нижнюю. — Я так сильно хочу поцеловать тебя прямо сейчас, настолько, что зрение перекрывают звездочки перед глазами и белая дымка, а голова кружится, словно желает моей потери сознания, — и подается вперед, останавливаясь в миллиметрах от губ Феликса и ожидая его выбор и дальнейшие действие. Вновь появляется желание слиться с Феликсом в единое целое, и вряд ли оно связано именно с сексом. Хочется обнять Ли, прижать к себе, соприкоснуться каждой клеточкой, глубоко целовать и провести в объятиях друг друга всё данное на жизнь время. Осознание ударяет в голову, когда Феликс сокращает расстояние и касается его горячих губ своими. Маленькие ладошки трогают талию, гладят спину, а Хенджин понимает и принимает чувства, так сильно отличающиеся от первой любви. Любовь к Феликсу воспринимается по-другому, не как к Кристоферу. Нет болезненной потребности в ежесекундных терзаниях сознания, нет желания вырезать свое сердце из грудной клетки и сжечь его вместе со всеми пустыми надеждами. Любовь к Феликсу чистая и всеобъемлющая, не разрывающая на куски тяжестью. Хенджин целует его, подолгу задерживаясь на пухлых губах, мягко обнимает в ответ и чувствует тепло, разливающееся как по телу, так и в собственной душе. — Я люблю тебя, — на момент отрывается от Феликса и чмокает в щеку, — люблю бесспорно и безоговорочно, — оставляет поцелуй на кончике веснушчатого носа, — я так благодарен тебе за то, что ты рядом со мной… Феликс чувствует на своих щеках слезы, что быстро стираются подушечками пальцев Хенджина. Мальчик кладет голову на его плечо, целует в основание шеи и вдыхает родной запах. Хван гладит его по голове, в то время как Феликс находит взглядом холст, на котором изображен… он? Четкие линии, теплые тона, яркие веснушки по всему лицу. Легкая улыбка, маленькие морщинки у глаз. Феликс не может поверить увиденному и ощущает давление в горле, — от удивления мальчик перестал дышать, — и вновь втягивает воздух, возобновляя работу легких. — Хенджин, я… боже, как прекрасно ты рисуешь, — Ли берет его ладони в свои и целует каждую с внутренней стороны, из-за чего морой покрывается мурашками, — золотые твои трудящиеся руки, я в таком восторге… Неужели ты видишь меня… таким? — Таким ярким солнечным лучиком, — Хенджин улыбается и чмокает Феликса в висок, — когда я проснулся, то чувства настолько сильно переполняли меня, что я не выдержал и принялся рисовать… Рисовать тебя, потому что все эмоции и ощущения были… о тебе… Входная дверь со скрипом открывается, пропуская в гостиную Минхо и Джисона, в чьих руках шуршат бумажные пакеты из местной пекарни. Следом за ребятами забегает Йеджи, размахивая телефоном и направляясь в комнату брата. Девушка стучится, спрашивая разрешения войти, и Хенджин перекрещивает пальцы, телекинетически поворачивая ручку двери. — Родители зовут нас на рождественские каникулы домой в Монтану, — Йеджи взволнованно оглядывает всех присутствующих в квартире, — я спросила маму, можем ли мы приехать с друзьями, так что… она не против Джисона и Феликса на банкете, но тут уже решение за вами, хотите ли вы полететь с нами в Штаты на неделю. Феликс удивленно переводит взгляд от Йеджи к Хенджину и обратно, пока Джисон роняет пакет на пол и перестает моргать, уставившись на Минхо в немом вопросе. — Хочешь полететь с нами? — Хенджин заправляет платиновую прядь Феликса за ухо, и мальчик кивает в ответ, соглашаясь с ним. Йеджи сообщает, что Тэхен и его друзья летят вместе с ними, пока в коридоре не раздается тихое: — Ты хочешь, чтобы я присутствовал на банкете с тобой? — Джисон чувствует, как его пальцы мерзнут и немеют от волнения, постепенно перетекающего в тревогу. Минхо замечает, как сильно трясутся его руки, убирает пакеты на тумбочку в прихожей и берет чужие ладони в свои. — Я хочу, Сони, конечно же хочу, — успокаивающе улыбается, поглаживая его запястья, — тебе… точно комфортно рядом со мной? И оказывается зажатым в объятиях под возглас: «Ты еще спрашиваешь?!». Феликс смеется, услышав друга, а Хенджин вслушивается в его смех, запоминает и откладывает глубоко в голову на самую видную полочку, с которой можно легко достать воспоминание и сразу же воспроизвести его. «Нас ждет долгая поездка, впереди ещё столько приключений, но всё, о чем я думаю, так это о своем желании обнять Феликса, лечь вместе с ним под одеяло и провести так всю свою жизнь».