военная тайна.

После разговора с Сонхва Минги умывается, переводя дыхание, и заходит к альфе. Они пугаются его, пряча бутылки соджу, а когда отходят от приступа паники, то подзывают друга, протянув бутылку алкоголя. Майор говорит дежурное замечание, о том, что во время службы нельзя пить, сразу сделав большой глоток и согрев горло. Один из снайперов накидывает ему на плечи кофту, чтобы не мёрзнуть, и дает палочки, ведь нужно хоть чем-то закусывать. Данное веселье знаменуется просто наличием наглости и алкоголя. Причины нет как таковой. Решили выпить, взяли на всех и каждого по бутылочке и купили лучшее кимчи в ближайшем магазине. Увидели бы их младшие коллеги, стало бы совестно, но они все служат больше десяти лет, поэтому, как освоившиеся в армии, могут позволить себе нарушать правила. За тихими разговорами, обсуждениями жизни проходит, наверное, часа три, а то и больше, ведь, когда охмелевшие солдаты прижимаются к подушкам, до обычного времени подъема остается меньше двух часов. Они знали, на что шли. Но ни капли не жалеют. Под градусом, пусть небольшим, но ощутимым, в голову Минги лезли исключительно хорошие воспоминания, удивительно, что ему снился сон, в котором была первая альфа. Это был хороший сон. Они были живы и здоровы. Все его друзья. Все шестеро лучших спецназовцев. Было бы так вне грёз, было бы замечательно… На утро, парень хрипит очень низким и осевшим после сна и выпивки голосом. — Сколько времени? — еле как нащупывает телефон. — Двенадцать дня?! Да ну вас к черту, — треплет Ёсана, дохромав на ватных ногах к нему, находит часы на его руке. Действительно, обед. — Эй, Биг Босс, мы в раю? — указывает на время, а Кан фокусирует взгляд на стрелках часов. До него доходит моментально, он подскакивает, наспех обуваясь и вместе с Соном направляясь к генерал-майору, сполоснув лица по пути. — Денек увольнения для всех нас, — поясняет наперед. — Проснулись наконец-то, я-то думал, не дождусь, — мужчина в гражданской одежде улыбается довольно, лицезрея ошарашенные новостью лица подопечных. — Без меня пили, бессовестные, наблагодарные дети! — злится, но в шутку и отправляет будить остальных и собираться в бар после зарядки. Альфа прилично так настает себя в песке, обливаясь седьмым потом и во всей экипировке пробегая полосу препятствий в пятый раз. Для них это не нагрузка: под пулями страшнее и сложнее. Зная это, в тихой обстановке стараешься втрое больше, потому что осознаешь, что оплошность не будет иметь страшных последствий, нежели лишняя остановка на поле боя. В душ все идут с огромным энтузиазмом, заранее захватив не военную форму. Привычное ожидание девушек из других отрядов у дверей, и отряд готов. Юнхо отпросил Хонджун с собой, заставив её возмутиться до глубины души, ведь какого черта он вообще творит?! Все парни только рассмеялись, когда вновь увидели сцену нежностей и любви между этими двумя. Вскоре Чон всё же поддался на желание Ким и ушёл с ней по каким-то своим делам, заставив остальным с присвистом посмотреть вслед. Веселая компания из оставшихся же человек садится в два такси, держа курс на любимый бар, где они хотят провести остаток дня. — А тогда, в тот день, они же узнали Сонхва, сказали тебе что-то? — майор разрешил спрашивать его сегодня обо всём. Первым разрушил тишину Кан, понимая, что никто из друзей бы не заикнулся даже после дозволения. Тема тяжелая для всех, говорить нужно осторожно. И альфы служили вместе. Команда понимает, что на месте отряда Магии могли быть они. Только хитрый Лис, будучи любимцем начальника, первым взял то дело. Ёсану, признать совестно, хотелось бы занизить самооценку друга, не дав ему в свое время получить высокое звание быстрее него, но тогда бы его альфа погибла там вместо второй семьи майора. — Мы слишком хорошо выучены… Они слишком хорошо выучены, — осекается Минги, допив бульон наваристого супа. — Мое состояние говорило само за себя, — парень в те дни хотел лишь догнать Пака и вытрясти из него всю правду прямо у дверей того гаража, пока еще не случилось непоправимого. — Тогда… — лезет в больные воспоминания, крутя в руке пустую стопку соджу, — они спросили: «любишь его?», — шмыгает носом, смотря на коллег. Генерал-майор предлагает наполнить стакан чем покрепче. Минги единственный ненавидит пиво, поэтому грустно протягивает ладонь, наблюдая, как заполняется стеклянный сосуд. — Ответ ведь был положительным? — всем известна преданность Сона. Его позиция редко меняется, он придерживается одного мнения, не отступаясь от него даже в крайних случаях, поэтому глупо полагать, что чувства оставили бы его так легко, единожды надломившись. Да, надлом оказался разломом, но сути не меняет. — Я ненавижу то, что люблю его. Я люблю и ненавижу, — перед глазами Сонхва, а в памяти учащенный стук его сердца, теплые руки и нежные губы, нежно целующие… Он же уехал утром? Спал ли он? Навряд ли. Мужчина не смог бы. Признаться честно, Сон тоже не сомкнул бы глаз, но помог алкоголь, который сейчас повторно пьянит, развязывая язык и снимая амбарные замки с дверей воспоминаний, дав волю всему сокрытому. Дома его тоже ожидает волна печали. Таковы последствия их гуляния. — Не вини себя за это, — генерал приобнимает, как ребенка, укачивая. — Сердцу не прикажешь, верно? Минги, — стирает непрошенные слезы с лица, по-отцовски заботливо осмотрев лицо солдата, — что бы ты не сделал, не сказал, мы всегда, слышишь, всегда, будем поддерживать тебя. Приходи в любое время и знай, мы не оставим тебя, — парень совсем расклеивается, рассыпавшись в благодарностях и крепко, но пьяно обняв отдельно каждого сослуживца.

***

Уже ночью его первым доводят до квартиры, аж до кровати, удостоверившись, что всё в норме. По просьбе устанавливают будильник на час дня на всякий случай, затем отправившись в казарму. Минги еще при входе в бар предупредил, что хочет завтра протрезветь дома, вот его и проводили, не вникая в подробности. Большая кровать ощущается приятнее и приветливее, в отличие от казарменных коек, почти ставших родными. Утром Сон нежится под лучами солнца несколько часов, только под вечер наконец оторвавшись от постели, чтобы лишний раз прибрать идеально чистую квартиру. К этому его успел приучить педантичный и чистолюбивый Сонхва, мысли о котором сейчас стали почему-то более лёгкими и приятными. Душ. Удобный, с ванной и несколькими средствами по уходу за телом и волосами. Зачем-то Минги надевает светлые джинсы и рубашку. Уж обувь в доме носить он не будет, но вырядиться стоило. Это же, вроде как, их последнее свидание. Открывает сейф, достав оттуда пистолет, проверяет обойму, отдельно достав два недостающих патрона и вставив их в магазин оружия. Смотрит на себя в зеркало. Полностью отошедший от алкоголя, с уложенными волосами, в красивой одежде. Пистолет, вроде как, лишний. Но нет. Это и есть основа их предстоящего разговора. Сонхва любил зачёсывать его волосы, открывая лоб, поэтому Минги постарался аккуратно уложить причёску, открыв вид на лоб и сделав пометку о походе к парикмахеру. На кодовом замке набирается верная комбинация цифр. На пороге скоро появится Сонхва.

Несколькими часами ранее. Северная Корея. Пак Сонхва.

Сонхва просыпается где-то на следующий день, кажется, часов в восемь утра. Лицо немного опухло от долгого сна, но Марс по-прежнему оставался рядом, будто бы напоминая, что он у него один такой: преданный, немного глупый, но в то же время тёплый и успокаивающий. Заприметив чужое плохое настроение из-за мыслей о сегодняшних последних часах жизни, он начинает громко урчать, утыкаясь носом в грудь. Будто чувствует, что болит именно там. — Всё хорошо, — будто самому себе, а не коту сонно бурчит Пак, погладив питомца и наконец поднявшись с кровати. Собравшись будто на первое в жизни подростковое, а никакое не последнее в своей уже взрослой жизни свидание, Сонхва надевает куртку и вновь оставляет питомца у соседки, садясь в машину и смотря на часы. Восьми часов ему вполне должно хватить, чтобы пересечь границу и доехать до нужной квартиры, заодно успев заехать за букетом. Всё же приходить без цветов на свидание не совсем красиво. Пак тихо смеётся от этой мысли, когда действительно заходит в цветочный магазин, покупая достаточно дорогой букет. Девушка спрашивает, кому предназначается такой дорогой подарок, на что Сонхва только с улыбкой отвечает: самому прекрасному человеку на свете. Такой своеобразный двойной смысл, ведь белые цветы — символ чистой любви и благородства, а чёрный… наверное, каждый идиот знает, что означает этот всегда печальный цвет. Мужчина вздыхает, когда подъезжает к нужному месту, смотря на всё те же часы. Ещё пятнадцать минут до условленного времени, которые он тратит на самовнушение. Страха перед смертью практически нет, есть только нежелание глупо и смято выглядеть перед тем, что засел в сердце, заставляя его замереть от предвкушения. Раньше оно всегда почти останавливалось от ожидания новой встречи спустя долгое время, пока один из них был на задании. Сейчас Сонхва чётко подмечает, что сердце слишком быстро бьётся. Когда до времени остаётся ещё пять минут, он осторожно оставляет среди цветов флешку, на которой всё, что так долго мог искать или выпытывать Минги. Вздох. Выходя из машины, оставленной на блокировке, Хва поправляет волосы и идёт к двери подъезда, набирая знакомый пароль впервые за долгое время. Он даже не глядел, набирая пальцами по памяти и поднимаясь на нужный этаж. Всё тот же звонок в дверь. Чувство, будто ему сейчас пятнадцать и он зовёт девочку с класса на свидание с букетом ромашек в руках. — Проходи, рассказывай, бери, что хочешь, — тон младшего серьезный, но не режущий безразличием. Ему не всё равно. — Надеюсь узнать полный объем информации, — добавляет спустя минуту, присев за стол. Взгляд мужчины внимательно смотрит на парня не без восхищения его красотой и выбранным костюмом. На фразу хочется пошутить некрасиво, мол, тебя тоже можно? Но Сонхва решает промолчать, направившись вслед за Соном и краем глаза решив посмотреть в открытую дверь спальни. Сердце от чего-то радостно подпрыгнуло, отдавшись приятным чувством во всей груди. Всё та же постель, с которой связано так много дурацких и приятных воспоминаний. Может, Минги всё ещё чем-то дорожит из их прошлого? По голове бьёт рациональность: не было времени или сил, чтобы заменить мебель. Это достаточно дорогостоящая процедура, почему тогда он должен тратить деньги, чтобы избавиться от удобной мебели? Сердце снова сжимается. — Я думал, допрос будет выглядеть более ужасающе. Не знаю, там, поездка в какой-нибудь заброшенный амбар на окраине города, избиение, наручники, цепи, крики, всё в таком роде, — губы лишь чуть улыбаются от подобия шутки, когда Пак наконец отдаёт парню небольшой букет. — В любом случае, это тебе. Младший совсем немного волнуется, в который раз проводя языком по пересохшим губам. Взгляд изучает букет, а благодарность произносится сама собой. Минги и не отмечает того, как заботливо помещает цветы в вазу, расправляя несколько лепестков и на мгновение вспоминая другую, разбитую в порыве злости. Тогда хрусталь разлетелся по всей кухне, а Сон не раз получал занозы от не до конца собранных осколков, неприятных, но научивших многому. Например, что мебель не виновата в произошедшем и ее бить не стоит. — Я знаю, что ты мне и без извращений расскажешь всё, что знаешь, — улыбается на подобие шутки, присев напротив мужчины и сложив руки рядом с оружием. Он понимает, что если Сонхва захочет, то пристрелит его он, но сопротивляться сейчас как-то нет желания. Пак примечает пистолет, ухмыляясь абсурдности происходящего. У него с собой только телефон и букет, тогда как у Минги здесь наверняка достаточно оружия. Рыться в его вещах и обыскивать квартиру он считал чем-то бесчестным по отношению к парню в своё время, и сейчас это спасает его от лишнего волнения. Полковник начинает говорить размытыми фразами, приходя к каким-то определённым датам и фамилиям с именами лишь спустя какое-то время. Вероятно, чтобы вывести Минги или чтобы что-то оттянуть, хотя это тоже кажется глупостью. Он не любил и не любит что-либо оттягивать, а тут вот так долго говорит, тайком, но внимательно смотря на Минги и вновь изучая родные черты. Пак даже не скрывает мягкой улыбки во время речи, нежного взгляда и лёгкого волнения из-за бьющегося быстро сердца. Хотелось молчать, взяв Сона за руку и посмотрев ему в глаза. А Сон слушает внимательно, дергая пару раз бровями в удивлении. Майор был уверен, что знает людей, стоящих за Паком, но некоторых там не ожидал, а кто-то был совсем ему не знаком. Пока мужчина говорил, Минги вспоминал их недавние объятья, трепет в грудной клетке, поцелуй и их скреплённые вместе руки. Вспомнилось, что в тумбочке у кровати есть целый альбом с их фотографиями, где находится всё. Все пять лет. Отдых, работа, кафе, море и, главное, счастье… На мгновение, его будто накрывает с головой ностальгия: просто сидят, общаются, как раньше, просто цветы на столе и красивая одежда по случаю. В ту же секунду, словно гром среди ясного неба: «Мне не оставили выбора: убить всех или оставить одного». Песочный замок мнимой радости рушится, оставив от себя только неопрятную кучку с камешками и еле заметными цветочками, которые скрылись в глубине развалин. Сон глухо усмехается. Жизни не должны быть чьими-то игрушками. Так почему кто-то всё же так не считает. Убить отряд лишь из-за личных тараканов в голове? А почему бы и нет? Это же… Великолепная идея! Главное, все будут счастливы, кроме случайных жертв. — Называть самого́ руководителя вслух я не имею полномочий даже сейчас, ты должен меня понять. Когда этот букет завянет, ты всё узнаешь, — старший кивает на букет, слабо улыбнувшись. — Мне нравятся каллы, они долго стоят в вазе, — говорит зачем-то, вздыхая, — и долго радуют глаз… Прости, не о том подумал. Ты бы хотел узнать что-то ещё? можешь спрашивать, я отвечу на всё в рамках, дозволенных моим положением. На словах о цветах майор вглядывается в букет. Ждать не будет и после найдет, видимо, флешку раньше. Высокие чины? Северяне? Да без разницы, кто еще отдавал приказы. Никто не сумеет заставить Минги предстать перед военным трибуналом. Никто. Почему? Глупая будет ситуация: он хотел нас убить, за то, что мы убили его друзей. Плюс, раз это Северная Корея и они это начали, им придется заплатить за преступление, иначе юг объявит о расторжении любых бумаг, запрещающих войны, и две страны снова погрязнут в огне. Политики не допустят подобного, поэтому у Минги есть все шансы вернуть себе честь и отдать дань родным первой альфы, как и обещал. Еще вопросы? Какие у него еще остались вопросы?.. — Почему в тот день ты решил меня поцеловать? — странный, но резонный вопрос. Было много вариантов попрощаться или попытаться это сделать. Хоть обнять, оставить какую-то памятную вещицу, но почему из всего перечня, самое… интимное? — Думал, я отвечу? А я, дрянь такая, прокусил тебе губу? «Прости, я не хотел так сильно… Это было очень больно, верно?» — слова, оставшиеся только беглой мыслью в голове младшего. Сонхва приводит в ступор подобный вопрос, а щёки, кажется, слабо краснеют, но так только кажется от ощущений. Сердце стучит снова и снова, а мозг пытается вразумить, заставляет сказать неправду, чтобы не сделать больно ни парню, если тому есть разница, ни себе от того, что так глупо скажет правду о том, что ещё любит и не может сдержать трепета от самой мысли, что ему вот так повезло провести последние мгновения с родным человеком. — Мой отец так попрощался с матерью, когда ушёл на своё последнее задание, — говорит спокойно, прокручивая на руке тонкое кольцо. Подарок отца на совершеннолетие. — Мама долго плакала, читая письмо, а потом, как я узнал позже, её убили те же люди, что и отца. Когда же я поцеловал тебя, то хотел так попрощаться с нашим совместным прошлым и со всем, что касалось нас и тебя… Получив ответ, Сон опускает голову на руки, тихо вздыхая. Пару секунд массирует затылок, а затем поднимается из-за стола, поправив чёлку. Он сейчас серьезно? Серьезно хочет оставить тело любимого человека в своем доме до приезда скорой помощи? А ему ведь только спасибо скажут за убийство разведчика с Севера… Отвратительно. Минги тяжело дышит, не имея возможности совладать с волнением. В такие моменты подобное действительно мешает. Задвигает стул, взяв пистолет. Младший с неясной целью вынимает и вновь вставляет полную обойму, крепко обхватив рукоятку оружия. Ему не страшно было в первый раз убивать человека, честно, просто потом пару дней приходил в себя. Через подобное прошел каждый солдат, но на Пака он не торопится наводить прицел. Сонхва смотрит сверху вниз и, черт, улыбается почему-то! У Минги стальной взгляд, но нос пощипывают слезы. Чего тянуть? Снимает автоматический пистолет с предохранителя, поднимает вытянутую руку. От дула до лба мужчины сантиметров пять. Неужели майор собственными руками убьет его? Неужели в данный миг утекают его последние минуты жизни? Нужно завершить это молчание хоть перед самым прощанием. — Мне тяжело, просто чтобы ты знал. А я столько лет держу людей на мушке, — романтизировать образ солдата сейчас было бы крайне глупо. Да, они защищают родину, но какой ценой? У врагов, отдающих свои жизни, есть семьи и друзья. К чему восхвалять армию? Армия — синоним жестокости и смерти. Это факт. Очень страшный, жуткий и кровавый факт. Как и полагается, у хорошего человека есть несколько минут перед смертью. Обычно просят позвонить родным или выпить любимый кофе. Кто-то молится, кто-то ничего не делает. — Твое последнее желание? — жизнь ответом не будет, Сонхва это знает. Среди остального он вправе выбирать. Сердце предательски пропускает медленный удар, но выдержка заставляет прицел не дрожать в ожидании ответа. Полковника фраза о последнем желании и трудности исполнения мести приводит врасплох. Даже так? Мозг бьёт логикой, мол, у парня тоже есть честь и уважение. Сердце же бьётся неимоверно быстро, заставляя сглотнуть и неверяще посмотреть в глаза всё ещё в сидячем положении. Так меньше вещей запачкается кровью. — Поцелуй, — говорит спокойно, будто репетировал всю жизнь перед этим моментом, чтобы посмотреть с мягкой улыбкой, будто немного с издёвкой, но это не так. Сонхва хочет исполнить свою вчерашнюю мечту: вновь коснуться этих мягких губ, попробовать их вновь и улыбнуться, когда уже точно будет поздно просить второго шанса, шепнув напоследок тихое признание и закрыв глаза. От пули умирают быстро, особенно от точных выстрелов. Наверное, в этом плане ему повезёт больше, чем отряду первой альфы. — Только без укусов. У меня в последний раз после такого шрам остался, — снова шутит, будто так и надо, и ждёт решения Сона, отсчитывая положенные на исполнение последней воли перед казнью минуты и даже дыша как-то медленнее. Пахнет чем-то сладким. Ягоды? Минги любил ягодный аэрозоль в автоматическом распылителе. А ещё древесным одеколоном. Он так хорошо готовился? Чёлка аккуратно открывает вид на лоб, как когда-то просил Сонхва. Он ещё помнит это? И взгляд такой… сомневающийся. Минги не уверен? Не хочет убивать сейчас? Ещё думает над вердиктом, скорее всего. Что бы там ни было, его желание ведь закон, так? Он не уверен, ведь здесь и сейчас законы диктует тот, у кого в руках оружие, а не тот, на кого оно направлено. Полковник встаёт со стула без резких движений и продолжает смотреть в глаза, игнорируя наведённое на него оружие и снова улыбаясь. Наверное, перед смертью многие плачут, а он как идиот улыбается… Стоило бы подумать о подобном, но времени нет от слова совсем. В голове от сказанного не умолкая кричит восемнадцатилетний Минги. Он только и повторяет слова мама да папа, пока слезы ручьями стекают под ворот рубашки. В той катастрофе пострадало и погибло много человек, но, честно, Минги чхать на них хотел. Майор ведь не подобие матери Терезы. Скорбить по чужим для себя людям? Нет уж, своих проблем достаточно. Взгляд младшего печально цепляется за старую фотографию на полке у окна, где папа с мамой, стоят с маленьким сыном и улыбаются. Они бы сейчас точно прикрикнули на него и забрали оружие, ведь нечего домой такую дрянь тащить. Отец служил, поэтому не любил подобные вещи в доме. Из мыслей выдёргивает шум за окном. — Поцелуй? — переспрашивает Минги, дернув бровью. Очи, в которых не увидеть никаких нежных чувств, долгие пару секунд сверлят дырку в мужчине. Минги делает пару шагов вперед, не убирая пистолета ото лба Сонхва. Когда он оказывается совсем близко, рука невесомо скользит ниже, а холодное дуло орудия убийства, давно снятое с предохранителя, ощутимо вжимается в ребро Пака, с чем тот успел смириться. Левой ладонью он обхватывает мужскую шею, лишь сейчас разорвав зрительный контакт и глянув на уста любимого человека. Тянет немного на себя, касаясь этих губ и растворяясь в них. Сердце резко начинает набирать темп сокращений, а поцелуй становится чуть агрессивнее, и пожаром разгорается страсть вкупе со злостью, пока Сонхва держит так аккуратно, что Минги скоро заплачет от этой нежности. Сон сминает родные, мягкие губы с наслаждением, ни на миллиметр не сдвинув пистолет, приставленный к любимому телу. Чувства переполняют собой все мысли парня, его пьянит и убивает одновременно то, что это последняя воля старшего. Значит, ему не всё равно? Значит?.. Минги отрывается, сбито дыша и понимая, что сейчас вплотную был прижат за талию. Вглядывается в потемневшие омуты, бегающие по его лицу, и вновь притягивает к себе, целуя рьяно, столкнувшись с языком Сонхва, горячим, наглым, заставляющим жаться только ближе, чтобы достойно отвечать. Это похоже на странную борьбу в весьма в необычной форме. Напоследок он давит стволом на ребра, перенеся свободную ладонь выше, на шею мужчины, целуя и забываясь окончательно. Что он вообще творит? Он же лично обрубает себе мосты выдержки. Рушит свои планы, буквально отказываясь от последнего выстрела, лишающего жизни в этот же миг. Не желает заканчивать сладкую нежность. Сон дорвался окончательно. Три года грез и нужды в касаниях в родном теле, в самом Сонхва. Предназначенном, любимом, самом лучшем… А как же месть? А плата за боль? За предательство? Сонхва должен заплатить! Должен! Разве не майор ему это обещал? Не из-за него ли он работал в одиночку? Не полковник ли причина его тяжелого физического состояния в прошлом? Не он ли причина верить в вечную любовь? Минги не думает и тягуче смакует последний миг поцелуя, вырвавшись из плена сильных рук. Оружие вновь поднимается, но теперь к виску майора. Минги пусто усмехается, а потом улыбается, пока губы, покрасневшие и немного припухшие от поцелуя, приятно пульсируют. Он шмыгает, сдерживая слезы. — Считай это очередным признанием в любви, — парень часто говорил о своих чувствах, а сейчас лишний раз напоминает об этом. — Считай, что я слаб для нажатия на спусковой крючок, — тянет уголки губ верх. До последнего Сон был уверен, что выстрелит, но после тех эмоций во время поцелуя он понял, что уже ничего не исправит Сердце полковника ещё не успевает успокоиться, как почти тут же замирает от увиденного. Голос предательски дрожит, пусть и слегка. — Минни… пожалуйста, не надо, — Хва делает шаг вперёд. Минги делает шаг назад. Сердце предательски бьётся. Признание? Он не ненавидит? Паку верится с трудом. — У тебя есть люди, которые тебя любят. Им же будет неприятно узнать, что ты вот так… погиб… — глаза пощипывает от наступающих слёз, но он держится, подводя парня к стене и стоя на расстоянии. Он видел, что бывает, если поспешить или опоздать. — Послушай меня хотя бы последний раз, прошу. Не стоит этого делать, никто из твоих близких и друзей не хочет твоей смерти, — медленный шаг ближе, рука осторожно касается лица, поправляя чёлку, а глаза смотрят со страхом, который невозможно спрятать. — Я не могу потерять тебя ещё раз, Минни — говорит тихо, прижимаясь вплотную и почти касаясь носа своим. Рука перехватывает пистолет, оставляя его на предохранителе и откладывая на ближайшую тумбу. Вторая обнимает за талию, не давая уйти. — Минни, лучше ненавидь меня, чем так. Я слишком люблю тебя, чтобы потерять снова, — вот он и сказал это. Минги удивлённо хлопает заслезившимися глазами. Сонхва молчит, наконец уронив с глаз слёзы и сильнее прижав любимое тело к себе. Вспоминаются лебеди. Такие изящные и красивые. Преданные своей паре на всю жизнь и жертвующие собой после их смерти. Перед глазами снова образ парня в видении, его лёгкая улыбка и такое красивое имя, слетевшее с уст. Судьба так жестока к ним, раз крутит эту русскую рулетку и поворачивается то одной стороной, то другой, не позволяя ни одному предназначенному в этой жизни встретиться без боли и страха. Зачем-то вспоминается та медсестра и факт её предназначения с тем парнем из альфы. Что сделала девушка или тот парень, чтобы узнать это? Что случилось с другими? Паку неприятно от этого факта, неприятно от этих мыслей. Единственное, из-за чего он сейчас трепещет, — близость Минги. Наверное, это единственное, что вообще может заставить его испытывать это чувство. — Какое звание майора? — Сон глубже носом зарывается в крепкое плечо, шмыгая и прижимаясь сильнее. — Какое право я имею на все эти медали и ордена? Я с чувствами не могу совладать… Я должен ненавидеть тебя за то, что предал, за то, что так болела душа и тело, за эти шрамы, за друзей, — бубнит куда-то в футболку, сильнее сжимая её в руках, — но я так люблю, что ненавижу не тебя, а себя, потому что оказался там, поэтому и страдаю столько… Ещё и тебя заставляю переживать, — вновь шмыгает носом, дрожа плечами от слёз. — Я такой жалкий… — усмешка. Парень разбит, ему только хочется остаться с Сонхва на ближайшую неделю, как минимум, а лучше вовсе не расставаться. — Вовсе нет, ты прекрасный военный и лучший человек в моей жизни, — Сонхва по спине гладит мягко и ближе жмёт к себе, позволяя себе зарыться одной рукой в мягкие волосы и понимая, что теперь он никуда не сможет уйти от Минги. Теперь нет. Младший поднимает голову, смотря в родные и точно такие же заплаканные глаза, вновь целуя, так горько от слез, но так сладко от самого факта. Сонхва отвечает, не выпуская из рук и прижимая к себе, пока напор со стороны Ги только нарастал, сменяясь непонятной страстью — Делай, что угодно, но будь рядом, прошу, я не вынесу без тебя ни секунды, — не дает отвечать или двинуться с места и просто целует, не думая, делает по зову внутреннему. Сминает уста Пака, сбито выдыхая ему в губы. — Я скучал… — не смотрит в глаза, потому что стыдно за то, что хотел убить. Хватило же глупости угрожать пистолетом. — Я тоже скучал, малыш. Тебе надо отдохнуть, ты переволновался, — Сонхва с трудом отрывается от мягких губ, смотря в родные глаза и стирая с лица лишнюю влагу. Теперь это точно тот самый маленький и ранимый Минни, которого он любит и хочет защищать. — Переоденься, сегодня я никуда не уйду, обещаю — А завтра? — Минги обиженно дует губы, как делают маленькие детки, когда их обижают, отчего старший мягче улыбнулся — Завтра будет завтра. Сейчас я с тобой и никуда не денусь. Потом мы всё обсудим, хорошо, малыш? — Угу, — Минги шмыгает носом, кивая и вновь обнимая мужчину. — Только никуда не уходи, иначе я не выдержу, хён. — Конечно. Сон с трудом отлип от уже промокшего от соплей и слёз парня, предложив ему залежавшуюся за несколько лет старую футболку, что принадлежала самому Паку, но майор носил её сам временами, и домашние штаны, пока сам переодевался в удобную футболку и шорты, повалив любимого на кровать и ложась рядом под бок, довольно прикрыв глаза. Сонхва смеётся тихо, обнимая — Что? — Просто не верится, что ты снова рядом. Как-то не по-настоящему звучит. Я ожидал пули в лоб, а не тебя в руках. Минги густо покраснел, сильнее зарывшись в крепкую грудь и обняв старшего руками и ногами. Ему стыдно за это, стыдно за ненависть, за злобу, за то, что ударил пару дней назад и позволил негативу разлучить их на столько лет. — Ты же не уйдёшь? — с надеждой в голосе виновато спрашивает младший, расслабленно выдыхая. Сонхва больше никуда не уйдёт.