Изумительные люди и события, с ними произошедшие

И всё-таки я человек тактильный. Не с перебором, конечно, но касаться и быть объектом касаний мне очень даже нужно, причём не реже трёх раз в день — на завтрак, обед и, соответственно, ужин. Хотя, допускаются и грубые нарушения — каждую свободную минуту, каждый раз, когда руки не заняты книгой, притащенной из щели между мирами, столовыми приборами или смертоносными рукавицами, что кажутся порой объёмными. Разумеется, я не эгоист. Руки не так уж и обязательны. Главное — тело рядом, сантиметрах в десяти, желательно, скаба к скабе, бедро к бедру, или голова на коленях, и пальцы — в волосах. Разумеется, я не эгоист. Просто ревнивый и нуждающийся в заботе. И в Шурфе. И в его прикосновениях. В отношении других я — по большей части — неприступная крепость, уступающая иногда под гнётом жизнерадостного Мелифаро, либо же леди Меламори, но свои позиции упёрто не сдающая. Тоже мне. Обращаться из одинокого чудовища в котёнка при ком-то постороннем, когда для обращения есть самая чудеснейшая (по моему скромному мнению) компания. Поскольку от Шурфа веет умиротворением, защищенностью и крепким «Эрл Греем», который я достаю ему из щели между мирами. Поскольку одними лишь следами эмоций в серых глазах я доволен, мне хватает их сполна, чтобы, подобно проводнику, усилить, отобразив, эти эмоции во сто крат. Поскольку его местонахождение рядом со мной способствует повышению моих жизненных сил. Поскольку маленькому котёнку (русому, макс, и ужасно растрёпанному) необходимы прикосновения его рук, немного холодных, с расписанными рунами ногтями. Поскольку слишком много «поскольку», чтобы их все перечислять, не превращая мысли в трактат на тысячи три страниц. Который, к слову, Шурф обязательно бы прочёл, делая пометки, а потом пересказал мне всё, что его заинтересовало и спросил обо всём, что вызвало у него затруднения. — Чему ты улыбаешься, Макс? — Я просто счастлив, дружище, только и всего. Говорю, жмурясь от удовольствия, когда Шурф вместо лишних слов целует меня в кончик носа.