Изумительные люди и события, с ними произошедшие

С недавнего времени я осознал ещё одну странную вещь. Я боюсь засыпать один. Боюсь до ужаса, до душераздирающих криков, разрывающих сладкий туман полудрёмы, до боли в глазах, когда слишком пристально вглядываюсь в то, что меня окружает, и синяков, хоть как-то убеждающих меня в том, что я — настоящий. В такие моменты меня пугает даже темнота, и я всеми силами сдерживаю себя, заламывая пальцы, кусая в кровь губы, чтобы не послать кому-нибудь зов. Хотя, почему кому-нибудь? Я сдерживаюсь от того, чтобы не послать зов Шурфу и не расплакаться, как маленький ребёнок, пришедший в комнату родителей из-за «страшной тени за занавеской», сдерживаюсь от того, чтобы, бросаясь в другую крайность, не заорать, нарушая все правила безмолвной речи, что мне плохо и чертовски необходима его рука. Его тепло. Он сам со всеми своими потрохами. И вместо этого лишь сильнее кутаюсь в одеяло, подзывая к себе котят, лишь вглядываюсь в темноту, вбивая в сознание расположение каждого ковра, каждой дощечки в дощатом полу, каждого предмета мебели. Потому что боюсь, что вижу всё это в последний раз. Что стоит мне заснуть, и я уйду из этого мира, растаю, как предрассветный туман. Что потеряю Ехо, и тех, кто мне дорог, потому что буду не в праве вернуться. Или не смогу вовсе, потому что исчезну сам, раз и навсегда, и больше не будет сэра Макса из Ехо. Больше вообще никакого сэра Макса не будет. «Что-то случилось, Макс?» «Всё в порядке, Шурф, всё хорошо» Заканчиваю дежурную фразу и подползаю к севшему на кровать Шурфу, осторожно, пока не достигаю цели, и тогда почти судорожно хватаюсь за рукав белоснежных одежд. — Почему ты здесь? — Я волновался. Что с тобой происходит? — Я боюсь тебя потерять. Говорю с запалом, будто в бреду, прижимаясь к горячему телу, чувствуя сухие губы у виска и обнимающие меня руки. Цепляюсь за одну из них, прикладывая к сердцу, и позорно засыпаю, благодаря всех, кого только можно за этого человека, что шепчет мне на ухо успокаивающие слова.