Живой портрет

      Утро в дворце Боклера всегда начиналось одинаково. Ровно в шесть часов прислуга принималась суетиться на этажах. В половину седьмого Дамьен де ла Тур — капитан княжеской гвардии Туссента — самозабвенно наставлял на день грядущий сменный караул. Бедные гвардейцы только и могли, что кивать и вяло салютовать, почти неслышно стуча пятками латных сапог друг о друга. Из окон небольшой пристройки, что скрывалась за белокаменными стенами, чтобы не портить столь прекрасный фасад своим непотребным видом, доносился запах хлеба и сахарных булок. Дворец, одним словом, оживал. Но делал это незаметно, тихо, бережно оберегая покой достопочтимой княгини.       Ее день начинался ровно в семь часов утра, а значит к этому времени внизу, где располагался необъятных размеров обеденный зал, должен быть накрыт стол. Обязательно со свежей выпечкой, белыми розами в вазах, а еще орехово-медовыми рулетиками на огромном металлическом блюдце, без которых не обходилась ни одна утренняя трапеза. А еще мраморный пол должен блестеть так, чтобы Анна-Генриетта могла видеть свое отражение в нем, когда спускается к завтраку. А еще стража должна быть бодрой и заведенной, словно оловянные солдатики, которые отдают честь лишь по одному нажатию на нужный рычажок. И конечно же, фрейлины. Куда же без них? Ровно в семь часов двадцать три минуты все пять девиц должны сидеть за огромным столом, пить самый вкусный чай во всем Туссенте, что привозят исключительно из Зеррикании, и нахваливать хрустящие ореховые рулетики, даже если они совсем не лезут в горло.       Как и дворцовое утро, утро Франсуазы Леру̀ начиналось всегда с одного и того же: спешки. Неумолимой, отчаянной спешки, чтобы не приведи пресвятой Лебеда не опоздать и не пропустить дегустацию восхитительных утренних рулетиков. Ну и конечно же, совершенно не хотелось опростоволоситься перед Аннариетой. Достаточно уже того, что Франсуазу в прошлом месяце застали за весьма недостойным для дамы своего положения занятием прямо в дворцовых садах. И повезло еще, что ее светлость была в хорошем расположении духа, а бокал-другой Сангреаля настроил на тот благодушный лад, когда подданным можно многое спустить с рук. Тем более если эта подданная — твоя фрейлина, которая словно простая девка повелась на сладкие речи молодого рыцаришки и позволила ему заглянуть себе под юбки. Всего лишь разок, но и того было достаточно чтобы среди четырех других дам, которые составляли свиту княгини, прослыть излишне ветренной. Хотя, наверное, глупо было бы казнить за любопытство, пусть и столь пикантное, верно?       Франсуаза в одно движение слетела с кровати, и только чудом не зацепив ногой ночной горшок, бросилась к кованной ширме, изукрашенной позолоченными затейливыми узорами. Натягивать поверх ночной рубашки корсет — та еще задача, но девушка справилась. Пусть и мысленно проклинала непутевую служанку, которая так и не соизволила появиться на пороге ее комнаты в шесть часов утра.       Женевьева была странной женщиной, но просьбы выполняла скрупулезно и никогда не отказывала. Нужно отнести письмецо вон тому милому господину? Пожалуйста. Нужно договориться с капитаном гвардейцев, чтобы хозяйке удалось прошмыгнуть ночью за пределы дворца, да еще и взять из конюшни кобылку? Только скажите. Разузнать, о чем судачат при дворе? В любой момент. За то ее и терпели, и за то многое прощали. Как, например, бесконечные опоздания и некая фривольность речи.       — Черт бы побрал эти ленты! — шипела Франсуаза, стоя вполоборота у зеркала и самоотверженно пытаясь тонкими дрожащими пальцами привести корсет в надлежащий вид.       Вот только время все шло, а юбки еще даже не надевались. От мысли о том, что сегодня она впервые не явится вовремя в обеденный зал, помутилось в голове, а колени непроизвольно подогнулись, как вдруг дверь с грохотом открылась, и в комнату ворвалась Женевьева с кувшином в руках и с совершенно неприлично широкой улыбкой на лице.       — Госпожа, вы не поверите что вчера ночью произошло! Такой скандал! — едва не пританцовывая от радости, служанка пронеслась по комнате, поставила у кровати кувшин со свежей водой и бросилась на помощь растерянной фрейлине.       — Сегодня произойдет еще один скандал, если я опоздаю к завтраку, — краснея, потея и пыхтя, Франсуаза едва сдерживалась, чтобы не сорваться на такую же затейливую, как завитушки на ширме, брань.       — Зато будет о чем посудачить этим индюшкам, — хохотнула женщина. — Ох и криворукая же вы, госпожа, — вздохнула она, и, выдернув из дрожащих пальцев светлые ленты, ловко принялась шнуровать корсет.       — Не всем же быть таким одаренным как ты, дорогая, — она провела руками по волнистым, темным волосам и ахнула, почувствовав как сдавило грудь. — Ну так… — едва дыша, продолжила Франсуаза. — Ну так что за скандал?       Женевьева хмыкнула, немного ослабила ленты, и, обмотав длинные концы вокруг талии трижды, завязала их сзади на узел, а затем на немаленький бант.       — Госпожа Вивиенна де Табрис, наша милая птичка, которая только и делает что щебечет о благочестии и целомудрии, вчера ночью была застукана самим де ла Туром на втором этаже дворца.       — Боги… — приложив ладонь к животу, Франсуаза с трудом выдохнула, понимая, что на радостях ее помощница перестаралась.       Вот только времени исправлять положение уже не было. Видимо сегодня придется обойтись без рулетиков. Какая жалость…       — А с кем он ее застал? Надеюсь, не со старым рыцарем?       — Трудно в это поверить, но наша пташка повелась на молодого де Лонфаля, — с нескрываемым сожалением выдала Женевьева.       — Вот уж кто в самом деле — напыщенный индюк, — фыркнула Франсуаза, поднимая руки вверх и ныряя головой в вырез платья.       — Порядочный парень, но с придурью, согласна. Он же еще…       — Я бы рада продолжить перемывать кости милой Вивенне и ее отважному рыцарю, но время… время, Женевьева! — нетерпеливо переступила с ноги на ногу фрейлина, схватив со стола гребень и принявшись водить им по спутанным локонам.       — Понимаю, госпожа… Одну минуту — и я помогу вам с волосами. Успеется.       А оно и в самом деле успелось. Вот Женевьева прошлась толстыми пальчиками по последним крючкам. Темные, гагатового цвета волосы были собраны в аккуратный пучок. Туфельки на маленьком квадратном каблучке, что предназначались больше для утренних прогулок, были услужливо надеты на босые ножки, ибо выискивать в ворохе одежды чулки было просто некогда... И, даже не бросив на себя последний взгляд, чтобы оценить результат торопливой работы, Франсуаза бросилась к двери чуть ли не вприпрыжку, и, придерживая подол своего лазурного платья, вырвалась в длинный залитый солнцем коридор второго этажа.       Гвардейцы у ее дверей привычно отсалютовали, но девушка пронеслась мимо них и свернула за угол, торопясь по кратчайшему пути к лестнице и оскальзываясь на начищенном полу. И сегодня ей определенно повезло вбежать в обеденный зал за несколько минут до прихода княгини, хоть и запыхавшись, еще и громыхнув дверью так, что служанка чуть не выронила поднос с фарфоровым сервизом. Остальные фрейлины устало закатили глаза, а Дамьен де ла Тур облегченно выдохнул, даже на мгновение расслабившись и ссутулив плечи.       Франсуаза пронеслась мимо надушенных девиц, бросив неоднозначный взгляд на Вивиенну, которая уставилась на свои руки и неустанно сминала пальцами белоснежную салфетку, боясь поднять глаза и встретиться взглядами с де ла Туром. И едва успела занять свое законное место в конце стола, как в дверном проеме появилась Анна-Генриетта собственной персоной. И судя по ее хмурому лицу и серьезному взгляду — новости ожидались весьма неприятные.       Княгиня на мгновение остановилась в двух шагах от стула, и фрейлины все как одна вскочили на ноги. Господин де ла Тур окинул всех придирчивым взглядом, а княгиня лишь прикрыла на мгновение глаза и театрально вздохнула, словно пребывала сейчас не в обеденном зале, а на сцене театра, не меньше.       — Мы вынуждены сообщить вам прискорбную новость. Господин Креспи… — еще один крайне страдальческий вздох. — Господин Креспи — мертв.       Девушки заохали все как одна, и принялись закрывать своими изящными ручками свои не менее изящные ротики. Не считая Франсуазы, которая всего лишь на мгновение прикрыла глаза и досчитала до пяти, чтобы успокоиться и проверить, не ослышалась ли она, или этот старый осел и правда умер.       Господин Креспи был рыцарем старой закалки, у него была уйма дурных пристрастий и совершенно несносный характер. Но стоит отдать ему должное — княгиню он любил всем сердцем и самозабвенно служил ей до самого конца. Нет, Франсуаза никогда не желала этому престарелому пьянице и грубияну смерти, но и благодати для него у пророка Лебеды не просила. Ведь Креспи был той еще занозой в заднице у всего двора. Знающий все о всех, имеющий многочисленных «посыльных», что сновали по всем этажам в поисках свежих сплетен для своего господина. Беспринципный человек, на дух не переносивший женщин и не считавшийся с ними... Исключая, разве что, Аннариету, на которую, видимо, молился ночами, если не чего похуже. Ни у кого из присутствующих он не вызывал теплых чувств ни, простите боги, хотя бы уважения. И если все остальные делали крайне огорченный вид, стараясь выразить свою «искреннюю» встревоженность и сожаление, что такой почтенный рыцарь покинул этот бренный мир, Франсуаза предпочла просто молчать. Молчать и делать вид что ей жаль, но очень глубоко в душе.       Ощутив обнаженными лопатками внимательный жгучий взгляд, девушка искоса глянула из-за плеча на де ла Тура и нахмурила тонкие ровные брови. Он ведь присматривается к ней. В самом деле присматривается, старый хитрец. Вот прямо сейчас стоит и будто ждет чего-то. Но чего? Что может сделать простая фрейлина, если только не рухнуть в обморок от столь ошеломительной новости? Радовало лишь одно — судя по невозмутимому лицу Дамьена де ла Тура, Франсуаза в отсутствии скорби по господину Креспи была не одинока.       — Столь… — Анна-Генриетта сделала шаг вперед и вцепилась тонкими пальцами, унизанными золотыми перстнями в спинку стула. — Столь ужасная новость с самого утра. Пресвятой Лебеда, она совершенно выбила нас из колеи. Все это случилось так внезапно.       Франсуаза искоса взглянула на побледневшую княгиню, которая, что поразительно, была в самом деле встревожена и совершенно не пыталась играть в свои игры, как любила делать на публике. Она обвела взглядом фрейлин, которые искусно изображали потрясение, а кому-то даже удалось пустить слезу, и только после всего этого бросила взгляд на накрытый стол, разрываясь между двумя мыслями: выпить чашечку чая с треклятым рулетиком, который за три года стоит у нее уже поперек горла, а от одного только орехово-медового запаха подступает тошнота, либо все же рискнуть и поинтересоваться, как же это все произошло. Ведь несмотря ни на что, господин Креспи был рыцарем, и, надо признать, опытным рыцарем. Значит, убить его было не так-то просто, как может показаться на первый взгляд. Если конечно он не упился до смерти в «Куролиске», что совершенно не может быть исключено.       — Господин де ла Тур, — серьезно и требовательно заговорила княгиня. — Мы хотим, чтобы вы лично взялись за расследование смерти господина Креспи. Все сведения, которые будут обнаружены по этому делу, передавайте лично нам в любое время дня и ночи.       — Слушаюсь, — незамедлительно ответил капитан гвардейцев и едва заметно склонил голову в учтивом поклоне.       — Его тело… Его тело в весьма непристойной позе обнаружили патрульные вчера вечером у позорного столба и отнесли в мертвецкую.       — Сию минуту разузнаю все детали и примусь за работу. Дозволите идти, ваша светлость?       — Дозволяем, — ответила Анна-Генриетта на выдохе и осторожно опустилась на мягкий стул, услужливо подставленный ей служанкой.       Де ла Тур откланялся, широким шагом пересек весь обеденный зал и вышел за дверь. Фрейлины тут же уселись обратно за стол, а княгиня подрагивающей рукой убрала упавший на лоб локон.       — Пожалуй, сегодняшнее утро лучше начать с Сангреаля, а не с чая, — окончательно взяв себя в руки, на удивление невозмутимо объявила она.       И впервые Франсуазе не захотелось с ней спорить.