Твои шрамы

***

      Они лежали и смотрели друг на друга, на фоне играл какой-то третьесортный фильм, совершенно не интересующий их, поглощённых глазами напротив; в тусклом свете прикроватного торшера и телевизора они робко сплели пальцы в замо́к. В глазах обоих дымка, им было откровенно плевать даже если случится конец света, мир сжался до этой маленькой комнаты, до человека рядом.       Майки смелее, жаднее, он не кидается в омут с головой, однако, даже он не железный. Его голова соскользнула с подушки, и он приподнял их с Такемичи сплетённые руки, аккуратно, словно касаясь самого дорогого фарфора на свете, поцеловал тыльную сторону чужой ладони. Такемичи почти не дышал, покусывая губы и не отрывая взгляда от такого непривычно-домашнего Майки, казалось даже, что в глазах Манджиро поблёскивал ласковый свет.       Ночь приветствовала их сквозь незашторенное окно спальни, луна круглая, словно нарисованная циркулем, блестела, всё было непривычно. Стоило Ханагаки вернуться из прошлого, как он увидел перед собой Майки. Да, они дали друг другу обещание стать единым через десять лет. — Это рана от спасения Дракена… — Майки поцеловал шрам от прошедшего насквозь ножа.       Сано невозможно нежен, отнимая свою руку и раскрывая ладонь Такемичи, изрезанную уродливыми шрамами. — Это с того раза, когда ты остановил Па-чина, схватившись за его нож. Он завтра женится. — Снова нежный, полный благодарности поцелуй. — Это, когда ты не позволил Хаккаю и Юзухе убить Тайджо. Хаккай, ты не поверишь, теперь модель, а Юзуха его менеджер. — Ещё поцелуй, менее робкий, почти собственнический.       Тёмные омуты Майки оторвались от руки Такемичи и взглянули ему прямо в глаза. Прошла секунда, а потом ещё, Манджиро приподнялся на локте и поцеловал лоб Ханагаки, помассировав его затылок. — А это ты спас Эмму… — Тоска проскользнула в глазах бывшего главы, когда его пальцы коснулись маленькой лысой точки шрама. — Она вышла замуж за Кена, они ждут второго ребёнка. Их старший сын наполнил додзё жизнью.       Такемичи придвинулся ближе к Майки и заключил его в объятия, уткнув лицом в свою грудь. Холодные руки Сано проскользнули под футболку, огладили бока, нежно обласкали шрам на правом боку. — Это ты принял нож вместо Баджи, когда Казутора пытался убить его… — Майки прижался к Такемичи, сплетаясь ногами. — А сейчас у них с Чифую целая Санта-Барбара с любовными треугольниками и свой зоомагазин. Они счастливы.       Холодные пальцы уже начали согреваться и прошлись по шрамам от пуль. — Это ты прикрыл Какучё, ненавижу этот шрам. — Майки поцеловал правую ключицу Такемичи. Со спины там сквозной шрам, чуть ниже такое же зажившее отверстие, параллельно с ним другой шрам, и ниже такой же, все четыре от пуль. — Эти три Кисаки пустил в Какучё в приступе отчаяния, а ты оттолкнул Изану, который собирался спасти его. Я ненавижу эти шрамы, но им же я и благодарен. Ты расплатился с Изаной за меня. Спасибо тебе, мой плаксивый герой…       Майки замолк, целуя ключицы Такемичи. Луна стыдливо выглянула из-за рамы окна, пока лампа, от которой исходил тусклый, грязно-жёлтый свет, покрывала тело Ханагаки золотой оболочкой. — А чем… чем сейчас занимаются Каку-чан и Изана-сан? — Вопрос робкий, но Такемичи не мог его не задать. — У них своя кондитерская. Два чёртовых неразлучника.       Такемичи тихо-тихо засмеялся, всхлипывая от облегчения. Всё сложилось до невозможности хорошо. Ханагаки радостно обнял голову Майки, но тот расцепил чужие руки, приподнялся и снова поцеловал своего героя в лоб там, где в зоне роста волос прятался длинный тонкий шрам. — Этот из-за Сенджу Кавараги. — Майки ревнует, как и ревновал все десять лет, когда не имел права лишний раз коснуться Такемичи, но Сенджу могла всё. Даже бесстыже звать Ханагаки на свидания. — У неё и её старших братьев охранная фирма, они вполне востребованы.       Ханагаки погладил кончиками пальцев надутые от ревности щёки и еле слышно засмеялся. — Я люблю тебя, Майки.       Манджиро застыл, словно статуя, не осмеливаясь дышать, а в телевизоре герои запели о победе над злом, о том, на что способна дружба. Лампочка настольного торшера замигала и потухла. Сано сглотнул скопившуюся слюну и, придвинувшись к Такемичи, впервые поцеловал его в губы. — В груди колет, — сдерживая слёзы, просипел Такемичи. — Для меня наша разлука длилась всего миг, а ты прожил эти десять лет… — Не нужно… — Майки сжал в руках щеки Ханагаки, не прерывая зрительного контакта. — Я рад уже тому, что ты подарил мне своё будущее взамен этих упущенных лет. Давай будем жить счастливо.       Такемичи всё же расплакался, целуя Майки. Сначала он только тыкался в чужие губы, пока Сано не перехватил инициативу: со всей накопленной любовью и страстью Майки нетерпеливо сплетал их языки, позволив Ханагаки оседлать свои бёдра. Они забывали дышать, не обращали внимания на жжение, им было нужно, они не хотели и не могли остановиться.       Оба решили, хватаясь за шеи друг друга, что их ничего не прервёт, словно их в любой момент могут разлучить, заставить забыть столь любимые глаза. Горячие руки Майки оглаживали тонкую талию Такемичи, сминая её, желая оставить свои следы, проникнуть в самые глубины сознания. Манджиро, судорожно выцеловывая тонкую шею и оставляя ярко-алые засосы, стянул серую футболку с Ханагаки.       Не зная куда положить руки, Такемичи гладил открытые широкие плечи Майки. Громкие всхлипы и влажные звуки поцелуев наполнили маленькую комнату, всё глубже и глубже погружая две души в темноту, в сладкую истому, заставляя забыть всё, только бы избавиться от напряжения. — Я люблю тебя, люблю, люблю-люблю-люблю… — Майки прислонился головой к плечу лежащего на нём Такемичи и отчаянно зашептал: — Ты спас меня, спас мой мир, но даже так я принимал всё как должное и желаю больше, больше, чем могу взять, намного больше, чем ты можешь дать мне… Прости, что я люблю тебя…       Это были слёзы, горячие, текущие по раскрасневшимся щекам. Сано плакал, даже Дракен и Шиничиро с Эммой не видели этих слёз, но Такемичи видел. Для Манджиро показать слабость, показать свою уязвимую сторону было высшим проявлением доверия, истинным признанием в нерушимой любви. Ханагаки этих слёз хватило, чтобы все те усталость, отчаянье и страхи стёрлись из его сознания, и он наклонился над возлюбленным, погружаясь в нежный, лёгкий поцелуй. — Не вини себя… Твоя любовь откликнулась в моём сердце.       Вся та спешка, что была в начале, испарилась, уступив место неторопливым объятьям. Майки аккуратно перевернулся, уложил Такемичи на спину, стянул с него шорты и бельё. Манджиро упивался стеснением любимого, его дрожащими ресницами, его расслабленным телом в своих объятьях. Телевизор, до этого говоривший на фоне, после титров замолчал. — Нужно… Нужно подготовить тебя… Я хочу, чтобы тебе было приятно. — Поцелуи один за другим осыпали худые, почти юношеские ключицы Ханагаки, опускаясь всё ниже и ниже.       Язык прошёлся по набухшим соскам, посасывая и покусывая их, не забывая про находящиеся совсем рядом шрамы. Такемичи сладко застонал, запрокидывая голову и крепко прижимая Майки к груди. Лёгкая щекотка от того, что пальцы Сано невесомо пробежались по бокам, подкинула, и Такемичи хныкнул, прикусив нижнюю губу. До этого он ни разу не ощущал такого удовольствия. — Сма… Смазка в тумбочке! — Оу… — Майки оторвался от сосков и замер, удивлённо смотря прямо в глаза напротив. — Откуда же?       Ханагаки смущённо сглотнул и отвёл взгляд, пробурчав под нос: — Не ты ли следил за моей чистотой? Как будто я мог это сделать с кем-то. Даже чтобы просто подрочить нужна смазка, удовольствие — это не раз плюнуть на руку, и сойдёт. — Я понял. Понял. — Манджиро поспешно заткнул Такемичи поцелуем, потянулся к тумбочке и достал смазку. — Чи-чан, тебе стоит перевернуться на живот, так будет легче принять пальцы. — Не нужно… Всё будет хорошо. — Ханагаки смущённо посмотрел на Сано и тихо, почти неслышно сказал: — Я не мылся.       Майки был на пределе, он уже не мог сдерживать себя, но Такемичи словно не понимал этого, наивно полагая, что всё обойдётся. Поэтому Манджиро резко толкнул назад успевшего привстать Ханагаки. — Манджи?.. — Только и успел прошептать он до того, как Майки пристроился между его разведённых ног, щедро выливая на его ягодицы маслянистую прохладную жидкость.       И без того тёмные глаза Сано словно утонули в зрачках, когда он увидел, как его палец обводит тугое колечко мышц.       Такемичи понимал: эти десять лет прошли незаметно только для него, а Майки ждал, Майки жил надеждами всё это время.       Всё тело было как один большой оголённый нерв, каждое движение отдавалось в голове целыми фейерверками, Сано без стеснения целовал внутреннюю сторону бедра, кусал, оставлял засосы. Первый палец вошёл почти незаметно, пока Такемичи пытался не утонуть в мыслях, благодаря потоку жалости. Но когда он почувствовал движения внутри, его выгнуло дугой. Ощущение оказалось не из приятных, было непривычно, а в голове пульсировало.       Чувство растянутости начало отходить на второй план. Мысли плавно улетучивались. Такемичи плавился, не в силах сдержать слёз, когда к первому пальцу добавился второй. Казалось, мир, и без того сжатый до размеров комнаты, схлопнулся до кровати, пока он, словно обезумев, двигался, пытаясь насадиться на пальцы чуть сильнее, ещё немного глубже. Член болезненно ныл, требуя разрядки. Редкие, но жёсткие прикосновения грубых рук дарили лишь секундное облегчение и надежду на то, что всё сейчас кончится, а вместе с тем пальцы продолжали таранить его изнутри, раз за разом подкидывая на влажных простынях. — Манджиро… Пожалуйста! — На глаза навернулись слёзы, от возбуждения казалось, что вот-вот он сгорит, когда третий палец с оттяжкой проник внутрь, пошло хлюпая и настойчиво лаская простату.       Майки, посасывая мочки ушей Ханагаки, таранил пальцами жаркое нутро, каждый раз задевая чувствительное место. Свободная рука продолжала болезненно мять член Такемичи, он плавился. Такемичи поддавался, покачивал бёдрами, желая глубже впустить в себя пальцы Майки, ощутить их сильнее, он выгибался в спине, жаждая ускорить движение ладони. Стоны и хлюпающий, пошлый звук били по нервным окончаниям.       Такемичи был потерян, он никогда не ощущал настолько острого наслаждения. И вот на очередном мощном движении пальцев Ханагаки выгнулся и с громким криком кончил. Тело Такемичи бесконтрольно дрожало. Он не осознавал, где находится и что с ним происходит. Он чувствовал, как длинные пальцы покинули его тело и убрались с члена, пока он пытался робко приоткрыть глаза. Нависший над Такемичи Манджиро сел, будто ничего не произошло, словно это не он изнывал от возбуждения, и не его взгляд горел огнём жажды, который видно даже в томной темноте ночи, когда слышны их сбившиеся дыхания и редкие проезжающие мимо машины. — Манджиро, — Такемичи решился позвать мужчину, который, казалось, погрузился в свой мир, — Манджиро, я хочу больше…       Голос Ханагаки стал неприлично притягательным, когда он оседлал бёдра сидящего Майки, мало-помалу всё глубже погружая в себя чужой член. Такемичи не мог не стонать, когда ноги предательски сводила судорога, и он разом сел на длинный толстый член; он хныкал и рыдал, его стенки болезненно растянулись, Манджиро проник так глубоко, что, казалось, хотел застыть в нём навечно. — Что же ты делаешь? Что творишь со мной?       Майки толкался медленно, точно попадая в простату и мучая член Ханагаки, а тот, не соображая, цеплялся за подстриженные блондинистые волосы Сано. Темп издевательски тягучий, томный, был настолько полон любви, что сорвал последние запреты. — Мы созданы друг для друга, ты же чувствуешь это? — Покрытые мозолями пальцы надавили на живот, прямо туда, где ощущалась вся немалая длина. Такемичи подкинуло, и он громко всхлипнул.       Движения набрали темп. Майки нетерпеливо опрокинул Ханагаки на спину, ускорился и бился о простату. Снизу раздались громкие всхлипы. В плечи впились ногти, Такемичи молчал, всхлипывал, смаргивал слёзы, и Майки остановился. Указательным пальцем Манджиро медленно приподнял тёмную голову, и на него посмотрели заплаканные глаза. — Не плачь, прошу, не подо мной. — Лбом уткнувшись в маленькое плечо, Сано нервно вздохнул и продолжил: — Мы ведь должны жить счастливо… — Я сейчас счастлив. — Такемичи был твёрд в своём ответе, выбитый похотью разум начал возвращаться. — Продолжай. Луна, объятая рассветным маревом, в последний раз стыдливо блеснула приглушённым светом.