Тэн и междумирье

Вечером Тэн сидит с шаманом. Шаман занят своим делом, Тэн пьёт заваренный им чай. Доливать воду у шамана внимания хватает, а вот всё другое... по чувствам зашкаливает — суета, непривычная суета. Ярости от происходящих мирских дел перебор. Хотя, Тэн думает, для неё такой ярости — наверное, на муху разозлиться... И очень непривычно видеть такое чувство — у шамана. Хм... кстати, много их тут, этих мух... И, что на удивление, ни одна муха не стремится сесть на руки... да, тогда мухи не будет — Тэн не выносит щекотки. Ощущения тоже как мухи — назойливо вьются. У каждого своё, но поле общее, и всё чувствуется — и Тэн гоняет в руках найденную среди рассыпанных трав бусину-рудракшу. Вертит её в пальцах, сжимает в ладони, проводит другой рукой среди трав на полу, находит — конечно же, совершенно случайно — тонкую нитку цвета коры. Вдевает и завязывает узлом-восьмёркой, знаком бесконечности — совершенно случайно, спонтанно, просто так хочется... И смотрит, как льётся — понемногу разрушая изнутри, давая искажения — ярость, которая столь чужда и тяжела для Шамана. Сложно близкому... столь ярко... немного сил для себя... излишние для другого... Муха превращается в зеркало. Муха нахально облюбовывает и исследует чайный столик — не мешая, впрочем, чаепитию... И садится на шаманский камень — расколотую друзу. Чёрную снаружи, серо-стального цвета в центре, и с искрящимися, мелкими-мелкими, серебряными кристаллами внутри. Муха, не отвлекаясь на привычные движения — которые уже надоели всем, включая муху — садится на самый край друзы. Серая на чёрном, с ажурным рисунком крыльев, светящихся от отблесков кристалла — она расправляет крылья. Раскидывает их во всю ширь, мелко встряхивает, словно смахивая несуществующие капли воды — от которых всё равно мелькают отблески. Складывает полётным треугольником, снова расправляет — и мелкий трепет сопровождает все движения... Она широко раскидывает каждую пару крыльев — одну вперёд, другую назад, и становится — до невозможности! — похожей на стрекозу. Крылья сверкают и трепещут. Прозрачно-сверкающие, с сеткой жилок, отсвечивающих серебром, охватывающих овалом пера сияние — они уже напоминают птичьи... И Тэн уходит в сосредоточение. Полное — с погружением в крохотную область, что расширяется до Вселенной... сияющие крылья... вибрации... свет... И — божественно красиво!.. С этим ощущением Тэн возвращается в событийный мир. Шаман продолжает суетиться и быть не совсем в себе. Тэн сама доливает себя чаю. Тэн думает только о том, что шаман — человек... Хороший человек. Тэн не задумывается о том, какие силы он проводит. Всё идёт как есть... Обращение складывается само. Спонтанно. Тэн знает, к кому обращается. «...защити от гнева и ярости. Я возьму на себя!» Срабатывает сразу. Шаману становится спокойно. Суета над делами прекращается — и Тэн с удовольствием смотрит на красивую сосредоточенность ясных действий. Без искажений. Шаман снова на своей волне. Тэн даже приятно. Да, забрала искажения себе... Искажения — силы демонов. И желание орать так, чтобы дрожала земля, и разрушать материю рядом — не ново. Да, сдерживать такие силы сложно... но не чрезмерно — Тэн уже знает, как слушать демонические симфонии страшных чувств. Их можно не выпустить, можно сделать своим опытом... чтобы потом перенаправить в вольную динамику. Пожалуй, Тэн хорошо... сейчас — хорошо. С этим ощущением Тэн идёт дальше. Тэн идёт на пределе. На грани — падая с неё и цепляясь за острый край... Есть у шаманов такое призвание — хохотать. Хохмить, созерцая мир, над серьёзным и даже пугающим — превращая его просто в ещё один эпизод Великой Игры. Что самое интересное — эффективно. В смысле, не только весело становится, но и легче — освобождаешься от мары и хмари мирской. Тэн плохо, и она орёт... нет, не на Шамана — просто жалуется... А Шаман извиняется — но говорит. Говорит, что думает, и думает, что говорит — как и положено Трикстерам и Шаманам. Тэн впервые за долгое время расплывается в ухмылке, даже не думая чувствовать себя обиженной — и вовсе не из-за каких-то извинений, а потому что самой впокат смешно. Тэн даже задумывается над тем, бывают ли светлые демоны... Скорей уж, бывают тёмные способности... которые берут и приходят. Тогда, когда ими не то что пользоваться не получается, но даже ещё отследить сил и умений не хватает. А силы есть, и они приходят... И работают в бесконтрольность — открывая порталы, приглашая бесов, отправляя в одержимость... И тут бы много кто ляпнул: «И тогда становится не смешно!» Но Тэн очень даже смешно! Она наконец-то разбирается в происходящем. Утром Тэн идёт вдоль реки, между холмами, поднимается ближе к селу, доходит до деревянного, в затейливых трещинках и сколах, во мху и зелени лишайников забора. И падает навзничь. Падает в тишину. Наверху колыхаются кроны деревьев. Ближе к Тэн, под лёгким дыханием ветра, несущего очередную перемену погоды, изгибаются в нежных движениях колосья. Развевается трава на ветру: жухлая, жёлтая, скручивающаяся спиралями, уходящая в новый год к земле... и тонкая, светящаяся зелёная, что мягко тянется вверх и не сдаётся осени. Тэн лежит на солнце — на пригорке рядом с низиной, где змеиными изгибами петляет болотная речка. Небо сияет бездонной синевой. Тонкие солнечные лучи пронизывают траву, и отблески пляшут во взгляде Тэн. Тэн улыбается. Согретая осенним солнцем сине-рыжая бабочка пролетает над колышущейся травой, складывает крылья, на ветру проскальзывает через щель забора и садится на камень с полустёртыми знаками. Бабочку-одногодку не волнует надвигающаяся зима и короткий день. Сейчас солнце, красиво, ярко и тепло — и у неё есть всё что надо, чтобы наслаждаться. Тэн раскидывает руки и смотрит на солнце. Тэн наслаждается. «Тёмный, который страдает настроением по осени — ну это же как некромант, который кладбища боится!» Тэн смеётся, вспоминая тихий, идущий резонансом хохот шамана. Бабочка красуется на знаках, расправляет крылья, вертится, вспархивает и возвращается на камень — на ещё более полустёршийся профиль на барельефе. Тэн не боится кладбища. Тэн улыбается, набираясь сил в осеннем солнце. Тэн учится управлять своими силами, чтобы не бояться их проявлений. Даже спонтанных.