***
Задание было простым. Появился злодей, который, вроде как, мог управлять погодой. Своей способностью он запугивал маленькие деревни, требуя у жителей отдать ему все деньги, а иначе грозил уничтожить их урожай. Отточив эту тактику на несколько деревнях, он решил пойти по-крупному и нацелился на большие города. К несчастью для него, он не сильно там преуспел — от молний и ливней испуганные люди просто кричали и разбегались в ужасе, ведь им не нужно было защищать плантации и огороды. Зато материальный ущерб городскому имуществу привлек внимание местных про-героев. Увы, злодей успел скрыться прежде, чем его схватили. Казалось, что, как только за его поиски взялись всерьез, он исчез с лица земли. Так было до прошлой недели, когда до Японии дошло известие, что преступник с похожей способностью терроризирует баржи по всему Ближнему Востоку. Он никогда не задерживался надолго в одной стране, переезжал сразу же, как получал деньги, ради которых прибыл. Его контроль над штормами был настолько силен, что лишь немногие герои могли противостоять ему, и он с легкостью сбегал до того, как успевало появиться подкрепление. И только после слухов о том, что злодей добрался до Африки, ведущее геройское агентство Японии решило послать свои лучшие кадры, обеспечить экстрадицию злодея на родину и поставить в этом деле точку раз и навсегда. Про-герои Динамайт и Деку начали работать через два года после выпуска из Юэй. Друзья с детства и соперники с юности, оба закончили геройский курс, обзаведясь набором травматических переживаний, в основном связанных с Лигой Злодеев и ее лидером, Шигараки Томурой. У Кацки до сих пор остались шрамы от атаки, которую он принял за Деку. От их вида у Деку каждый раз слезились глаза, но Кацки они нравились. Шрамы не только доказывали, что он выжил, но и напоминали о том, что по-настоящему важно — о том, что однажды впервые разожгло в нем искреннее желание спасти жизнь другому. Спасать, побеждая, и побеждать, спасая. Их убеждения были разными, но дополняющими, как цвета из одной палитры, и потому они тоже дополняли друг друга. У Кацки ушло немало времени на осознание, что ему не плевать на Деку, — если точнее, потребовалась буквально угроза потерять Деку навсегда. Только когда его тело, опережая разум, бросилось под огонь, движимое стремлением пожертвовать ради Деку собой, Кацки принял те чувства, которые все это время в себе подавлял. Эти чувства были так же сильны, как и злость, многие годы питавшая его энергией, но далеко не так же просты. От их глубины, насыщенности и яркости у Кацки болело в груди. А хуже всего, что они пугали, хотя в этом Кацки сложно было признался даже самому себе. Чувства. И не к кому-то, а к Деку. Иногда Кацки задавался вопросом, как бы на этот немыслимый поворот судьбы отреагировала его четырнадцатилетняя версия. Но когда он думал о мягких волосах Деку, о его глупых маленьких веснушках, о его искрящемся смехе, о горящих любознательностью глазах… Когда думал о том, как уютно чувствует себя в присутствии Деку, как тепло становится внутри, когда Деку смотрит на него так, словно все остальное отошло на второй план, о том, как скучает по раздражающему присутствию Деку, когда тот берет выходной… Эти моменты, эти чувства превешивали любые заскоки гордости. Деку крутился на орбите Кацки всю его сознательную жизнь, сопровождал на каждом шагу — Кацки попросту не представлял, как бы жил без него. Наверное, было бы безумно скучно. Впрочем, даже если сейчас он избавился от своей подростковой придури, это не отменяло того, что он делал и говорил в прошлом. Он был придурком, был жестоким, издевался над слабыми. Прежде чем снова называть Деку своим другом, он поставил своей целью искупить вину. Он не извинялся напрямую. Вместо этого начал звать Деку на тренировки. Начал иногда ерошить ему волосы или стукаться с ним плечом, как стукался бы с Киришимой, готовить ему ужин, одалживать школьные заметки, давать советы, как улучшить удары и движения в бою. Кацки нравилось думать, что он человек действия, поэтому восстанавливать дружбу с Деку он решил делами, а не словами. Легко сказать, что тебе жаль, и Кацки не любил легких решений. Он знал, что понимающий добрый задрот не откажет в прощении, если попросить, поэтому свое прощение он хотел заработать. И Деку, казалось, устраивал такой подход. Хотя разговор у них все-таки произошел. После сражения с Шигараки, где они оба чуть не погибли. Честно говоря, назвать это разговором можно было с натяжкой — Деку больше плакал, чем говорил. Он посмел назвать Кацки дураком за то, что тот заслонил его собой, и Кацки не открутил ему уши только потому, что в тот момент все еще был прикован к больничной койке, сонный и накачанный обезболивающим. А еще Деку поблагодарил его — несколько раз, сквозь слезы, кланяясь и всхлипывая одновременно, — что оставило у Кацки… странный осадок. Он сделал это не ради благодарности и признания — не в этот раз. Он не пытался заработать очки, пройти испытание, подняться в рейтинге. Это вышло инстинктивно, на чистой интуиции. Он просто… просто… Ладно, в его чувствах не было ничего простого и еще меньше понятного, но думать о них все равно казалось преждевременным. Он решил не пытаться в них разбираться до того, как сам начнет верить, что достаточно отплатил за всю причиненную Деку боль. И все же, хотел он того или нет, временами Кацки засматривался на веснушки задрота, на его глупые глаза и дурацкие розовые губы. В основном именно это побудило его ответить «да» в день, когда, после двух лет работы поодиночке и восхождения по рейтингу героев в одинаковом темпе, Деку появился у него на пороге, бледный, как призрак, с дрожащими руками и коленями, и спросил, не хочет ли Кацки стать его напарником и образовать геройский дуэт. У Кацки не хватило воли ему отказать. Да и какой смысл? Он видел, как слаженно они работают вместе, когда агентство объединяло их для заданий. Он знал приемы и техники Деку вдоль и поперек — помогал их совершенствовать, — а Деку знал все о движениях Кацки, потому что он задрот и немного сталкер, ведущий заметки о чужих квирках. К тому же, Кацки нравилась компания Деку, даже если его бесконечные бормотания по прежнему раздражали. Иногда Кацки мысленно возвращался в тот день. Думал, что бы случилось, если бы он отказался, как бы Деку отреагировал. Наверное, плакал бы всю ночь в подушку. Или, может, уговаривал бы до тех пор, пока у Кацки не завянут уши. Наверняка где-то в ящиках Деку была отдельная тетрадка с названием «Как убедить Каччана стать моим напарником». В одном Кацки не сомневался: когда они с Деку объединяли силы, их было не остановить. Он понял это еще до выпуска из Юэй, когда заметил, что, чем больше они тренировались вдвоем, тем чаще Всемогущий комментировал их прогресс. По мере того, как они налаживали отношения — как откладывали в сторону свои разногласия, — их стили становились более совместимы. Кацки никогда не произносил этого вслух, но они, похоже, дополняли друг друга. Более того, Деку, казалось, был его предохранителем, причем не только во время сражений. Он всегда давал Кацки понять, когда тот переходил черту — был слишком груб или слишком давил. И Кацки хотелось верить, что, в свою очередь, он тоже сдерживал Деку — помогал не самоуничтожаться, возвращал к реальности, не давая потеряться в своей голове. Так что да, задание не предвещало сложностей. Обычный рабочий день с дополнительным бонусом в виде выезда за границу. Предполагалось, что они полетят в Египет, при необходимости помогут местным про-героям, а затем обеспечат сопровождение перевозки злодея в Японию. Вот и все. Они делали такое сотни раз. Проще простого. Их стиль боя и приемы сочетались так хорошо, что уровень преступности в Японии упал на тридцать процентов. Мелкий вымогатель, наживающийся на деревенских жителях и прячущийся от полиции, не представлял для них угрозы. Вот только по приезду в Египет их ждали плохие новости: злодей сбежал на запад и пересек три границы с помощью нескольких смерчей, которые никто не смог остановить. По словам египтян, в последний раз он засветился в Марокко, оставив за собой след из погромов. Поэтому чудо-дуэт, как их с Деку теперь называли, был перенаправлен в Марокко. Искать злодея не пришлось: темно-серые штормовые тучи, молнии и клинообразные вихри формирующихся циклонов стали видны из окон еще на подлете. Приземлившись, Кацки вместе с Деку направился сразу к эпицентру сражения. Местные марокканские про-герои смогли сдерживать злодея ровно настолько, чтобы предотвратить его очередной побег, но теперь, когда ураган все больше концентрировался в форме смерча, все, что им оставалось, — это пытаться контролировать ущерб и эвакуировать граждан. Злодей парил высоко над зданиями, раскинув руки в стороны и управляя ветром. Его молочно-белые глаза были широко открыты. Каждый раз, когда какой-нибудь герой пытался к нему приблизиться, он направлял на того молнию, то есть единственным способом одолеть его было напасть издалека. Точнее, было бы, но у Деку и Динамайта возник другой план. Все, что им потребовалось, — обменяться взглядами. Деку кивнул Кацки, и тот побежал вперед, а затем взмыл в воздух чередой взрывов. Они выполняли этот комбинированный прием лишь однажды, но обсуждали его между собой целую вечность. Он довольно сложный, но ничего такого, что было бы им не по силам. В конце концов, на кону стояли жизни. Злодей увидел приближение Кацки и направил в его сторону мощную молнию, но тот резко изменил траекторию и увернуться. Он отлетел подальше от области поражения, и в то же время Деку занял позицию на земле, прямо под ними. — Давай, Деку! — крикнул Кацки, не сводя со злодея глаз. Тот услышал его и приготовился. — Заряд… — Удар… — Гаубицы! — «Детройт»! Огромная масса воздуха, которую выбил удар Деку, столкнулась с пламенем гаубицы Кацки, образуя огненный смерч. Он поднялся высоко над землей, обволок злодея и поглотил внутри себя. Сила объединенной атаки была так велика, что искусственный торнадо немедленно стал терять силу, и сквозь застелившие небо серые облака пробилось несколько солнечных лучей. Кацки приземлился рядом с Деку — тот ждал его с широкой сверкающей улыбкой. — У нас получилось! — радостно воскликнул он, пружиня на носках, как взволнованный щенок, и поднял руку с открытой ладонью. Кацки состроил рожу, но все же хлопнул по ней и самодовольно ухмыльнулся. — Конечно, у нас получилось. Мы должны поддерживать репутацию. Улыбка Деку стала еще шире. — И сколько уже побед подряд? — воодушевленно спросил он, следуя за Кацки, когда тот зашагал вдоль дороги. — Я бросил считать после пятидесяти. — Сделаю вид, что поверил. Ураган позади них медленно растворялся в ничто. Злодей грузно шлепнулся с неба и отключился.***
— Каччан, — позвал Деку. Его улыбка отвлекла Кацки от других мыслей. — Ты меня слушаешь? Оторвав взгляд от его губ, Кацки уставился Деку в глаза. — Естественно. За кого ты меня принимаешь? Тот недоверчиво прищурился и слегка наклонил голову, будто дразня. — Неужели? — спросил он с вызовом. — И что я сейчас говорил? Кацки надменно усмехнулся. — А я не обязан ни хрена тебе доказывать. — Он откинулся на спинку очень удобного кресла в частном самолете, который должен был доставить их домой. — Так что не буду отвечать. Деку вздохнул и покачал головой, улыбнувшись почти снисходительно, а потом повернулся к окну. Они провели в Марокко одну ночь и отчитались перед местной полицией, а на утро им дали добро вернуться в Японию вместе со злодеем. Кацки ненавидел летать, но даже он был рад, что их не посадили на регулярный рейс — чартерные более удобные и уединенные, а значит, никто посторонний не вмещается в их с Деку личное время. Правда в том, что он виделся с Деку только в рабочее время. Посиделки с общими друзьями случались редко, от случая к случаю на протяжении года — каждый был занят геройской работой, и в начале карьеры никто из них не мог позволить себе отдыхать слишком часто. Кацки по-прежнему каждый день общался с Киришимой и Каминари через групповой чат, но вот личные встречи… С ними было сложнее. Это означало, что Деку (наперекор всем ожиданиям) стал для Кацки самым близким человеком, хотя они виделись только во время работы, а именно: десять часов в день ежедневно, минус спецзадания вроде этого, во время которых они проводили вместе больше десяти часов. Кроме рабочих поводов и редких встреч с бывшими одноклассниками они также виделись во время тренировок, но Кацки считал их тоже частью работы. И был еще один случай, когда в кинотеатрах выпустили документальный фильм, посвященный Всемогущему, и Кацки просто не захотел отказываться от предложения Деку посмотреть его вместе. Но именно во время спецзаданий с выездами за границу, когда долгие перелеты и ожидания в аэропортах оставляли много свободного времени, Кацки начал осознавать, насколько они с Деку сблизились. Ночь была единственным временем суток, когда они находились порознь, и первым, что Кацки видел, придя на работу, была сияющая улыбка Деку, а последним, что он слышал перед тем, как уйти домой, было прощание Деку. Со временем Кацки невольно стал задумываться, каково было бы просыпаться и засыпать тоже вместе, видеть по утрам и перед сном улыбку Деку, к которой он так прикипел душой. Каково было бы провести кончиками пальцев по веснушкам Деку и почувствовать, как по его краснеющей коже побегут мурашки. Каково было бы не расставаться с ним ни на миг — мысль, которая ужаснула бы прежнего Кацки, но казалась заманчивой для него теперешнего. Еще он задумывался, нормально ли иметь такие мысли о близком друге и бывшем сопернике, и приходили ли когда-нибудь такие же в голову Деку. Не слишком-то безумное предположение, учитывая, как давно они знали друг друга, верно? Вдали только начинало подниматься солнце, подсвечивая волосы Деку золотистым светом. Кацки поймал себя на том, что потерялся в его веснушках — на солнце те всегда выделились ярче. Ему так хотелось к ним прикоснуться… — Я говорил, что было бы здорово побывать здесь при других обстоятельствах, — невозмутимо продолжил Деку, не подозревая, что Кацки тонул. — Может, в отпуск, не знаю. Из того, что я видел по пути в аэропорт, Марокко показался мне очень красивым. Хотелось бы увидеть больше. Попробовать еду. Как думаешь, она сильно отличается от нашей? Не знаю, может, я просто устал от привычной еды. Может, нужно попробовать что-то новое. Я собирался проверить тот новый ресторан, который открылся в трех кварталах от агентства, слышал о нем? Я заглянул в их меню в инстаграме, выглядело аппетитно. У них большой выбор острых блюд, как ты любишь. Мы могли бы сходить вместе. Только, наверное, нужно будет заранее забронировать столик. О, кстати, Египет! Там тоже все выглядело интересно. Хотя, не уверен насчет еды. Но я плохо разбираюсь в египетской кухне, надо бы почитать… И все же это еда, которую не попробуешь дома. Ой, кажется, я отвлекся. Так что скажешь насчет ресторана? Пойдешь со мной? Кацки усмехнулся своим мыслям. Когда-то от бесконечного бубнежа Деку хотелось лезть на стену, но в последние годы, с тех пор, как они стали друзьями — с тех пор, как сблизились, — звук его голоса помогал Кацки расслабиться. Кацки так отвлекся на обволакивающее теплое чувство в груди, что не слышал ни слова. — Чего? — с напускным раздражением огрызнулся он. Нельзя, чтобы задрот узнал, что его бормотание умиротворяет. Лицо Изуку вытянулось и потеряло свое воодушевленное выражение. — Да так… ничего, — вежливо улыбнулся он, опустив глаза, а затем вздернул подбородок и посмотрел в окно на рассвет. — Не бери в голову. Он, что, расстроен? Кацки нахмурился. — Деку… Но продолжить он не успел — салон резко встряхнуло. Деку ударился виском о стекло, а Кацки вылетел бы с кресла, если бы не ремень безопасности. Они обменялись удивленными взглядами, но затем самолет выровнялся и продолжил лететь нормально. Деку нервно улыбнулся, как часто делал после внезапного испуга. — Ого, как на атракционе, — заметил он, потирая ушибленное место. Кацки заерзал на месте и проворчал: — Ненавижу эти хреновы самолеты. — Какие, чартерные? — Да вообще все. — Серьезно? — недоверчиво спросил Деку и почему-то улыбнулся. — Я всегда серьезен, чертов Деку, — фыркнул Кацки. — Просто не знал, что ты не любишь летать самолетами. — Ну, а теперь знаешь. Не могу дождаться, когда мы приземлимся и отправим уже этого хера в тюремную камеру. Кресла задребезжали — самолет снова вошел в зону турбулентности. Кацки вцепился в подлокотники. — Куда смотрит пилот? Он издевается над нами? — раздраженно прорычал он сквозь зубы. — Точно издевается. Деку бросил обеспокоенный взгляд на дверь, ведущую в кабину. — Думаешь, все в порядке? — Откуда мне знать? Я, конечно, дохрена всего умею, но в пилотировании не разбираюсь. В небе за окном сгустились темные тучи. Может, они и есть причина тряски? Деку все еще выглядел обеспокоенным, но его поза стала более расслабленной, когда салон перестал дергаться. — Чего ты так волнуешься? — недовольно спросил Кацки. Деку мягко улыбнулся и снова опустил глаза, обхватив себя за плечи, словно был смущен. — Сам не знаю. Наверное, я тоже начинаю не любить самолеты, — он повел плечами. Кацки фыркнул. — Тогда убедимся, что наше следующее задание будет на суше. Меньше нервирует. Деку поймал его взгляд, и Кацки не смог прочесть выражение на его лице. — Что? — излишне агрессивно спросил он, хмурясь. Деку невинно хлопнул глазами. — Что? — Ты как-то странно на меня смотришь. — А, ну, ничего такого. — Выкладывай. Деку отвел взгляд. — Вчера ты… был очень крут. — А то я не знаю. Деку улыбнулся, но продолжил смотреть в сторону. Кацки вздохнул. — Ты и сам был ничего, неудачник, — добавил он, зная, что это ответ, который Деку ждал. — Эй! Деку прищурился, но по теплому блеску его глаз Кацки мог сказать, что тот не обижен всерьез. — Ты же не думал, что я перестану звать тебя неудачником просто потому, что мы теперь напарники? — Нет, но приятнее от этого не становится. Кацки пожал плечами. — Такова цена моей дружбы. — Вот оно как. — Именно, неудачник. Деку покачал головой и снова отвернулся к окну. — Я рад, что мы успели вовремя, — задумчиво сказал он. Из-за туч солнце больше не освещало его веснушки, но Кацки продолжал ловить себя на мысли, что он красивый. — В каком смысле? — Ну, пока злодей не оставил еще больше разрушений… Как в других городах, — объяснил Деку с серьезным лицом. Кацки повернул голову, чтобы кинуть на злодея брезгливый взгляд. Тот все еще был в отключке под охраной четверых вооруженных полицейских. — Все равно он там прилично наследил. — Да, но теперь люди могут отстроиться заново. Надеюсь. Местные герои хорошо постарались, никто из гражданских сильно не пострадал. Как там их звали? Камнеток и еще этот… Внезапно их снова замотало в креслах из стороны в стороны. Деку ухватился за край неподвижного стола между ними, а Кацки опять вцепился в поручни. На этот раз тряска была сильнее и длилась дольше. Как только она улеглась, Кацки решительно потянулся к ремню. — Так, с меня хватит. Пойду скажу нашему недопилоту вытащить руки из задницы, — сердито прошипел он. Деку остановил его раньше, чем Кацки успел отстегнуться, и пристально посмотрел в глаза. — Давай лучше я. Заодно проверю, не случилось ли чего. Встав из кресла, он подошел к кабине и постучал. — Извините? Когда никто ему не ответил, Деку наклонил ухо к двери. — Ау, меня слышно? Кацки закатил глаза. Задрот слишком вежливый, мог бы просто пнуть дверь как следует и крикнуть пилоту, чтобы перестал придуриваться. Кстати, может, именно так и стоит сделать. Он снова потянулся к ремню. То, что произошло потом, уместилось в считанные секунды. — Какого!.. — раздался встревоженный крик полицейского за спиной. Кацки резко обернулся. С тех пор, как они с Деку сбросили злодея на землю в Марокко, тот оставался без сознания — по крайней мере, так всем казалось. Сейчас его глаза без зрачков были широко открыты. Тяжелые металлические наручники по-прежнему сковывали его руки, и все же что-то было не так. Им сказали, что для управления погодой злодей использует руки, поэтому руки сразу после задержания нейтрализовали и решили, что этого будет достаточно. Но, очевидно, они просчитались. Буря за окном так разошлась, что грозила перевернуть самолет низом к верху. В мозгу Кацки щелкнуло, все в миг прояснилось. Он заорал «Вырубите его!», и в то же мгновение его ослепила яркая вспышка, а уши заложило от сильного громыхания. В грудь ударил мощный поток ледяного ветра, буквально вдавливая в кресло все тело. Сквозь пробку в ушах Кацки услышал несколько кричащих голосов, и один из них был ему слишком хорошо знаком. Когда он открыл глаза, от увиденного заледенела кровь. Самолет был разрезан пополам, и Деку, недавно стоявший в проходе и ни к чему не пристегнутый, оказался выброшен скачком давления и теперь без парашюта летел вниз. Его крик раздался лишь на секунду, прежде чем шум воздушного потока проглотил все другие звуки, и к тому времени, как до Кацки дошло, что происходит, тот уже стал далекой точкой в сером небе. — Деку! Он вцепился в ремень, игнорируя рев сигнальных сирен и свалившиеся с потолка кислородные маски и рывками пытаясь отстегнуться. Вторая половина самолета — та, в которой находились злодей и полицейские, — падала на расстоянии от первой, отставая. Кацки наконец оторвал от кресла карабин вместе с замком и, ничем больше не удерживаемый, тут же был выброшен из салона. Но, в отличие от Деку, которого падение застигло врасплох, он точно знал, что должен делать. Деку брыкался, хаотично бил по воздуху и падал все ниже, ниже, ниже. Кацки быстро произвел серию взрывов, чтобы попробовать его перехватить. В голове звенело, в небе все еще грохотал ураган, но Кацки заставил себя сосредоточиться на том, что сейчас важно. На том, как добраться до Деку. Бум, бум, бум, бум. Взрыв за взрывом он выравнивал траекторию, боясь оторвать от Деку взгляд хоть на миг. Тот отчаянно размахивал руками и ногами, словно тонул, и земля под ними становилась все более четкой. Наконец Кацки смог за него ухватиться. Их тела с размаху больно столкнулись в воздухе, и сила удара выбила из груди Кацки весь воздух. На секунду он потерял ориентацию. — Каччан! — истерично закричал Деку. В его голосе был неприкрытый страх, он изо всех сил вцепился Кацки в спину, вдавливая пальцы в кожу до синяков, и они продолжили падать вместе. — Каччан! Каччан! Каччан!.. — Успокойся! Я тебя держу! — заорал Кацки, стараясь перекричать ветер. Деку обхватил его ногами за талию. — Держись за меня! Де… держись крепко! Убедившись, что хватка Деку достаточно прочная, он разжал руки. — Не отпускай, Каччан! Только не… — Блядь, знаю! Держись! Бескрайнее море песка приближалось с каждой секундой. Кацки производил взрывы так быстро, как мог, пытаясь замедлить их скорость, но одно дело — приземлиться после сражения где-нибудь на крыше высотки, и совсем другое — делать это в свободном падении с десяти тысяч метров. Гравитация тянула их вниз, а сопротивление воздуха мешало Кацки направить взрывную волну против движения, как он хотел. Они врежутся в землю, это неизбежно, но Кацки надеялся — нет, он должен был сделать посадку как можно более мягкой. — Держись, Деку! — прокричал он во всю глотку. — Держись! — Каччан! Каччан! Они стремительно теряли высоту. Взрывы вспыхивали в ладонях Кацки непрерывно, но это не помогало, теперь их спуск даже отдаленно не напоминал полет, они просто падали камнем. Мир сворачивался спиралью, выходя из-под контроля, их крутило в воздухе кувырком, оранжевый, красный, серый — все смешивалось и тонуло в бежево-голубом, земля и небо вращались так быстро, что стали одного цвета. По притупленной адреналином боли в руках Кацки чувствовал, что давно вышел за пределы своих возможностей, пытаясь отвратить неминуемое. — Блядь! — крикнул он, поняв, что его взрывы стали совсем тусклыми как раз, когда они вот-вот врежутся. — Парение, Деку! Врубай парение! — Не могу! Не получается! Внезапно Деку разжал ноги и отстранился, держась за плечи Кацки только руками, в замахе выбросил одну ногу назад, а затем со всей дури ударил ею по воздуху. Волна, образованная пинком, подняла вверх облака песка и создала воздушную подушку, смягчив их падение, но вместе с тем оторвала их с Кацки друг от друга и отбросила в разные стороны. У Кацки не было времени это осмыслить — он брякнулся на песок и катился, катился, катился до тех пор, пока сознание не отключилось.***
Изуку открыл глаза. Мир перед ним был размытым и колыхался. Он двигался — чувствовал, что двигался, — но не знал как, ведь он только что проснулся. В голове было горячо и мутно, и очень хотелось пить. Хоть глоточек. Пожалуйста. Кажется, он сказал это вслух, а может и нет. Он крепко зажмурился на пару секунд, затем снова открыл глаза и попытался осмыслить то, что видел. Перед ним лежали его вытянутые ноги, но они выглядели как-то неправильно. Одна из них была странно вывернута. От ее вида к горлу Изуку подступила тошнота. Ноги не должны так сгибаться… Вокруг него было что-то зернистое, бежевое. Как оно называется? Он забыл слово. Похоже на… землю, но другое. Земля, которая бывает на пляжах… Мысль о пляже напомнила ему о Дагобе и Всемогущем, и том особенном ностальгическое времени юности, которое навсегда ушло. Тогда все казалось таким новым, сложным, невероятно важным. Изуку стольким обязан своему наставнику, что никаких слов не хватит за все отблагодарить… Думая о Всемогущем, он снова задремал, убаюканный медленным ритмом своего движения и подхваченный потоком черной пустоты. Каччан… Новая мысль проскочила по краю сознания, но ускользнула почти мгновенно. Кажется, с Каччаном связано что-то важное. Что-то срочное. Он должен помочь… Или, может, Каччан должен помочь ему? Изуку снова открыл глаза, но на этот раз вокруг было темно, будто солнце зашло. Как долго он спал?.. — Кха… чан… — попытался позвать он, но услышал только свой хриплый шепот. Он все еще двигался, но медленнее, чем раньше. Как он мог двигаться? В его мышцах на это не было сил, Изуку это чувствовал. Его обмякшие неподвижные ноги были раскинуты перед ним, а руки… Он повернул шею, чтобы проверить. Его руки тоже безвольно висели по сторонам. Так как же он двигался? Что происходит? Он попробовал приподнять голову, чтобы осмотреться, но этим только разбудил боль во всем теле. Ему удалось поймать взглядом еще одну пару ног, которые не лежали на земле. Которые шагали. С большим трудом Изуку поднял руки и попытался ухватиться за чужие ноги. Он никуда не пойдет, пока не узнает, что происходит. Где Каччан? Что это за место? Как он сюда попал? В ответ на его слабое сопротивление ноги остановились, и Изуку внезапно почувствовал, что падает назад — то, что поддерживало его спину вертикально, исчезло. От перемены позы закружилась голова и в глазах опять помутнело. Изуку вяло заморгал, пытался восстановить зрение. Затем, когда он начал думать о том, чтобы перевернуться на бок, перед ним появилось знакомое лицо. Он расслабился. — Ка… Голос резанул по горлу, и Изуку разразился приступом кашля. — Не разговаривай. У тебя во рту, наверное, суше, чем в аду, — сказал Каччан, присаживаясь рядом, и мрачно на него посмотрел. — Помнишь, что случилось? Кивни: да или нет. Изуку сглотнул, но в горло не попало ни капли влаги. Он несколько раз растерянно моргнул и помотал головой. Он не представлял, как они попали на этот… пляж? Нет, воды нигде не было, значит, это не пляж. Что тогда? Слово вертелось на языке, но никак не вспоминалось. Каччан вздохнул, словно ожидал такой ответ. — Мы посреди Сахары, — сказал он, и в его хриплом голосе слышалось раздражение. — Мы везли домой злодея, и он как-то смог запустить в самолет свою блядскую молнию. Мы упали, и ты сломал ногу. Сильно болит? Изуку заторможено перевел взгляд на свою ногу. Ясно, вот почему она так неестественно вывернута. Это все объясняло. — Н-не знаю, — морщась, проскрипел он. У него болело везде, поэтому он не мог отличить боль в ноге от другой боли. Нога вроде как… онемела? Все, что Изуку чувствовал — это жару и стягивающую сухость, из-за которой казалось, что ему тесно в собственной коже. Даже в глазах было сухо, поэтому Изуку их закрыл, надеясь сохранить немного влаги. — Эй. Ты опять засыпаешь? Голос Качана доносился откуда-то издалека, будто из-под воды. Вода… Звучит приятно… О чем Каччан спрашивал? Изуку медленно поднял веки, но теперь вокруг было по-настоящему темно. Темнее, чем секунду назад. Он снова потерял сознание? На долго? Было настолько темно, что Изуку засомневался, точно ли у него открыты глаза. Но сейчас он чувствовал что-то новое — что-то жгучее. Ощущение шло вверх от пальцев ноги до колена. Может, Каччан нашел ему одеяло, но забыл укрыть полностью?.. — Каччан… — позвал он, или только вообразил, что зовет. Он сам не знал. Почему не получалось внятно думать? Мозги будто стали кашей, а мысли рассыпались, не успевая сформироваться, и просачивались сквозь пальцы, как песок… Песок! Точно, то слово, которое он пытался вспомнить. Но зачем? Он где-то видел песок… Наверное, рядом. Каччан говорил что-то о Сахаре… — К-каччан, — хрипло повторил он. Во рту пересохло, невыносимо хотелось пить, но если они в пустыне, то, скорее всего, воды здесь нет. Где же Каччан? Может, спит? Или куда-то ушел — но куда? А может, он бросил Изуку? Внезапно его охватил ужас. Он едва мог удерживать в голове одну мысль дольше десяти секунд, не теряя сознания — как ему спастись одному посреди нигде? И нога начала гореть с удвоенной силой — наверное, правда сломана, а значит, его шансы выжить еще меньше. Что ему делать?! Страх немного растормошил его, отрезвил, и Изуку снова осмотрелся. Было темно, но теперь, когда глаза привыкли, он мог различить звезды в ночном небе. Луна была тонким полумесяцем, и ее тусклого света не хватало, чтобы осветить окрестности, но по крайней мере это дало Изуку ориентир. Он повернул голову набок и поискал взглядом вокруг себя. Каччана нигде не было. Сердце Изуку быстро забилось в груди, он вытянул шею, чтобы сделать обзор шире, но не увидел ничего, кроме песка и темноты. Каччан же не бросил его в самом деле? Он бы так не поступил. Они теперь друзья, но, что важнее, — Каччан настоящий герой. Он никого не бросит в беде, даже никчемного деку со сломанной ногой. Изуку доверял ему как другу и как напарнику. Нужно перестать паниковать и мыслить рационально. Вот что он должен сделать. Изуку немного успокоился, но его сердцебиение не замедлилось. Потому что, если Каччан не бросил его, и Каччана нет рядом… Значит, он попал в беду, верно? А если он в беде, Изуку должен ему помочь, даже если чувствовал себя так, будто сам одной ногой на том свете. Он перекатился на бок, шипя от боли. Перед глазами заплясали черно-белые пятна, но он зажмурился и стиснул зубы. Нельзя позволять такой мелочи, как боль, его остановить. Он ломал кости всю юность, и это не помешало ему тогда, а сейчас и подавно. Глубоко вдохнув, Изуку перенес вес тела на трясущиеся руки, оттолкнулся от песка и сел прямо. Челюсть сводило от того, с какой силой он сжимал зубы, чтобы не орать, пока пытался заставить двигаться свои одеревеневшие конечности. Боль жгла и ослепляла, пронизывая до пояса, и это отличалось от всего, что Изуку испытывал при переломах раньше. Ощущение было более интенсивным, более парализующим, как будто кто-то решил оторвать ему ногу, но остановился на полпути. Каждый взгляд на искривленный угол кости вызывал у Изуку рвотные позывы, но если он в самом деле застрял здесь, то не мог позволить себе терять ту малость калорий, которые успел получить. Кое-как выпрямившись, он потянулся к ботинку, собираясь стащить его и снять с голени защитную утяжку, чтобы взглянуть на сломанную ногу, но… — Ты какого хрена делаешь? Изуку вздрогнул, потом повернул голову назад и увидел шагающего к нему Каччана. От мгновенного облегчения на секунду закружилась голова, тело расслабилось и обмякло, а сердце наконец успокоилось. — Ты вернулся, — выдохнул Изуку, когда Каччан подошел и опустился рядом с ним на колени. Каччан отчего-то выглядел оскорбленным этими словами, но ничего не сказал, только прижал руку к его лбу. Прикосновение к обожженной коже вызвало внезапную боль. Изуку зашипел, и Каччан быстро отдернул руку: — Бля, прости. — Потом он нахмурился и добавил: — Твоему лицу нехуево досталось. Ты весь день лежал на солнцепеке. Изуку поднес пальцы к щекам, осторожно коснулся и снова почувствовал, будто в кожу впиваются сотни пчелиных жал. — Ай… — жалобно простонал он. — Насколько плохо? Пару секунд Каччан просто смотрел на него, взвешивая слова в уме. Что нетипично для него — он всегда был склонен прямо говорить, что думает. — Заживет, — наконец уклончиво ответил он. — У тебя есть проблемы посерьезнее. Изуку кивнул. — Нога. — Да, — вздохнул Каччан. — Я хочу ее осмотреть. — Я тоже, — сказал Изуку, осторожно опираясь на локти. Каччан снова молча на него уставился. В его взгляде было что-то странное, неуловимая эмоция, которую Изуку редко заставал на его лице. — Ладно, лежи и не дергайся, — скомандовал Каччан. Изуку послушно опустился на спину и замер. Приподняв его ступню, Каччан сдернул с ноги ботинок. Движение растревожило рану, Изуку вскрикнул, но быстро себя оборвал и закусил ладонь. Каччан бросил на него беглый взгляд, затем подцепил край утяжки на голени и стянул уже плавнее, чем ботинок.. Как только та сошла, он отбросил ее в сторону. Изуку пытался молча терпеть, но от боли хотелось выть. На глаза навернулись слезы. — Дальше самое сложное, — сказал Каччан. — Я задеру штанину. Вижу кровь, поэтому думаю, что перелом открытый. Будет больно, — мрачно предупредил он. Изуку судорожно вдохнул и кивнул, не сводя глаз с неба, звезды на котором расплылись. Он чувствовал, что Каччан старается действовать аккуратно, но, когда ткань начала сворачиваться, и давление на рану стало непрерывным, он не смог сдержать крик. Боль была настолько нестерпимой, что он резко сел, схватил руки Каччана и оттолкнул от ноги. Каччан был весь на нервах, поэтому набросился на него: — Какого хуя, Деку? Ты сто раз ломал кости и ничего, терпел. Часто и тяжело дыша, Изуку дрожащими руками взялся за колено. — Б-больно, — простонал он сквозь зубы. Слезы бежали по его обожженным щекам и щипали чувствительную кожу. — У меня н-никогда… не было открытого пе-перелома, я н-не могу… Должно быть, он выглядел очень жалко, потому что раздражение Каччана немного угасло, и он неохотно опустил руки, но выражение его лица было суровым. — Мне нужно ее увидеть, — сказал он. — Мы должны понять, насколько все серьезно. Изуку сглотнул, но неприятная сухость в горле не ушла. — И что потом? Ч-что ты можешь сделать? — спросил он, шмыгая носом и продолжая цепляться за колено. — Здесь нет аптечки. М-мы в пустыне. Каччан прищурился — ему всегда не нравилось, когда Изуку был несговорчивым. — Я ее вправлю, — сказал он не терпящим возражений тоном. — А теперь не ной и дай посмотреть. — Нет! — вскрикнул Изуку, наклоняясь вперед и заслоняя ногу руками. — Стой-стой-стой-стой… — Деку… — Н-нож! Твой нож! Ты всегда его берешь, когда мы едем за границу, да? Взгляд Каччана стала подозрительным. — Да. — Ну тогда… — Изуку снова сглотнул. — Разрежь им ткань. Не придется ее сворачивать и возить по ране. Несколько секунд Каччан просто сидел и смотрел на него, потом потянулся к поясу. Сам по себе нож был ничем не примечательный, размером примерно с предплечье Каччана, но острый и полезный. Каччану редко выпадал шанс или необходимость использовать его в деле, потому что первым выбором всегда был квирк, но даже он не отрицал, что с некоторыми задачами нож справляется лучше взрывов. — Так, ладно. Сейчас сделаю надрез, — сказал он, переключая внимание обратно на ногу. — Если будет больно — терпи. Изуку медленно убрал руки с колена и снова опустился на спину. Сердце бешено колотилось от ожидания, мысли в голове проносились как карусель, но он постарался сосредоточиться. Чтобы выдержать, ему понадобятся все силы. Каччан подцепил и натянул край штанов Изуку так осторожно, как мог, и начал разрезать, но даже слабого движения рядом с оголенной костью хватало, чтобы у Изуку заискрило в глазах. Он стиснул зубы и запрокинул голову. Пальцы непроизвольно дергались, пытаясь во что-нибудь вцепиться, но находя один песок. На ресницах зажмуренных глаз собралась вода. Он приглушенно всхлипнул, проклиная себя за слабость, но боль была такой сильной, что он быстро забыл о стыде. — Почти закончил, — сказал Каччан. Было немного странно слышать от него успокаивающие слова — Каччан не из тех, кто станет утешать. — Почти, Деку. — С-с-скорее, — прошипел Изуку, дыша через нос. Все длилось несколько секунд, но казалось, что прошел час. Как только Каччан отрезал последний закрывавший рану участок ткани, он отпустил ногу Изуку, и тот с облегчением обмяк. Он снова мог нормально дышать, словно с груди скатился валун. Теперь нужно было время, чтобы перевести дух, и на этот раз Каччан нашел в себе терпение. По крайней мере, Изуку так думал. Когда он все же заставил себя открыть глаза, то увидел Каччана застывшим в одной позе. Его глаза были прикованы к сломанной ноге, во взгляде читалось беспокойство с оттенком отвращения. Изуку осторожно приподнялся, чтобы тоже посмотреть. Мозг отказывался осмыслить то, что он видел. Кожа на голени была порвана, из разрыва выглядывал неровный край кости, сломанной почти по центру на две половины. Вокруг раны были коричнево-красные сгустки запекшейся крови. Картина была тошнотворной и жуткой. У Изуку скрутило желудок, но он не мог отвернуться. «Плохо, это очень плохо», — трезвонило в голове. Он плотно сжал губы и постарался сосредоточиться на дыхании, чтобы его не вырвало. — Ладно. Закуси вот это, — произнес Каччан, заставляя отвлечься от ноги, и протянул ему сверток из отрезанной ткани. Изуку выпучил глаза. — Зачем? Каччан уставился на него как на дурака. — Я вправлю кость. Он сказал это так просто, будто ответ был очевиднее некуда. Глаза Изуку открылись еще шире. — Нет, не надо! — крикнул он с ноткой истерики в голосе. — Деку… — А если ты ошибешься? Мы здесь бог знает на сколько, вдруг нога заживет неправильно? Им придется снова ее ломать, это может навсегда испортить мою технику боя, а ты знаешь, что я не могу больше полагаться на руки, мои ноги… Мои ноги — это все, что у меня есть, — быстро заговорил он, сам понимая, что звучит как помешанный. Каччан нахмурился и крепче сжал в руке сверток. Он выглядел злым, но после многих лет знакомства с ним Изуку научился различать разные типы его злости. Этот говорил «Я не хочу в себе сомневаться». — Ну, охуеть. После всех твоих речей о доверии, да? — Каччан презрительно усмехнулся, его взгляд был острее ножа. — Я доверяю тебе, — сказал Изуку без колебаний. — Но поставь себя на мое место. Как бы ты чувствовал, если бы сломал руку, и я попытался вправить ее без помощи специалиста? Каччан прожигал Изуку взглядом еще несколько мгновений, но затем его черты смягчились, и он отбросил сверток в сторону. — Ну и хрен с тобой. — Каччан. Он поднялся на ноги. — Каччан! — снова позвал Изуку, но тот просто ушел, не оборачиваясь. Изуку прищурился, пытаясь разглядеть, куда, но было слишком темно. Он перевел взгляд на ногу и снова вздрогнул от ее вида. Он правда доверял Каччану свою жизнь, безоговорочно верил в его героизм, и они оба учились оказывать первую помощь, как и все герои. Это одно из основных требований для получения лицензии. Но перелом — это не вывихнутое плечо. Переломы сложнее, последствия ошибок их вправления серьезнее. Подобные травмы выходят за рамки квалификации Каччана — квалификации любого про-героя. Изуку не мог позволить себе риск потерять доминирующую ногу из-за того, что действовал импульсивно, а не дождался медицинской помощи. Он не мог рисковать фундаментальной основой своего стиля после того, как практически лишил себя возможности пользоваться в бою руками. Через несколько минут Каччан вернулся в его поле зрения, что-то за собой волоча. Когда он подошел ближе, Изуку смог разглядеть, что именно: это были два кресла из самолета, вероятно, оторвавшиеся во время крушения. Должно быть, Каччан нашел их где-то среди обломков. Он остановился в нескольких метрах от Изуку, спиной к нему, сгрузил кресла ближе друг к другу и встал перед ними на колени. — Каччан, — тихо позвал Изуку. Голос все еще звучал хрипло, но он начинал привыкать его слышать. Каччан не повернул головы. Он создал в руке маленький взрыв и поджог мягкую часть кресла, а затем сел и придвинулся к разгоревшемуся костру. Изуку показалось, что он дрожит. Что странно, ведь самому Изуку было очень жарко. — Каччан, — снова позвал он, немного обиженный тем, что в такой ужасной ситуации Каччан его игнорирует. Сейчас не лучшее время срываться друг на друге. — Пожалуйста, посмотри на меня. Каччан вздохнул и, вытянув шею, искоса взглянул на Изуку. Он держался рядом с огнем, вытянув руки, чтобы получить больше тепла. Изуку сглотнул, не уверенный, что сказать теперь, когда привлек его внимание. Он слегка приподнялся. — Ты на меня злишься? Хотя кресла горели в стороне от него, он все еще чувствовал жар костра. От него щипало кожу на лице. Каччан щелкнул языком и снова отвернулся. — Слишком много о себе мнишь. — Просто ты… Ты… — Ты увидел, что я злюсь, и сразу пришел к выводу, что это как-то связано с тобой. Ну, знаешь, может, то обстоятельство, что мы застряли у черта в заднице, и хрен знает, как будем выбираться, стал причиной моего плохого настроения, а не ты. Смущенный, Изуку замялся и пару мгновений наблюдал за ним молча, не находя ответ. Слова Каччана имели смысл, но интуиция подсказывала ему, что это не единственная причина. — Ты замерз? — спросил он, чтобы вывести разговор на нейтральную тему. Каччан продолжал сидеть к нему спиной и смотреть перед собой, поэтому Изуку не видел выражения его лица. — В пустынях по ночам довольно холодно, — послышался его сухой ответ. Изуку хлопнул глазами и задумчиво уставился на свою ногу. — А мне не холодно. На этот раз Каччан повернулся к нему всем корпусом и окинул взглядом с головы до ног. — У тебя сильный тепловой удар, — объяснил он. — Тебе нужно остыть. Изуку нахмурился. — Что ты имеешь в виду? — Ты весь день лежал на солнце и перегрелся. Просто держись подальше от огня и дай своему телу остыть. Повисла пауза. — Но ты… Ты тоже весь день лежал на солнце, — непонимающе сказал Изуку. — Почему у тебя нет теплового удара? — Да хуй его знает. — Каччан поежился. — Может, мой организм больше привык к жаре. Из-за взрывов. Изуку не знал, что еще сказать. Каччана явно что-то тревожило, но, справедливости ради: их положение было кошмарным. Он имел все основания быть в плохом настроении. Изуку удивлялся, почему сам реагирует спокойнее — возможно, из-за шока и смятения, или потому что его мозг весь день варился. — Наверное… — начал он, но передумал и замолк. Его вопрос точно взбесит Каччана. — Что? — требовательно спросил тот. Изуку пожевал губу и продолжил тихим голосом: — У нас ведь нет воды, да? Как он и ожидал, Каччан отреагировал раздраженно. Его озлобленность напомнила о тех днях, когда они были подростками, и Каччан не упускал случая огрызнуться на Изуку без причины. С годами он стал сдержаннее, но в напряженных ситуациях все еще возвращался к старым привычкам. — Посмотри мне в лицо и угадай ответ, Деку, — резко ответил он. Изуку мысленно согласился, что, да, вопрос был глупым. Он решил снова лечь на песок, еще теплый от дневной температуры, и задумался, сколько продержится его собственный жар. Возможно, ему повезло перегреться, потому что вряд ли в его состоянии получилось бы держаться к костру так же близко, как Каччан. Звезды в небе были яркими и красивыми, но их далекое мерцание в каком-то роде казалось насмешливым. Интересно, видят ли те, кто ждет Изуку дома, эти же звезды, смотрит ли кто-то из них на небо прямо сейчас? Мысль о том, что он связан с семьей и друзьями, немного успокаивала, даже если была лишь предположением. — Спасибо, — сказал он после бесконечности молчания. Плечи Каччана дернулись, но он не повернулся, только тихо пробурчал: — Теперь-то ты что несешь? Было похоже, что он заинтересован, просто гордость требовала напустить на себя угрюмый вид. Ради старых добрых времен. Изуку слабо улыбнулся. — Ты прыгнул за мной. Я вспомнил. Какое-то время Каччан ничего не отвечал. Потом спросил: — Что еще ты вспомнил? — Так, обрывки. Помню, как встал, чтобы поговорить с пилотом. Потом раздался грохот, а через секунду я уже падал. Кажется, я сломал ногу, когда меня выбросило из самолета. Его слова привлекли внимание Каччана. Он повернулся и с любопытством посмотрел на Изуку. — Я думал, ты сломала ее, когда использовал квирк, перед самым падением. — Я… не уверен, — помедлив, признался Изуку. — Мне было так страшно, что я почти не чувствовал боли. Я думал, что умру. Но… это моя ведущая нога, и перед падением я действовал на рефлексах. Если она уже была сломана, когда я ударил по песку… — Тогда сила квирка усугубила разлом, — закончил Каччан. Изуку кивнул, мысленно перебирая воспоминания в поисках ответа. Все произошло слишком быстро, он не был уверен ни в чем, но предположение звучало вполне логично. Только пользы от него мало. — Как думаешь, за нами придут? — спросил Изуку. — Кто? — Агентство. Местные герои. Кто угодно. Каччан шумно выдохнул и после паузы произнес: — Не знаю. Он снова сидел лицом к огню. Он всегда держался гордо и бесстрашно перед лицом невзгод, видеть его таким тихим и раздражительным было тяжело. Изуку практически чувствовал, как в груди зарождаются первые ростки сомнений. — Я уверен, что кого-нибудь отправят, — сказал он с напускной оптимистичностью, пытаясь одновременно подбодрить себя и Каччана. — Мы тут не умрем. Каччан хмыкнул. — Про умирание никто не говорил. — Ну, — усмехнулся Изуку, но в его голосе не было ни толики веселья, — а какие еще варианты? Кацки снова повернул к нему голову. Изуку пристально всмотрелся в его лицо, пытаясь прочесть по глазам, о чем тот думает, но прежде, чем успел хоть что-нибудь уловить, тот отвел взгляд. — Ложись-ка ты спать, Деку. — Но я спал целый день, — заметил Изуку. Он в самом деле чувствовал усталость, но не хотел быть единственным, кто ей поддается. — Я же вижу, ты еле держишь глаза открытыми, — недовольно ответил Каччан. — Если устал — отдыхай. Утром нужно будет прогуляться. — Прогуляться? — До кабины. Если повезет, и радио заработает, мы сможем вызвать помощь. — А почему не пойти прямо сейчас? — удивился Изуку. Каччан остро на него взглянул. — Отличный план! Давай я поброжу в темноте по пустыне, волоча за собой твою переломанную задницу, и, скорее всего, заблужусь? Какие еще блестящие идеи родил твой поджаренный мозг? Изуку поморщился. Каччан умел быть жестоким, когда хотел. — Я просто хочу побыстрее выбраться. — По-твоему, мне здесь нравится? Больно хотелось застрять в этой жопе мира вместе с балластом. Это было обидно и немного задело Изуку. — Я не специально сломал ногу, — угрюмо сказал он. — Да, уверен, ты говоришь так после каждого перелома. — Каччан. Они упрямо уставились друг на друга, но Изуку не знал, что хочет сказать, и молчал, поэтому Каччан снова повернулся к костру. Мягкие части кресел уже почернели и обуглились, их точно не хватит, чтобы поддерживать огонь всю ночь. Каччан мог бы поискать что-то еще, но была вероятность, что он потеряет Изуку из виду, если отойдет далеко. — Думаешь, пилот выжил? — нарушил тишину Изуку. Каччан помедлил перед ответом. — Не знаю. Но полицейские и злодей — точно нет. — Ты нашел их? — оживился Изуку. — Сегодня я уже пытался дойти до кабины, но она упала слишком далеко. Я бы не успел туда до темноты вместе с тобой. Зато я нашел хвостовую часть. Это ужасно. Наверняка у тех людей были семьи, жизнь, планы на будущее, а теперь они мертвы. И все из-за того, что Изуку неверно оценил угрозу. У него закружилась голова, а следом накатила тошнота. На их месте должен был оказаться он. Несправедливо, что он выжил, что все еще дышит, хотя виноват больше них… — Перестань. Голос Каччана вырвал Изуку из трясины депрессивных мыслей. — Что? — Я сказал хватит. Перестань себя накручивать. Изуку смутился, но его лицо и так было красным, так что разницы это не сделало. — Но мы его недооценили, — виновато сказал он. — Нужно было внимательнее проверить его… — Никто не знал, что он способен вызывать бури без помощи рук, — напомнил Каччан. Звучало так, будто он уже вел этот спор в своей голове, поэтому заранее знал о любых возможных «но». — Во всех отчетах о его активности в других странах говорилось, что ему нужны руки, и мы сковали его руки. Мы сделали именно то, что должны были. Изуку прикусил губу. — Мы не спасли их. — Что? — Пилота, полицейских. Они нам доверяли. Плечи Каччана сгорбились. — Я и тебя-то не спас, — произнес он презрением, направленным на себя. — Что толку о других думать. Изуку нахмурился. — Это неправда. — Обойдусь без твоих утешений, Деку. — Я серьезно, Каччан. Если бы не ты… — Приземление могло выйти более плавным, если бы я лучше контролировал силу взрывов. Я должен был… — Если бы ты не замедлил наше падение, от моего удара не было бы толку, — оборвал его Изуку. — Мы сделали все, что могли. Ты и я. Мы спаслись вместе. Каччан выразительно на него посмотрел. — Тогда перестань себя винить. Ты сам знаешь, что мы ничем не могли им помочь. — Но разве тебе не… — Не что? — …Не жаль? Теперь во взгляде Каччана была не просто ярость — он выглядел уязвленным. — Ты, блядь, за кого меня принимаешь? — Каччан… — Нет, правда, Деку, скажи. Мне интересно. Потому что, я знаю, у нас были терки, но мне казалось, мы оставили их в прошлом. Ты сам меня втянул в это партнерство. Ты сам его хотел. А теперь выясняется, что ты даже не можешь мне доверять… — Я доверяю тебе! — Черта с два! — рявкнул Каччан. — Первое, что я услышал, после того, как полдня таскал тебя на горбу — это удивленное «ты вернулся». Как будто ты, блядь, не знаю, ждал, что я брошу тебя одного раненого. Так ты думал, а? Что я в одиночку свалил в Японию, а тебя оставил на корм скорпионам? У Изуку сжалось сердце. — Я знаю, что ты бы никогда так не сделал, — сказал он, но Каччан лишь невесело усмехнулся. — Что-то не видно. Больше похоже, что ты думаешь, будто мне до сих пор пятнадцать и плевать на всех, кроме себя. Плевать на спасение и на погибших людей. Изуку чувствовал, как к глазам подступают слезы. — Прости. — Он постарался вложить в голос всю свою искренность. — Я не хотел тебя обидеть. — Я не обижен. Хватит думать, что мир вращается вокруг твоей зеленой башки. — Нет, послушай, я… Не знаю, чем я думал. Я был не в себе, только проснулся. Но я знаю, что ты бы меня не бросил. — Изуку нервно пожевал губу. — Я никому не доверяю больше, чем тебе. Каччан подозрительно на него покосился, разглядывая в темноте. — Прости, — повторил Изуку, отчаянно желая, чтобы Каччан ему поверил. — Я бредил, слишком долго лежал на солнце и испугался, когда проснулся один. Не мог вспомнить, что произошло. Пару мгновений Каччан стоически поджимал губы и молчал. В конце концов он сказал: — Ладно. Забыли. Плечи Изуку расслабленно опустились. Он с облегчением выдохнул и снова лег. — Ладно. Без разговора в качестве отвлечения стало сложнее не замечать боль в горле. Изуку казалось, что сейчас он готов на все ради стакана воды. Не нужна ни мягкая постель, ни теплая еда — только жадно глотнуть, брызнуть на лицо… Наверное, он бы и соображать стал лучше, если бы утолил жажду. Потому что, хоть Изуку и был в сознании, он все еще чувствовал себя вялым и заторможенным. Потребовался целый разговор, чтобы он вообще вспомнил, что они летели в самолете не одни, хотя обычно другие люди — его главный приоритет. Пульсирующая боль в ноге тоже сбивала с мыслей. Но, может, Каччан прав. Может, если он еще немного поспит, то утром будет не так плохо. Что-то еще не давало ему покоя, что-то в словах Каччана, но Изуку никак не мог ухватить эту мысль, не мог в полной мере сосредоточиться, чтобы понять, какая информация или ее нехватка его беспокоила. В конце концов он заснул. Мысли и тревоги отплыли и растворились, как капля краски в чане с водой, смешались и обесцветились, пока Изуку не стал единым целым с окружавшей его темнотой. — Эй. Проснулся? Изуку медленно разлепил глаза. — А?.. — Хорошо. Пора выдвигаться. Он осмотрелся. Было раннее утро, солнце только показалось над горизонтом. Он проспал всю ночь без сновидений и возни, но не чувствовал себя отдохнувшим. Скорее наоборот — он будто сильнее устал, и сухость на языке стала хуже. Каччан терпеливо сидел рядом на корточках. — Ладно, — прохрипел Изуку, с трудом принимая сидячее положение. От каждого движения кошмарная боль в ноге вспыхивала с новой силой, но он подавил рвущийся стон. Они в критической ситуации, боль не должна стать преградой к спасению. — Сейчас я наложу шину с помощью этой херовины, — сообщил Каччан, показывая Изуку прямой и плоский отрезок металла. Тот был черным от копоти — наверное, Каччан выломал его из каркаса кресел. — Будет немного больно, зато не даст перелому разойтись сильнее. Изуку смиренно кивнул. Он все-таки сдавленно застонал, когда Каччан поднял его икру над песком и приложил кусок металла под колено. Как бы осторожно Каччан ни действовал, любое прикосновение к ноге сопровождалось агонией. К счастью, он работал быстро. Используя оторванный от костюма Изуку кусок штанины, он привязал импровизированную шину к ноге и, как только та была надежно закреплена, он встал. Изуку нерешительно принял его протянутую руку, и Каччан поднял его одним рывком. Изуку сразу же вцепился ему в плечи, чтобы опереться на здоровую ногу. — Ну как? Держишься? — спросил Каччан, придерживая Изуку обеими руками. Изуку примерялся, проверяя свою устойчивость и держа больную ногу на весу. Она пульсировала в унисон с сердцем, боль пронзила ее от пальцев ног до самого бедра. И все же он кивнул. Несколько мгновений Каччан изучающе на него смотрел, потом взял его руку и закинул себе на плечо. Вероятно, идти, поддерживая только половину его веса, будет легче, чем тащить целиком, как в предыдущий день. — Готов? Изуку немного трясло, и уже появилась одышка, но он еще раз кивнул и ответил напряженным голосом: — Готов. Каччан сделал пробный шаг. Изуку неуклюже прыгнул вперед на здоровой ноге, удерживая сломанную в нескольких сантиметрах над песком. Они повторили это еще раз, чуть более слаженно. Затем еще раз. Медленно, еле-еле, но они продвигались. Каччану приходилось идти маленькими шажками, чтобы Изуку мог за ним поспевать, потому что каждый раз, когда он прыгал, его нога тонула в песке, и на следующий прыжок требовалось в два раза больше усилий. Они оба были целиком сосредоточены на передвижении и слишком выжаты сводящей с ума жаждой, чтобы разговаривать, поэтому единственными звуками, сопровождавшими их в дороге, были тихие стоны и приглушенное кряхтение. Изуку не лез с вопросами, правильно ли они идут и сколько еще осталось. Очевидно, что Каччан знал направление, раз вчера уже нашел одну из частей самолета. Оставалось только довериться ему и сосредоточиться на том, чтобы нечаянно не встать на больную ногу. К тому времени, как впереди показались обломки хвоста и задней части корпуса, солнце выкатилось на середину неба. Изуку вдруг почувствовал себя раздавленным пониманием, что им потребовалось полдня на этот короткий путь — то же расстояние вчера Каччан пересек один, чтобы взять кресла для костра. Вполне возможно, что кабина находится вдвое дальше. В таком темпе, чтобы туда добраться, им понадобится еще один день. — Каччан… — Не разговаривай, — проскрипел тот, словно прочитав его мысли. Он сильно вспотел — пот на его взмокшей шее пропитал Изуку рукав. Лицо тоже было мокрым, и это не значило ничего хорошего. Им нужно сохранять жидкость, чтобы максимально отложить обезвоживание. Подходя ближе к хвосту, Изуку заметил, что сам корпус этой части самолета почти не поврежден, хотя вокруг были разбросаны куски металла, искаженные и расплавленные до неузнаваемости — должно быть, части внутренней конструкции. Оторванный ряд сидений лежал в стороне, наполовину засыпанный песком. Когда они плелись мимо него, Каччан повернул голову назад и присмотрелся к окружающей территории, словно запоминая расположение на случай, если понадобится развести еще один костер. Вероятно, понадобится, потому что Изуку сомневался, что они выберутся из пустыни до наступления ночи. Мозг Изуку работал вяло и с перебоями. От безжалостно яркого света щипало глаза, и все тело нагрелось, как будто его заживо коптили на медленном огне. Приходилось бороться с иррациональным желанием содрать с себя одежду, сбросить лишний слой, но Изуку знал, что если это сделает, с его остальной кожей произойдет то же самое, что с лицом. После еще часа ходьбы они наконец, добралась до хвоста. Корпус был достаточно большим, чтобы создать на песке тень, вмещающую человека, и именно под ней Каччан усадил Изуку, отцепив от себя скользкими липкими руками. Изуку со стоном опустился, мышцы здоровой ноги гудели от усталости, а больная не прекращала болеть. — Останься здесь, — приказал Каччан, тяжело дыша. — Думаю, я успею дойти до кабины и обратно. — Каччан… У Изуку кружилась голова, в глазах все плыло и мигало вспышками, и в целом он чувствовал себя ужасно. Стоя над ним под солнцем, Каччан казался почти неземным существом, будто Изуку смотрел на него через линзу калейдоскопа. — Что? — спросил он с присущей ему резкостью. — Ты… вернешься, да? — Изуку сглотнул и чуть прикрыл глаза. — То есть я знаю, что ты не бросишь меня. Я точно это знаю. Я просто… — Он замялся, сам не понимая, зачем это спрашивал. Каччан смотрел на него сверху вниз. Сложно было понять, злится он или нет, когда Изуку едва мог держать веки поднятыми. — Да, идиот, я вернусь до темноты, — сказал он, и его тон был далеко не таким сердитым, как Изуку ожидал. — Просто сиди здесь и не делай глупостей. Изуку кивнул и наконец позволил себе полностью закрыть глаза. Он чувствовал, что уплывает, его сознание колыхалось, как воздушный круг на поверхности океана, и крошечные волны раскачивали его вверх и вниз, вверх и вниз, вверх и вниз… Во сне они с Каччаном падали из самолета, обнимая друг друга и крича, пока земля становилась все ближе и ближе. Но прежде, чем они разбились, что-то большое и красивое вырвалось у Каччана из спины, и Изуку с восторгом осознал, что это крылья. Такие же, как у Ястреба, только белые, будто ангельские. И, вместо того, чтобы упасть, они стали парить, а потом взлетели вверх, выше, высоко в небо. — Каччан! — кричал Изуку, смеясь и цепляясь за его крылатую спину — Это потрясающе! Каччан лишь усмехнулся, будто сам знал, и прижал Изуку к себе так крепко, что в груди у того все затрепетало. Изуку всегда чувствовал этот трепет, когда Каччан подходил к нему слишком близко, или в те редкие моменты, когда Каччан был с ним ласковым, или в те интимные моменты, когда они вдвоем задерживались в раздевалке после тяжелого рабочего дня. Изуку даже не волновало, что они в тысячах метров над землей — он мог думать только о красоте Каччана, о крыльях Каччана, о чувствах, который будил в нем Каччан. Но затем Изуку ощутил, как что-то вязкое и горячее капает ему на плечи и руки. Он нахмурился, завертелся, чтобы взглянуть, откуда падают капли, и с ужасом понял, что крылья Каччана тают. Они летели слишком близко к солнцу. — Каччан! — в панике закричал он. — Каччан! Лети ниже! Каччан не ответил и продолжил лететь вверх. Изуку попытался вырваться из его хватки, но та была крепкой и неподатливой. Расплавленный воск стекал по его рукам на туловище и ноги. Он обжигал, и чем ближе к солнцу они подбирались, тем сильнее становилась боль. — Каччан! — кричал Изуку. — Каччан! Но когда Каччан наконец его отпустил, Изуку закричал уже от того, что падал вниз, на песок, так быстро, что даже сильнейший удар Один-за-всех не спасет его от неизбежной встречи со смертью. Он проснулся рывком и первое, что он осознал, — это жажду. Его губы потрескались, а язык был слишком сухим, чтобы их смочить. Кожу покалывало в каждой клетке, особенно в глотке. Он сглотнул невидимые иголки и слабыми пальцами ощупал землю под собой, чтобы найти, на что опереться. — Ка… чан… — прохрипел он, но Каччана нигде не было. Посмотрев в небо, на ужасное палящее солнце, Изуку увидел, что оно уже садится. Значит, Каччан скоро вернется, да? До темноты, так он сказал. Он обещал, что вернется… Изуку устало закрыл глаза. Кровь в голове и ноге пульсировала синхронно. Каждый раз, выплывая из дремы, он чувствовал себя только хуже, но не мог ничего поделать со своей усталостью. Мысли просто уплывали сами по себе. Сон не приносил покоя, только кошмары и головную боль. Или, может, головную боль вызывала нехватка воды. Вода. От одной мысли о ней у Изуку заболело горло. Чего бы он только не отдал за хотя бы маленьких глоток чего-нибудь прохладного… Кто-то тряс его за плечо. Изуку открыл глаза и растерянно заморгал, пока не различил перед собой расплывчатое лицо Каччана. Солнце садилось за горизонт. — Каччан, — прошептал он. Снова сон? Или Каччан правда вернулся? — Как твоя нога? Как его нога? Изуку замычал, собираясь с мыслями. Нога по-прежнему адски болела, по-прежнему стреляла в пустой желудок волнами тошноты. Рана горела, будто ногу положили в костер, и Изуку задумался, могла ли его вялость быть результатом того, что тело пыталось себя исцелить. — Так же, — выдавил он, откинув голову на металлическую обшивку самолета. Каччан посмотрел на ногу, но не стал ее трогать. — Ты нашел? — спросил Изуку, не сводя с него глаз. Лицо Каччана было красным, на руках и плечах облезала кожа. Его волосы растрепались и прилипли к лицу — выглядело мило. От этой мысли в груди Изуку снова екнуло. Каччан не встретил его взгляд, только вздохнул и сел рядом в тени. — Радио разбилось, — просто сказал он. — Пилот тоже. Его голос звучал непривычно, без пренебрежения. Больше всего в нем слышалась усталость. Ну да, конечно, Каччан устал. Наверное, был так же истощен и измотан — в конце концов, он тоже человек. Потрясающий, но человек. Мысли Изуку перескочили к погибшему пилоту, и в глазах защипало. У них не было возможности близко пообщаться, но тот казался приятным и вежливым человеком, когда их представляли друг другу в начале миссии. Может, у него была семья — он точно упоминал мать. Изуку представил, каково будет рассказывать старушке о смерти сына, и от этого скрутило желудок. Он подумал о своей матери, ждущей дома в одиночестве, и на сердце стало еще тяжелее. — Как долго мы может протянуть без воды? Каччан прислонился головой к обшивке, вытянув перед собой одну ногу и согнув другую в колене, чтобы опереться на нее локтем. — Думаю, дня четыре, — устало ответил он. — То есть осталась где-то… пара дней. Изуку в ступоре уставился перед собой. Еще два дня… И что потом? Они умрут? Будет больно? Или они просто провалятся в сон без сновидений, а песчаные вихри похоронят их тела, и их никогда не найдут? Он представил, как мать хоронит пустой гроб, разбитая и в слезах. Он представил маму Каччана — она постарается выглядеть стойко, но будет точно так же сломлена. Он представил заголовки новостей. Насколько жалко это будет выглядеть для остальных людей? Геройский дуэт, победивший Все-за-одного, погиб при выполнении низкоранговой миссии, и даже не в бою. Он представил, как Всемогущий разочарованно смотрит на его могилу, жалея, что не выбрал более способного приемника. Более удачливого. — Эй. Опять засыпаешь? — ворвался в его мысли голос Каччана. Изуку открыл глаза. Когда он успел их закрыть? — Прости, — сказал он заплетающимся языком. — Просто чувствую себя таким тяжелым и горячим. Кацки нахмурился и положил руку ему на лоб. От вспышки жалящей боли Изуку зашипел — его кожа была еще слишком чувствительной, — но не стал отталкивать прохладную ладонь. — Ты горишь, — сказал Каччан. Изуку хлопнул глазами. Естественно, он горел. Что тут странного? Солнце жарило его с раннего утра… — А ты — нет? — растерянно спросил он. — Нет. Уже давно не жарко. И ты полдня сидел в тени. Изуку не успел ничего ответить, потому что Каччан отодвинулся от стенки корпуса и сел на колени рядом с его ногой. — Что ты… — начал Изуку, но Каччан вскинул руку, жестом приказав замолчать. Изуку сжал потрескавшиеся губы. Затем Каччан той же рукой ткнул в нежную кожу вокруг обнаженной кости. На миг перед глазами у Изуку побелело. Он взвыл от боли, хватаясь за колено. — Зачем ты это сделал?!! Каччан даже не смотрел на него — он продолжал пристально разглядывать ногу. Наконец, подняв голову, он спросил: — Насколько было больно? — Не знаю, очень больно! — крикнул Изуку, все еще приходя в себя, а затем несчастно добавил: — Пожалуйста, не трогай больше. Каччан бросил на него неумолимый взгляд, но сел обратно с видом, будто узнал все, что хотел. — Думаю, от раны пошло заражение, — сказал он. — Или так, или твой организм — какая-то стремная тепловая губка. — Как паук? — спросил Изуку, не совсем понимая, почему эта мысль пришла ему в голову первой. Возможно, из-за усталости, боли и дезориентации. Каччан явно был на другой волне. — А? — У пауков отстойная терморегуляция, — объяснил Изуку. — И когда вкруг них слишком жарко, они тоже нагреваются. А если слишком холодно — они мерзнут. Это… пойкилотермия. — Ты не паук, — отрезал Каччан, словно эта мысль его чем-то сердила. Изуку задумался, насколько вообще связано звучит его речь. — Я не чувствую себя как при лихорадке. Мне не холодно. — А что ты чувствуешь? — Просто боль в ноге. И тепло. Как будто я перегрелся. — Потому что ты перегрелся. — Ну да, логично. — Изуку кивнул самому себе и рассеянно уставился на горизонт. Они снова замолчали. У него был еще один вопрос — вопрос, который он задал бы, если бы хоть на мгновение мог удержать мысль в голове, прежде чем та растворялись. Как ни старался, он не мог ее вспомнить. Наверное, это тоже результат лихорадки — его мозг просто сварился. — Выглядит совсем плохо? — через какое-то время спросил Изуку. Каччан посмотрел на него. — Что? — Мое лицо. Его печет. Тот неопределенно хмыкнул. — До свадьбы заживет. — Видимо, совсем, — грустно улыбнулся Изуку. Повисла короткая пауза. — Да, довольно хреново. Что ж, он был благодарен Каччану за честность. Впрочем, тот никогда не лгал, а порой был безжалостно прямолинеен. Изуку восхищался этим его качеством. — Извини, — сказал он. Каччан бросил на него подозрительный взгляд — За что? — Не знаю. За мое уродливое лицо. Пару мгновений Каччан молчал, а затем прыснул от смеха. — Это внезапно. Скажи ты мне такое десять лет назад, я бы сдох от экстаза. — Ну, я тоже не рад, что такой страшный, — пробурчал Изуку, деланно надув губы. Каччан закатил глаза, но все еще улыбался. — Мне плевать, как ты выглядишь, Деку, — сказал он после паузы. Изуку посмотрел на него. Каччан и сам был не в лучшей форме. Он сутулился от боли в плечах, его кожа шелушилась в одних местах и лоснилась в других. Лицо осунулось, под запавшими глазами залегли тени. В его взгляде не было обычного огня — только притупленное беспокойство, которое Изуку мог понять. Тревога. За все это время Изуку даже не подумал спросить у Каччана, как тот держится, как себя чувствует. Потому что Каччан потрясающий, да? Он всегда знает, как выйти из сложной ситуации. Всегда может повернуть обстоятельства в свою пользу. Всегда улыбается в лицо опасности. Сейчас он не улыбался. Он был подавлен и явно терял надежду. Видеть его таким было совсем непривычно, немного пугало, а еще заставляло осознать, насколько серьезно они попали. — Каччан, — позвал Изуку, потянув к нему руку. Каччан не сделал попытки ее взять, но встретился с Изуку взглядом, ожидая продолжения. Изуку надел на лицо самую широкую улыбку, какую мог себе позволить, не вызвав на губах кровотечение из-за лопнувшей кожи. — Все будет хорошо. Каччан прищурился, потом фыркнул. — Не корчи из себя Всемогущего. Улыбка Изуку слегка дрогнула, но он сказал: — Я серьезно. Мы найдем выход, уверен. После еще секунды пристальных переглядываний Каччан отвернулся. — Да, я тоже не в восторге от перспективы провести последние часы жизни в твоей компании. Улыбка Изуку стала более искренней. Он точно знал, что Каччан рад его компании, просто по привычке держит лицо и делает вид, что ему все равно. Вот если бы он сказал, что ему нравится проводить с Изуку время, тогда был бы повод всерьез забеспокоиться. — Если мы все-таки умрем… Я рад, что мы стали напарниками. Каччан молчал. — Правда, — добавил Изуку. — Для меня это предел мечтаний. Я… Он машинально облизнул губы, но язык был сухим. На нем так и замерли несказанные слова. Сердце вновь разогналось, в голове прояснилось, и все вокруг вдруг стало более четким. Нельзя признаваться Каччану вот так. Это должен быть особенный момент. Памятный. Изуку поднял глаза выше, где небо постепенно меняло цвета на розовый и сиреневый, и рассыпанные по нему белые точки с каждой минутой становились ярче. Иронично, что люди нашли путь к звездам, но до сих пор были бессильны перед ловушками собственной планеты. И все же на фоне Вселенной он чувствовал себя маленьким. Проблемы казались менее важными и значимыми по сравнению с чем-то настолько глобальным. Может, Изуку найдет в себе мужество открыть Каччану тайну, которую скрывал много лет. Говоря на языке космоса, это станет «горизонтом событий» в их отношениях, точкой невозврата. Какая разница, скажет он или нет, если они обречены здесь умереть? Будущее не изменится, ведь его просто не будет, не будет жизни, о которой придется сожалеть. Его секрет будет похоронен в песке вместе с ним, но по крайней мере Изуку снимет с себя этот груз. По крайней мере он подарит себе подобие покоя перед смертью. Он повернулся к Каччану, настроенный на разговор, но встретил его расслабленное лицо и закрытые глаза. Его дыхание было ровным. Он крепко спал. Решительность Изуку тут же сдулась, оставив после себя только дрожь волнения. Он решил дать Каччану немного отдохнуть и вскоре последовал его примеру.***
— Деку. Он ворочался во сне, жмурился и хмурил брови, сдавленно постанывая от боли. Обожженное лицо вспотело и сморщилось. — Деку. Проснись, — снова позвал Кацки, тормоша его за плечо. Кожа Деку обжигала — его жар усилился. Если вчера Кацки еще мог надеяться, что это результат теплового удара, то теперь, когда они провели полночи при десяти градусах, оставалось все меньше сомнений, что лихорадка вызвана заражением крови. В любом случае, температура Деку стала опасно высокой. Кацки не знал, что делать. Он не представлял, как остудить Деку, чем ему помочь, и как только палящее солнце вернется в небо, сделать это будет еще сложнее. От сильной дрожи у Деку начали стучать зубы. Кацки пододвинулся ближе, обхватил его со спины и притянул к себе. Это помогло согреться — он заснул, не успев разжечь костер, а когда проснулся, была уже ночь. Он надеялся, что в обратную сторону обмен тоже работает, и что он передаст Деку немного своей прохлады. Вскоре дыхание Деку замедлилось, с губ слетел вздох облегчения. Он бессознательно прижался к Кацки, и тот не стал его отталкивать. Не было причин отказывать в маленьком утешении. К тому же, он и сам этого хотел. В конце концов Кацки так и заснул, обнимая Деку и надеясь, что утром ему полегчает. Но утро пришло, и легче не стало. Как только Кацки отпустил Деку, тот снова завертелся с боку на бок, словно ни в чем больше не находил успокоения. Странно было думать, что потеря близости к Кацки давала такой эффект, но он слишком устал, чтобы в этом копаться. Он опустился на колени рядом с ногой Деку и снова ее осмотрел. Служившая шиной металлическая пластина была все так же надежно привязана, но рана выглядела гораздо хуже. Гной смешался с засохшей кровью, кожа вокруг оголенной кости стала красной и грубой, на бедре вздулись темные вены. Но больше всего Кацки беспокоила ступня. Прошлой ночью она выглядела бледной и безжизненной, но теперь у пальцев ног появился багровый, почти тошнотворно-коричневый цвет — признак нарушения кровотока. Клетки умирали. Кацки шмыгнул сухими ноздрями и отвернулся. Думать было сложно, двигаться тоже. Руки плохо сгибались и не слушались, голова болталась на шее как шар для боулинга — тяжелая, неповоротливая, бесполезная. Он ощущал усталость глубоко в костях — физическую и моральную от незнания, что будет дальше. Никогда в жизни не чувствовал себя настолько беспомощным. Он не хотел умирать вот так, но не видел спасения. Стоило ли попытаться пройтись по пустыне и кого-нибудь поискать? Есть ли тут вообще люди? Кацки ни хрена не знал ни о Сахаре, ни о ее географии и понятия не имел, как далеко от ближайшего населенного пункта упал самолет. Шансы встретить других людей или найти воду казались мизерными. И если их кто-нибудь ищет — а Кацки верил, что их ищут, с катастрофы прошло два дня, — то не безопаснее ли оставаться на месте, рядом с обломками, чтобы их легче было заметить с воздуха? Он не знал, что делать, но бездействие сводило его с ума, поэтому в приливе адреналина, преодолев усталость, он решил хоть что-нибудь предпринять. Он поднялся на ноги и вышел из тени на солнце. Голова кружилась, в глаза бил яркий свет. Кацки приложил ко лбу ладонь козырьком, чтобы видеть свое направление. Он снова прошел, точнее, проплелся весь путь до кабины. Пилот так и остался заперт внутри. Оглянувшись, Кацки увидел, что обломки хвоста, где остался Деку, превратилась в далекую точку на горизонте. На мгновение закрыв глаза и глубоко вдохнув, он тряхнул руками, затем отвел их назад и произвел два мощных взрыва. Воздушная волна подбросила его высоко над землей. Он завертел головой во всех направлениях, пытаясь увидеть что-нибудь хоть отдаленно похожее на деревню, дом, верблюда, маленький городок. Сверху обзор был намного шире, и если бы поблизости находилось что-то, кроме песка — он бы заметил. Когда гравитация потянула его вниз, он выпустил еще несколько взрывов и удержался в воздухе. Плечи и руки ужасно болели — казалось, их разрывало изнутри от напряжения. Видимо, когда он пытался затормозить падение из самолета, то слишком бездумно использовал квирк и заработал микротрещины в костях. Теперь он снова создавал на них давление, но другого плана просто не было. Он продолжал искать, вглядывался так далеко в горизонт, как позволяло зрение. В конце концов он упал на колени и в отчаянии зарылся в песок онемевшими пальцами. Вокруг не было ни одного живого существа или дома. Не было ни черта. Он откинул голову назад и закричал, раздирая иссохшее горло, вкладывая в крик всю свою злость, досаду и страх. Они умрут в этой дыре, и он ничего не мог сделать. Наследие Всемогущего умрет. Больше всего ему не давало покоя осознание, что именно так они встретят свой конец. Не в сражении со сверх опасным злодеем, не в битве с Лигой или Все-за-одного. Деку не оставит за собой нестираемый след в истории, его смерть не будет почетной и незабвенной. Врагом, который убьет их обоих, будет всего лишь природа и банальная слабость человеческого организма. Кацки воротило от мысли, что умрет, преданный собственным телом, которое годами совершенствовал и закалял. Когда он вернулся, Деку все еще лежал в тени. Он выглядел ужасно: кожа на ноге потемнела еще сильнее, из раны торчала белая кость. Кацки знал, что нужно делать, но сомневался, что у него хватит смелости. Деку, услышав его приближение, лениво моргнул и улыбнулся, словно был рад его видеть. Они застряли в глубочайшей жопе, а этот идиот все еще мог чему-то радоваться. Кацки сел на песок рядом с ним. — Ты летал? — невнятно спросил Деку, еле двигая языком. Его взгляд был расфокусирован, глаза блестели, как стеклянные — вероятно, из-за температуры. Формулировка вопроса показалась Кацки странной, но он решил не забивать этим голову. — Я искал поблизости деревню или город, — объяснил он. — Нашел? От нескрываемой надеждой в голосе Деку снова хотелось кричать. Кацки жалел, что не может ему солгать. Хотел бы он уметь. Возможно, позволить ему порадоваться напоследок было бы менее жестоко. Спираль его мыслей прервало еле ощутимое прикосновение. Кацки опустил глаза и понял, что Деку держит его за руку. — Каччан, — хрипло сказал он. — Мы выберемся. Кацки фыркнул и выдернул руку из слабой хватки, не глядя Деку в глаза. — Я не хочу здесь умереть, — тихо признался он, чувствуя, как возвращаются злость и беспомощность. От обиды хотелось плакать, но слез не было. Все запасы жидкости он уже потратил на пот. — Я не могу здесь умереть. — Знаю, — терпеливо сказал Деку. — Мы выберемся. Кацки наконец повернул к нему голову. Веки Деку были слегка опущены, словно он боролся со сном. Глаза слепо смотрели в никуда, а затем и вовсе закрылись, но Кацки пока что не мог дать ему заснуть. — Деку, — позвал он. Деку моргнул и уставился на него остекленевшим взглядом. — А? Кацки глубоко вздохнул. — Твоя нога умирает. Он практически слышал, как в голове Деку скрипят шестеренки в попытке осмыслить его слова. — То есть как? — Кровь не доходит, — пояснил Кацки. — Наверное, сместившаяся кость передавила артерии. Твоя ступня начинает чернеть. Пыхтя, Деку приподнялся на локтях и посмотрел на ногу. Судя по его лицу, даже своим нечетким плывущим зрением он видел, насколько ужасно та выглядит. Он снова лег и какое-то время молчал, затем слегка растерянно начал: — М-может, если ты ее вправишь… — Поздно вправлять, — отрезал Кацки. — Каччан, моя нога… Моя… — Деку закрыл глаза и выпустил дрожащий вдох. — Мне нельзя ее потерять. Кацки холодно усмехнулся ему в лицо. — Какая разница. Все равно завтра сдохнем. — Не говори так, — разбитым голосом сказал Деку. — Я говорю как есть. Хочешь услышать сказки, что все будет хорошо? Не дождешься! Если не случится чуда, мы проживет еще не больше дня, и ты нихрена не изменишь! Губы Деку задрожали. Внезапно он выглядел обиженным и сердитым. — Раньше ты не сдавался так легко. Кацки ощерился. — Вот не надо этого дерьма. Я лишь говорю… — А я лишь говорю, что нельзя терять надежду! — с надрывом перебил Деку. Его речь снова была невнятной, слова явно давались с трудом. Кацки ударил кулаком по песку. — Хватит себя обманывать! — Я не… — Да, Деку, обманываешь! Думаешь, если мыслить позитивно и закрывать глаза на очевидное, твое желание сбудется? Думаешь, я хочу умереть? Или хочу, чтобы ты умер? Представь себе: нет! Нет, я не хочу! Но что, мать твою, мне сделать, а? Как мне спасти нас? Деку поднял на него блестящие глаза. — Для начала, начни в нас верить! — Я не переставал! — рявкнул Кацки. — Тогда докажи! Ты же никогда не сдаешься, меня всегда это восхищало в тебе! Даже когда ты ни во что меня не ставил, я старался тебе подражать, потому что видел в тебе воплощение победы! Мы еще живы, нужно просто не сдаваться! Деку кричал, срывая голос, а Кацки смотрел на него и не мог понять, почему этот задрот так в него верил. Даже в своем нормальном состоянии Кацки не сумел их спасти — Деку пришлось вмешаться и заработать себе необратимую травму. Так почему он ждет, что сейчас Кацки совершит невозможное? Почему уверен, что Кацки сможет их вытащить? Он правда так высоко его ставит? Было время, когда Кацки считал, что Деку смотрит на него сверху вниз, недооценивает, презирает, но на деле это были проекции его чувств к самому себе. Его комплексы, неуверенности и страхи. Все те же чувства, которые он испытывал прямо сейчас, пока Деку, охваченный лихорадкой, ожидал, что Кацки будет себе доверять. — Должен быть какой-то способ… Что-то, о чем мы не подумали… Что-то… Что-нибудь… Деку замолк и неестественно замер. Его взгляд потерял фокус. Кацки насторожился — что-то было не так. — Деку? Глаза Деку закатились, тело скрючилось и забилось в конвульсиях. — Деку! Деку!! Испуганный голос Кацки был последним, что он услышал, прежде чем мир провалился во тьму.***
Он проснулся под ночным звездным небом. Какое-то время он не мог понять, что из недавно случившегося ему приснилось, а что было на самом деле, и точно ли он не спит до сих пор. Каччан уже вернулся?.. С тихим стоном он повернул голову и обнаружил, что Каччан сидит рядом, скрестив по-турецки ноги. У него за спиной снова горел костер из кресел, и он что-то держал в руках — то ли нож, то ли кусок металла. — К-каччан? Услышав свое имя, тот поднял глаза, но в них не появилось облегчения, которое Изуку видел раньше. Казалось, он сильнее напрягся. Изуку попытался сесть, но ослабевшие руки отказались его поддерживать, и он снова упал на спину. — Что… случилось? Он чувствовал себя так, будто одной ногой побывал на том свете. В голове ужасно стучало, язык был сухим как бумага. — Лежи спокойно, — строго сказал Каччан. Его голос звучало как-то странно, и он не смотрел на Изуку. — У тебя был припадок. Изуку вяло моргнул. Должно быть, из-за этого в теле такая слабость. — Ясно. Значит… стало хуже? — нерешительно спросил он. Каччан бросил на него колючий взгляд, но быстро отвернулся и снова сосредоточился на ноже. Он затачивал его, используя найденный среди обломков металлический брус, с характерным звуком водя лезвием по плоской стороне. — Деку, это был ебаный припадок. Конечно, тебе стало хуже. Несмотря на резкий ответ он говорил без присущей ворчливости и даже без раздражения. — Долго я был без сознания? — спросил Изуку, потому что правда не мог понять, сколько прошло времени. Не помнил даже, что произошло до того, как он отключился. — Не знаю. Около двух часов. — Что ты делаешь? Каччан продолжал точить нож и будто избегал его взгляда. Изуку хотел знать почему. Но тот вздохнул и не потрудился ответить, а Изуку слишком устал, чтобы давить, поэтому промолчал. Ночь постепенно переходила в раннее утро, небо плавно светлело. Они пробыли в пустыне уже три дня. У них заканчивалось время, и Изуку медленно терял надежду. Он продолжал говорить себе, что они здесь не умрут, но чем дальше, тем меньше утешения приносила эта мантра. И все же. Он мог умереть от припадка, но не умер. Черт, он мог умереть, когда разбился самолет, так же, как полицейские, злодей и пилот, но не умер. Это же что-то значит, да? Это точно должно что-то значить. Каччан по прежнему был занят своим ножом. Изуку до ужаса хотелось с ним поговорить, просто ощутить его присутствие. Он чувствовал себя так напугано и одиноко. — Так что думаешь о ресторане? — выпалил он, решив обвинить лихорадку в своей несдержанности. Каччан скорчил гримасу и посмотрел на него с явным непониманием. — О чем ты? Изуку смущенно улыбнулся. — Там, в самолете, я рассказывал тебе о ресторане, помнишь? Который рядом с агентством. — И что? — Сходишь туда со мной? От внезапного волнения сердце Изуку забилось чаще. Взгляд Каччана стал подозрительным. — Почему ты вспомнил об этом сейчас? Да, хороший вопрос. Изуку и сам не знал, почему он думал о ресторане после двух дней в аду? Может, он терял рассудок и бредил. Может, пользовался шансом притвориться бредящим, чтобы позже не пришлось объясняться. Но, если честно, для него это было смело. Безумие, наверное, — у него тяжелейшая травма и стремительно растущий жар, он обезвожен, голоден, слаб, умирает, но все же нашел в себе смелость. Чувства к Каччану — это все, в чем он сейчас мог быть смелым. Да и где еще эта смелость ему понадобится? Что может потребовать больше мужества, чем посмотреть в лицо смерти и сказать ей «нет»? — Не знаю, — признался Изуку. — Я пытался позвать тебя на свидание, но, кажется, ты не понял. Металлический скрежет прекратился. Изуку повернулся к Каччану и впервые с тех пор, как очнулся, заметил, как бледно тот выглядит. Каччан изучал его прищуренными глазами и, казалось, колебался. В конце концов он фыркнул и отвернулся. — Ты бредишь. Это немного ранило. — То есть нет? — с упавшим сердцем спросил Изуку. — Что нет? — Свиданию. Каччан покачал головой, будто не верил тому, что слышал. — Ничего, если не хочешь, — добавил Изуку, несмотря на боль в груди. — Я пойму. Во взгляде Каччана появилось что-то неузнаваемое, чего Изуку никогда там не видел. Какое-то странное отчуждение. — Позови еще раз, когда твои плавленные мозги не будут вытекать из ушей, — сдержанно сказал он после паузы. — Хотя у меня предчувствие, что этого не будет. Изуку хохотнул. Ладно, это лучше, чем «нет». Значит, еще осталась надежда. Его вдруг пробрала дрожь, и улыбка медленно сползла с лица. Кожу покалывало, как от слабых разрядов тока, а еще тошнило, хотя он знал, что в желудке пусто. Возможно, нет даже желчи. Перед глазами все расплывалось, поэтому Изуку их закрыл. Он чувствовал себя еще хуже, чем недавно, хотя не думал, что это возможно. Теперь болела не только нога, а вообще всё. Хотелось, чтобы Каччан обнял его, подержал за руку, поиграл с его волосами. Изуку всегда об этом мечтал, о близости, которую они могли бы разделить, о прикосновениях без повода и украдкой, о ласковых объятиях и нежном касании губ… Он открыл глаза. Из-за горизонта выглядывало ранее солнце. Неужели опять заснул? Что произошло? Повернув голову, Изуку увидел Каччана. То сидел рядом, подтянув колени к груди, и наблюдал за рассветом. — Я заснул, — сказал Изуку. Ему совершенно не нравилось, что он терял сознание так часто и легко. Что совершенно не мог себя контролировать. Каччан опять посмотрел на него тем странным взглядом, которое Изуку не понимал, и через несколько мгновений отвернулся. — Я нашел у одного из полицейских спутниковый телефон. Мысли Изуку ударили по тормозам. Он пару раз крепко зажмурился, внезапно неуверенный, что действительно проснулся, потому что… Каччан нашел что?! Почему сразу не сказал?! — А? — растерянно переспросил Изуку. — Эта твоя речь о том, что я теряю надежду, меня жутко выбесила. Я захотел доказать, что ты неправ, — сказал Каччан. — Думаю, в каком-то смысле это всегда было моим главным топливом. Желание что-то доказать тебе и другим. Он прикусил губу и крепче обхватил колени, по-прежнему глядя прямо перед собой. Изуку слушал его и пытался не потерять нить разговора. — Так что я снова осмотрел салон. — Каччан кивнул на хвостовую часть самолета у них за спинами. — Перед этим я уже обыскивал тела, все мобильные разбились. Но я решил проверить еще раз, и у одного оказался спутниковый телефон. Он выпал и закатился в самый дальний угол. Наверное, нужен был для связи с японской полицией по защищенной линии. Изуку постарался переварить эту информацию. Так, значит… Каччан вызвал помощь? Их спасут? Они здесь не умрут? — И что? — нетерпеливо спросил Изуку. До сих пор у него в голове была каша, мысли путались и обрывались, не успевая оформиться, но внезапная перспектива выбраться из ада немного прояснила голову. — Батарея была почти на нуле, — монотонно продолжил Каччан, — но у меня вышло связаться с агентством по аварийному каналу. Они сказали к вечеру ждать команду спасателей из Марокко. Так что нам просто нужно продержаться до их прибытия. — Каччан, — сказал Изуку, широко улыбаясь. Его глаза вновь засветились жизнью. — Каччан, это же потрясающе! Каччан шмыгнул носом и кивнул. Изуку уставился на него. Тот не улыбался, не выглядел… счастливым. Его взгляд был скорбным, словно новости, которые он только что сообщил, на самом деле плохие. Может, слишком устал? Почему он не рад? Улыбка Изуку стала неуверенной, а затем и вовсе угасла. — Что не так? На лице Каччана плясали отблески огня — костер все еще горел, а значит, Изуку спал не слишком долго. Так и не дождавшись ответа, он занервничал. — Каччан, я не понимаю. Чем ты расстроен? — Я говорил с врачом. Спрашивал о твоем переломе. — О… ясно, — кивнул Изуку. Сердце взволнованно ёкнуло. Каччан опустил голову, и Изуку заметил, что тот все еще держит нож. — Деку… Он сухо сглотнул. — Что сказал врач? Их взгляды встретились, и от того, что он увидел в глазах Каччана, внутри похолодело. Из-за фасада сдержанности проглядывали страх и глубокая, незнакомая боль, как от потери. От горя. — Ты не протянешь до вечера, — не своим голосом сказал Каччан. Изуку нервно засмеялся. — Ч-что за бред? Я ведь пока держусь! Я, я… — У тебя уже было три припадка. Твоя температура не падает четвертый день. Инфекция в ране может в любую минуту попасть в кровь, и тогда тебя однозначно ждет смерть. Изуку перестал дышать. Он смотрел на Каччана с ужасом и неверием, сердце било в ребра, словно пыталось сломать и их тоже. — Чт-то… Что ты х-хочешь… сказать?… Во взгляде Каччана была мольба, будто он отчаянно хотел, чтобы Изуку понял. Изуку видел подобные эмоции на его лице всего дважды за всю жизнь: когда на него напал Грязевой Злодей и когда он спросил Изуку, почему из-за него пал Всемогущего. Тогда его взгляд умолял о помощи и ответах. Сейчас он умолял о прощении. — К-каччан, стой… Подожди… — Я надеялся, что ты не проснешься. Было бы легче, если бы ты спал. Изуку был слишком шокирован, чтобы ответить, его лицо онемело от страха. Каччан, казалось, не замечал. — И когда я стал таким трусом, а, Деку? Вечно кичился своей храбростью, но это… Блядь. Для такого я не хочу быть храбрым. Он улыбнулся, но его улыбка больше смахивала на гримасу мрачного отчаяния. — Каччан, — дрожащими губами произнес Изуку. — Опусти нож. — Самое тупое, знаешь, что из нас двоих чутким и понимающим должен быть ты. Это тебе не насрать на чувства других. Это ты всегда ставишь себя на их место и пытаешься понять. Ты во всех видишь лучшее. — Каччан уткнулся лбом в колени. — Для меня это должно быть легко. Сделаю, и ты будешь жить. Не сделаю — ты умрешь. Тут и думать не о чем, простое уравнение. Но я не… — он шмыгнул носом. — Да ни хрена в этом нет легкого. Изуку наблюдал за ним, вздрагивая от сухих всхлипов. — Я знаю, что ты меня не простишь, — продолжал говорить Каччан, уставившись в землю. Его голос звучал безжизненно, механически, как заученный параграф из учебника, как если бы он прокручивал слова в голове миллион раз, пока пытался убедить себя в том, что это необходимо. Изуку сомневался, что он вообще спал. — Я и не жду прощения. Но я знаю, что на моем месте ты сделал бы то же самое. — Я бы не стал отрезать тебе руки, — выпалил Изуку между вдохами. От растущей паники его дыхание сильно участилось. — Я бы н-никогда так с тобой не поступил. Я бы не стал… Каччан горько рассмеялся. — Еще как стал бы. Если бы я умирал, и была возможность спасти мне жизнь, ты бы сделал для этого всё, не смей отрицать. И я бы никогда с тобой больше не заговорил, но я был бы жив. В этом суть сделки, — он повел плечами. — Такова цена. Изуку весь вспотел, но ему было холодно. Он уже не знал, от лихорадки это или от страха. Может, от всего сразу. — Мы можем подождать. Давай подождем до вечера, а там… Там разберемся, придумаем что-нибудь… — Деку, — снова перебил Каччан. — Твоя нога мертва. Док сказала, что я должен был отрезать ее еще прошлой ночью. — Он повернулся к Изуку лицом. — Она сказала, что, возможно, кровь уже заражена. Изуку вздрогнул. — Н-ну тогда… тогда мне уже конец, — заикаясь, пробормотал он. — С таким же успехом можно оставить ногу на месте. — Это только вероятность! — рявкнул Кацки. — Возможно, она ошиблась. Мы не знаем точно. Может, есть шанс спасти тебе жизнь. — Если она ошиблась в этом, то могла ошибиться и в том, что надо резать! Изуку знал, что впадает в истерику, но не мог успокоиться. Каччан покачал головой. — Ты ведь сам понимаешь, что это чушь. — Ты не врач! Настоящий врач даже не видел мою ногу! Может, ты неправильно ей описал… — Почерневшая кожа, пульс не прощупывается, нет чувствительности. — Откуда тебе знать, есть ли у нее чувствительность?! Внезапно Каччан подался вперед и схватил его за ступню. Изуку вздрогнул от неожиданности, но Каччан был прав: он ничего не почувствовал. Нет, это все нереально. Весь этот разговор, его не может происходить всерьез. — Не смешно, Каччан… Не надо так шутить… — Я, блядь, не шучу, — зло выпалил Кацки и отпустил ногу. Его голос хрипел и срывался. — Ты даже не представляешь, как я бы хотел сказать что-то другое, — добавил он тише. Стиснув зубы, Изуку с трудом поднялся на локтях и стал отползать от него в сторону. Больная нога бесполезно волочилась по песку. Каччан раздраженно вздохнул и, встав, последовал за ним. — Н-не подходи! — крикнул Изуку, продолжая ползти. — Или что? Что ты сделаешь? — с издевкой спросил Каччан, идеально копируя интонации себя версии средней школы. Изуку подавился всхлипом. Губы дрожали от слез, а руки — от напряжения. Песок приставал к его липкой от холодного пота коже. — К-к-каччан, стой… — умоляюще прошептал он, но тот не остановился. Когда он приблизился, Изуку попытался пнуть его здоровой ногой, но Каччан легко ее поймал, а потом опустился рядом с Изуку на колени. — Деку. Деку, — позвал он. Изуку замотал головой, судорожно хватая губами воздух. Он начал вырываться, но Каччан уже держал его руки и прижимал к земле. — Перестань, Каччан. Я не хочу. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста. Мне нужна нога. Пожалуйста, прошу, не надо, пожалуйста, Каччан, пожалуйста, я умоляю, не надо. Я тебя не прощу, я никогда тебя не прощу… Он крепко жмурился, вздрагивая от рыданий. У него не осталось сил, чтобы ползти дальше, поэтому он лежал, придавленный весом Каччана, а потом позволил схватить себя за плечи и приподнять. Но только Каччан схватил его не для того, чтобы обездвижить, — Изуку с ужасом понял, что он его обнимает. Гладит по спине ладонью вверх и вниз, как будто это должно успокоить. Безвольно повиснув в объятиях, Изуку почувствовал, как рука Каччана легла ему на затылок и прижала лицом к шее. В нос ударил сладкий запах нитроглицерина. Запах, к которому Изуку с детства тянулся, который успел полюбить, и который теперь необратимо ассоциировался с опасностью. — Мне нужно, чтобы ты понял, — прошептал Каччан ему на ухо. Изуку никогда не слышал в его голосе такой нежности и заботы. Сердце ныло от страха перед неизвестностью. — Я знаю, что ты не простишь, но мне нужно, чтобы ты понял. — Н-нет… — провыл Изуку, захлебываясь слезами. — Н-нет… — Деку. Изуку. Я не смогу жить в мире, где нет тебя. Он мог бы вонзить свой заточенный нож Изуку в сердце и получил бы тот же эффект. Изуку плакал навзрыд. Инстинкты кричали ему вырваться и бежать, спрятаться, но разум не привык видеть в Каччане угрозу, не знал — как, не умел, даже когда они были врагами. Дышать становилось труднее, перед глазами плясали черные пятна, но Изуку запрещал себе терять сознание. Нельзя рисковать, ведь тогда он не сможет отговорить Каччана, не сможет его убедить… Боже, как сильно он жаждал этих слов! В любой другой ситуации услышать их было бы мечтой наяву, Изуку мог бы взорваться от счастья, но сейчас, зная, что Каччан собирался сделать, он чувствовал только горечь. Это разбивало ему сердце на миллион осколков. Что ответить? Как признаться в любви, которую таил годами, тому, кто вот-вот похоронит смысл его жизни? — Каччан, — сипло произнес Изуку, глотая слезы, все так же прижатый к его груди. — Каччан, пожалуйста. Пожалуйста, не надо. Каччан отстранился и осторожно уложил Изуку на песок. Изуку увидел, что его глаза тоже мокрые, но ответ был холодным и отстраненным: — Не усложняй. Я делаю то, что должен, чтобы ты выжил. — Ничего! Ты! Не должен! — сорвался Изуку. Он был в бешенстве. В этот момент он ненавидел Каччана. Ненавидел! Каччан сказал, что не может жить без него, называл по имени, был заботливым и нежным — и ради чего? Чтобы сгладить тот факт, что хочет его покалечить? Чтобы поиграть с его чувствами? Зачем он это делал? Изуку снова попытался вырваться. — Хватит! Перестань дергаться… — Отвали от меня! Отвали! — По его рукам пробежали зеленые вспышки молний. — Ах ты… Придурок, перестань со мной драться… — Отвали!! Он был истощен, поэтому Один-за-всех дал ему немного силы, и все же этого хватило, чтобы отбросить Каччана назад. Тот отлетел на несколько метров. Пользуясь этим, Изуку перекатился на живот и снова начал ползти. Он двигался медленно, потому что мог отталкиваться только одной ногой, но что еще оставалось? Он не мог сдаться без борьбы. Он должен был попытаться сбежать. — Деку! — раздался крик за спиной, но Изуку не остановился. Его трясло, а сознание держалось из последних сил, цепляясь за страх. — Спасите, — прохрипел он, медленно подтягиваясь по раскаленному песку. — Кто-нибудь, спасите… Всемогущий… Каччан догнал его, упал на колени рядом и развернул к себе. Изуку еще делал попытки сопротивляться, но руки сдались. Он слишком ослаб, мир терял очертания, цвета смешивались. Они повалились на бок, и Каччан подтянул его себе на колени. — Деку, — сказал он. Изуку рассмеялся бы от тревоги в его голосе, если бы мог. — Зачем ты так со мной? — еле слышно прошептал Изуку. Сил на то, чтобы плакать, тоже не осталось. — Ты говорил, что больше не ненавидишь меня. — Я тебя не ненавижу. — Тогда почему ты так хочешь меня уничтожить?! «Почему именно я уничтожил Всемогущего?!» Кацки замер от внезапно захлестнувшего дежавю и поджал губы, борясь с рефлексом ударить в ответ по больному. Затем, остыв, он сказал: — Я, блядь, спасти тебя хочу. Как ты не понимаешь? Лицо Деку сморщилось. — Не отнимай мою ногу. Прошу, Каччан, умоляю, не делай этого. — Так ты лучше сдохнешь, идиот?! — Кацки снова сорвался на крик. — Хочешь, чтобы я тупо смотрел, как ты умираешь, а вместе с тобой наследие Всемогущего? Этого ты от меня ждешь? Где твое чувство ответственности?! В какой-то степени он добился, чего хотел: в мутных глазах Деку промелькнула новая эмоция. Решимость на грани маниакальной. — Забери, — выдохнул Деку, цепляясь пальцами за майку Кацки. — Я отдам его тебе. Кацки непонимающе нахмурился, а когда до него дошло, он разозлился. — Ты снова бредишь. — Я не… — Мне виднее! У тебя температура под сорок, может и выше, конечно, ты бредишь. — Нет, я серьезно, — упрямо сказал Деку. Слезы снова текли по его вискам прямо и в корни спутанных, грязных от песка волос. — Тогда квирк не умрет со мной. — Ты не умрешь, — прорычал Кацки. — Я не допущу. — Прости, Каччан, — всхлипнул Деку. Он выглядел ужасно, будто в самом деле собрался умереть и мысленно смирился с этим. — Почему ты сдаешься?! — Кацки еле держался, чтобы не тряхнуть его за грудки. — С каких пор какая-то нога стала ценнее всей жизни? Можно поставить протез! Можно натренировать другую ногу! Можно что-то придумать! Мы что-то придумает! Я просто хочу, чтобы ты жил! Взгляд Деку снова становился рассеянным. Казалось, он понимал только наполовину то, что Кацки говорил. Его сопротивление сожгло последнюю энергию, голова вяло болталась на шее, веки почти закрылись. — Деку! — испуганно крикнул Кацки. Заплаканный взгляд Деку нашел его лицо и остановился. — Дай мне хотя бы уснуть. Подожди… Пока я усну… Пожалуйста. Дай мне… Кацки не знал, что делать, поэтому просто продолжил его держать. Деку был похож на деревянную куклу, у которой обрезали нитки. Что за злая ирония? — Если бы был другой выбор… — начал Кацки, но замолчал на полуслове. — Надо было дать тебе ее вправить, — еле слышно прошептал Деку, а потом его глаза закрылись, и тело обмякло. Кацки сидел неподвижно какое-то время. Теперь, когда Деку заснул, и не нужно было притворяться сильным, он тоже дал волю слезам, но сколько бы «почему» он ни кричал в никуда — легче не становилось. Реальность оставалась неизменной. В конце концов Кацки плавно опустил Деку на спину. Его состояние ухудшалось с каждой минутой. Наблюдать за его конвульсиями было ужасно, но видеть его лежащим неподвижно и едва дышащим оказалось еще страшнее. Он выглядел уже мертвым. Кацки старался не думать о ресторане и приглашении Деку. Теперь это не имело значения. Деку его не простит и, скорее всего, возненавидит. Его маленькая тень, его соперник, друг и напарник — они никогда не станут друг для друга чем-то большим. Разрушится даже то, что было. Кацки своими руками это разрушит. В прошлом он успел причинить Деку много боли, но то, что сделает сейчас, без сомнений возглавит список. Но Кацки знал, что должен. На нем лежит ответственность, жизнь Деку в его руках. Поэтому он вытер пот со лба, откинул волосы с глаз. Сел на колени рядом с ногой Деку. Снял самодельную шину и, используя кусок ткани, сделал жгут на бедре. Медленно вдохнул и выдохнул. Взял нож.***
Вспышки света, громкие звуки, мельтешащие тени и цвета то появлялись, то исчезали. Он помнил их по отдельности, как случайное кадры из плохой видеосъемки. Ему снилось, что его заживо варят в котле в темной комнате, и он думал, что попал в Ад. Как еще объяснить эту дикую, разъедающую до костей агонию в каждой клетке? Затем появилось огромное чудовище, вытащило Изуку из воды и вцепилось клыками в его ногу. Оно поволокло Изуку по полу, но он не кричал и не плакал, потому что боли больше не было. «Как странно», мелькнула мысль на задворках сознания, но потом монстр бросил его и оставил лежать на холодной сырой земле. Изуку лежал и слушал пение птиц. Птицы умели летать. Каччан тоже умел. Его ангел-хранитель, его лучший в мире друг. Изуку думал о нем, и в грудь потеплело. Так было всегда, с самого детства. Он сел и вдруг понял, что у него нет ног. Он истекал кровью. Он истечет кровью до смерти. Где же Каччан? Изуку проснулся от холодного ужаса и громкого крика, широко распахнув глаза и мечась по сторонам. Он попытался встать, но чьи-то руки придавили его плечи вниз…Что? Кто эти люди? Что они делают? Где Каччан? — Успокойся! Ты в безопасности! — услышал он сквозь крик чей-то громкий голос, потом осознал, что кричит он сам, и перестал. Свет вокруг был слишком ярким и лился, казалось, со всех сторон. Изуку попробовал сфокусировать взгляд, но увидел только размытые силуэты, которые беспорядочно двигались вокруг него. Силуэты выкрикивали приказы, которых он не понимал. Силуэты пытались заставить его лечь обратно. Глаза Изуку бегали между ними в поисках знакомого лица, но не находили. Он сглотнул подступившую тошноту и глубоко вдохнул, стараясь унять беспокойство. Память постепенно возвращалась. Он начал вспоминать, что произошло, и последний разговор с Каччаном. Было слишком страшно посмотреть вниз, поэтому он закрыл глаза и заставил себя расслабиться. Когда мир вокруг закачался из стороны в сторону, он с опаской решил пошевелить пальцами ног. У него получилось! Сначала на здоровой ноге, а потом на больной. Она протестующе покалывала, но если он смог пошевелить пальцами, если он чувствовал боль, значит, нога все еще на месте! Каччан ее не отрезал! — Деку, — раздался рядом хриплый голос, и Изуку, улыбаясь, открыл глаза. Каччан выглядел растрепанным и слабым, как будто вот-вот потеряет сознание. Кто-то попытался его оттащить, но он не сдвинулся с места и смотрел на Изуку в упор. Его руки и предплечья были черными. — Я знал, что ты не станешь, — благодарно промямлил Изуку. Кто-то ткнул в его руку иглой, и по венам потекла прохлада. — Я знал, что тебе можно доверять. Каччан не успел ответить — небо над головой Изуку сменил незнакомый металлический потолок. Он вяло задумался, куда его несут, но не мог сконцентрироваться на этой мысли, его одолевала сонливость. Он закрыл глаза всего на мгновение, но этого хватило, чтобы провалиться в сон. Когда он снова проснулся, в голове стучало. Кожа на всем теле казалась сухой и тугой. Изуку попытался облизнуть губы, но язык был ватным и непослушным. — Во… ды… — прохрипел он, сам не зная, кому. Не зная, есть ли кто-нибудь рядом. Когда никто не ответил, Изуку открыл глаза, несколько секунд привыкал к свету, а затем осмотрелся. Он увидел, что находится в комнате. В больничной палате. Можно было догадаться по отчетливому запаху антисептиков, от которого горели ноздри. Он заметил рядом с кроватью пустой стул. Потом подумал о том, что это за больница и сколько прошло времени. Чуть ближе к двери стоял небольшой комод, а на нем — кувшин с водой и чашка. Жажда ударила Изуку сильнее, чем за все предыдущие дни, и он знал, что не может ждать, пока кто-нибудь появится и подаст ему стакан. Он хотел пить прямо сейчас. Он почувствовал себя увереннее, когда сел прямо и почти не испытал при этом боли. Сбросив одеяло, он встал. Пол тут же поднялся навстречу его лицу. Потребовалось мгновение, чтобы он понял, что упал, больно ударившись головой и плечом о холодный пол. Потребовалось чуть больше времени, чтобы он понять, из-за чего он упал. Он потерял равновесие. Он потерял его, потому что… Потому что… Изуку застыл, широко раскрыв глаза и разинув рот, пытаясь осознать, соотнести с реальностью то, что видел. Его ноги не было. Его правой ноги, доминирующей ноги. Ее не было. Исчезла. Отрезана. Колено, икра, голень, ступня — не было ничего. Осталось только бедро. Изуку не знал, что делать. В груди затрепетало, но не так, как обычно из-за Каччана. Это был не трепет волнения, нет. Изуку чувствовал, будто тело хочет вывернуть себя наизнанку. Он повернул голову, и его вырвало. За спиной послышался щелчок, а затем голос, такой родной: — Деку. Изуку не решался поднять взгляд. Не мог. Он зажмурился. — Нахрена ты встал? — спросил Каччан. Несмотря на резкие слова, он казался обеспокоенным, в его голосе вместо привычной раздраженности слышалась нотка нежности. Изуку возненавидел ее всей душой. Он почувствовал по вибрации пола тихие шаги, почувствовал на своем плече теплую руку, но отпрянул. Под плотно закрытыми веками его глаза прожигали слезы. Каччан убрал руку и выпрямился. Изуку не знал, как в этот момент выглядело его лицо. — Давай, помогу лечь обратно, — попросил Каччан. Было так странно слышать, как он это произносит, будто ему нужно от Изуку разрешение. На самом деле ему было плевать на чужие желания, учитывая, что Изуку остался без ноги. Сглотнув привкус желчи во рту, Изуку медленно вдохнул и выдохнул. Он хотел пить, умирал от жажды, но не мог принять помощь Каччана. Не мог, потому что тогда пришлось бы на него посмотреть. Так что вместо ответа Изуку молча повернулся на бок и, глядя строго перед собой, оттолкнулся от пола руками. Каччан не стал ему мешать. Потом Изуку оперся на ногу — теперь единственную — и, ухватившись за край кровати, подтянулся. А дальше стратегия дала сбой. Тело слишком привыкло держаться на двух опорах, распределять между ними вес, и, как только Изуку отпустил кровать, он потерял равновесие и упал на задницу. Он снова почувствовал приближение Каччана, но вскинул руку и жестом его остановил. — Не подходи. Голос до сих пор был хриплым и скрипучим. Каччан послушно держался на расстоянии, но Изуку все равно на него не смотрел. Он заставил себя встать и продолжить. На этот раз ему удалось продвинуться на несколько шагов, но затем он снова упал — теперь уже на бок. Сдерживать злые слезы унижения больше не было сил. Ноздри Изуку раздулись, губы задрожали. Он чувствовал себя беспомощным, несчастным и сильнее, чем когда-либо, похожим на бесполезного «деку». Он уронил голову и шмыгнул носом. Плечи тряслись от беззвучных рыданий. Теперь он заметил, что по его руке течет струйка крови — рядом на полу валялась опрокинутая капельница. Должно быть, игла вырвалась из вены, когда он упал первый раз. Каччан осторожно коснулся его спины, затем, не дав предупреждения, подхватил под руки и с легкостью поднял. Изуку не сопротивлялся. В глубине души он хотел, чтобы Каччан сказал ему что-нибудь резкое и обидное, или накричал, или обозвал, или просто выругался. Сделал хоть что-нибудь близкое к нормальному. Что-нибудь из того, что делал рядом с ним всегда. Но Каччан осторожно уложил его на кровать и молча отступил. Вытерев щеки тыльной стороной ладони, Изуку уперся взглядом в пустое место, где должно было быть продолжение его ноги. Интересно, где остальная часть. Может, осталась в пустыне? Может, Каччан забрал ее с собой? Он попытался представить, как Каччан ходит по больнице с отрезанной человеческой ногой в руках, и это вызвало у него смешок, который затем разошелся в смех. Начав, Изуку уже не мог остановиться. Он смеялся громко и истерично, как обезумевший, и не сразу заметил, что в какой-то момент смех перешел в рыдания. Закрыв лицо руками, он постарался замедлить дыхание и успокоиться. — У тебя еще не спала температура, — странным голосом произнес Каччан. — Тебе нужно лечь и что-нибудь выпить. — Я пытался, — отрывисто сказал Изуку, не поднимая глаз. — Я вставал за водой. Каччан что-то промычал, отошел к комоду и вскоре вернулся уже с полным стаканом. Изуку его не взял. — Где мы вообще? — спросил он, когда почувствовал, что снова может говорить. — В Марокко. Тебе нужна была в срочная операция, было безопаснее лететь сюда, чем сразу домой. — И сколько прошло? — С тех пор, как нас забрали? Один день. — Когда отпустят? На этот раз Каччан заколебался, прежде чем ответить. — Когда ты окрепнешь, чтобы выдержать перелет. — Значит, сейчас. Он вздохнул. — У тебя еще жар… — Я не хочу тут оставаться. Между ними повисла пауза. — Нужно поговорить с доком. Если она скажет, что можно, мы… — Это та же доктор, которая посоветовала отрезать мне ногу? — с ядом в голосе спросил Изуку и посмотрел на Каччана впервые с тех пор, как очнулся. Каччан выглядел больным. У его лица был нездоровый сероватый оттенок, белки глаз покраснели, будто он вообще не спал. На нем, как и на Изуку, был больничный халат. Тем не менее, его взгляд остался твердым, когда он вызывающе вздернул подбородок и ответил: — Да. Это она. Изуку фыркнул и отвернулся. — Не хочу с ней разговаривать. Ни с кем не хочу. Хочу домой. Он услышал неодобрительный вздох. — Ты меня вообще не слушаешь? — О, ну, прости. Можно подумать, ты меня слушаешь. — Уж почаще тебя! — Не помню, чтобы ты меня слушал, когда я просил не отрезать мне ногу! — крикнул Изуку. Сердце болело от всех кипящий в груди эмоции. — Потому что ты умирал! Только так тебя можно было спасти, идиот хренов! Изуку поджал губы, сдерживая рвущийся с языка ответ. — Я уже говорил, что не жду прощения, — снова заговорил Каччан, пользуясь паузой. — Да, ты просил этого не делать, а я сделал, но ты поймешь, почему, если хоть на минуту воспользуешься головой. Я не мог тебя потерять. — Ну да, ведь мир крутится только вокруг тебя, — с горечью бросил Изуку. Это заткнуло Каччан на несколько секунд. — Что? — спросил он, искренне удивленный. — Только твои чувства важны, — сказал Изуку. — Даже когда на кону моя жизнь и мое тело, все сводится к тому, чего хочешь ты. — То есть, по-твоему, я сделал это ради себя? Типа, мне понравилось? Может, думаешь, я весело насвистывал в процессе? Так, что ли? Изуку скрипнул зубами. — Я просто говорю, что… — Я прекрасно понимаю, что ты говоришь, — оборвал его Каччан. — Эти твои намеки насчет того, как мне на всех насрать, знаешь ли, начинают накапливаться. Но хуй с тобой, думай что хочешь. Я всего лишь пытался спасти тебе жизнь. Ради тебя. Ради тех, кто ждет тебя дома. Ради всего, мать его, мира, потому что ты ему еще нужен. И мне тоже нужен, так что да, ради себя тоже, но иди к черту. Можешь ненавидеть меня хоть до конца жизни, но если бы пришлось отмотать все назад, я бы сделал это снова. Расстройство Каччана наконец-то было очевидным, он больше не мог держать маску непрошибаемой стойкости. — Даже если ты больше никогда не захочешь меня видеть, но продолжишь жить, это все еще значит, что мой выбор был правильным. — Он тряхнул головой, а затем добавил:. — Позову кого-нибудь, чтобы убрали на полу. Перед уходом он поставил стакан с водой рядом с кроватью. Проводив его взглядом, Изуку снова посмотрел на пустоту, где должна была продолжаться его нога. Он чувствовал себя паршиво. Хуже некуда. Это было так странно. Ему до сих пор казалось, что он может пошевелить пальцами правой ноги — может отдать команду мозгу и ощутить, как тело на нее отвечает, — но пальцев не было. Изуку бегло взглянул на дверь, проверяя, не вернулся ли Каччан тайком, хотя эта мысль была крайне глупой. В дверях, конечно, никто не стоял. Тогда Изуку посмотрел на стакан. По какой-то причине он больше не чувствовал нестерпимой жажды. Неприятное трепыхание в груди вернулось, а с ним и тошнота, но Изуку сумел ее подавить. Он взял стакан и сделал глоток.