We are all the same souls on this earth, only look is changing

То, что у него краснели уши при малейшем смущении, Мужун Чуи всё-таки обнаружил. Произошло это, когда после очередного дня выматывающих тренировок он и Цзян Есюэ вместе соскребали себя с пола тренировочного зала и, обливаясь холодным потом, пытались храбриться перед раскуривающим трубку Учителем. Тот сегодня был особенно недоволен их результатами и даже дал им обоим по подзатыльнику, от чего и без того понуро опущенные плечи чуть снова не оказались прижатыми к земле. — Если продолжите в том же духе, то навсегда останетесь ничтожными козявками, — жёстко припечатал Мужун Лянь, грациозно развернувшись на небольшом каблуке в намерение уйти от этих бестолковых учеников, жалобно смотрящих на него из-под мокрой чёлки. — Если продолжишь в том же духе изводить их, то в будущем они тебя отпинают, — не согласился с главой школы вошедший в помещение Мо Си — он смерил юношей тёплым взглядом и посмотрел на цокнувшего Мужун Ляня. — Я им ноги быстрее переломаю, — тот выдохнул струйку дыма в сторону Мо Си, от чего тот нахмурился. — Что забыл тут? — Это я у тебя должен спросить. Время твоих тренировок подошло к концу, скоро придут мои ученики. Мужун Лянь рассеянно взглянул в окно — небо за ним начинало покрываться алым. Наверное, подумал про себя Мужун Чуи, Учитель терял счёт времени, когда ему выпадала возможность поиздеваться над другими людьми. Хотя он и знал, что это была просто глупая мысль уставшего человека — на самом деле Учитель ими дорожил. Ну, Мужун Чуи на это надеялся. С момента своего прибытия во Дворец Ваншу, Мужун Чуи не славился тем, что заводил множество знакомств и любил вести праздные беседы. Единственным человеком, с которым он проводил времени больше, чем со своим наставником, был Цзян Есюэ, прицепившийся к нему, словно клещ. И всё же Мужун Чуи был наслышан об отшельническом образе жизни своего Учителя. Имея скверный характер, а также нежелание тратить своё время и силы на кого-то ещё, он не брал к себе учеников, и кто знал, где бы сейчас он и Цзян Есюэ находились, если бы не старейшина Цин Гуан и его спонтанные идеи. И хоть Мужун Лянь и всё время шипел на них и заставлял переходить собственные пределы, Мужун Чуи не мог забыть вырванных фраз из общих тренировок с другими учениками, которые говорили, что князь Ваншу стал куда веселее и подвижнее с того момента, как стал наставником и перестал целыми днями слоняться по огромной территории школы без дела. Что личные ученики вызвали в нём что-то, чего раньше в нём не замечали. Так что Мужун Чуи всё же позволял себе робкую надежду на то, что Учитель одаривал их подзатыльниками только из самых лучших побуждений, а не потому, что хотел свернуть им шеи, держащие их «ни на что не способные головы». Пока он предавался своим размышлениям, стоящий рядом Цзян Есюэ успел отдышаться и даже стал походить на себя в обычном состоянии. Пока старейшины совсем не тихо обменивались колкостями, точнее, обменивался один Мужун Лянь, в то время как Лин Яо со скучающим выражением выслушивал его, он тронул Мужун Чуи за плечо и шепнул: — Пошли на кухню? Мужун Чуи подавил мурашки, побежавшие по телу от чужого прикосновения, и как можно спокойнее посмотрел на улыбающегося паренька. — До ужина ещё много времени, — напомнил он. Цзян Есюэ качнулся с пяток на носки, и его улыбка приобрела загадочные нотки. — Мы не за ужином. Пойдём. Мужун Чуи посмотрел в его глаза. Он мог бы отказаться. Сказать, что у него нет желания заниматься бессмысленной чепухой, а он почти не сомневался, что Цзян Есюэ звал его заниматься именно этим. Мог бы просто фыркнуть и уйти к склону, чтобы помедитировать, или пойти в библиотеку и потренироваться в чтении более сложных трактатов. В конце концов, он не доделал ещё несколько своих изобретений, над которыми работал уже пару недель. Он мог сказать что угодно. Но он не сказал и просто отрывисто кивнул. А Цзян Есюэ улыбнулся так, словно хотел составить конкуренцию заходящему солнцу, чьи тёплые лучи пробрались в помещение и скользнули по загорелой коже на щеке. Мужун Чуи, глядя на эту щеку, захотел коснуться её. Но Цзян Есюэ опередил его и вдруг схватил его за руку, подмигивая и утаскивая в сторону выхода. Продолжающие спорить взрослые даже не заметили их исчезновения. Кухня их школы была огромной. Не такой огромной, как главный зал, над которым, по словам старейшины Цин Гуана, глава корпел больше, чем над чем-либо ещё, но всё же обилие столов и бочек с припасами вызывали благоговейный трепет у каждого вошедшего. Мужун Чуи бывал здесь не впервые, так как в начале своего пребывания во Дворце Ваншу его часто отправляли помогать поварам, но, как оказалось, Цзян Есюэ ориентировался здесь лучше. Он протащил его через всё помещение, так и не отпустив узкую ладошку, и остановился только перед самым дальним столом, слегка оборачиваясь на Мужун Чуи и улыбаясь одними ореховыми глазами. Мужун Чуи от такого взгляда смущённо потупил глаза и тут же нахмурился. Под столом стояла небольшая кадь с водой, и Мужун Чуи смог увидеть своё отражение — оно было нечётким и бледным, но он всё равно смог увидеть, как покраснели его ничем не прикрытые уши. Сердце пропустило удар, он резко поднял взгляд на Цзян Есюэ, который уже отвернулся к столу и, не отпуская его запястье, свободной рукой колдовал что-то на столе перед собой. Мужун Чуи захотелось вырвать ладонь и убежать, как он делал обычно, когда в груди почему-то начинало всё сжиматься и хотелось закрыть лицо, но на кухне помимо них было ещё множество поваров, которые кидали на их парочку понимающие взгляды и едва заметные улыбки. Видя эти улыбки, Мужун Чуи едва ли сдержал прошедшее по позвоночнику раздражение — он не понимал, почему на них так пялились и почему Цзян Есюэ, в конце концов, продолжал держать его за руку? Сломать её ему, что ли? — Готово, — вдруг радостно произнёс тот, обрывая мысленный план Мужун Чуи по ломанию его костей. — Что? — не понял он. Цзян Есюэ наконец расцепил горячие пальцы и отошёл немного в сторону, позволяя своему спутники заглянуть себе за спину. — Угощайся. Мужун Чуи посмотрел на стол. Прямо перед ним стояли три тарелки, на каждой из которых, поражая своим видом, находились пирожные в виде цветков. Мужун Чуи поражённо моргнул, чем вызвал приступ умиления у Цзян Есюэ, о котором, конечно же, сам Мужун Чуи не мог и догадываться. — Это мне? — почему-то шёпотом уточнил он, не отрывая взгляда от сладостей. Цзян Есюэ радостно угукнул. — Я видел, что как-то раз старейшина Лин Яо угостил тебя подобным пирожным, — сказал он. — У тебя тогда было такое счастливое лицо, что я пообещал себе, что однажды приготовлю тебе сотню таких пирожных. — Но пока его хватило только на три, — хохотнула мимо проходящая повариха, подмигнув покрывшемуся красными пятнами Цзян Есюэ. Но Мужун Чуи не видел его смущения, как и не слышал чужого замечания. Он даже забыл про собственные горящие уши, которые по-хорошему сейчас бы прикрыть ладошками, но Мужун Чуи не хотел этого делать. Почему-то он хотел лишь плакать и сам себе не мог объяснить этого желания. — Спасибо, — наконец произнёс он так же тихо. Цзян Есюэ внимательно вгляделся в его профиль. — Спасибо большое. Когда старейшина Лин Яо пару месяцев назад вдруг подозвал его к себе и молча всунул в руки свёрток с пирожным, Мужун Чуи не знал, что с ним делать. Он некоторое время смотрел на сладкий цветок на своих ладонях, окаменев всем телом, и дёрнулся только тогда, когда большая и горячая рука вдруг легла ему на макушку. — Ты можешь это съесть, — просто сказал тогда Мо Си, необычайно нежно улыбаясь. — Прости, если напугал. Просто ты напоминаешь мне кое-кого. Это, кстати, — он кивнул на пирожное, — от старейшины Цин Гуана. Прожив на улице многие годы и не зная к себе доброго отношения и заботы, Мужун Чуи давился сделанными для него пирожными, глотая слёзы и не отталкивая обнявшего его Цзян Есюэ, спрятавшего дрожащий комок от посторонних глаз за своей спиной. *** Вскоре Цзян Есюэ по-настоящему пристрастился к готовке сладостей, а Мужун Чуи всё-таки сменил причёску — теперь вместо того, чтобы собирать волосы в обычный хвост, он собирал их так, чтобы передние пряди закрывали уши. Чтобы теперь никто точно не знал, когда он смущался. — Тебе очень идёт, — поделился своим впечатлением Цзян Есюэ, как только увидел его с новой причёской. Мужун Чуи в ответ промолчал. Девочки, к которым он снова пошёл за зеркальцем, сказали, что теперь он выглядел «нежнее»», и, чтобы это не значило, Мужун Чуи было невероятно неловко представать в таком виде перед Цзян Есюэ. Хотя ушей теперь всё-таки не было видно. Мужун Лянь же продолжал их гонять так, как считал нужным, и вскоре это принесло свои плоды — ученики перестали валиться на землю сразу после тренировок, вместо этого осторожно кланяясь и расходясь почти на не дрожащих ногах по своим делам. Цзян Есюэ хромал к кухне, а Мужун Чуи до раскидистого хайтана, под которым любил мастерить свои изделия и читать. Время незаметно приблизилось к зиме. Для всех учеников пошили тёплые накидки, чему вечно мёрзнущий Мужун Чуи был несказанно рад. Но на накидках его удача закончилась. В один из дней он проснулся с ужасной зубной болью и после нескольких часов уговоров со стороны Цзян Есюэ всё-таки посетил кабинет лекаря, откуда вышел с неутешительными новостями — сладкое для него теперь было под запретом. — Это ж надо было, — восторгался Мужун Лянь, пока Мужун Чуи стоял с опущенной головой, а Цзян Есюэ кидал на него сочувственные взгляды из другого угла комнаты. — Так объесться сладким, чтоб аж зубы болели. И ладно этот остолоп пихал тебе эти пирожные, — остолоп в углу сконфузился, — зачем ты их ел-то в таких количества? Мужун Чуи отвечать не собирался — лишь сверлил взглядом пол под ногами и смиренно ждал, когда у Учителя закончатся силы и тот, плюнув на неблагодарных детей, уйдёт восвояси. В конце концов, князю Ваншу было не понять. Он с раннего детства мог позволить себе пойти в самый лучший магазин в столице и купить себе сладостей. Всё, что мог позволить себе Мужун Чуи вплоть до четырнадцати лет — это объедки и редкую горячую лепёшку, на которую приходилось целый день таскать мешки с лодок. Так что видя свежеизготовленные лакомства, которые Цзян Есюэ делал специально для него, Мужун Чуи просто не мог их не есть, даже если он не был голоден. — Я научусь делать что-нибудь не сладкое, — пообещал ему Цзян Есюэ, когда Учителю наконец надоело смотреть на их виноватые лица и тот ушёл, наказав Мужун Чуи переписывать трактат в библиотеке в качестве наказания. — Не нужно, — Мужун Чуи сбросил со своего плеча чужую ладонь и направился к выходу — ему ещё нужно было сделать лекарство для своих ноющих зубов. Цзян Есюэ посмотрел ему вслед и вздохнул. Приближался Новый год. Пару дней назад выпал снег, и Мужун Чуи не высовывал нос из школы лишний раз — стоило оказаться на улице на открытой местности, и тебя закидывали снежками. Его, конечно, вряд ли бы тронули, но, смотря на то, как раскрасневшийся и мокрый Цзян Есюэ с визгом вбегает в комнату с запутавшимися в волосах комками снега, он сделал для себя выводы. — Младший братец, — довольное лицо упало рядом с коленями Мужун Чуи, занятого чтением редкого свитка. Мужун Чуи перевёл нечитаемый взгляд на это лицо, наткнулся на широкую улыбку и искрящиеся глаза и вернулся к чтению, пытаясь игнорировать быстро забившееся сердце. — Младший братец. — Ну, чего тебе? — Что ты мне подаришь? — с любопытством спросил Цзян Есюэ и, не сдержавшись, пальцами тыкнул в чужое бедро. Мужун Чуи вздрогнул и недовольно посмотрел на него сверху вниз. — Затрещину, — со злой улыбкой ответил он. — Мне не нравится, — надулся Цзян Есюэ. — Подарки дарят не для того, чтобы они нравились, а для того, чтобы на их отсутствие не жаловались, — Мужун Чуи откинул его руку от своей ноги и с постным лицом продолжил чтение. — Отвянь уже. Цзян Есюэ ещё долго пыхтел внизу, но Мужун Чуи давно научился его игнорировать, поэтому вскоре старшему стало скучно и он ушёл, напоследок кинув, чтобы братец не задерживался допоздна. Тот наконец вздохнул спокойно и достал из кармана небольшой предмет — в свете настольной лампы он блеснул и вызвал у своего хозяина улыбку. Если Цзян Есюэ всё же не понравится, Мужун Чуи, по крайней мере, старался. После новогоднего банкета все старейшины и ученики вывались большой галдящей толпой на улицу. Мужун Чуи плотнее укутался в плащ, уткнувшись носом в пушистый воротник, и огляделся — рядом не маячила привычная фигура, и это было странно. Сбоку стоял Мужун Лянь, куря свою неизменную трубку, неподалеку старейшина Цин Гуан вешался на шею спокойного старейшины Лин Яо. Но Цзян Есюэ не было. Мужун Чуи поджал губы, прижав маленький мешочек к груди. Когда на чёрном небе наконец разорвался первый фейерверк, озябших пальцев коснулось что-то тёплое. Мужун Чуи вздрогнул и повернул голову, тут же натыкаясь на счастливое лицо. — Младший братец, — выдохнул Цзян Есюэ. — Где ты был? — недовольно спросил Мужун Чуи, а образовавшийся внутри узел вмиг распался. Он уже успел понапридумывать себе невесть что. Цзян Есюэ лукаво прищурился и, не говоря ни слова, потянул куда-то в сторону. Мужун Чуи, сам не зная, почему, поддался и пошёл следом, невольно переплетая свои холодные пальцы с чужими — горячими и немного жёсткими. Небо было разноцветным от дыма и искр, оно полнилось смехом и криками, кто-то снова начал играть в снежки, случайно зарядив особенно большим комом в Мужун Ляня, который теперь определённо точно намеревался убить наглеца. Наглецом, очевидно, являлся безумно смеющийся Гу Ман, прытко удирающий от главы. — Садись. Мужун Чуи отвлёкся от созерцания очередного разноцветного взрыва над головой и посмотрел вниз. Под деревом хайтана, под которым они часто отдыхали после тренировок, с недавнего времени появилась небольшая лавочка. На ней, дымясь на холодном воздухе, стояли две миски с лапшой. — Это... — Я же говорил, что научусь готовить что-то помимо сладостей. Мужун Чуи обернулся, встречаясь взглядом с Цзян Есюэ. Тот смотрел прямо, с нежностью и чем-то таким, что вызывало внутри пожар. Словно вот-вот от Мужун Чуи мог пойти пар сильнее, чем от лапши. — Ты был не обязан, — это всё, что он смог выдавить из себя, грузно и совсем некрасиво плюхнувшись на расчищенную от снега скамью. — Не обязан, — Цзян Есюэ последовал его примеру, сев с другой стороны и взяв в руки миску. — Но я не придумал подарка лучше. Мужун Чуи тоже осторожно взял свою порцию и лежащие рядом палочки, принюхался и на пробу хлебнул бульон. Рот обожгло приятной, в меру солёной теплотой с отчётливым привкусом мяса и сладкого перца. — Вкусно, — он зажмурился от наслаждения, не замечая, каким влюблённым взглядом на него смотрели в этот момент. — Я рад, — честно признался Цзян Есюэ и принялся уплетать свою порцию. Фейерверки продолжали озарять холодную ночь. Судя по крикам Гу Мана и истерическому смеху учеников, Мужун Лянь всё-таки догнал виновника его красного лица и уроненной трубки. Когда лапша была съедена, Мужун Чуи тихонько сказал: — У меня тоже есть для тебя подарок. Разнеженный вкусной едой и приятной, самой желанной компанией Цзян Есюэ сначала издал ленивое, но довольное «ммм?», а затем, осознав чужие слова, едва ли не подпрыгнул на месте. — Правда?! — не поверил он. Мужун Чуи смущённо сжался и быстренько вытащил из внутреннего кармана небольшой хлопковый мешочек, всунув тот совсем обомлевшему от счастья старшему, что, кажется, был готов накинуться на него с крепкими объятиями, даже не видя подарка. — Это духовное устройство, — пояснил Мужун Чуи, стоило только на слабом лунном свету появиться идеально вырезанному деревянному цветку лотоса. — У меня есть такой же, и если напитать их нашими духовными силами, то мы можем немного общаться через них, если даже будем далеко друг от друга. Он не знал, слушал ли его вообще Цзян Есюэ — тот просто огромными глазами смотрел на цветок в своих руках, так похожий на те, которые он сам делал для Мужун Чуи на кухне и которые тот теперь не мог есть, и был похож на ребёнка. Самого счастливого ребёнка в мире. — Это невероятно, — спустя время произнёс он и резко подался вперёд, обняв опешившего младшего за шею и уткнувшись холодным носом в открытый участок шеи. — Ты невероятный. В чужих объятиях Мужун Чуи чувствовал себя странно. Ещё секунду назад ему было довольно холодно, но сейчас, вдыхая аромат волос Цзян Есюэ и чувствуя его дыхание на линии своей челюсти, он чувствовал себя так, словно прыгнул в горящее пламя. Ему уже доводилось быть под атакой загребущих рук, в конце концов, Цзян Есюэ нёс его на руках в тот раз, когда он уснул у реки, но именно сейчас всё ощущалось так... странно. Было непонятно, сколько они так просидели, в абсолютной тишине, не слышала уже даже более спокойных голосов со стороны главной площади, но в какой-то момент Цзян Есюэ всё же немного отстранился, заглянул в пунцовое лицо напротив, совсем рядом со своим, и одними губами спросил: — Можно я тебя поцелую? Мужун Чуи мог бы отказать. Сказать, что он этого не хочет, что ему противно и Цзян Есюэ сошёл с ума. Что это ненормально и кто вообще о таком спрашивает. Он мог бы. Но он не сказал и просто наклонился вперёд, впечатываясь плотно сжатыми губами к другим, сухим и чуть приоткрывшимся от удивления. Оба застыли. Первым с оцепенением справился Цзян Есюэ. Он, не разрывая скомканного, деревянного поцелуя, нашёл своей рукой дрожащую руку Мужун Чуи и сжал её, как бы говоря, что всё нормально. Мужун Чуи невольно выдохнул прямо в поцелуй, закрыв глаза, и Цзян Есюэ, не в силах больше сдерживаться, положил другую руку на его затылок, притягивая ближе. Никто из них до этого не целовался, и это вышло настолько несуразно, насколько это было возможно, но обоим нравилось, так сильно нравилось, что они не могли оторваться и перестать покрывать лицо напротив лёгкими касаниями губ. — Чуи... — выдохнул Цзян Есюэ. И оба тут же непонимающе уставились друг на друга. — Как... как ты меня назвал? — сквозь сухость в горле спросил Мужун Чуи, вглядываясь в ореховые глаза. — Чуи, — повторил Цзян Есюэ так, словно сам себе не верил, и, как будто что-то поняв, снова его поцеловал. — Чуи, мой Чуи... У Мужун Чуи закружилась голова — перед глазами замелькали незнакомые картинки и незнакомые лица, потом он почему-то увидел старейшин Цин Гуана и Лин Яо, Учителя, богато одетого заплаканного юношу и мужчину, который обнял его в избытке всего красного. Сердце сжалось, глаза феникса распахнулись, и из острого кончика скатилась слеза, которую Цзян Есюэ подхватил губами. — Сюэ Есюэ. Над хайтаном взорвался последний фейерверк.